Часть 2. Отрывок 2.

С тех пор, как я покинула бродяг под мостом, прошло восемьдесят пять дней. Каждый бесполезно прожитый день помечала крестиком в блокноте, который подобрала в тамбуре. На обложке чётко отпечатался грязный след мужского ботинка. Одержимая, решила, что это непременно след моего мучителя.

Каждый вечер ставила крестик в блокнот, а потом долго смотрела на отпечаток. Интересно, где этот негодяй сейчас? Небось, кьянти потягивает на далёком жарком курорте. Иногда казалось, что вот-вот схвачу его, столкнусь с ним лицом к лицу — но он вечно ускользал.

Восемьдесят пять дней скиталась по мирам в надежде на чудо, на помощь. Но ни никаких знаков свыше.

Неплохо бы разобраться в устройстве волшебства и дверей меж мирами, узнать местные законы и собрать все сплетни о Крауде, какие только есть. Лучше всех мне помог бы дядюшка МакГи. Но я позволила крысам забрать Анри, бессовестно нарушив обещание вернуться, и теперь стыдилась идти к старику. Впрочем, возможно, ещё заглажу вину, освобожу Анри (он ведь наверняка всё ещё ждёт, как преданная собачка). Вот тогда мы славно заживём и спасём мир!

Возможно, стоило поискать какого-нибудь джинна. Но связь с Абдулом я потеряла ещё в крысином царстве. И хотя говорят, что джинны сбежали из дворца, одурачив принцессу, я больше не встречала никого из их братства. Наверное, побег — это лишь слухи, а сам Абдул, последний из рода джиннов, погиб, закованный в цепи.

Я стала отшельницей, приютившейся на площади святого Себастьяна в мире Арахисовая пустыня. Тихонько сидела на своём кусочке тротуара и собирала милостыню. Говорят, Крауда видели где-то в этом мире, но пока мои наблюдения успехом не увенчались.

Чтобы не запутаться и не упустить важной детали головоломки, расскажу, как попала сюда: в город Альмаир государства Эшаин Арахисовой пустыни.

Ни один из тех поездов, на которых я путешествовала, не похож на ту металлическую гусеницу, что увезла меня и мою мнимую семью от ядовитого тумана. Тогда мы ехали во вполне обыкновенном вагоне, полном упоённых романтикой поездки пассажиров. Незнакомцы были пусть и из чужого мира, но всё же живыми.

А теперь я подолгу смотрела в серые, нахмуренные и изнурённо-опустошённые лица моих попутчиков и понимала: проблема не в поезде. Металлическая гусеница осталась такой же: кожаные сиденья, местам измалёванные маркерами, и форточки, не желающие открываться. Но люди — испуганные, нервные, косящие глаза и вздрагивающие без причин.

Это в мире что-то пошатнулось. Всё потихоньку менялось.

Я не спала несколько дней. А когда, наконец, устроилась в углу, натянув на голову длинную мантию, чтобы не дуло, меня ссадили с поезда.

Безбилетница. Контролёр был беспрекословным боровом в фуражке. Хорошо, хоть просто выгнал, а не угрожал штрафами и тюрьмами. Если бы я знала правила странников, то, возможно, доказала бы своё право остаться. Но свиное рыло и выступающие клыки контролёра отбили охоту спорить.

На сутки застряла в каком-то захолустье. Платформа врезалась в промышленный городок. Её бетонная плита уходила под навес, где мужчины в комбинезонах забрасывали стружку и уголь в печь. Форма рабочих была точь-в-точь, как у тех из облупившегося крысиного особняка. За станцией высились строительные леса, подъёмные краны, и стройки и заводы смешивались с хибарами местных жителей-оборванцев. Вернее, домики жителей были приляпаны как неуклюжие наросты к здоровому телу завода-исполина.

Я надвинула капюшон пониже и подошла закрытой кассе. Растолстевший от безделья билетёр сидел на лавке, жевал семечки и сплёвывал очистки в выбоину на платформе.

— Проспала и, наверное, пропустила свою станцию. Вы не подскажете, где я?

Билетёр сощурил водянистые глазки.

— Северный Мыс.

Значит, я вернулась в крысиный мир. Могла бы догадаться. Вряд ли эти работяги в синих комбинезонах работают на кого-то ещё.

В углу доски объявлений под красной надписью «В розыске!» заметила фотографии Крауда и свою. Но большая часть доски была заклеена другим объявлением: «Разыскивается опасный военный преступник Жак де Мориет, изменник и ныне сподвижник мятежника графа де ла Фантхиет». Я быстро пробежала глазами сообщение, но там говорилось лишь о выкупе и наказании, которое ждёт укрывателей информации и пособников, и ни слова о том, чем сейчас занимаются бунтовщики.

— Когда следующий поезд?

Билетёр смачно сплюнул в сторону и запихнул в рот несколько семечек.

— А шут его знает. Не стабильно всё. Вчера было три поезда. На той неделе ни одного. Поговаривают, ещё плата за поезд выросла. Говорят, даже до пяти лет. Дорого, однако. Но я сам не езжу.

Он зло стиснул зубы.

— Ненавижу поезда. Мерзость да и только.

— Спасибо за помощь.

Не больно-то и помог этот противный тип!

Вернулась к доске объявлений. В самом деле: Крауд и я. Сообщники, полыхающие ненавистью друг к другу. Крауд чуть щурился, точно солнце било ему в глаза, волосы всклочены, но он казался лет на десять моложе. Я же на фотографии выглядела как воспитанница интерната из фильма ужасов. Взгляд суровый, неживой, вперившийся в камеру, волосы педантично подстрижены под каре, воротничок платья накрахмален, не то что сейчас. Даже не глядя на отражение в луже или стекле, могу сказать: грязная одежда и мантия с плеча, которую я из-за прохлады решила не снимать, чумазое личико, растрёпанные волосы, отросшие до лопаток, усталые зелёные глаза. Не знаю, откуда крысы раздобыли моё фото. Вот только делала я его год назад, в те времена, когда мы с подружкой ещё любили веселиться и прикалываться.

Рядом висело устаревшее расписание поездов.

— Стоимость проезда до станции «Северный Мыс, царство крыс» из любой точки — два дня жизни.

А внизу был длинный список цен на проезд из Северного Мыса. Уехать отсюда — недешево!

Я нахмурилась. Вспомнила, как попутчики говорили о Северном Мысе, земле, в недрах которой залежи железа, освящённого дыханием василисков. Хотя кое-кто намекал, что помёта там больше, чем святости.

Северный Мыс — место не простое. Находится как раз на стыке миров и рассечено надвое. На одной стороне может быть день, на другой — ночь, перейдёшь улицу отправишься в прошлое на год, заглянешь в переулок — на десяток лет вперёд. И за каждый переход как плату отдаёшь несколько месяцев своей жизни. Или лет. Как повезёт. Время выделывало тут чудовищные пируэты, и немногочисленные жители ходили по специальным дорожкам из кирпичной крошки, чтобы случайно не провалиться в небытие. На некоторых улицах время ползло медленно, на других летело как угорелое. И даже просто прогулка по улице могла в одночасье состарить.

На станции висело табло с датами и временем. Одно табло показывало, что в Буджуме сейчас первый день виноградного месяца 1447 года, время 14-47. А табло Северного Мыса не показывало ничего из-за сбившегося времени.

Говорят, когда-то время на Северном Мысу текло так же, как и в Снарном мире: двадцать восемь больших отрезков, которые снарцы называют гранями, а я для удобства — часами. В свою очередь грани разбиты на пятьдесят отрезков, счётов, которые примерно равны обычным для меня минутам. Для снарцев день похож на многогранник с двадцатью восемью гранями, который вертится и вертится. Сначала с граней осыпаются минуты, маленькие точки, крупинки. И когда падает последняя крупинка, за ней следует и грань, ибо её время истекло. Так многогранник постепенно разрушается и исчезает. И когда его последняя пылинка гибнет в небытие, то в ту же минуту из него фениксом возрождается новый многогранник в знак нового дня.

Но на Северном Мысу всё иначе. Однажды часы стали ускоряться и убегать от снарных, всё быстрее и быстрее, пока многогранник не превратился в вечно поглощающий и вечно извергающий себя из своего же чрева сгусток времени.

Затем вспыхнула война меж государствами, и разрыв был неминуем.

Когда Северный Мыс распался на два мира, крысам досталась малая часть рудников, и они решили вторгнуться к соседям. Я не запомнила названия другого мира. Но неважно — теперь-то он крысиная провинция номер три.

Подъезжая к Мысу, из окна поезда видела плотно усеянное крестами кладбище с букетами свежих цветов. Помня, как подло обошлась со мной принцесса, посочувствовала беднягам: им небось досталось нечто пострашнее конвейера, ходят слухи о роботах, зубами разрывающих плоть… Впрочем, если б не моё стремление выслужиться перед хвостатыми отродьями, то Северный Мыс сейчас выглядел бы иначе.

Вероятно, Крауд прав: я всё испортила. И теперь должна всё исправить.

Решив разузнать больше о делах принцессы на Мысе, прогулялась по главной улице городка. В нос ударил тошнотворный запах. Неужели в округе не было ни одного дворника?

Проспект заканчивался шлагбаумом, за которым алело здание с колоннами, обветшалое, покрытое трещинами и ожогами, точно после войны. Из-за двухскатной крыши виднелся краешек самого мыса — одинокий облезлый клочок земли, похожий на волчий нос.

Местные временные коллизии пугали, но поскольку за шлагбаумом тоже тянулась безопасная дорожка кирпича, я перелезла на запретную территорию и уверенно зашагала к особняку.

Удивительно, но никто мне не препятствовал. Толкнула деревянную дверь и вошла в холл с битой плиткой и голыми бетонными стенами. За поцарапанным столом сидел кучерявый охранник с густой бородёнкой и листал газету. По виду — человек, хотя кто знает, какая у него кровь?

— Что пишут? — села на изгрызенный молью диван, морщась от едкого запаха, который бывает у аэрозолей для травли насекомых.

Стараясь выглядеть местной, в каждом движении показывала, что чувствую себя как дома.

— Да ничего особенного. Про этого шарлатана вон вновь написали.

— Про Крауда?

— А то! Других шарлатанов тут нет.

— И что о нём?

— Пишут, что видели в Арахисовой Пустыне, — и, прищурившись, добавил: — А вы к кому?

— Да мне бы в триста пятый попасть, — ловко приврала я.

— Тогда проходите. Это на пятом этаже.

— На пятом? — удивилась я.

— А где же ещё? У нас всё на пятом.

Пожав плечами, поднялась по жёлтой лестнице и уже на втором пролёте увидела надпись «пятый этаж». Вот уж странная причуда!

В коридоре толпился народ. Пожилые дамы в расписных платках, несуразная яркость которых била в глаза, калеки в жалких обносках, сочные молодые мамаши с детьми, рабочие в синих комбинезонах — все сжимали священные бумажки и время от времени грызлись из-за очереди.

— Кто последний? — бодро спросила я.

Мне ответила бледнолицая женщина. Рядом с ней сидел мальчишка лет пяти, грустно и спокойно прижавшийся к матери, точно неживая статуя купидончика.

Кивнула и села чуть поодаль, рядом с двумя говорливыми старухами. С детства терпеть не могу таких гоготушек, от них лишь головная боль. Но я понадеялась краем уха услышать что интересное.

Они говорили о стройке. Обе пришли получить компенсацию за погибших сыновей. Говорили, что шахта ядовитым водоворотом засасывает людей и изрыгает их выпотрошенные тела. Шептались о том, что шахта давно не шахта, а лаборатория, в которой крысы ставят опыты над людьми, а залежи металлов — это лишь прикрытие, и на самом деле в глубинах земли хранится нечто более ценное и желанное, может, яйца василисков или драконов.

— Сдурели, что ли? — вмешивается третья старуха. — Василиски все сдохли!

— Но яйца-то могли остаться…

Несомненно, будь оно так, крысы найдут им применение. Коварство принцессы не знало границ.

Вдоволь наслушавшись, я спустилась на пролёт и заметила внизу двух крысиных гвардейцев, видимо, недавно заполнивших и сдавших в администрацию бессмысленные, но обязательные документы и теперь радовавшихся свободе.

— Хватит уже! Давай, выкладывай, брат, куда тебя направили?

— Повежливее, малец. Ты теперь говоришь с подполковником Вигантом Вулфбрух! Но, коли мы с тобой друзья, то я тебе по секрету скажу. В Арахисовой Пустыни мне доверяют вести дело Крауда!

Быстро скользнула по гвардейцу взглядом. Типичная крысиная морда, усы на правой щеке ободраны, ухо криво пришито. Что ж, может, в пьяной драке он и хорош, посмотрим, как справится с волшебником.

— Разве он там?

— Это засекреченная информация, — многозначительно ответил офицер. — Через два часа прибудет поезд.

Значит, у есть совсем немного времени, чтобы разведать, чем именно занимаются крысы на Северном Мысу. Эх, была у меня одна головная боль — Крауд, стало две: рано или поздно мне придётся схлестнуться с принцессой и с её бесовскими изобретениями.

Я выбралась через служебный вход и по кирпичной дорожке прямиком выбежала к шахте.

Конечно, неправильно называть это шахтой. Это был выдолбленный в горе громадный завод. Здесь и добывали металл, и плавили, и ковали, где-то там же трудились и инженеры, проектировали чудовищные машины.

У входа на чёрном постаменте стоял то ли рыцарь, то ли нанизанные на шест доспехи. В руке скульптура сжимала молот.

В шахту, точно на заклание, входили усталые женщины и несли корзинки с жалкой едой. Матроны победнее вместо лукошек прижимали к себе завёрнутые в бумагу буханки и фляги. Я подобрала кирпич и обернула в тряпку. Охраннику, прятавшемуся за фигурой воина, повторила то же самое, что сказала и женщина передо мной.

— К мужу. На минус первый.

Крысиному солдату уже порядком надоела толпа нищенок с передачками, и он уже не спрашивал и не записывал имён. Просто кивал и ещё больше расплывался влюблённой улыбкой, думая о красивой мышке, ждущей дома.

Женщины, может, и заметили новенькую, но вопросов задавать не стали. На трясущемся лифте, пропахшем маслом, мы спустились на минус первый.

Здесь из широкого жерла извергался расплавленный металл, пробегал по желобкам и падал в литейные формы. Стоящий рядом рабочий тотчас же отодвигал готовую форму и подставлял новую, а прежнюю грузил на платформу, которая со скрипом уходила вверх. Жара царила необычайная, и все рабочие обливались потом. Запах был тошнотворен.

Прошласьпо цеху в поисках мнимого мужа и огляделась. Некоторые изделия напоминали конечности, некоторые — клинки, другие — шестерёнки, панели, пластины, скобы и прочие части, из которых можно сконструировать нечто ужасное.

Я присела рядом с одним тружеником, который оторвался от монотонной работы и с жадностью хлебал суп из жестяной плошки.

— Для чего всё это? — без стеснений спросила.

— Ты что за девка? — оскалился.

Пожала плечами.

— Да никто. Вот отнесла обед мужу, спросила, чем тут занимается. А он только огрызается, ничего не говорит. Может, ты мне расскажешь?

Тот отёр тыльной стороной ладони рот.

— Вот приходи вечером в гости — расскажу.

— Не могу ждать до вечера.

— Чё, так зудит?

Хотелось дать грубияну в наглый нос. Я не сочувствовала его рабской доле. Скорее он будил во мне презрение и брезгливость.

Рабочий облизал миску.

— Знаешь, девка, ты кажешься мне знакомой. Мы с тобой уже пересекались, а?

— Думаю, нет. До свидания.

Несколько обречённых бросили на любопытствующие взгляды, но тут же вернулись к плошкам и мискам: обеденный перерыв истекал.

На лифте поднялась до второго этажа, где ждал болезненно-яркий электрический свет и тысячи дверей. Охраны я не заметила: либо тут не было ничего ценного, либо у крыс не хватало людей и они понадеялись, что страх перед их жестокостью — лучший страж.

Осторожно заглянула за первую дверь. Занятые трудяги-инженеры настолько привыкли, что шпионы не разгуливают по цитадели, что не обратили на меня ни малейшего внимания.

Вглядевшись в хитросплетения линий чертежа на стене, поняла, что это изображение робота-великана, машины смерти, которую собирают крысы, чтобы хорошенько повеселиться. Вспомнила части механизма с нижнего этажа, и представила, как они соединяются в чудовище, что огнём и железной рукой уничтожит всех, кто не склонит голову перед прекрасной царицей Адалиндой.

— Посторонний в инженерном отсеке! — взвизгнул лаборант-очкарик.

Отпрянула в коридор и побежала прочь. Пока учёные суетливо звали стражу, мне удалось оторваться. Но в замкнутом пространстве коридора не на что рассчитывать, и я уже прикидывала, что скажу её величеству, когда упаду на зеркально-водный пол к её ногам.

— Сюда, девчонка!

Из-за очередной лабораторной двери выглянул сухой старик в очках на пол-лица. Его испещрённое язвами лицо не внушало доверия, но я всё же проскользнула в комнату. С одним старикашкой справиться проще, чем с отрядом гвардейцев.

— Тише, девчонка.

В коридоре раздался крысиный топот, острые коготки клацали по каменному полу.

— Как только они доберутся до тупика коридора, то сообразят, что ты обвела их вокруг пальца, девчонка. Они методично проверят все комнаты и найдут тебя, если не поспешишь.

Он подвёл меня к оконцу, криво прорубленному в стене. Внизу громоздились палатки и хижины, где спали рабочие, и топорщились столбы электропередач, по которым бежали сигналы-доклады для принцессы. И над этим печальным поселением громоздилось небо свинцовых туч.

Единственное спасение — спуститься, цепляясь за выступы в скале. Но я же не обезьяна!

— Я туда не полезу!

— Позволь подстраховать тебя, — старик не дал отступить. Рука у него была тяжёлая, и даже сквозь одежду я чувствовала бугры его мозолей.

Он ловко обмотал вокруг моей талии канат, другой конец закрепил у батареи.

— Почему вы мне помогаете?

— На тебе красная мантия. Есть только один человек, который не боится носить красные мантии.

— Да что такого в этом красном?

— Это цвет розы. Цвет древнего волшебства. Цвет дракона. Клеймо. На тебе ведь мантия Септимия Крауда? Он подарил её тебе? — глаза старика жадно заблестели.

— Это имеет значение?

— Для меня — да. Септимий Крауд был моим лучшим учеником. Вряд ли мне ещё доведётся обучать кого-то, столь же способного, — едва заметный вздох сорвался с его губ. — И мне больно видеть, во что его превратили. Все эти лживые обвинения, оскорбления и отряды бандитов, гонящиеся за его головой… Но раз Септимий доверил тебе летящую мантию, значит, ты чего-то стоишь, девочка. И будет страшной ошибкой не помочь тебе.

— Это не летящая мантия, а просто красный плащ, который я ношу в холода.

Он удивлённо взглянул и поджал губы. На секунду мне показалось, что слёзы брызнут из его глаз. Я вздохнула:

— Он действительно оставил мне мантию, но я не доверяю ему.

— Ты его не знаешь.

— И вы его не знаете.

На мгновение старик отвернулся, перевёл дух.

— Спускайся уже. И когда увидишь Септимия, передай ему: с такой армией, что строится здесь, ему не справиться шпагой и голубой пылью.

— Когда я его увижу, то перережу ему глотку за все злодеяния.

Старик лишь покачал головой.

— Вы, молодые, порой бываете такими буйными и глупыми. Буду надеяться, что ты не повторишь ошибок Септимия. Он был так же горяч, как и ты.

Это уже переходило все границы.

— Может, ты, старик, расскажешь мне, в чём дело? Что за игру ведёт Крауд?

— Не мне об этом рассказывать. Иди, пока стража не схватила тебя.

Без лишних споров я осторожно спустилась, цепляясь за острые выступы, которые оставляли красные царапины на ладонях.

«Отличная живая мишень! Только слепой промахнётся», — зашевелилась быстрее. Слава гидрам, всего-то второй этаж.

Коснувшись земли, бегом припустила на станцию. Поезд уже готовился к отходу. Рабочие забросили последнюю партию угля, пассажиры расселись у окон и загородились вчерашними газетами.

Я запрыгнула в вагон, и двери сомкнулись за спиной. Оглянулась: крысиной погони не видать.

Никто не удостаивал меня взглядом. Быть призраком — иногда приятно. Я неторопливо, точно барыня, выискивая к кому бы подсесть и выбрала сумеречного господина в шляпе с широкими полями и в плаще сером, как вечернее небо в неясную погоду.

— Далеко до Арахисовой Пустыни?

— А черви его знают, — пробубнил мужчина, наклоняясь к газете. Неужели чтобы не видеть моей противной физиономии?

— Вы не знаете маршрута поезда?

Со вздохом господин сложил газету и вперился в меня взглядом пустых, чёрных, как червоточина, глазниц. Холодок пробежал по спине, я передёрнула плечами и чуть отвернулась.

— Святые черви, дитя, ты ничего не слышала? Газет не читаешь? У поездов больше нет расписаний. Теперь они едут туда, куда захотят и сколько захотят.

— И за каждую остановку нужно платить?

— Не знаю. Правил больше нет, черви их поглоти.

— Это ведь опасно. Зачем вы едете?

— Да, опасно. Но я должен. Мачеха хочет выдать мою сестру замуж за крокодилову образину. Я должен торопиться. Надеюсь, моя остановка близко. Потому что времени у меня немного в запасе.

Станция сумеречного господина оказалась раньше моей, потому я прилипла к окну, чтобы попрощаться и пожелать ему удачи.

Едва коснувшись платформы, попутчик взвизгнул от резкой боли, взмахнул слабеющей рукой, точно пытался схватить воздух, и прахом повалился. Ветер тут же подхватил пыль и унёс, оставив несколько чёрных костей, которые затем растащат собаки.

— Круто! Лет двести заплатил!

— Да нет! Тут все триста! — запрыгали двое мальчишек, севших на прошлой остановке.

Бедные невинные дети, которым в силу возраста всё кажется забавной игрой! Они ещё не понимают, что сами могут мертвецами приехать, а там, за тоскливой вуалью смерти нет ничего, даже вечного холода и темноты.

Надеюсь, странникам и в самом деле бесплатный проезд.

Больше я в окна не смотрела.

Наверное, недели через две — после двадцати утомительных перегонов и остановок — один из попутчиков толкнул меня в бок и сказал, что пора выходить.

Поезд замедлил ход, и вместе с другими пассажирами, обременёнными тюками, я спрыгнула на обочину из скорлупы.