Глава 1

***

Хмарь.

Тяжелое сизое небо, нависшее над головой. Оно практически всегда затянуто клубящимися серыми облаками, из которых днем и ночью сочится стылая влага. Иногда, правда, пойдет настоящий дождь, но тогда приходится сидеть дома, замирая от непонятной, сосущей тоски и оцепенело наблюдая, как по стеклу ползут прозрачные капли. Дождь редко обходится одним днем, и мы вынуждены коротать время за шитьем в свете покосившихся свечей, пересказами одних и тех же скудных деревенских сплетен и долгими промежутками сна.

Земля такая же серая и неприветливая, как и небо. Холмистая, неприветливая местность испещрена булыжниками и окаменелыми ракушками, меж которых то там, то сям попадаются пучки жухлой темно-желтой травы. Кое-где торчат чахлые деревья, листья на которых быстро опадают, как только лето начинает клониться к закату.

Угрюмые кряжистые дольмены, позеленевшие от времени. Они разбросаны по всему острову, и никто в точности не может сказать, кто оставил их после себя. Говорят о каком-то народе, поклонявшемся древним богам — столь жутким, что даже их имена было запрещено произносить. Теперь же этих богов помнят лишь маслянисто-черные жирные жуки, нашедшие убежище в ноздреватых камнях дольменов.

Серые, неприветливые океанские волны, с мерным шумом омывающие берега. Иногда они выбрасывают на скользкий песок обломки кораблей, обрывки одежды и, изредка, трупы, разбухшие в соленой стылой воде. Это значит, что какому-то кораблю близ наших берегов вновь не повезло.

Это — моя родина.

Моя Коннемара.

***

Сколько я себя помнила, мать никогда не говорила мне ласковых слов. Напротив, она любила всячески подчеркнуть то, что моя старшая сестра заслуживает родственного к ней отношения, а вот я — нет. Порой, дождавшись глухой коннемарской ночи, я подолгу всхлипывала в соломенную подушку: ведь я ничем не провинилась перед ними.

Мать и сестра старались делать вид, что ничего не замечают, однако я была уверена, что в такие ночи они вряд ли спали.

Возможно, все дело было в моей внешности. Я не знаю, кого винить в случившемся, но, тем не менее, факт был налицо: на острове я считалась кем-то, вроде выродка.

Дело в том, что все, без исключения, жители Коннемары, были истошно рыжеволосыми и кудрявыми и обладали бледной кожей, затянутой плотной сетью веснушек.

Мне же осколок зеркала, вынесенный давным-давно на берег после очередного кораблекрушения и доживающий свои дни на стене нашей с Мелиандрой комнаты, демонстрировал темно-каштановые, чуть вьющиеся на концах волосы, смолянисто отливающие на солнце, чуть тронутую загаром кожу и золотисто-карие глаза, похожие на диковинные продолговатые ягоды, какие иногда завозят на Коннемару торговцы.

Причину своей непохожести на других силилась понять не только я. Злые языки кумушек-соседок нашептывали за моей спиной о купцах с Коралловых островов, у которых были точно такие же волосы и глаза. Но богатые купеческие корабли, похожие на огромные стручки фасоли, последний раз заглядывали в наши края сто пятьдесят лет назад — вряд ли моя мать прожила столько времени, а подобных мне в нашем роду больше не было.

Торговцы, заглядывающие в нашу глушь, чтобы купить очередную партию овечьих шкур и шерсти (коннемарская порода очень ценилась зажиточными гражданами Алдории), завидев меня, цокали языками и, не таясь, сообщали мне что я очень красива. Если же рядом оказывались мои соплеменники, то подобные заявления встречались недоверчивым презрительным смехом и общим недоумением. Я же отмалчивалась и неопределенно пожимала плечами, услышав такие комплименты.

Я и сама не знала, какая я и что меня ждет в будущем. Оно виделось мне очень туманным и далеким, напоминая предрассветную дымку на берегу; скорее всего, мне предначертано закончить свои дни в полном одиночестве где-нибудь на окраине нашей деревни, как безумная старуха Молли-Энн. Она жила в покосившейся лачуге, кромкой крыши касающейся земли, и не показывала носа за ее пределы до наступления темноты. Едва верхний край солнца скрывался под горизонтом, старуха выскакивала из своей норы и принималась носиться по деревне, время от времени разражаясь бессвязной бранью и швыряя в стены домов пригоршни гальки, обильно сдобренные ее собственной слюной. Именно поэтому жители деревни боялись выходить из домов с наступлением сумерек, опасаясь попасться бесноватой Молли-Энн по дороге. Мне кажется, с ее смертью эта традиция не кончится, и еще долго люди будут сидеть ночью за плотно задвинутыми деревянными ставнями, шепотом поминая сумасшедшую Молли-Энн и не пуская на улицу детей после захода солнца.

Иногда, после особо тяжелого дня, когда ведро ледяной воды, вытащенное из колодца, казалось весом с корову, а тюленьи шкуры покрывались мерзкой коричневой коростой, резавшей пальцы при попытке выделки, мне казалось, что вся моя дальнейшая жизнь — неизбежная унылая дорога в серую даль, в конце которой маячит домик Молли-Энн.

Так я думала ровно до того года, когда мне стукнуло двадцать. В тот год невиданная засуха выкосила траву меж камней, а южный ветер принес в Коннемару невиданную заразу, от которой наши овцы мерли одна за одной. Даже старый знахарь Эйсон не мог ничего поделать, и стали поговаривать о гневе древних богов.

Летом этого же года на горизонте показались белые паруса корабля, который принес роковые перемены в мою жизнь.

***

— Корабль! Корабль!

Босые пятки Эннекина-младшего дробно простучали по вытертым доскам крыльца, и вихрастый мальчишка влетел в комнату.

Мелиандра, месившая тесто в деревянной кадушке, схватила ложку и, поймав Эннекина за шиворот, с размаху залепила ему ложкой по затылку.

— Ай!!!

Мальчишка завертелся на месте, злобно глядя на мою сестру и выплевывая сквозь зубы угрозы. Однако Мелиандра ничуть не смутилась

— Я сейчас еще наподдам, если будешь так орать! — рявкнула она, вытирая руки о передник, — что ты еще придумал? Какой корабль?

Эйнекин украдкой вытер ладонью слезы, бросил еще один злобный взгляд на мою сестру и угрюмо буркнул:

— Почем мне знать! Я видел только одно — паруса белые! Он далеко, только из-за горизонта показался.

— С какой именно стороны он показался?

Вопрос слетел с моих губ так неожиданно, что я даже сама растерялась. Обычно я предпочитала заниматься своим делом в стороне от семейных и не только разговоров, не привлекая лишнего внимания. Мне так было проще. И спокойнее.

При звуках моего голоса сестра и Эйнекин вздрогнули и уставились на меня. Повисло тяжелое молчание, и я почувствовала острое желание забиться куда-нибудь в угол и не высовываться.

В глинобитном очаге треснул уголек, и это немного разрядило напряженнную обстановку.

— С запада, — буркнул Эйнекин, но в его тоне слышалось гораздо больше дружелюбия.

— Значит, он направляется со стороны Туманных берегов, — тихо предположила я, перебирая пальцами овечью шерсть. Мелиандра вновь глянула на меня с нескрываемой досадой:

— Какая тебе разница, откуда он прибыл? Если он держит путь сюда, нам нужно беспокоиться о том, что за люди находятся на его борту.

— Мне кажется, что ответ на мой вопрос очень бы помог прояснить это, — с мягкой вкрадчивостью сказала я, — Туманные берега — излюбленное пристанище контрабандистов. Если корабль действительно оттуда, не думаю, что они решили использовать Коннемару, как хранилище своего груза. Мы слишком близко к материку. Мне кажется, они держат курс на наш остров, чтобы...

— Мелиан! — яростно рявкнула сестра и швырнула комок теста на доску с такой силой, что в воздух взвился белый клуб муки, — никому не интересно, что ты там себе придумала! Ты слишком много рассуждаешь. Возьми с окна кувшин и отнеси отцу — он, наверняка, уже проголодался! И придержи свой длинный язык.

Внезапна вспышка сестринского гнева меня ничуть не удивила. С каждый годом Мелиандра относилась ко мне все хуже и хуже. В последнее время ее придирки стали просто невыносимы; подозреваю, что ответственность за это лежит на ее женихе, рыбаке Даррене. Никогда не отличавшийся шибко далеким умом, он брякнул в присутствии моей сестры, что, не будь я "черна, словно головешка", то была бы весьма недурна собой. В тот момент Мелиандра молча проглотила это, но после этого удвоила усилия по травле меня. Больше всего ее раздражало то, что я, привыкшая к подобным тычкам с детства, никак на них не реагировала.

Вот и на сей раз я пожала плечами, сохраняя молчаливое спокойствие, кивнула, взяла кувшин и, не спеша, вышла за порог. Вслед мне донеслось недовольное бормотание сестры, скрип старого стола и голос Эйнекина, вновь с энтузиазмом возобновившего рассказ о таинственном корабле.

***

На улицах Коннемары царила непривычная суматоха, и я поняла, что не мне одной присущи опасения по поводу внезапно возникающих на горизонте судов.

Люди сновали туда-сюда, изредка останавливаясь, дабы перемолвиться друг с другом. Спешно захлопывались и запирались ставни; домашняя скотина, несмотря на кудахтающее и мычащее сопротивление, загонялась в стойла. Из-за околицы нестройным шагом шествовала отара овец, подгоняемая пастухами. Овцы недоуменно блеяли, дергали головами и смешно подергивали куцыми хвостами: по всей видимости, окружающая суматоха стала передаваться и им.

На меня никто не обращал внимания, и я, не увидев нигде отца, поймала пробегающего мимо меня Даррена за рукав:

— Дар, что происходит? Ты не видел Шэймуса?

Шэймусом звали моего отца, и я питала слабую надежду, что он где-нибудь поблизости, и мне не придется покидать деревню. Наверное, легкая паника, витающая повсюду, заразила и меня, и выходить за ворота мне не хотелось абсолютно.

Даррен притормозил, пару секунд глядя на меня бессмысленными глазами, затем собрался с мыслями и протянул:

— А, это ты, Мел… нет, я Шеймуса не видел. Последний раз мы здоровались утром, он отправился на берег, чинить снасти.

— Шеймус до сих пор на берегу, — прогудел сзади меня чей-то бас, и, спустя несколько секунд я узнала отца Лэйдона — главного жреца коннемарского храма.

— Спасибо, эддре, — пробормотала я. Лейдон посмотрел на меня свысока (в буквальном смысле, голова эддре возвышалась на несколько пальцев над моей):

— Я думаю, Мелиан, что он уже взрослый человек и вполне может добраться до деревни сам. Не стоит тебе сейчас отправляться на берег.

— Почему? — с невольным любопытством спросила я, как всегда, зачарованная его низким звучным голосом. Эддре глянул на меня с ласковой снисходительностью, с какой любящие матери смотрят на своих не в меру расшалившихся детей, и спокойно сказал:

— Мне уже доводилось читать подобное. В храмовых хрониках Коннемары часто встречаются упоминания о кораблях на горизонте, которые направляются к острову… и оборачивается это все грабежами, разбоем и прочей дрянью, которую творят пираты.

Я крепче прижала к себе кувшин. Ничто в первые мгновение не пугает так, как твои подспудные опасения, высказанные кем-то вслух.

— Вы всерьез думаете, что это пираты?

Эддре невесело усмехнулся, и в уголках его рта залегли глубокие морщинки.

— Детка, тут всего два варианта: либо контрабандисты, либо пираты. И оба эти варианта таят для нас угрозу. Вот почему я — каюсь, взял на себя слмшком многое — велел людям прятать скарб.

Я прикусила согнутый палец. Отец Лэйдон всегда производил впечатление уравновешенного мудрого человека; он, как и мой отец, в общении никогда не подчеркивал мою непохожесть на других. За это я была им глубоко признательна.

И я доверяла эддре Лэйдену больше, чем кому бы то ни было.

Если он сказал не совать нос за деревенские ворота, я так и сделаю.

***

Прошло около двух часов, когда все более или менее ценные вещи были рассованы по тайникам, дети — закрыты в своих комнатах, а женщины, наравне с мужчинами, вооружились всем оружием, которое только можно было найти по домам.

Когда солнце уже клониломь к закату, вырывая в низких тучах окошки оранжево-золотого света, почти все взрослое население Коннемары высыпало на улицу, облепив низкую деревенскую стену. По домам остаоись лишь дети да древние старики, которым было не под силу перешагнуть через порог. Лишь безумная Молли, почуяв беду, носилась по осиротевшим улицам и выла что-то нечленораздельное; ей ответом было тревожное мычание коров и блеяние овец, которых закрыли в хлевах.

Странное это было зрелище: вереница людей, ощетинившаяся короткими ножами, вилами, косами и прочей ерундой, которую только можно было найти по чердакам и подвалам. Кое-где мелькали даже давно не чищенные широкие мечи времен Драконьего шторма. Их изогнутые лезвия были покрыты бурыми пятнами ржавчины, но обладатели мечей держались так горделиво, словно в их руках была не заржавелая железяка, а бесценный хайанский клинок.

Я стояла неподалеку от ворот, положив локти на забор и неотрывно глядела на замерший в море корабль. После того, как он бросил якорь около получаса назад, больше ничего не происходило, и от этого взволнованное напряжение, медленно нарастало до невыносимых пределов.

Никто не переговаривался; лишь изредка кое-где вспыхивали взволнованные шепотки.

— Как думаете, чего они ждут? — тоже шепотом спросила я у стоящего рядом Рэмма, старосты нашей деревни. Что-то сдавило горло и мешало разговаривать в полный голос.

Он неопределенно пожал узкими плечами и ответил, не поворачивая головы:

— Сложно сказать. Может быть, обсуждают что-то или...

— Или готовят лодку, — послышался сзади по-прежнему спокойный голос эддре Лэйдона. Оказывается, все это время жрец стоял позади, а я даже не обратила на него внимания, — я различаю движение на корабле, и что-то подсказывает мне, что я прав.

Староста бросил на него неприязненный взгляд, но от дальнейшего разговора воздержался.

— Мелиан, а где твоя семья? — неожиданно спросил эддре. Я поджала губы и ответила, стараясь, чтобы мой шепот звучал как можно более безразлично:

— Мама с сестрой остались дома, а отец стоит где-то там, — я кивнула влево, — мы пришли сюда вместе, но началась суматоха, и мы потеряли друг друга.

На лице эддре отразилось недоумение:

— А зачем ты пошла? Я же предупреждал тебя. Мелиан, если это действительно пираты, то молодой девушке лучше держаться от них подальше...

Я перебила его, стараясь смягчить тон:

— Я не могу сидеть в четырех стенах в такой момент. Есть что-то… жуткое в этом, понимаете? В такие моменты мне всегда кажется, что мир вокруг меня сужается до размеров комнаты, и это… жжет изнутри.

Я смешалась и запоздало смутилась от того, что начала вываливать перед жрецом свои потаенные страхи.

Однако Лэйдон оставил мой внезапный порыв без комментариев. Он лишь серьезно кивнул и одобрительно потрепал меня по плечу.

Наверное, эддре хотел сказать еще что-то, когда справа донесся истошный вопль:

— От корабля отошла лодка!

***

Они подошли к деревенским воротам, когда уже смеркалось. Меня, ожидающую увидеть вооруженных до зубов головорезов, даже постигло некое разочароание: перед нами стояло три безоружных человека, обычного худощавого телосложения, с плохо различимыми в сумерках лицами. Об их принадлежности к морским путешественникам говорил лишь загар, намертво въевшийся в кожу, и одежда. Двое носили простые куртки и укороченные штаны, какие шьют в портах Алдории для матросов. На их товарище, державшемся более независимо, была надета белая блуза с шитьем, а поверх накинут черный бархатный плащ. Подобные плащи обожали надевать на себя капитаны купеческих судов, которые закупали в Коннемаре шерсть, и я сразу поняла, что перед нами стоит капитан.

Их встретило напряженное молчание. Люди выжидающе вглядывались в незваных гостей, гадая, что они принесли с собой: добро или зло? Что это — визит вежливости или же коварная ловушка?

Я же, в свою очередь, отчаянно пыталась разглядеть получше капитана. Что-то подсказывало мне, что это очень важно; и я моментально позабыла о страхе, ощущая лишь недюжинное любопытство.

Тем временем, капитан, не подозревая о моем интересе к нему, вскинул обе руки и громко заговорил:

— Достопочтенные жители Коннемары! Мы не желаем вам зла! Наш корабль направляется к Тангоре, но у нас закончились запасы пищи и воды, а предстоит еще два дня пути… все, о чем мы просим, — дать нам немного еды и пресной воды, и, клянусь, мы покинем ваш остров и больше никогда не бросим якорь у этих берегов!

Голос его был, пожалуй, даже благозвучнее, чем у эддре: низкий, тягучий, с хрипотцой. По спине у меня почему-то пробежали мурашки.

Толпа всколыхнулась в едином вздохе, но враждебности там не было слышно. Скорее, это был вздох облегчения, смешанного с неким недоверием.

Капитан стоял, смиренно склонив голову и опустив руки. Он ждал.

— Кто ты такой? — вопрос прозвучал в вечернем воздухе неожиданно звонко, и я вздрогнула. Это подала голос Марта, моя двоюродная тетка по отцу. В западной части Коннемары они с мужем держали лучших в деревне овец.

Капитан резко вскинул голову:

— Я не буду таиться. Мы — честные пираты, никогда в жизни не обидевшие ни женщины, ни старика, ни ребенка. Мое имя — Моррис Сокол.

Толпа звшепталась, а я почувствовала, что от сердца у меня окончательно отлегло. Мне доводилось слышать о Моррисе Соколе; торговцы рыбой, заглядывающие в Коннемару, чтобы обменять свой товар на шерсть, рассказывали о периодических налетах команды Сокола на торговые суда; однако никто ни разу не упоминал о том, что капитан Моррис был жесток к экипажу этих кораблей. Конечно, он не был благородным корсаром, швыряющим мешки золотых дориев к ногам бедняков, но и не вздергивал людей на реи, как Эдьярд Красный, и не вспарывал пленникам животы, наполняя их, как бурдюки, морской водой, как Пьетро Волчья Пасть. Его стезей был грабеж богатых судов и похищение состоятельных заложников, которые, впрочем, возвращались домой целыми и невредимыми...

… Пока я предавалась воспоминаниям, староста, вполголоса посовещавшись с кем-то, громко объявил:

— Мы согласны помочь тебе, Сокол, но, со своей стороны, выдвигаем несколько условий.

Моррис склонил голову в полушутливом поклоне.

— Мы предоставим ночлег твоим людям — но только тем, которые сейчас стоят рядом с тобой. Остальные проведут ночь на корабле. Поутру мы переправим туда провизию и пресную воду… и нам придется выставить на ночь стражу. Надеюсь, ты не будешь на нас в обиде.

Староста говорил длинно и цветисто; собственно, во многом благодаря этому таланту он и занял пост старосты.

В знак согласия Моррис поднял руки с вывернутыми ладонями вверх.

— О каких обидах Вы говорите? — воскликнул он, — поверьте, мы бесконечно благодарны Вам… и на Вашем месте я бы поступил точно так же.

Что ж, он тоже умеет красиво излагать мысли. Интересно, это помогло ему занять пост капитана?

Внезапно меня охватило жгучее желание посмотреть на Морриса поближе, и я начала потихоньку проталкиваться к воротам.

Люди согласно загудели. Огромный еж, которая представляла из себя толпа с оружием наготове, постепенно убирал свои колючки, почуяв, что опасносто миновала.

Староста взмахнул рукой, призывая к тишине, и люди, ворча, неохотно подчинились.

— Господин капитан, — сказал он, неискренне улыбаясь, — Вы можете переночевать в доме Шеймуса.

Я потрясенно застыла на месте и почувствовала, как мои ладони вмиг заледенели и покрылись мурашками. В совпадения я не верила, но то, что наш дом, далеко не самый просторный в округе, станет прибежищем для капитана пиратов Двух Океанов, именно в рот момент, когда мне захотелось хоть одним глазком взглянуть на него, было слишком невероятным, чтобы быть правдой.

Что же касается спутников капитана, то их было велено приютить Конраду и Шейдэрру — двум рыбакам, чьи дома находились в противоположных концах деревни. Конечно, с какой-то стороны, крайне наивно было полагать, что капитан и его товарищи не найдут способа встретиться, если будет нужно… однако, что они, безоружные, могут предпринять втроем против целой деревни?

Тем временем староста дал сигнал открыть ворота, и людской поток хлынул к распахнувшимся створкам. В Коннемаре слишком редко происходит что-то интересное, и никто не хочет пропустить даже самую малейшую возможность развлечься. Готова держать пари, что, если все удачно обойдется, о визите капитана Сокола будут говорить годами.

Я тоже было рванулась вместе с толпой, но меня быстро оттерли в сторону. Поняв, что дальнейшее пребывание здесь грозит мне переломами рук и ног, я изменила тактику и принялась проталкиваться в обратную сторону, стремясь как можно быстрее покинуть толкающийся, давящий и хрипящий поток. В конце концов, на капитана можно полюбоваться и дома.

Наконец я оказалась на свободе и с наслаждением вздохнула полной грудью. Бросив последний взгляд на ворота, у которых бурлило столпотворение и были слышны неясные окрики старосты, я направилась в сторону дома.

***

Чистое белье поскрипывало, покачиваясь на ветру. Мелиандра стояла спиной к улице и швыряла в ивовую корзину простыни, ловко перекидывая их через веревку; услышав скрип калитки, она обернулась и пронзила меня недовольным взглядом. Мне мгновенно стало очень неуютно, и я попыталась предпринять попытку заговорить:

— Отец уже дома?

Сестра швырнула очередной предает белья в корзину так, что та зашаталась. Я невольно попятилась.

— Можно подумать, ты с ним не встретилась, — процедила она сквозь зубы. Я покачала головой:

— Разве ты не слышала, что произошло?

Мелиандра рванула простынь с веревки, и та жалобно заскрипела:

— А ты думаешь, я просто так с бельем вожусь?

Она выпрямилась, вытерла раскрасневшееся лицо рукавом и с прищуром оглядела меня.

— А где кувшин? — неожиданно спросила она.

— Какой кув… ох! — мое сердце обмерло, и я инстинктивно прижала ладони к губам. Когда началась паника, я, поддавшись всеобщему порыву, кинулась к стене… а кувшин с молоком оставила где-то по пути. Наверняка, сейчас кто-то радуется неожиданному сюрпризу.

Лицо Мелиандры стремительно мрачнело; и я поежилась, ощущая кожей надвигающуюся грозу.

Однако сестра меня удивила: вместо того, чтобы метать громы и молнии, она лишь буркнула:

— Возьми в доме второй кувшин, тот, что с отколотым краем, и ступай к вдове Экклбери. У нее должно было остаться молоко. И упаси тебя Боги потерять и этот кувшин… дурища!

Я стрелой влетела в дом, схватила глиняный сосуд и выскочила за калитку. Вдогонку мне полетел пронзительный окрик сестры:

— Да пошевеливайся! Не заставляй нашего гостя ждать!

***

Стемнело. Воздух ощутимо похолодел и словно сгустился; слабо пахло пирогами и степной гвоздикой — на Коннемаре мало цветов, и самые неприхотливые словно стремятся продлить свой срок благоухания как можно дольше.

На улицах было пустынно; зато почти во всех окнах ярко горели свечи и стояли блюда с мелко нарезанными морскими рачками — знак благодарности *** за то, что отвел беду. Где-то вдалеке слышалась нестройная пьяная песня; несложно было догадаться, что отмечали ее исполнители.

На темной глади моря едва заметно колыхался спущенный белый парус. В отличие от нашей деревни, света в его иллюминаторах не было.

Я постояла немного у опустевшего забора, глядя на судно Сокола. Завтра оно исчезнет за горизонтом, и из нашей жизни, оставив после себя пересуды и домыслы, которым будет суждено со временем обрасти бородой вымышленных подробностей и пополнить копилку деревенских сказок.

А я так до сих пор и не увидела капитана...

Я тряхнула волосами и медленно пошла к дому, крепко обнимая кувшин, в котором плескалось остывшее молоко. Любопытство подстегивало меня, но какое-то смутное ощущение плохого, отзывающееся тянущей резью под сердцем, заставляло замедлять шаг и изо всех сил оттягивать возвращение домой.

Однако впереди уже показалась знакомая калитка, на которой маленькая я, балуясь, вырезала изображение котенка. Мне тогда сильно влетело от матери, и было велено убрать рисунок, но линии от ножа не сотрешь рукой. Котенок так и остался на калитке, доверчиво взирая на мир единственным глазом. Со временем он потемнел и поблек, но контуры все еще угадывались среди трещин.

Машинально погладив старого знакомого рукой, я толкнула калитку, зашла во двор… и замерла.

У самого крыльца нашего дома скорчилась большая тень, похожая на огромный бесформенный мешок. Не успела я и вскрикнуть, как тень бесшумно бросилась ко мне.

***

Неверный свет, льющийся из окна, выхватил из темноты сморщенное, как печеное яблоко, лицо, и безумные выпученные глаза. Седые волосы свисали клочьями, падая на жилистые щеки, а рука, схватившая подол моего платья, была больше похожа на лапу паука — такая же угловатая и высохшая.

Крик застрял у меня в горле, и я с невероятным изумлением узнала сумасшедшую старуху Молли-Энн.

— Что… что вы тут делаете? — пролепетала я, предпринимая слабую попытку вырваться. Старуха подняла ко мне лицо, и я вздрогнула: ее глаза закатились, обнажив белки, блеклые, как брюхо дохлой рыбы.

— У кошечки мягкие лапки, да острые коготки, — проскрипела старуха себе под нос, надвигаясь на меня и перебирая руками по моему платью. Я пошатнулась и чуть не упала, — с кошечкой лучше не играть… больно оцарапает кошечка.

Меня обдала волной зловония из разверстого рта старухи: Молли-Энн придвинулась ко мне вплотную.

— Послушайте, — жалобно заговорила я, чуть не плача, — что вам от меня нужно? Я вас не понимаю...

Старуха оборвала свое полубезумное бормотание на полувсхлипе и вновь глянула на меня. Ее бельма пропали, сменившись вполне осмысленными глазами.

— Берегись птиц, крошка, — промолвила она неожиданно красивым грудным голосом, без намека на обычный сип, — птицы несут через океан беду. Ищи синие глаза..

Неожиданно старуха вновь захрипела и начала заваливаться на бок. Воспользовавшись моментом, я выдернула из ее ослабевших пальцев подол, и побежала к дому.

Уже стоя на крыльце и лихорадочно дергая дверную створку, я невзначай обернулась.

Двор был пуст.

***

Захлопнув дверь за собой и накинув щеколду, я постояла пару минут, прислонившись к стене и пытаясь отдышаться. Внезапное появление старухи выбило меня из колеи, заставив позабыть даже о сегодняшнем госте.

Сердце колотилось где-то в горле. Из глубин дома до моего слуха то и дело доносились обрывки бойкого разговора, чересчур громкий смех сестры и… смутно знакомый мужской голос. Значит, капитан Сокол уже удостоил нас своим визитом.

Осознание этого, приправленное вновь вспыхнувшим любопытством, словно придало мне сил. Старуха Молли-Энн осталась в прошлом унылым призраком, а я, поправив платье и поставив кувшин на подоконник, шагнула в столовую.

— Я припозднилась, изви… — и осеклась на середине фразы.

В столовой внезапно установилась звенящая тишина. Капитан пиратского судна медленно поднимался со своего места, неотрывно глядя на меня.

***

Я никогда не верила в любовь с первого взляда. Порой в нашем доме собирались многочисленные подружки Мелиандры и, прядя под тусклым светом свечи, начинали бесконечные пересказы древних алдорских легенд и мифов, выбирая, преимущественно, те, в которых говорилось о неземной любви древних принцесс и рыцарей, начавшейся с первой секунды знакомства. Я сидела в стороне, негромко посмеиваясь про себя. Как же так, казалось мне, разве можно полюбить человека, толком не узнав его?

Оказалось, что можно.

Меня словно захлестнуло. Сердце замерло, сладко кольнув два-три раза, а затем заколотилось, как бешеное.

Капитан Моррис Сокол был красив — даже по меркам нашей деревни. Густые, черные как вороново крыло волосы со смолянистым отливом, огромные светло-карие глаза, настолько пронзительные, что, казалось, они смотрят в самую душу, мужественное лицо, кожа, покрытая загаром, того особого оттенкп, что бывает у бывалых моряков… Моррис Сокол словно шагнул ко мне из какой-то старинной книги, пестрящей изображениями древних витязей.

И этот витязь неотрывно смотрел на меня, на меня и только на меня, не замечая недовольного бормотания моей матери и возмущенного вида Мелиандры, безуспешно пытающейся завладеть его вниманием.

— О, Боги, — наконец, вымолвил Сокол, — зрение, видимо, обманывает меня. Кто бы мог подумать, что в такой глуши я встречу такую красавицу… как тебя зовут?

Красавицу? Это он про меня? Я залилась краской и еле слышно выдавила из себя:

— Мелиан.

Мой собственный голос показался мне чужим и бесцветным, и я опустила голову, не вынеся жгучего огня глаз Сокола. Сердце колотилось о ребра в каком-то безумном темпе, а перед глазами все плыло.

В этот момент я страстно мечтала об одном: продлить это мгновение до бесконечности. Одно лишь допущение мысли о том, что завтра Сокол покинет Коннемару, заставляло сердце проваливаться в бездну отчаяния.

— Мелиан… — тихо повторил Моррис, будто пробуя на вкус каждый звук моего имени.

— Ну, да, Мелиан, — вдруг подала голос моя мать, и мы оба вздрогнули от звука ее резкого голоса, — младшая моя… уж не знаю, в кого такая уродилась — в роду у нас отродясь таких черноволосых не бывало. Я всю ее жизнь сомневалась — уж не подменыш ли она? Бывали случаи...

Все это я слышала, и не раз, но почему-то именно в тот момент у меня внутри все вскипело, в ответ на несправедливые обвинения матери. В глубине души шевельнулся какой-то иррациональный страх: а вдруг Сокол поверит ее словам и отвернется от меня?

Капитан сделал недовольный жест рукой, словно отгоняя настырную муху, и мать моментально умолкла.

— Такое дивное создание не может быть подменышем, — медленно проговорил Моррис, делая шаг ко мне. У меня перехватило дыхание, — я был во многих странах, но даже в Эльнааре, Земле Поднебесного народа, я не встречал такого чуда.

Послышался надсадный кашель. Мелиандра поперхнулась чем-то, глубоко вздохнув от изумления, в которое ее привели слова Сокола.

Тем временем, тот протянул ко мне руки и схватил меня за запястья. Я невольно ахнула от сладкой дрожи, всколыхнувшей кожу мурашками.

— Мелиан, — нараспев, как-то чересчур торжественно произнес Моррис, — завтра я покидаю Коннемару...

Услышав лишний раз о неизбежном, я поджала губы и опустила голову, но Сокол, словно не замечая расстройства, отразившегося на моем лице, неумолимо продолжал:

— Ты согласна отправиться со мной?

Земля поплыла у меня под ногами, и я чудом не упала. От неожиданности, я вскинула голову и впервые отважилась взглянуть капитану в глаза, замерев от сладкой истомы, разлившейся в низу живота.

— Ты говоришь серьезно? — потрясенно спросила я, — но как же… мы же впервые видим друг друга… час назад ты и не знал о моем существовании...

Проклятый голос разума! Он опережал порывы сердца, заставляя меня говорить совершенно не то, что просилось на язык.

Сокол принял мои слова за сомнение и горячо заговорил, крепко стискивая мои руки:

— Мелиан, разве нужно преждевременно узнавать о том, что встретишь человека, любовь к которому вспыхнет у тебя внутри, словно пламя на сухом дереве? Стоило мне увидеть тебя, заговорить с тобой, как мне показалось, будто всю мою прежнюю жизнь я знал и искал только тебя!

Я молчала, глядя на него широко распахнутыми глазами. Слова потеряли для меня всякий смысл. Сокол же настойчиво продолжал:

— Я не могу и помыслить о том, чтобы уехать теперь, оставив на этих неприветливых берегах столь прекрасный цветок. Ты отправишься со мной? Станешь моей подругой? Молю тебя, ответь да!

Я медленно обвела глазами комнату. Моя семья смотрела на меня, затаив дыхание: мать, недовольно нахмурив брови; отец, подперев рукой щеку, и сестра, в глазах которой полыхала такая ненависть, что мне стало страшно. Неожиданно передо мной отчетливо встала перспектива дальнейшей жизни на Коннемаре: унылое, одинокое существование, обреченное на столь же удручающий конец...

Затем я вновь взглянула на Морриса… и внезапно поняла, что я готова отправиться за ним куда угодно, хоть за Небесную Черту… лишь бы он всегда был рядом со мной.

Я сглотнула тугой комок, набухший в горле, и уверенно сказала:

— Да!

И сжала его руки в ответ.

***

За кормой пенилась иссиня-зеленая вода. В серовато-голубом небе пронзительно кричали чайки, приветствуя новый день. Неприветливые берега Коннемары стремительно таяли в утренней дымке.

Я стояла у борта, задумчиво глядя на родной остров. К толике грусти примешивалась смутная, растущая с каждой секундой непонятная радость. Я чувствовала, что я на верном пути.

Я прерывисто вздохнула и прижалась к Моррису, счастливо улыбнувшемуся мне и обнявшему меня за талию.

Я знала, что больше никогда не увижу вновь мою Коннемару.

***

Два года спустя.

Побережье Двух Океанов.

— Том, старина! Какими судьбами?

Старый моряк, смоливший пеньковую трубку, поднял изборожденное морщинами коричневое лицо и просиял, увидев старого знакомого:

— Каэрр? Давненько я тебя не видал… какие новости?

Высокий пират, чье лицо было покрыто россыпью причудливых мелких татуировок, осклабился:

— Я уже второй год хожу в команде Сокола. Слышал о таком?

Старик не спеша отложил трубку на прогнившую бочку, служившую ему сиденьем, и степенно проговорил:

— Как не слышать… это тот самый Сокол, что ищет Призрак?

— Он самый, — важно кивнул Каэрр, потирая разодранную в клочья мочку уха. Когда-то давно, в пьяной драке оттуда выдернули серьгу… вместе с мясом. — По мне, пусть ищет хоть Срединный океан, лишь бы сполна платил долю, а он в этом отношении честный.

Старый Том с прищуром посмотрел на собеседника. Щурился лишь один его глаз — левый. На месте правого зияла пустая глазница, которую он и не думал прикрывать.

— А правду говорят про его подругу?

Каэрр нехорошо хохотнул. Глаза его маслено заблестели.

— Да уж… говорят, капитан подцепил ее на каком-то островке. Хотел бы я знать, где водятся такие красотки. Фигурка, голосок — прелесть, а не девчонка. Только… — пират заговорщически подмигнул приятелю и умолк.

— Только что? — спросил тот.

— Не дело нам тут трепаться, — важно сказал Каэрр, — пошли в "Лисицу", там и поговорим.

— Дело твое, — пожал плечами старик, с кряхтением поднялся с насиженного места и медленно последовал за приятелем.

***

Пока Каэрр заказывал выпивку в "Пьяной лисице", Одноглазый Том задумчиво потягивал сидр и вспоминал все, что ему было известно о Соколе и его подружке.

Старик видел ее пару раз. Лицо расплывалось в памяти, но зато он хорошо помнил ее звонкий смех, искристые золотистые глаза, сияющие каждый раз, когда она смотрела на Морриса, и длинные темные волосы.

А еще она пела. Певучий, мелодичный голос поневоле заставлял воскреснуть в памяти легенду о морской ведьме, завлекающей своими колдовскими песнями в пучину, на корм подвозным чудовищам… только девушка была совсем не похожа на ведьму.

Том всегда поражался тому, как она, живя в столь неподходящей для себя компании головорезов и морских разбойников, смогла не вымараться во всей этой грязи. Наверное, в том была заслуга Сокола, который неотступно следовал за ней, оберегая ее от малейших неприятностей. И это немного удивляло Тома: он знал Сокола достаточное количество времени, чтобы составить о нем мнение, как о большом ценителе женского пола. Обычно подружки вились вокруг красавчика Морриса чередой, и ни одной он не уделял столько времени, сколько этой островитянке.Может, он действительно влюбился? Придя к такому выводу, Том искренне порадовался за девушку: отчего-то ей он симпатизировал больше, чем Соколу.

Тем временем Каэрр отпил горячего грога из глиняной кружки и удовлетворенно рыгнул:

— Эх, хорошо! Сюда бы еще бабу и музыку хорошую! Слышал, недавно у нас напобережье новый менестрель объявился? Говорят, поет — аж заслушаешься!

Том пожал плечами, задумчиво оглядывая таверну. Вокруг шумела обычная для пиратской базы обстановка: пьяный гогот вперемешку с кокетливым женским хохотом и звоном монет; стук кружек о протертые временем до блеска столы и площадная ругань.

Каэрр же глядел на бурлящее вокруг действо с неким жадным удовольствием в глазах.

— Ты хотел мне что-то рассказать, — напомнил ему старик.

— Ах, да, — пират вновь приложился к кружке, зажмурился от наслаждения и, нарочито растягивая паузы между словами, сообщил:

— Проиграл наш капитан свою подружку-то.

Том моргнул:

— Как так — проиграл?

— Натурально. Не знаешь, как в "Две колоды" проигрывают? У него был выбор: либо "Отчаянный" на кон ставить, либо девчонку. Сам понимаешь, судном капитан никогда рисковать не станет, а девок вокруг больше, чем устриц на дне. Да и надредать она ему стала в последнее время.

От таких новостей у старика пошла кругом голова. Несмотря на бурное пиратское прошлое, сердце его так и не смогло одеревенеть, и теперь ему было по-настоящему жалко никому не известную девочку, доверившуюся ветренному красавчику-капитану.

Тем временем Каэрр продолжал развязно болтать, развалившись на скамье:

— Сокол еще никогда к одной бабе так долго привязан не был. Я уж было думал, все, уйдет наш капитан на покой, ан нет. Он недавно с какой-то аристократкой снюхался, из восточных земель, бегал к ней, чтобы девчонка не узнала. А тут и приятель его подвернулся, Волк из Даэррана. Уж больно ему подружка Соколова понравилась, ну, он и разыграл эту партию, чтобы капитану было не выкрутиться. Только Волку невдомек было, что Сокол был рад избавиться от надоевшей красотки.

Том промолчал, разглядывая потеки от грязной тряпки на столешнице. Почему-то сердце его щемило.

— И где они сейчас? — угрюмо спросил старик. Каэрр взмахнул полупустой кружкой, уронив на стол несколько капель жидкости:

— Да сюда Сокол ее привел, у них с Волком встреча наверху, в комнатах назначена. Уже с полчаса, наверное, как. Небось, Волк уже развлекается вовсю… — и Каэрр ощерился в нехорошей глумливой ухмылке.

Старик хотел было что-то сказать, но не успел.

Истошный, пронзительный крик, переходящий в утробное рыдание, разлился под низкими сводами "Лисицы". Все смолкло. Пираты повскакали со своих мест, схватившись за оружие; Каэрр тоже приподнялся.

— Сдается мне, это наверху, — неуверенно вымолвил он. Том первый опомнился и с неподобающей для его возраста прытью кинулся вверх по шаткой лестнице.

***

Комнаты в таверне не отличались особой роскошью убранства, скорее, наоборот: изъеденые жуками деревянные кровати, матрацы, от которых несло плесенью, засиженные мухами окошки… Именно такая картина предстала глазам Тома, когда он распахнул дверь ближайшей от лестницы комнаты. Определиться с выбором было легко: это была единственная дверь, под которой виднелась полоска света.

Однако ни грязь, ни расшвырянные повсюду вещи заставили Тома отшатнуться.

На кровати ничком лежал Моррис — его пират узнал по длинным черным волосам и амулету в виде серебряной подковы, с которым Сокол не расставался. Лицо молодого капитана было залито кровью, и, шагнув вперед, старый пират понял, почему.

На месте глаз Морриса зияли окровавленные провалы, из которых толчками выплескивалась кровь вместе с какими-то ошметками. Тело Сокола конвульсивно подергивалось.

Чуть поодаль от кровати лежал массивный светловолосый мужчина, с губ которого то и дело срывался слабый стон. Из правой стороны его груди торчала рукоять длинного ножа; по всей видимости, его пригвоздили им к полу. По полу медленно растекалась бордовая лужа.

Том порывисто отвернулся от представшего его глазам кровавого кошмара и остолбенел.

В углу комнаты, раскачиваясь словно маятник, сидела на коленях темноволосая девушка, крепко прижимающая к груди окровавленные кулаки. Заметив движение, она медленно подняла голову и уставилась на старика; тот вздрогнул и едва удержался, чтобы не осенить себя святым знамением.

Ее огромные глаза, горящие на бледном лице, были абсолютно безумны.

Она хрипло вздохнула и протянула к старому Тому руки, разжав ладони.

На пол упала студенистая окровавленная масса — все, что осталось от глаз Сокола.

Со стороны двери послышался булькающий звук. Каэрр извергал на пол ранее выпитый грог.

По толпе пиратов, молчаливо застывших в дверном проеме, пронеслось:

— Что она наделала… прямо как дикая кошка, видать, кинулась...

Том с трудом попытался взять себя в руки. Несмотря ни на что его жалость к несчастной девушке лишь усилилась; она была одна-одинешенька перед лицом неизвестности, и попыталась защитить себя… всеми доступными способами.

Старик глубоко вздохнул и обратился к ней, стараясь говорить как можно медленней и спокойней:

— Успокойся, девочка. Все хорошо. Тебя никто не тронет. Я помогу тебе. Как тебя зовут?

Глаза девушки приобрели оттенок осмысленного выражения, и она выдавила из себя хриплым, сдавленным голосом:

— Мелиан.

Затем исподлобья глянула на окровавленные тела, затравленно оглянулась на толпу в дверях, и добавила:

— Дикая Кошка Мелиан.