Часть 3. Отрывок 2.

Письмо — сложенная вчетверо бумажка с потрёпанными краями — грело мои похожие на ледышки руки. Я сидела на балконе третьего этажа, где нависало мрачно-оранжевое небо с длинными фиолетовыми облаками, и дул прохладный ветер. Линию фронта скрывал дым. Оглядывалась. Мне казалась, что он живой и движется. Но, может, то иллюзия.

Развернула письмо. Увы, оно было столь коротко, что я не испытала ничего, кроме глубокого разочарования.

Записка гласила:

«Запишись в красные».

Красными называли санитаров, под пулями бродящих по полю битвы и подбирающих раненых. Именно их отряды на повозках, запряжённых механическими лошадьми, привозили к нам солдат в перепачканных кровью и землей бинтовых повязках. Уж не знаю, что толкнуло их на такой риск, но меня пугали их ничего не выражающие, с отпечатками пустоты лица. Затем я научилась не обращать внимания на этих суровых призраков и просто принимала смердящих раненых.

Вступление в отряд красных зависело от Агнессы, официально, конечно, от главврача, но недавно он накурился до такой степени, что смол в его организме стало больше, чем крови, поэтому Агнесса положила его под капельницу. Глядя на её довольное лицо, я не могла отделаться от мысли, что этот план она вынашивала уже не первый месяц.

Агнесса хмуро сдвинула брови, читая моё заявление в две строчки.

— И всё? — она посмотрела на меня поверх прямоугольных очков. — Ни причин, ни списка заслуг, ни прочего. Ха! В отряд не берут кого угодно!

— Не воспринимаю отряд красных как повышение, — ляпнула я.

— Правда? Зачем же тогда лезешь под пули?

Обескуражено промямлила что-то нечленораздельное.

— Зачем ты хочешь попасть в отряд красных?

— Вероятно, так быстрее выплачу долг и смогу покинуть Измор.

Ни капли лжи.

Агнесса усмехнулась, дёрнув уголком губ.

— Долг-то ты выплатишь, а вот уйдёшь — это вряд ли. Астрель — со вчерашнего дня закрытый город. Ни войти, ни выйти нельзя.

— О, понятно, — протянула огорчённо.

Агнесса хмыкнула и погрузилась в отчёт о работе больницы за последнюю неделю. Наверное, составит смету, попробует заказать новых лекарств, а вечером будет хищником скользить между постелей больных и инспектировать, выискивать, кого бы выселить на огневую точку.

Но заявление не подписала.

Через день благородный лейтенант Фрейхих с масленой улыбочкой доставил в госпиталь новую порцию запуганных сестёр. И Агнесса отправила меня тренировать вновь прибывших. Я не без радости отметила, что на первых порах их так же, как и меня когда-то, мутило от запаха смерти.

Я выросла. И это придало смелости.

Назавтра красные привезли очередную партию раненых, и я поймала одну медсестру с короткой стрижкой-ёжиком.

Подошла к ней со спины. Девушка резко обернулась, звякнув брелоками, на цепях свисающими вдоль ног.

— Что тебе? — сурово спросила. Брови сдвинуты, глаза почти чёрные, маленькие, злые. Взгляд как у маленькой клыкастой собачонки.

— Можно я задам тебе несколько вопросов?

— Быстрее.

— Как попадают в красные?

— Просто приходят. Что за глупый вопрос? — она оскалилась.

— Послушай, я бы очень хотела выбраться из роли сиделки и приносить пользу на поле боя. Но, кажется, меня к вам не возьмут.

— Если ты способна быстро бегать, прятаться, пригибаться, отыскивать и дотаскивать до передвижного медпункта раненых, то возьмут. Нам нужна свежая кровь. Что-то ещё?

Я растерялась.

— Агнесса не отпустит. Она хочет, чтобы я воспитывала молодняк, а уже тошнит от четырёх стен.

— Ладно, я с ней потолкую, а теперь хватайся за носилки и проваливай.

Агнесса не обрадовалась разговору с красной, но довольно быстро согласилась отпустить меня. Возможно, дело было в поставке спирта, часть которого Агнесса намеревалась контрабандой сбыть в ближайший паб, а красная и я путались под ногами.

Так или иначе, следующим утром я отправилась в рейд с новыми товарищами и увидела лицо войны.

Я увидела лицо войны в прямом смысле. И у войны было женское лицо. Её звали Фина. Она распятым на невидимом кресте призраком парила в воздухе над окопами и заборами колючей проволоки. Фина впитывала проливающуюся вокруг кровь. Сейчас было затишье, и я смогла рассмотреть её полное смуглое лицо с закрытыми глазами, падающей на лоб чёлкой, роскошными кудрями и плотно сомкнутыми губами.

«Наверное, я сумасшедшая, если мне нравится лицо войны».

― Кто её создал?

― Создал? ― рассмеялась одна из красных. ― Никто. Это местное, изморское божество. Существует сама по себе, появляется, когда чует кровь и войну. Она соткана из нитей мироздания, из того, что некоторые именует волшебством, а некоторые — временем. Не знаю… Если честно, мне нет дела до всей этой метафизики. Моё дело — вылавливать раненых.

Мы остановились в десяти метрах от первых гусениц окопов и вылезли из медицинского грузовика. За нами затормозили кареты для пациентов.

Кармен, та девушка с ёжиком волос, что заступилась перед Агнессой, выдала мне неприметного цвета куртку из плотного материала и сумку с медикаментами.

— Военные действия не начнутся до обеда. У тебя есть полчаса на прогулку.

В лагере чёрным зияли люки землянок. Наугад спустилась в одно из убежищ. Если на улице было пасмурно, как перед грозой, то в землянке бил яркий электрический свет. Прищурилась и прикрыла глаза ладонью. Вскоре в ярком свете начали вырисовываться лица солдат.

— Мне нужен господин Ризман.

— Он на посту дежурит.

— Это где?

— Нельзя отвлекать от дежурства, — возразил солдат с носом, похожим на свиное рыло. Где-то я уже похожую физиономию видела. Наверное, крысы привезли несколько батальонов свинолюдей из соседнего мира. Конечно, к чему жертвовать своими, если можно истреблять захваченные народы?

— Но могу я хотя бы взглянуть?

— Я провожу, — ответил голос из угла. Свинорылый презрительно фыркнул.

Из темноты поднялся высокий, по-змеиному гибкий, солдат в низко надвинутой на лицо кепке. Как потом узнаю, он змеерок-полукровка, один из последних представителей своего вида. Двадцать лет назад крысы не смогли поработить его мир и оттого просто стёрли в порошок, а выживших в цепях и оковах отправили в лаборатории, где добрые учёные и механики поработали над их мозгами и смогли подчинить их волю.

Змеерок отвёл меня к окопному лабиринту. Впереди в лёгком дневном тумане чернели канавы и рвы, а за ними простиралось поле битвы, и земля так пропилась кровью, что стала вязкой грязью.

Солдат указал на небольшую деревянную будку без задней стены, и я разглядела нескладную высокую фигуру в камуфляже, которая опёрлась о бойницу и напряжённо смотрела вдаль.

— Если тебе нужно поговорить с Ризманом, то я его подменю ненадолго.

— Спасибо, — кивнула.

За время, проведённое в крысиной армии, Крауд сильно похудел, под глазами легли чёрные тени. Уж не знаю, так ли худо приходилось под чужим командованием или он лишь переживал из-за Дамьяны, но выглядел волшебник жалко. И даже то, как нелепо и смешно он прикрывал кепкой бритый череп, не делало его менее заморенным.

— Почему так долго? — Крауд скрестил руки на груди и смотрел чуть свысока, заставляя меня теряться и смущаться. Нет, никогда бедам и несчастьям не умалить его внушительности и превосходства над всеми.

— Как мы отсюда выберемся?

— Выбраться не проблема, моя милая Вики. Проблема в том, что приют, куда заточили Дамьяну, тоже принадлежит крысам.

— Она в другом мире?

— Нет. Но вытащить её будет непросто. Нам нужно обойти ангодцев, чтобы вновь добраться до земель изморцев. Здесь всё так перемешалось. Говорят, часть изморцев взбунтовались и готовят восстание против крыс. Скорее всего, оно начнётся в Астреле. Так что ты вовремя покинула госпиталь. Хоть что-то ты сделала удачно.

Я пропустила колкость.

— Так, как мы поступим?

— После полудни назначена атака. Переметнёмся в стан врага. Ну, Вики, ты готова под пулями найти меня и вместе бежать?

Конечно, была не готова. Будь моя воля, я бы бросила Дамьяну. Но это означало бы потерять и Крауда, ведь его сердце принадлежало этой мелкой ведьме.

— Я готова.

— Тогда возвращайся в медпункт и делай то, что тебе говорят. Скоро уже.

Последнюю фразу он зло процедил сквозь зубы, будто всё это доставляло ему боль. Тогда я ещё ни на йоту не понимала всей тяжести бремени, которое он нёс, хотя, конечно же, наивно и самоуверенно полагала, что во всём разбираюсь, особенно в людях.

В полдень и в самом деле начались боевые действия. Я бы предпочла вернуться под мощные своды госпиталя или отсидеться в окопах, но Кармен радостно поволокла меня за собой. Кажется, опасность придавала смысл её жизни.

Мы остановились у ближней к лагерю траншеи и смотрели поверх колючей проволоки и насыпей. Чуть поодаль шевелились солдаты, за весёлыми шутками проверяя оружие, будто им не предстояло умереть час спустя. Генерал, спокойный и уверенный, давал последние указания: «Пленных не брать. Стрелять в собак-дезертиров».

Фина, кровавая богиня, сбросила пелену утреннего сна. Вестник смерти, она открыла тёмные, как сосновая кора, глаза, облизнула пересохшие губы и вдохнула воздух. Ветер развевал её бело-чёрное платье и кудрявые волосы цвета смолы. Фина подняла руки в широком жесте, точно восхваляя небеса.

— Бейтесь до последней капли крови, — произнесла она хриплым, надрывающимся голосом и хлопнула в ладони.

Изморские солдаты повыскакивали из укрытий и бросились навстречу врагу. Немного пробежав, бойцы опустились на землю, взяли на изготовку ружья с длинными штыками из ядовитой кости, прицелились и выстрелили.

Фина звонко смеялась и танцевала, как счастливый ребёнок. И от её веселья у меня мурашки по спине бежали.

— Пора, — Кармен хлопнула меня по плечу, когда оставшиеся в живых после залпа сошлись в схватке штыками.

Прошли по последнему рву. У приставной лестницы увидели трясущегося юношу в форме. Он шлёпал губами, словно молился, и целился в дезертира, который стоял наверху и не мог решить, то ли спуститься, то ли вернуться на войну. Оба смертельно бледные, они дрожали и смотрели друг на друга испуганными, кроличьими глазами.

Отряд медсестёр молча проскользнул мимо и исчез в дыме войны.

— Чёрт! Ну что такое? — выплюнула Кармен, выхватила из-за пояса небольшой пистолет и прострелила голову тому солдату, который никак не мог решиться выстрелить. Бедолага упал на спину, раскинув руки точно крылья. Я вздрогнула.

— Эй, наверху! Спускайся, бери его ружьё и стреляй в дезертиров, — раздражение в голосе Кармен поражало. Властная, решительная, она ненавидела любые промедления и проволочки. Боец оцепенел на мгновение, но после слов Кармен вздрогнул и нехотя спустился, неуверенно подобрал ружьё и встал в углу.

— Разве красным не всё равно, дезертировал человек или нет? — спросила я, поднимаясь по лестнице.

— Мне — нет.

В то время Фина плавно взмахивала руками, словно дирижировала невидимым оркестром, и напевала. Её глаза налились кровью настолько, что даже на большом расстоянии был виден их адский блеск, напоминавший взгляд бешеной собаки. Просто удивительно, как сочетались её спокойное пение и безумные очи.

Пахло смертью: кровью, дымом и потом. От густого тумана, выпущенного из крысиных пушек, кружилась голова, тошнота накатывала волнами.

Граната, брошенная кем-то из ангодцев, попала в перцовую пушку, и та взорвалась, выпуская едкий газ. Кармен толкнула меня в бок, и я быстро надела противогаз, но в носу всё равно щипало.

Сизый дым впереди скрывал войну, только звуки выстрелов напоминали об опасности. Кармен остановилась у раненых. И пока она щупала пульс и искала живых, я отделилась от неё и, припав к земле, поползла вперёд, в газовую гущу, поползла, ибо боялась, что высоко поднятая голова станет отличной мишенью.

Очень скоро я потеряла из виду Кармен и осталась в одиночестве. Старалась обходить сражающихся. На удивление ловко уворачивалась от случайных ударов штыка и переваливалась через липкие от крови тела. Один раз прямо на меня упал ангодец, тёмно-бурая ящерица — крепко сбитый мужчина с плоским лицом и крупными чешуйками. И вытекающая из разорванного горла чёрная жидкость, попав на мою одежду, прожгла её. С отвращением оттолкнула труп и поползла быстрее.

Меня схватили за лодыжку. Я подавила крик и пихнула обидчика, надеясь выбить ему пару зубов, но попала в воздух.

— Тихо! Это я.

Крауд потянул меня, и я скатилась в воронку от шпилечной бомбы, одного из самых неприятных крысиных подарков с Северного Мыса. Сама небольшая, почти малютка, но когда ядро взрывается, то в радиусе двадцати метров разлетаются ядовитые иглы, пронзая жертвы насквозь. И после сражений на поле собирают мешки тонких прутьев, на которые, как на шампуры, нанизаны органы погибших. Говорят, крысы скармливают эту кровавую добычу пленникам.

Наше убежище было глубиной около метра и шириной два.

Крауд, с перемазанным копотью и чёрной слизью лицом, сидел, поджав ноги. Рядом с ним лежали аккуратно сложенные шипы. Видя, что Крауд без защитной маски, я поняла, что ядовитый дым сюда не добрался, и с облегчением сняла противогаз.

— Нам нужна военная форма ангодцев, иначе мы не пройдём мимо их постов.

— Так за чем дело стало? Тут много мёртвых.

— Тела ангодцев после смерти выделяют кислоту и растворяются вместе с одеждой.

— Поймаешь живого?

Крауд презрительно скривился.

— Я — нет. Большинство кислот, которые выделяют эти ящеры, опасны для снарцев. Рыбачить будешь — ты. Для тебя это намного безопаснее.

— Мы так не договаривались! Я лучше сделаю длинный крюк и пройду по изморской территории.

— Трусишь? — прищурился Крауд. — Позволь я расскажу тебе кое-что о волшебниках, одним из которых ты так рвёшься стать. Волшебники не знают страха.

— Ты путаешь волшебников и рыцарей.

— Нет. Если выберемся отсюда, я расскажу тебе кодекс волшебников. Достань свою мини-аптечку, обмотай бинтами шипы, затем пропитай их зелёной жидкостью из аптечки. Постарайся подобраться незаметно и ударить. Даже если ты просто оцарапаешь ангодца, яд проникнет в его организм и быстро усыпит.

Прищурилась:

— Ты — волшебник. Неужели в запасе нет ни одного заклинания?

— Я — волшебник, а не балаганный фокусник. И никогда не смей говорить о заклинаниях, словесные формулы — проклятая мишура и не мой удел. Волшебство — это время и жизненная сила. И каждое действие имеет цену. Я не собираюсь тратиться на обезумивших от войны ящериц, когда можно обойтись без этого. Поэтому если не хочешь дождаться бомбы или гранаты на наши головы, то делай то, что тебе говорят. И перчатки не забудь надеть.

Стиснув зубы, повиновалась. Я открыла синюю сумочку, что крепилась к поясу, достала бинты, аккуратно обмотала ими шипы и завязала потуже концы, затем смочила зелёной жидкостью из пузырька с надписью «Снотворное. Использовать при ампутации».

Выбравшись из ямы, увидела неясные тени в дыму и поползла к ним. Там двое изморцев на обломках штыков бились с ангодцем.

Я притаилась во мраке тумана и напряжённо ждала.

Один из изморцев, шатаясь от большой кровопотери, глупо размахивал обломком штыка, даже не пытаясь задеть врага. Второй был ещё свеж и упорно бился. Но ангодец! Что за странное создание! От крестца у него росло два массивных хвоста, которые уравновешивали длинный, крепкий торс на коротких ножках. Голову чудовища, как и другие открытые части тела, покрывала чешуя, и у шеи раздувался капюшон кобры, лишая ангодца последнего сходства с человеком.

Могучий воин заревел, как дракон, прыснул на здорового изморца ярко-розовой кислотой, и тот с дикими криками повалился на землю. Второму изморцу, бросившему штык и попытавшемуся обратиться в бегство, гигантская ящерица просто-напросто свернула шею лёгким движением мощных лап. Словно оценивая проделанную работу, ангодец замер на мгновение, затем наклонился над телом поверженного врага, поднял лицо к небу, победно заревел, широко раскрывая пасть и выпуская клыки, как у саблезубого тигра. От смачного звука, с каким ангодец врезался зубами в жертву, захотелось отступить и спрятаться.

Сейчас или никогда.

Бесшумно ступая по влажной от крови земле, я бросилась к увлечённому трапезой и что есть сил вонзила шипы ему в шею. Те едва пробили чешую, не причинив особого вреда, но даже малюсенькой царапины хватило, чтобы снотворное попало через кожу в кровь. Ящерица захрипела и почти сразу же упала без сознания. Я была поражена, как быстро оно подействовало! Ведь я уже приготовилась спасаться бегством.

Пленник оказался слишком тяжёлым, чтобы его притащить волоком, потому вернулась в воронку от бомбы за Краудом. Тот нехотя покинул убежище и скривился при виде ящерицы.

— Сойдёт, но это не совсем ангодец.

— Других не было, — насупилась я. Ещё одного ловить я не намерена! — А кто он тогда?

Крауд внимательно рассмотрел нашу добычу.

— Мне кажется, кто-то подверг ему генетическому эксперименту. Видимо, крысы. Или мёдолюды, жители соседнего мира. У них генетика сильно развита. И крысам они едва ли захотят уступить, — пробубнил Крауд.

— Надеюсь, в их мир мы не пойдём?

— Пока это не входит в мои планы.

Крауд ловко стянул с поверженного врага форму. Мне кажется, он знал заклинание, чтобы тело пленника стало податливым и легко освободилось от одежды. Я отвернулась, пока Крауд переодевался. Камуфляж ящерицы-ангодца был ему велик и висел мешком, потому он подпоясался ремнём от изморской формы. Издалека вполне сойдёт за ангодского воина, если никому не взбредёт в голову присмотреться поближе.

Я же переоблачаться не стала: отряды красных были и с той, и с другой стороны, потому мне маскировка не требовалась.

Когда мы добрались до ангодской базы, то увидели печальные последствия войны. Исполняя кровавые желания богини Фины, месяц назад изморцы ворвались в лагерь ангодцев, но ящерицы отчаянно сражались и отвоевали лагерь обратно — высокой ценой. Окопы почти доверху были завалены смердящими трупами, которые уже разлагались под действием кислоты. Я зажала нос, за что тут же получила тычок от Крауда.

— Красные не бывают такими брезгливыми.

Сдерживая рвущееся наружу отвращение, я трусила за Краудом. Несколько ангодцев прошли мимо нас и отдали Крауду честь, принимая его за какого-то командира.

— Вольно, — отвечал им волшебник.

Мы прошмыгнули мимо сожженных блиндажей и свернули на главную дорогу, где лежала завалившаяся набок гаубица. Четверо солдат пытались поднять её.

— Поразительно, как умело крысы ведут войны. Они стравили два народа и теперь наблюдают, как те истребляют друг друга. Нам нужно пересечь лагерь, проехать несколько миль по дороге, и мы окажется в Ангоде, от границы миль сто до столицы, которую уже захватили изморцы и крысы.

— Было бы проще обойти по изморской территории, — в который раз пробурчала я.

— Слишком большой крюк. Дамьяна где-то одна, беззащитная и потерянная. Я должен торопиться.

Вздохнула. Слишком много шума из-за надменной и крикливой девчонки. Посидит ещё пару дней в приюте, авось ума и воспитания прибавится. Хватит ей уже во всем потакать, пора открыть чертовке реальный мир!

— Тебе пока сложно это понять, но я несу ответственность за Дамьяну. Она всего лишь глупый ребёнок, который ничего не смыслит, и я должен о ней заботиться.

Возможно, он и в самом деле любил Дамьяну, раз смело ринулся спасать, не замечая ни стонов, ни криков вокруг, ни бурлящих рек крови и кислоты, ни солдат, жаждущих плоти противника. Кажется, встань на его пути сама Фина, кровавая богиня, он бы и её смёл с пути. И до боли, до скрежета зубов, до ярости в сжатых кулаках меня раздирала ревность: обо мне никто никогда так не заботился.

На пропускном пункте Крауд коротко переговорил с солдатами, и нас пропустили.

Лагерь остался позади, как туманное озеро крови, а мы выбрались на кладбище. Долгое время до нас доносился раскатистый смех Фины, упивающейся смертями. Я прижималась к Крауду, боясь отстать и навсегда заблудиться среди могильных плит, где костлявые вороны будут жадно пожирать меня косыми чёрными глазами.

— Волшебники не знают страха, — говорил Крауд. — Страх свойственен всем живым существам, но волшебник взглянул в глаза страху и победил его, как паршивую собаку, загнал в угол. Волшебник совладал со страхом.

Ангода — умирающая страна на отшибе засыхающего и утопающего в песках Арахисового мира. Война истощила ресурсы Ангоды. Кора редких деревьев покрылась язвенными наростами, воронки взрывов искусали поля, дорогу, по которой мы шли, разбили и размыли ядовитые дожди. Вскоре Ангоду поглотит мрак, а её жалкие останки растащат шакалы. И тогда крысиная принцесса изящной туфелькой сотрёт в порошок обе страны, Измор и Ангоду. И останется Адалинде лишь окончательно подчинить себе Эшаин. Впрочем, зачем юной царице этот бесплодный кусок земли? Построит ли она там тюрьмы или, может, вдруг найдёт полезные ископаемые, воздвигнет очередную фабрику, что высосет из Арахисового мира всё возможное, и останется лишь пустошь, которую затем поглотит межмирье.

А пока нас встретил тухлый город, в котором тряслось от страха за туго набитые карманы правительство Ангоды. По городу шастали крысы, чувствуя власть. Ангода уже принадлежала им, хоть военный лагерь и продолжал сопротивляться, растянувшись вдоль линии фронта, а правительство всё ещё и сидело в крепости за железными дверьми. Но это лишь вопрос времени…

Крауд вновь переоделся в изморскую военную форму, и теперь нас принимали за одних из захватчиков города.

Случайные мирные жители вжимали головы в плечи. Завидев военных, скрывались в подъездах. Только дети, чумазые и с щелями между зубами, подходили посмотреть поближе. Вспомнила Эдди. Этих детей тоже унесёт война, чужая, не их.

«Если я только стану волшебником… Ради Эдди», — вспомнила, как воды реки медленно скрывали его тело.

В пяти кварталах от главной улицы располагался пропахший сточными водами приют для сирот, вокруг которого стелился вечный туман от испаряющихся детских слёз.

Мы прогулялись мимо высокой металлической ограды. У дома асфальтового цвета с малюсенькими, точно капли, окнами дети играли в классики. Старшей девочке было лет двенадцать, а младшему, мальчику, не больше пяти. Бледные, недокормленные, в застиранных серых одёжках — от взгляда на них щемило сердце, и хотелось отвернуться. Как и те ребята на улицах, они обречены.

Дамьяны среди играющих не заметили.

— Наверное, она внутри.

Взглянула на Крауда, но тот погрузился в размышления. Он нахмурился, и взгляд его, казалось, пронзал насквозь стены приюта.

— Её здесь нет.

— С чего ты взял?

— Я это вижу. Если будешь внимательна, то тоже научишься видеть. Дамьяна в Энхайде. Это ещё один приют. Крайне мерзкое место. Всё это происки Димитриуса.

Нанятый извозчик криво покосился на нас, но от денег не отказался и согласился довести. Мы сели в коляску с плетёным из тростника верхом, которую вместо лошади тянула чёрная ящерица с тремя парами когтистых лап. Сам возница, как и большинство ангодцев, был ящером. Я бы погнушалась использовать в качестве транспорта себе подобного, но ангодца это обстоятельство ни капли не смущало.

Ангодец-возница и его ящерица и в самом деле — одной крови. Раньше многие ящерицы в Арахисовом мире были более человекоподобными, но война, принёсшая с собой взрывы и ядовитые газы, испортила экологию, загубила чистые озёра и реки, отравила почву, что, в конце концов, привело к мутациям местных жителей. Кому-то посчастливилось сохранить прежний облик, а кто-то уподобился животным. Мутантов, разумеется, ненавидели, они стали позором, слабостью этого мира, тем, чего стыдились. Многих изменённых отправляли на бойни, чтобы использовать их шкуры и кости для создания предметов интерьера, а мясо — в пищу; способных воевать отправляли на фронт. Ангодцы не сохранили ни капли сочувствия к собратьям. Они ненавидели слабость. Потому что даже мысль о слабости могла привести к поражению в крысиной войне. А проигрывать и терять себя, терять родину, никто не хотел.

Но они проиграли уже давно, в тот момент, когда отреклись от угнетённых братьев, когда отринули часть себя, пусть даже позорную и обидную. Они разобщились, озлобились. И потому стали лёгкой добычей для сплочённых крыс.

Мы проносились мимо желтеющих ив, которые, как вечно понукаемые рабы, рядами склонились вдоль улиц; грязно-розовых зданий с полуколоннами и кучками конского навоза. Лошадей, должно быть, привезли с собой захватывающие город крысы.

В пригороде небо показалось темнее, чем над ангодской столицей, а воздух холоднее, словно тут блуждали невидимые призраки. Сумерки голодными псами кусали за щёки. Мне захотелось завернуться плотнее в плащ и накинуть капюшон, но плаща с капюшоном у меня не было. Я вылезла из коляски и, поёжившись, обхватила себя руками.

Крауд молча направился к шаткому деревянному мостику через вонючую речку. Половина дощечек уже сгнила, и я ступала осторожно. Мне совершенно не хотелось свалиться в вязкую, точно клей, воду.

На холме, как скорбный мавзолей, высился особняк. К нему вела дорожка, обрамлённая чёрными деревьями и сухими жёлтыми цветами. И в реквиеме, который они тихо напевали на ветру, я будто слышала своё имя. Треугольную крышу захватили большие серые птицы, впившиеся в нас пятиглазыми взглядами. И язвами алели шторы в окнах.

В саду тёмно-бурые стебли с завитками высовывались с клумб и хватали нас за лодыжки, но мы всякий раз вырывались. Хотелось верить, что это всего лишь живые цветы, а не переродившиеся мертвецы.

— Добро пожаловать в Энхайд, — перед дверью Крауд опустился на колени и заглянул в замочную скважину. Что он там увидел — не знаю. Но должно быть, не то, что ожидал.

— Хозяева сменились. Теперь там ещё опаснее.

— Ты здесь уже бывал?

— Однажды в детстве провёл пару недель. Меня наказали за непослушание.

Крауд постучал костяным молотком с набалдашником в виде медвежьей головы. В доме зашуршали, заскрипели несмазанные механизмы. С противным звуком дверь открылась, и выглянула подслеповатая морда. Это был крысокрот, дикая помесь отпрыска крысиного царства и отщепенца из дальних миров, где властвует вечная ночь. Этих созданий презирали даже крысы, обычно лояльные ко всем своим полукровкам, и гоняли и притесняли их, пожалуй, похлеще странников.

— Что вам? — гортанным голосом спросил крысокрот.

— Я бы хотел забрать одну девочку.

— Приходите в миросенье.

— Я хочу забрать её сегодня, — но морда исчезла, дверь быстро захлопнулась.

Крауд невозмутимо постучал ещё раз, нам не открыли.

Надеялась, что вернёмся в город и поищем годную гостиницу, но вместо этого волшебник пустился обходить дом. Я лениво плелась за ним. Если после всех этих жертв Дамьяна продолжит вести себя как непослушная собачонка, то я, пожалуй, обзаведусь ремнём или розгами… Хотя едва ли мой драгоценный учитель одобрит. Я пинала мелкие камушки и черепки, взяв палочку, подковырнула чей-то пушистый трупик под кустом шиповника.

«Как можно волноваться об этой негодной девчонке. Неужели нельзя было оставить её в той горной деревушке? Нет, надо было её забрать! Идиот».

Мы наткнулись на плотно примыкающий к стене каменный забор, поросший мхом, а в углу между забором и домом лежала груда тоненьких беленьких косточек. Крауд присел рядом с ними и долго изучал, словно пытался восстановить облик их владельцев.

— Человеческие. Здесь пять детей в возрасте до десяти лет. Из соседнего Измора.

Мороз пробежал по спине. Может, с какой-то стороны ангодцы за свою жестокость и заслуживали той кары, которую приготовили крысы?

Крауд шумно вдохнул и закрыл глаза.

— Людоед. Похоже, тут планируется шабаш, — он достал волшебный компас-путеводитель, открыл крышку, и наружу вырвалась сотня круглых «мониторов» с двигающимися стрелками, возникающими и исчезающими железными цифрами и буквами. Я встала на цыпочки, чтобы лучше разглядеть, но Крауд ловко загородил от меня таинственный механизм.

— Ещё три дня, считая этот. Фактически два с половиной. В третью ночь будет шабаш, а затем — миросенье, — в его голосе чувствовался металл. И это не сулило ничего хорошего.

Наконец, совершилось чудо: мы отправились в город, но, увы, не в гостиницу, а в оружейную лавку. Здесь горели электрические лампы, и от блеска стали и чистых полов прямо-таки слепило глаза. Продавец, сухопарый старик-ящерица с шишковатыми костяшками пальцев, с перекаченным левым плечом и в больших круглых очках встретил нас.

Вопреки ожиданиям, Крауд попросил показать самые лучшие пистолеты, а не шпаги. Осмотрев все, волшебник выбрал два чёрных автоматических пистолета, в зачарованный магазин которых помещалось до тысячи экспансивных патронов, очень похожих на разрывные пули для слона или мамонта, что казалось удивительным, учитывая небольшой размер оружия. Это было одно из достижений крысиных механиков.

— Предохранитель?

— Устанавливается или снимается по вашему желанию. Силой мысли. Последняя модель. Только вчера доставили, — с гордостью сказал старик. — В следующем месяце будет доработанная модель: стрельба силой мысли, даже на курок будет необязательно нажимать.

Крауд с подозрением взглянул на хвастуна, но ничего не ответил. В последний раз осмотрел пистолеты, зарядил и заткнул за пояс. К концу нехитрых махинаций лицо старика-продавца совсем осунулось.

— Сначала оплатите. Три тысячи ангодских хисов, пожалуйста.

Крауд удивлённо взглянул на торговца. Мне же захотелось вжаться в стену и исчезнуть.

— К сожалению, у меня нет денег, но я пришлю чек.

— Я вызову полицию, — стиснул зубы ящер, и вена на виске забилась, рука потянулась к секретной кнопке под прилавком.

— Не советую. Прибегут полицейские, мы разгромим магазин, а потом я уйду, а ты останешься собирать битое стекло от витрины.

Крауд смерил старика злым взглядом и развернулся к выходу. Как в замедленной съёмке, я видела, что рука обманутого продавца нырнула под прилавок, надавила на кнопку, и тишину разорвал вой сирены. Тут же арбалет на стене проснулся. Тетива натянулась сама собой, щёлкнул какой-то невидимый механизм. Стрела промчалась мимо меня, обдав горячим воздухом, и, пройдя насквозь через правое плечо Крауда, вонзилась в дверь продуктового магазина на другой стороне улицы. Волшебник протяжно взвыл от неожиданной боли.

Выстрел усыпил на мгновение его бдительность, он оступился, и когда пришёл в себя, то военные полицейские, как разгорячённые псы, метнувшиеся к нам, уже защёлкивали наручники. Всё произошло настолько быстро, что я даже не успела пошевелиться.

— Смотрите-ка, кажется, это дезертир! — крикнул кто-то.

Хотела вмешаться. Но что могла бы сделать? Я не знала волшебства, не умела драться. И по сути ничего из себя не представляла, просто придаток, который таскается за другими. В гневе стиснула кулаки. Но это, увы, ничем не помогло.

Молча позволила увести Крауда, бросить его в сырую тюрьму к куче жуков и личинок, даже не перебинтовав рану, чтобы липла всякая зараза.

Я проследовала за полицейскими до тюрьмы: высокой нескладной башни, под которой, наверняка, располагалась не одна сотня подземных камер. Пристроилась в сквере недалеко и ждала. Квадратная тень медленно ползла. Тихо журчал ручеёк, убаюкивая, редко шелестели листья и цветы покачивались на ветру. И было странно отыскать такой дивный уголок в этом мрачном гниющем мире.

— Он просто не в состоянии понять, насколько смешон со всеми этими выкрутасами и безумными мечтами. Какой толк от его мечтаний? Разве он хоть что-то создал? Нет. Он жалок.

Знакомый голос. Я встрепенулась. В переулок свернули двое: туманный седовласый старик и маленькая девочка с косой вокруг головы и в белом шёлковом платье, похожая на сказочную принцессу. Когда она обернулась, я узнала её надменное лицо.

— Дамьяна!

Я бросилась за ними. Но когда заглянула за угол, девчонки уже и след простыл.

— Дамьяна!

Но ответа вновь не последовало.

— Дамьяна!

— Да хватит уже орать. Дай людям вздремнуть после обеда!

Из узкого окошка наверху высунулась недовольная домохозяйка.

— Извините, — буркнула и, сделав шаг назад, провалилась во тьму. Летела вниз то ли быстро, то ли медленно. Мимо с разной скоростью проносились, проплывали и пролетали лепестки жёлтых роз, блестящие жуки-навозники, отрезы воздушных тканей, которые сплетались вокруг меня в висельные канаты. И в темноте упала в липкую навозную кучу.

— Хватит дрыхнуть, — произнёс за спиной голос Крауда.

— Я и не дрыхла. Как я сюда попала?

— Что значит как? Нас вместе повязали и бросили в тюрьму, — Крауд щёлкнул пальцами, и на ладони загорелся крохотный огонёк, который осветил бледное лицо и плечо с запёкшейся кровью.

— Но я же только что была на улице, сидела в сквере, затем услышала голос Дамьяны. Я побежала за ней в переулок, но она исчезла. Я звала её, затем какая-то ведьма с верхнего этажа накричала на меня, и я оступилась, упала… Я не понимала, куда падаю, а потом оказалась здесь.

Замолчала, видя, как хмурится Крауд.

— Должно быть, это разрыв ткани мироздания. Не думал, что это начнётся так скоро… Значит, у нас немного времени.

— И насколько всё плохо?

— Очень плохо. Каждый мир существует в своём временном пространстве. Почти два века назад ткань мироздания дала трещину, и теперь дыра всё расползается и расползается… Словом, у каждого мира есть несколько временных пространств, несколько вариаций, несколько судеб для человека. Но разрывы означают, что временная ткань смещается, и наше настоящее меняется, комкается, превращается в кашу… Пока это не приносит особого вреда, и многие этого не замечают. Но если не восстановить равновесие, не заштопать разрыв, то однажды начнётся хаос. Помнишь Северный Мыс? Помнишь в каком страхе там живут люди? Будет ещё хуже. Что бы ты ни делала, Вики, постарайся, не забывать, кто ты.

Крауд замолчал. Заскрежетал механизм путеводителя, на лицо его легли отблески микро-мониторов.

После прохода через разрыв ткани мироздания осталось неприятное ощущение. Постоянно казалось, что нечто ползёт по мне, ползёт изнутри, будто забралось под кожу и теперь ищет выход.

— Нам пора уходить отсюда, — много часов или всего минуту спустя произнёс Крауд. — Надо забрать Дамьяну и возвращаться в Снарный мир. Там всё началось, там всё и закончится.

Свет окутывал Крауда, точно в спину било солнце. Теперь смогла разглядеть камеру: слой глины, навоза, личинок и раздробленных костей, на которых мы провели ночь. Крауд стоял у зарешеченной двери и, приложив к ней горячие, как огонь, руки, плавил металл. Над нами простирался бесконечно высокий потолок, выше, наверное, было пробито маленькое зарешеченное отверстие для воздуха, которые многие из тех, кто ходил на свободе, принимали за сливное отверстие канализации.

Из дальнего угла донеслось злое сопение. Я осторожно отступила к Крауду, почти прижалась к нему.

Медленно из тёмного угла выползла изогнутая бумерангом спина, покрытая жёсткой чёрной шерстью. Недлинные лапы с острыми медвежьими когтями уже тянулись ко мне, плоский нос на вытянутой морде ловил мой запах, двадцать прищуренных красных глаз следили за каждым движением, и сотня острых клыков, не помещающихся в пасти, лихорадочно клацали. Говорят, не так опасно само чудовище, сколько страх, который разогревается нашей фантазией.

Я пыталась привлечь внимание волшебника, но ушедший в колдовство Крауд не ответил. Придётся справляться самой. Подняла с земли острый обломок кости. Чудовище принюхивалось, косилось на меня и облизывалось. Крепче сжала «кинжал».

Широко разинув пасть, страшилище неуклюже прыгнуло на меня, но я размахнулась и полоснула уродца обломком кости, рассекла щеку и, кажется, выколола один глаз. Неповоротливая махина со стоном отползла и изготовилась для нового броска. Я подняла с земли ещё одну кость — предыдущая сломалась и превратилась в малюсенький обрубок. Сердце бешено колотилось.

— Крауд, скорее!

Но волшебник будто не слышал.

Широко расставила ноги, выставив одну чуть вперёд для устойчивости. Чудовище вновь и вновь бросалась в атаку, но лишь получало по морде. Хотя пару раз ему почти улыбнулась удача. Оно вытягивало и сжимало мясистое гусеничное тело, отталкивалось лапами и всё прыгало и прыгало на меня, с каждым разом давая всё меньше времени для отдыха. Выдыхалась, а костей рядом со мной оставалось всё меньше. Крауд же расплавил лишь половину решётки. Я нервно оглядывалась по сторонам в поисках спасения.

Наконец, чудовище изловчилось, острые зубы впились в мою ногу, слюна брызнула в стороны. Но сапоги, выданные в отряде красных, оказались настолько прочными, что выдержали укус монстра. Не в силах урвать сладкий кусочек, гусеница поволокла меня к своей стене, чтобы разделаться в более удобной обстановке. Я упала и схватилась за мантию Крауда, как за последнюю надежду. И чудовище потащило нас обоих. Это вывело волшебника из транса. Быстро оценив ситуацию, он сделал несколько пасов руками, преобразуя мелкие обломки костей в меч, и вонзил в лоб мутанта.

Брызнула горячая пенистая кровь. Дьявольское создание взревело в последний раз и выпустило нас.

— Скорее!

Крауд схватил меня за шкирку и подтащил к двери. Я неуклюже, пролезала между расплавленными прутьями, обжигаясь о горячий металл. Волшебник протиснулся следом, с дикой бранью чиркнув головой о верхний обрубок прута.

Коридор с обеих сторон оканчивался кромешной тьмой. Крауд потащил меня по левому рукаву. Под ногами хлюпало.

Когда мы остановились, малюсенький огонёк в ладони вырывал из тьмы чёрные корни, оплетающие стены темницы.

Крауд взял меня за талию и поднял так высоко, как только мог.

— Хватайся за земляной плющ и лезь наверх.

Схватилась за корневидные отростки и, ставя ноги на тонкие горизонтальные побеги, подтягиваясь на руках, ползла вверх. Растение тихонько стонало, и время от времени шелестели, падая, обломанные веточки.

«Не смотри вниз, иначе упадёшь. Не смотри. Волшебники не боятся».

Я смотрела только вверх.

— Проклятье! — раздался снизу голос Крауда.

«Не смотри вниз», — но всё же посмотрела.

Крауд же оказался окружён сотней мелких саблезубых гусениц, которые родились из капель крови чудовища. Он ожесточённо топтал их, и я догадалась, что в его планы эта неожиданность не входила.

Он не мог предвидеть абсолютного всего. Волшебник не был гением, которым все его признавали, невзирая на жгучую ненависть. Он много знал, придумывал хитрые планы. Но он был всего лишь человеком. А людям свойственно ошибаться и порой очень жестоко.

Несмотря на этот случай, я всё же верила в правильность его поступков. Он не может просчитаться. Подумаешь, какие-то жалкие личинки вторглись в планы!

А пока Крауд топтал гусениц, они возрождались и вылезали, как тараканы из всех щелей.

— Наверху свет. Лезь за мной! — прокричала, последний раз обернувшись вниз. Чувствовала, как Крауд карабкается за мной, как со стоном обрываются слабые стебли подземного плюща, как за волшебником семенит маленькими ножками полчище гусениц.

Наконец, мы вывалились из колодца, упали на стылую землю, уставились в чёрное небо с грозовыми тучами. Над нами, совсем низко, пролетела серая пятиглазая птица. Сделала круг, резко крикнула и исчезла в темноте.

С причмокивающими звуками полчище гусениц приближалось. Мы помчались через мёртвый сад к особняку Энхайд. По вязким лужам мы пробежали между покрытых трещинами статуй и ворвались в дом через чёрный вход, плотно захлопнули за собой дверь, поставили засов. И едва заметную щель между дверью и полом мы забили тряпкой, которая до того служила ковриком.

— Пронесло? — отдышавшись, спросила я.

— Возможно. Мы в Энхайде. И если верить моим часам, то шабаш начнётся через час. Пойдём. У нас мало времени. Дамьяна должна быть где-то тут.

— Но я же видела её со стариком! На улице!

— Возможно. Но это было до временного разрыва. Я должен убедиться, что в Энхайде её нет. И буду молиться, чтобы она оказалась тут. Димитриус силён. Я не готов к сражению с ним.

Я не решалась спросить, кто такой Димитриус, чувствуя, что Крауду вопрос не понравится. Но какой же силой и властью должен обладать загадочный старик, чтобы мой наставник опасался сражаться с ним?

По чёрной лестнице для прислуги поднялись на второй этаж и осторожно двинулись по утопающему в тенях коридору. У одной из дверей Крауд остановился. Молча открыл и юркнул внутрь, я — за ним.

Судя по гигантскому письменному столу из слоновой кости и книжным стеллажам до потолка, мы попали в рабочий кабинет. На столе рядом с бумагами дымился ароматный кофе. Верно, хозяин скоро вернётся и вряд ли нам обрадуется.

Из нижнего ящика стола Крауд достал бархатную коробку, в которой оказалась пара револьверов.

— На сто выстрелов. Негусто. Но раз в тюрьме всё отобрали, то возьму то, что есть.

Мы вернулись в коридор, который через несколько метров становился балконом с видом на бальную залу первого этажа. В былые времена с балкона по широкой лестнице величественно спускались хозяева особняка и приветствовали гостей. Но то было века назад, до того, как семья Энхайд разорилась и особняк отошёл коварному спекулянту и работорговцу, который и превратил его в место скорби.

Спрятались за балюстрадой.

Внизу скользили туманные тени, люди, похожие на дымку, призраки убиенных ведьм, бестелесное зло. Они огрызались друг на друга, грозились вот-вот сцепиться и искусать, исцарапать, загрызть.

Стараясь не высовываться, мы перебрались на другую сторону балкона и скрылись в тёмном туннеле, прошли до конца, осторожно спустились по скрипучим ступеням и оказались в сером коридоре с десятком одинаковых дверей, покрытых блестящим коричневым лаком.

Крауд неуверенно, будто не ожидал, что мы так далеко зайдём, толкнул ближнюю дверь. В мрачной комнате, похожей на обитую мягким материалом камеру психиатрической больницы, на деревянном стуле рядом с разломанным часовым механизмом сидела девочка с тупым выражением на лице. Она смотрела на картинку с кладбищем, заменяющую окно. Услышав, что дверь отворилась, она обернулась. Её взгляд оказался настолько пустым, что я похолодела.

— Лоботомия, — пробубнил Крауд и захлопнул дверь.

За следующей дверью ждало ужасающе тонкое создание с выпирающими косточками, до дрожи похожее на богомола. Но в следующую секунду узнала в существе ещё одну обыкновенную девочку. Она затравлено озиралась по сторонам, но не смела выйти за пределы небольшого очерченного чёрным круга. Тёмно-синие провалы глаз, пересохшие губы и ключицы, как острые шпаги выпирающие — бедное дитя! Пожалуй, даже Дамьяне я бы такого не пожелала.

Крауд молча закрыл дверь, но дальше не спешил. Он прислонился ухом к двери и слушал.

— Здесь её нет.

— А что же там?

Крауд взглянул на меня насмешливо-удивлённо.

— Как что? Конечно же, тайфуны и ураганы. Держись подальше от этой двери.

Четвёртая комната оказалась безлюдным скоплением викторианских столов, стульев, комодов, портретов и ваз. Потом попалась мясная лавка, где пол усеивали потроха животных… или людей? Стояла такая вонь, что меня чуть не стошнило.

И вдруг Крауд замер. Я выглянула из-за его плеча. В конце коридора маячила туманная фигура. Высокий, чуть сгорбленный старик, овеянный белой дымкой. И следы инея паутинкой расходились от него.

— Димитриус, — прошипел Крауд. Во мгновение ока выхватил револьвер, выстрелил в призрака, но задел лишь туман, который вспенился и заискрился. Ударившись о стену, пуля взорвалась.

— Ну что за бесовщина!

Крауд бросился за привидением, я — за ним. Но когда мы добежали до конца коридора, старика и след простыл.

— Это, кажется, тот человек, с которым видела Дамьяну. Кто он?

— Мой бывший хозяин, — прошипел Крауд и в немом отчаянии пнул стену, поморщился от удара. — Дамьяна, должно быть, уже у него. Он просто играет со мной, как обычно.

Он прикоснулся к груди и замер. Прикоснулся, может, своим сердцем слушая тонкий голос тьмы, что обитала вокруг.

— Сюда! Я чую их запах! — донеслось с другого конца коридора. С лестницы повалил густой чёрный дым. Призраки зла спешили к нам. Неясные тени тянули расплывающиеся в электрическом свете руки.

Задорно-зло улыбаясь, Крауд поднял пистолеты.

— Зажми уши.

И выстрелил.

В конце коридора прогремел взрыв. Пули пронзили тела призраков, пронеслись через их туманную плоть, врезались в стену и рванули градом раскалённых осколков. Призраки взвыли.

Крауд схватил меня за локоть. Мы побежали по лестнице и вновь вырвались в галерею над бальной залой.

В центре залы стояли двое: туманный старик, чей силуэт постоянно колыхался на ветру, и девочка в лёгком белом платье. Дамьяна смеялась и что-то говорила своему спутнику. Мы не слышали голоса, но видели, как старик провёл рукой по её волосам. Лик его расплывался, как небрежно пролитые на холст краски.

— Проекция, — пробубнил Крауд и на этот раз стрелять не стал. Он просто перепрыгнул через перила и приземлился по-кошачьи тихо. Димитриус и Дамьяна резко обернулись. И я замерла, рассмотрев, их до дрожи свирепые лица, точно гримасы химер.

Пока я спускалась в залу по изогнутой полукругом лестнице, старик и девочка просочились через окно и уже бежали через мрачный сад. Крауд взмахнул рукой, но стекло не испарилось. Изо всех сил, отчаянно он ударил кулаком по стеклу, но то не желало разбиваться. Ловушка.

— Чёртовы чары!

Он стиснул кулаки, зло поджал губы. Я с ужасом видела, как гнев, удушающий, рвущий на части грудную клетку, переполняет его. Неужели он настолько ненавидит туманного старика и любит эту глупую, надменную девчонку? О, эта мысль доводила меня до белого каления!

А призраки уже оправились от удара и показались на верхней галерее.

Я одёрнула Крауда. В его глазах блеснуло холодное спокойствие.

— Забудь о них, нас вот-вот растерзают призраки. Выведи нас отсюда, ты же волшебник, — прошипела.

— Волшебники не так всесильны, как ты думаешь.

— Просто спаси нас.

А мрачные тени подползали ближе, обдавая холодом сотен тысяч могил. Меня затрясло от ужаса: прямо за спиной Крауда возник призрак с впалыми глазами и буквально разлагающейся туманной кожей. Морозное дыхание фантомов кусало. Крауд разжал хватку, и я медленно сползла вниз.

Колдун невозмутимо выхватил револьверы и выстрелил в толпу призраков. Рёв раненых существ и взрывная волна оглушили меня.

Я кричала. Дрожащими руками зажимая ушли, кажется, всё ещё кричала.

Но всё равно не могла спастись от царившей какофонии. Казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки. Закрыла глаза, как тогда, в тюрьме Арахисового мира. Есть вещи, которые не хочу видеть.

Выстрелы и крики длились бесконечно, и всё закончилось.

Крауд стоял с поднятыми револьверами, готовый в любой момент разнести голову каждому, кто шевельнётся. Я сидела на полу, дрожащим телом, как отверженный котёнок, прижимаясь к волшебнику. Мы стояли в луже экзоплазмы, вязкой, с фосфоресцирующим голубоватым оттенком. А вокруг нас булькали и лопались пузырьки.

Крауд убрал пистолеты, подобрал кочергу у камина и разбил окно. Удивительно легко стекло разлетелось в стороны. Тёмные чары больше не владели Энхайдом.

Мы выбрались в гнетущий сад, где цветы пытались задушить друг друга корнями, сражаясь за лучшее место под тусклым солнцем.

Неожиданно мы увидели Дамьяну. Она, одна-одинёшенька, потерянная куколка, сидела на мосту через реку.

— Почему Димитриус вернул её?

Крауд молча указал на фиолетовые всполохи, прыгающие по воде.

Временной разлом.

Нам просто повезло. Хаос, готовый вот-вот разорвать мир в клочья, сегодня сыграл нам на руку.

Всё закончилось благополучно: мы забрали Дамьяну и выкарабкались из кошмара. Но я не придала должного значения нашему путешествию, хотя оно и могло многому научить. В те времена ждала, что кто-то выдаст мне тетрадку, ручку и под диктовку я буду записывать важные правила. Не понимала, что сама жизнь, каждый шаг, каждое приключение, каждая напасть — это и есть моё обучение.

Я должна была учиться жизни. Учиться реальности. О, будь я более проницательной, я бы взволновалась из-за того, что Димитриус вернул нам Дамьяну, ибо этот человек — воплощённое коварство. Он сыграл на привязанности Крауда к девчонке и его обострённом чувстве ответственности. На то злодей и рассчитывал: Крауд проглотил наживку и не заметил хитрой уловки Димитриуса.

Я тоже об этом пока не догадывалась.

Волшебник взял девчонку за руку. И вместе мы зашагали прочь. Я оглядывалась на фиолетовые всполохи. И вздрагивала, вспоминала слова Крауда: в конце мы оба погибнем.

Но до конца ещё нужно дожить.

Дорога оборвалась неожиданно. Мы шли и видели впереди извивающийся тракт, высокое кукурузное поле, золотящееся в закатном свете, а затем — всё. Перед нами, в трёх шагах, возникла зияющая дыра, чёрная, всё поглощающая пустота.

Крауд уверенно двинулся вперёд, Дамьяна — за ним. Пустота разинула пасть, впустила тихо и, причмокнув, стиснула зубы. Они исчезли, растворились. Мне не хотелось оставаться одной в неприветливом Арахисовом мире, где шныряют отряды крыс, где воют Ангода и Измор. Набралась храбрости и шагнула вперёд. Пустота вновь раскрыла створки. Я тяжело вздохнула и окунулась в чёрное небытие, похожее на большего придорожного монстра.

Оказалось небольно и нестрашно. Плыла в невесомости. Ни ветра, ни ощущения почвы под ногами. Когда, наконец, в лицо подул слабый ветерок, зашагала быстрее. Вскоре темнота расступилась, и я оказалась на асфальтированной железнодорожной платформе.

Крауд и Дамьяна, крепко держась за руки, стояли у самого края.

— Поезд будет через три минуты сорок две секунды, — Крауд взглянул на компас-путеводитель.

Отсчитала секунды, и поезд приехал точь-в-точь, как сказал волшебник, хотя, может, это я подгоняла своей счёт под его слова.

В пустом вагоне устроились на мягких сиденьях. Откидной столик перед нами, накрытый кружевной скатертью, изящный графин из цветного стекла, стаканы в кованых подстаканниках и ваза с засушенными цветами — и я почти слышала шум моря, дыхание бриза, и представляла, что мы едем строить замки из песка.

Крауд хлопнул в ладоши, и тотчас же перед ним появилась шпага из драконовой стали и дорожная сумка, которые отобрали ещё в Изморе.

— Но как? — удивилась я.

— Некоторые вещи всегда возвращаются к своему владельцу. Нужно просто подождать.

Крауд вышел переодеться и вернулся уже совсем другим человеком, с вечной полуулыбкой. Сапоги его переливались тьмой, стрелки на брюках педантично выглажены, из чёрного кожаного пиджака с заклёпками выглядывал ворот накрахмаленной рубашки. Красную мантию он оставил в сумке.

Для меня тоже нашлось платьишко, бледно-сиреневое, с жуткими кружевами по подолу. Я не стала уточнять у Крауда, откуда у него женская одежда, предположив, что за долгие годы странствий он вполне мог набить в зачарованную безразмерную сумку много всего.