Часть 3. Отрывок 3.

— Остановка мир Вестьё через две минуты. Просим не забывать вещи. Продолжительность остановки — одна минута. Цена прохода — сорок три дня с человека, — объявил приятный женский голос по громкоговорителю.

— Это робот. Здесь нет людей, кроме нас, — пояснил Крауд и направился к выходу. — Поторопись. Время здесь течёт быстрее, чем ты привыкла.

В тамбуре Крауд распахнул дверь, и внутрь ворвался стылый воздух. Мимо на высокой скорости проносились цветные волны расплывчатых очертаний. Вдруг всё замедлило ход. Из калейдоскопа стали вырисовываться деревья, телеграфные столбы и платформа.

— Сейчас! — зная, что я растеряюсь, Крауд схватил меня за плечо, а другой рукой — Дамьяну.

Едва мы приземлились, поезд набрал скорость и стремительно исчез. Порыв ветра чуть не сбил с ног. Я удержалась лишь благодаря волшебнику.

Крауд приложил руку к сердцу, закрыл глаза и, наверное, прислушался к внутреннему голосу. Рукав задрался, обнажая татуировку, розой и тонкими следами шипов опоясывающую запястье. Позже я поняла, что произошло. Любой человек, пересекающий межмирное пространство, должен заплатить частью своей жизни. Странников в большинстве случаев этот закон не касается или же они платят ранее собранной голубой пылью. Но мироздание умирало. Правила ломалось. Крауд заплатил за нас троих, надеясь позже восполнить эту потерю.

Волшебник сверился с путеводителем.

— Поторопимся.

На станции мы наняли лошадь, поскольку о механизированных каретах в Вестьё ни разу не слышали, а последнюю кибитку нанял какой-то торговец ещё вчера. Осталось лишь несколько кобыл. Крауд хотел взять двух лошадей, но я вовремя призналась, что не умею ездить верхом. Поэтому колдун посадил меня за спину, а Дамьяну перед собой.

Серая в яблоках лошадь не обрадовалась трём седокам, но всё же понесла по пыльной дороге, пейзаж которой отличался от Арахисового мира лишь кактусами и черепами мёртвых животных.

Временами казалось, что лошадь сдаёт, но Крауд шептал ей на ухо, и гонка продолжалась.

Я почувствовала толчок, будто в спину ударил резкий порыв ветра. Крауд чуть затормозил нашу кобылу, но затем лихо пришпорил её, и та поскакала быстрее.

— Что это было?

— Отголоски временного разрыва. Для нас он не опасен. Пока.

На ночь мы остановились в небольшом городке, где стойкий запах конского навоза, казалось, въелся в каждый дом. Так же пахнущие чудаковатые жители искоса на нас поглядывали, пока мы искали постоялый двор.

Я не ожидала, что Крауд так смилостивится над нами, но он снял две комнаты, соединённые гостиной, в которой нам накрыли ужин. От прислуги, которая уносила бы грязные тарелки и разливала бы отдающий соломой чай, Крауд отказался. И ужинали мы в гнетущей тишине.

Осторожно поглядывала на Дамьяну. От мелкой соперницы не избавиться, а значит, чтобы стать ученицей волшебника, придётся приспосабливаться. Грызться с ней по-собачьи мне не улыбалось, но едва ли я когда-либо научусь переваривать её несносный характер.

Хотя во время нашего небольшого путешествия Дамьяна вела себя очень тихо, прижавшись к Крауду и, может, заснув. Я даже вообразила, что смогла бы с ней ужиться. Может, я бы читала ей книжки с картинками, как Светке, или мы могли бы вместе бегать по полю, перепрыгивая через рытвины.

Ненадолго я вообразила, что мы могли бы стать семьёй. Но лишь ненадолго, потому что большую часть времени я и взаправду не переносила девчонку.

Годы спустя пойму, как была к ней несправедлива. Дамьяна — маленькая одинокая девочка, которую никто не воспитывал и о которой никто должным образом не заботился. Она просто не знала, что можно вести себя как-то иначе. Для неё весь мир заключался в одном-единственном человеке, который навещал её раз в год и баловал как только мог. Тот, кому она верила, разрешал ей всё, и Дамьяна искренне полагала, что ведёт себя правильно.

Я могла бы ей помочь. Но не сделала ничего. И сейчас мне очень горько от этого: Дамьяна станет ценой, которую мы заплатим за слепоту. Мы могли её спасти, но упустили этот шанс.

После ужина белокурая принцесса отправилась спать, Крауд накрыл её одеялом и пожелал спокойной ночи.

Немного помолчали. Я разглядывала скромную обстановку: деревянная мебель без единого узора навевала тоску. Я зевнула.

— Ты пьёшь вино? — неожиданно спросил волшебник.

— Да, наверное.

Крауд подошёл к барному шкафчику рядом с камином и достал тёмную бутыль. Пока он выбирал бокалы, я обратилась к карте на стене. Мир Вестьё напоминал сплющенный кактус.

― Мы здесь, ― Крауд указал на маленькую чёрную точку-город, на нижней колючке кактуса. ― А здесь, в ста километрах, станция. Мы сядем на поезд до Снарного мира. Невидимая дверь вот тут, в песчаных карьерах.

Волшебник протянул мне бокал вина и пригубил свой.

— Не самое лучшее, но сойдёт. Наверняка, контрабанда. В Вестьё нет своих виноградников. А вот в Ашбадессе когда-то на десятки километров тянулись замечательные виноградники. Они несколько раз горели при последнем снарном короле Эжене Третьем, а крысы докончили дело. Они не любят вино… К тому же виноградники — символ старой королевской власти. А когда хочешь построить новый мир, надо уничтожать старые реликвии.

— Но разве виноград не вырастит снова?

— Да, виноград в Снарном мире, как феникс, восстаёт из пепла, — усмехнулся Крауд и затем указал на светлое пятно у основания бутона.

― Лет двести назад, когда начали разрабатывать эти карьеры, сначала никто не мог понять, куда исчезают люди и инструменты. Затем пропавшие рабочие вернулись и рассказали о портале. К сожалению, дверь здесь не устойчивая и может захлопнуться в любой момент.

― И мы застрянем здесь навсегда?

Крауд нарочито недоумённо посмотрел на меня.

― А как ты думаешь, моя милая Вики? Придётся пойти в обход. Но в последнее время мне не нравится петлять, особенно по межмирным пустыням, опасное дело. Ведь межмирье — воплощение хаоса, небытие, которое рождает и забирает… Нет ничего лучше прямой дороги.

― Но ты ведь любишь путешествовать. Разве нет?

Вино ударило в голову, и мы говорили как ни в чём не бывало, словно старые друзья без ненависти и издевательств между нами.

Крауд грустно улыбнулся.

― Судьба странника — странствовать. Судьба волшебника — хранить покой, ― Крауд помрачнел. ― У всего есть своя цена. Я от многого отказался, чтобы стать тем, кто я есть, хоть и не просил такой судьбы. Этот выбор за меня сделали… Но у нас есть дар. Дар странствовать. Если хочешь генетическая предрасположенность к странствиям. Так бы сказали в твоём родном мире. Мы — единственные, кто может ходить по межмирью. Обычного человека оно просто разрывает на части, либо почти до дна осушает его чашу времени. Конечно, мы платим за проходы между мирами, но меньше других. В межмирье мы не устаем, не знаем голода и жажды, в иных мирах понимаем местные языки. Странники, некоторые, могут управлять голубой пылью, временем, из которого соткано мироздание. И порой странники становятся волшебниками. Но на самом деле мы — всего лишь люди, всего лишь смертные. Поверь мне, волшебники так же хорошо горят на кострах, как и невежественные крестьяне, волшебники так же чувствуют боль, как и немощные старики, сталь легко ранит их, как и любого солдата без брони, и, главное, Вики, запомни, волшебники, как и другие люди, умирают. Волшебник, прежде всего, жалкий человек, а затем уже творец. Запомни это.

«Я запомню».

— Впрочем, это всё сказки и бредни. Волшебников не существует, — почти прошептал Крауд. — Это миф. Настоящие волшебники умерли сотни лет назад, их сердца растворились в мироздании и стали голубой пылью, и от их крови не родились красные драконы, как обещано в сказках. Ты знаешь о красных драконах? Они рождаются в час смерти волшебника от крови его, когда хаос властвует над миром. Красный дракон в сказке умирает, чтобы своей кровью залатать дыру в мироздании. Но это лишь легенда, потому что хаоса ещё не было, и все волшебники просто умерли. Сейчас есть только мы, странники, то, что осталось. Бродяги. Большинство уже и забыло свой долг… Долг, Вики, превыше всего.

Он молча опустился в кресло.

— Волшебников не существует, и те, кто мог бы ими быть, уже давно забыли слово «долг».

Крауд долил вино и начал другой рассказ. Я устроилась рядом на ковре, подобрала под себя ноги. Мне нравилось смотреть на него снизу вверх и слушать. Так мы будто становились старыми товарищами.

А он всё рассказывал о диковинных вещах, которые видел, о войнах, о далёких правителях, о стеклянных дворцах, о сказочных дворцах из пряников (тут он, наверное, преувеличивал), о гонках на кошках, о злодеях, о древних проклятиях, о гидрах и о том, что когда-то жили красные драконы, драконы цвета пламенной зари. Я слушала. Я бы отдала полжизни, лишь бы пережить хотя бы половину его приключений.

Я выпила чуть больше вина, чем следовало, и неожиданно спросила:

― Эти странствия сделали тебя счастливым?

Крауд помрачнел и прервал рассказ.

― Волшебник не может быть счастлив… Если не хочешь слушать про треглавого льва, то иди спать.

Слишком много вина для вопросов, слишком мало вина для ответов.

Я встала.

― Но ты ведь научишь меня волшебству?

― Я же сказал: волшебников не существует, они все умерли, я не смогу учить тебя, — грустно произнёс Крауд.

― Но я хочу быть волшебником.

— Ты понятия не имеешь, что значит быть волшебником, — процедил Крауд. — Это не развлечение. Это тяжкая ноша.

— Всё равно хочу стать волшебником.

― Иди спать.

Он ушёл первым. Я поставила бокалы и пустую бутыль на поднос.

«Если волшебников не существует, то кто же ты?»

В том, что он постоянно стремился меня запутать, была своя логика. Теперь много лет спустя я понимаю. Чтобы стать волшебником, недостаточно просто сказать «я хочу», нужен внутренний стержень. Волшебник, он, как раб, несёт непомерную ношу ответственности за весь мир; бремя, способное раздавить и уничтожить тебя. Да я злилась, что он играет со мной, но если бы я хоть на йоту понимала бы, о чём прошу…

Настоящее волшебство — это не фокусы, не искрящиеся фейерверки, не длинные формулы заклинаний, волшебство — это то добро, что у тебя в сердце. Это ответственность… И в каком-то смысле Крауд говорил правду: волшебников не существует. Даже он сам, тот, кого многие считали волшебником, им не был, ибо слишком часто нарушал кодекс и теперь платил за ошибки.

Но тогда, в маленькой гостинице мира Вестьё, где я спала на одной кровати с Дамьяной, совершенно не понимала того, что втолковывал Крауд. А этот удивительный человек с вагоном недостатков, но обладающий огромной силой, уже учил меня, а я всё беспокоилась и пропускала суть.

Заснула быстро и проснулась рано, разбуженная настырным лучом солнца.

Дверь в комнату Крауда была приоткрыта, и я заглянула. Мой спутник спал. Одеяло сползло наполовину, обнажая грудь с клеймом в виде кровавой розы. Я вспомнила такой же рисунок на запястье, вспомнила, как в те редкие минуты, когда волшебнику становилось плохо, он прижимал руку к груди. Роза — та роковая отметина, что делала его рабом Димитриуса. Та дорожка из капелек крови, по которой нас выследили. Та тропинка, по которой мы спешили в ловушку.

Мне показалось, что Крауд вот-вот проснётся, и я поспешила прочь.

После завтрака сели в кибитку и покатили к песчаным карьерам, где волшебник хотел что-то мне показать, а после мы должны были отправиться на железнодорожную станцию.

Наконец, старенький экипаж остановился, и мы вышли. Дамьяна же захотела остаться внутри. Долгая дорога её, наконец, сломала. Глядя на её бледное замученное личико, мне хотелось прижать её к себе и сказать, что скоро всё закончится. Но ещё свежо помнила, как она умеет трепать нервы.

Лазурь растекалась по небу. К горизонту оно становилось оранжево-фиолетовым, разводами напоминая анютины глазки. И песчаные горы, и скалы из красной глины сливались с горизонтом. И от этой фантастической красоты захватывало дух.

Положив руку мне на правое плечо, Крауд вкрадчиво произнёс:

― Вещи не такие, как кажутся, нужно смотреть вглубь.

Я кивнула.

― Волшебству не учатся. Оно — у тебя в сердце. Но кое-что я тебе покажу. Идём.

Граница миров обозначена забором деревянных колышков. Песок, песок, песок, сотни крупинок золота пустынь. За скрипучей калиткой бежала дорожка в межмирную неизвестность, и солнце в зените зловеще скрадывало тени.

Крауд толкнул калитку. Песок перед ним зашевелился, посинел и превратился в каменную платформу.

— Ну же, — Крауд протянул руку, и я осторожно взяла её. Плита под нами тронулась и плавно понеслась вперёд, точно снизу её поддерживала сотня механических муравьёв.

Мы скрылись за дюнами, проехали ещё несколько поворотов и…

Толчок.

Нас выбросило на влажную землю, поросшую кустиками тёмно-зелёной, с синеватым отливом заячьей капусты. Позади раскинулся бесконечный еловый лес с мохнатыми ветвями, на земле — прошлогодняя хвоя, и стоял свежий, неповторимый запах леса. Сверху пробивался розоватый свет. Впереди — заросли папоротника, настолько высокие, что в них легко можно заблудиться. Мокрые, кружевные, с гроздьями янтарных ягод.

— Добро пожаловать в межмирье.

— Разве межмирье не пустыня?

— Это не всегда пустыня. Межмирье может быть таким, каким захочешь его видеть.

Крауд щёлкнул пальцами, в руках у него появилась плетёная корзинка, и он нырнул в гущу папоротника. Те расступились перед ним и сомкнулись после, как двери, чуть колыхнув макушками. Я согнулась и осторожно последовала за волшебником. Мы пробирались через гущу, задевая огромные вайи, а те осыпали нас ноктюрном капель росы.

Мы выскользнули на поляну, усеянную низкими звёздообразными листьями, что как, паутина после солнечного дождика, бережно хранили голубые слезинки под тёмно-фиолетовым небом.

— Это время, — произнёс Крауд. — Время, потерянное бездельниками, истраченное путешественниками, упущенное глупцами. Людям отмерено ограниченное количество времени, считанные года, дни, часы, минуты, даже секунды. Кому-то больше, кому-то меньше. Кто-то болезненно осознает его цену, но всё же тратит без раздумий. Катаются туда-сюда на поездах в поисках лучшей жизни, не замечая сокровищ у себя под носом, отдают недели, месяца, даже года как плату за проезд. Глупость… Они ничего не понимают, совершенно ничего, — сердито прошипел Крауд. — Время — это единственное сокровище, которое есть у человека. Время — это жизнь, а жизнь — это волшебство.

Он протянул мне корзинку и кинжал.

— Осторожно срезай под корень. Когда укроешь дно листьями, стряхивай росу времени.

Я не двинулась с места.

Крауд, выложив дно своей корзинки листьями, аккуратно собирал росинки, и те собирались в тёмно-синие гроздья гранатовых косточек.

— Ты мне поможешь или нет?

— Зачем тебе время?

— Я наполню им перстни. Помнишь, Храм Голубого Свечения в Арахисовом мире? Такой источник есть только там. В других мирах, чтобы добыть голубую пыль, нужно либо рвать ткань мироздания, чего я пока делать не хочу, либо отобрать время у человека.

— Но ты вроде говорил, что чтобы спасти мир, нужно его уничтожить?

— Да. Но ещё рано. Сначала я должен обучить тебя и Дамьяну и найти того, кто станет королём Снарного мира. Если править по-прежнему будут крысы, то мир погибнет уже навсегда. А теперь уже, наконец, помоги мне, ленивая девчонка.

Я молча наблюдала за осторожными, бережными движениями Крауда.

«Совершенно другой человек».

Крауд набрал целую корзинку времени, до краёв, и закрыл плетёной крышкой. Веточки корзинки тотчас же цепко сплелись с ветвями крышки, образуя клетку, узником которой стало время.

Я вспомнила Эллис, которая ловила время, оброненное с поездов. Но она не рассуждала о чудесах, она жадно забирала голубую пыль себе, прятала от товарищей. Она говорила о том, что мир прогнил и обречён. И нет никакой надежды…

Где она сейчас? Всё ещё сидит под мостом? А волшебство кружит вокруг уходящими в небытие пылинками? Ведь Эдди, того бедного мальчика, который умирал у нас на руках, можно было спасти? Нужна была лишь капелька волшебства.

«Я должна стать волшебником».

Опустившись на колени, принялась срывать время. Росинки обжигали холодом потерянных лет. Порой перед глазами вспыхивали не существующие воспоминания о пустоте бытия.

— Собрала? Здесь опасно находиться слишком долго. Идём.

И я поспешила за волшебником, задевая папоротник и до ужаса боясь отстать и затеряться в мрачном лесу. Густые ели точно тянулись мохнатыми ветвями, задевая иголками по щекам.

Мы сели в кибитку. Там волшебник показал, как собранное в корзинки волшебство, заточить в перстни. Оно само перетекло в кольца, стоило их лишь поднести ближе. Сияние волшебства завораживало. Но Дамьяна посмотрела на него без интереса, как на игрушку, которая надоела.

Без приключений мы добрались до вокзала в небольшом городке, названия которого я не запомнила. Но, возможно, его именовали так же, как и вокзал — Последний Предел, место, куда стекались те, кто потерял надежду, но всё равно с остервенелой жадностью ожидал лучшего.

Крауд долго вглядывался в расписание, сверялся с путеводителем и, наконец, сказал:

— Поезд будет через десять часов.

Уже много недель ничего не проезжало, даже захолустная электричка не почтила Последний Предел своим присутствием. Пассажиров, нетерпеливо жаждущих отправиться в путь, скопилась тьма. Везя чемоданы на тележках, они нетерпеливо расхаживали по платформам, оглядывались на пустое табло. Некогда блестевшая позолота колонн потускнела, светло-розовая плитка пошла трещинами, а те забились мелким сором.

Мы решили не искать места в переполненных гостиницах и заняли шаткий столик под навесом кафе. С кухни тянулся тяжёлый запах жирной еды. Крауд заказал нам кофе, а сам читал газету, то и дело со вздохом нетерпения поглядывая на расписание.

Дамьяна, положив голову на стол, заснула. Без её писка стало одиноко. Я маялась, смотрела, засохнет ли кофейная гуща на дне кружки. От ничегонеделания становилось жарко. Я пробовала читать газету, но не понимала ни слова из языка вестьёвцев.

— Почему я понимаю устную речь, но не понимаю письменной? Я же немного читаю на снарном, почему с языком вестьё не так?

— Учись, — покачал головой Крауд. — Знания не приходят из пустоты.

— А ты долго учился?

— Я с детства знал, что я — странник, и потому мне пригодятся любые знания, какие я смогу высосать из окружающего мира… У меня было много учителей.

— Твоя семья, наверное, была богата, раз хорошо вкладывалась в образование?

— Не могу утверждать, что у меня была семья, — уклонился Крауд.

Наконец, вдали раздался гудок поезда, и мы засобирались. Но тут я заметила, что Дамьяны нет рядом.

— Ты должна была за ней следить!

Но прежде чем я успела объяснить Крауду, что Дамьяна — не моя печаль, он велел искать её и встретиться с ним через десять минут под башней с часами, а сам побежал в другом направлении.

Я озадаченно-бестолково металась по станции, а поезд громыхал и приближался, заставляя пассажиров биться в радостном возбуждении. Всё происходящее напоминало панику. Я протискивалась между людьми и существами, что, подхватив тяжёлые чемоданы, ринулись к краю платформы, точно разъярённые болельщики после напряжённого матча. Лишь чудом меня не затоптали.

Уже отчаявшись, вдруг под часами увидела Дамьяну и седовласого старика. Изображение расплывалось, точно я смотрела на них сквозь воду. Казалось, ещё несколько волн и они затеряются в море небытия. Бежала к ним, и до меня доносились их туманные речи, но слов не могла разобрать.

— Дамьяна! — схватила её за руку — обожгло холодом — и дёрнула на себя.

И тотчас словно треснуло стекло и осыпалось. Дамьяна взвизгнула и прижалась ко мне, защищаясь от осколков, что острыми льдинками били по лицу. А седовласый старик испарился точно мираж, перед тем протянув ко мне костлявую ладонь, оцарапав щёку острым ногтём — дрожь прошла по телу электрическим уколом.

— Ты нашла её! — услышала за спиной. — А я уж боялся, что ты ни на что не способна. Идём.

И в этой суматохе, расталкивая уставших от борьбы пассажиров, мы запрыгнули в поезд, уже набирающий ход. Бросили в раскрытый мешок проводника плату-время, голубую пыль. Я удивилась: ведь странники, не должны платить. Но Крауд шикнул и пресёк все разговоры.

Никто не должен знать кто мы, если не хотим болтаться на скрипучей виселице к радости пятиглазых птиц.

Мы забились в угол переполненного вагона. Крауд больше ни на секунду не отпускал руку Дамьяны.

Я не стала рассказывать о том, с кем нашла девчонку. Этот старик и так слишком часто влезает в нашу жизнь! Знала: если расскажу, Крауд помрачнеет и до конца поездки будет смурным и неразговорчивым, а я буду чувствовать себя виноватой.

Если бы я только знала! Димитриус преследовал нас, охотился, как волк. Он знал наши слабости, знал, как загнать добычу. Мы уже были в его власти, сами того не подозревая. Я должна была всё рассказать Крауду. Но была такой же избалованной, как и Дамьяна, поэтому промолчала.

Вскоре за окнами показался Снарный мир. Поезд выпустил клубы дыма так, что секунду было ничего не разглядеть, кроме тумана. И затормозил у станции.

Маржум — небольшой городок на окраине, основанный путешественниками и позже за красивые луга и леса в округе облюбованный теперь уже вымершей снарной знатью. Во времена последнего короля Эжена Третьего Маржум обветшал и покрылся пылью. Говорили, что его величество плохо разбирался в управлении страной, больше занятый жаждой кровавых забав. Но крысы оценили приграничное положение города и плодородную почву ближайших полей и быстро привели город в порядок.

Если Буджум — многонациональный город в силу того, что являлся торговым центром, то Маржум — типичная крысиная провинция. За их хвостатыми фигурами с трудом можно было разглядеть коренных снарцев. Крысы плодились и потихоньку вытесняли тех, кто когда-то правил миром. На полсотни крыс едва приходился один снарец, высокий, сероглазый, с тёмными волосами. Впрочем, не особо скучала по снарцам: любой из них был на тридцать пять-сорок сантиметров выше меня, и я чувствовала себя ребёнком рядом с ними. Зато крысы были низкорослы, как и я.

Усатые создания ездили в автоматических каретах, вышагивали по бульварам в начищенных ботинках, маленькие крысята клянчили сладкую вату. Казалось бы, мир и покой. Но атмосфера была накалена до предела. Шныряли полицейские и доносчики, военные патрулировали улицы. Снарцы и люди-стрекозы с острыми перламутровыми крыльями за спинами ходили робко и старались держаться стены. Казалось, боялись и слово лишнее сказать, а за их вымученными улыбками скрывался ужас.

Про стрекоз Крауд сказал, что это жители прекрасных Земель Иолы, тех мест, где поклонялись королю и королеве мёртвых, рыцарю и фее. Полтора века назад тамошний совет наместников заключил мирный договор с крысами, и те не разорили страну. И в честь чудесного спасения в первые дни звездопыльного месяца стрекозы устраивают праздник танцев. Собираются в хороводы, взмывают в небо и танцуют, прославляя милостивых крыс.

— Поедем туда? — хотелось хоть краем глаза взглянуть, как сверкают крылья в танце.

Крауд пожал плечами.

— Может, однажды. Но если крысиную экспансию не остановить, то к тому моменту от Иолы ничего не останется… Когда крысы пришли полтора века назад, их было значительно меньше, чем сейчас. Но они расплодились, и теперь им тесно. Они ищут новый дом, который так же заполонят и выжрут.

Мы остановились в захолустном постоялом дворе, где нестерпимо пахло лошадиным навозом, а под лестницей воняло мочой.

Оставив нас с Дамьяной обживаться, Крауд тотчас же заперся в своей комнате. Будь у меня вещи я бы, конечно, их разложила, но у меня ничего толком и не было. Я повесила в шкаф несколько платьев, спрятала тетрадку с газетными вырезками под подушку и хотела принять душ, но покоцанная облицовка в ванной комнате и толстый слой чёрной грязи не внушали желания мыться.

Дамьяна скучающе сидела на диванчике и листала книжку с картинками.

— Ты мне почитаешь?

— Не сейчас. Читай сама.

Дамьяна насупилась.

— Я не умею.

— Ну займись чем-нибудь.

Я опустилась на колени перед замочной скважиной и подглядела за Краудом.

Волшебник расхаживал по комнате, то закладывая руки за спину, то поднося к подбородку, то просто потирая ладони. Наверное, обдумывал, как лучше поступить. В то время я наивно полагала, что волшебник знает что делать. Признаться, я и сейчас до конца не уверена: было ли всё происходящее его чётко составленным планом или он действовал наугад? Сколько бы я ни спрашивала после, он уклонялся от ответа. Всегда делал хорошую мину при плохой игре.

Помаявшись, я пристроилась на подоконнике и смотрела за важно расхаживающими внизу крысами. Моё внимание привлёк промелькнувший крысиный барон, толстенький как откормленная свинья, обвешенный золотом, настолько неповоротливый, что его поддерживало двое слуг-людей. Я не ожидала увидеть подобное чудо в Маржуме.

Проголодавшись, по скрипучей лестнице спустилась в бар, и в нос ударил запах едкой настойки, которую только что пролил споткнувшийся официант.

По углам клубилась пыль и довольные пауки плели сети, на стойке тоскливо сохли стаканы. Слуга-автоматон с провалами вместо глаз со скрежетом подъехал ко мне и выслушал заказ.

Украдкой разглядывала посетителей. Ресторан заполнили крысы, не смогшие позволить себе местечко получше. Жалкие оборванцы, шугающиеся каждого шороха. В глазах их скопился голод, казалось, пустые животы они хотят наполнить чужим страхом. Уйти бы поскорее, но прежде я должна была кое-что узнать.

Найдя в толпе посетителей стрекозу, хлебавшую суп и недоверчиво следившую за окружением, я, улыбнувшись, подсела к ней.

— Что ещё? — огромные синие шары навыкате выпучились на меня. Старуха посильнее сжала ногами непомерную сумку, будто я могла её украсть. Её бледные недоразвитые крылья чуть колыхнулись. Черная хитиновая корка на лице съёжилась, будто нахмурилась.

— Я видела на улице знатных крыс. Что они делают в Маржуме? Разве они не должны пиршествовать в роскошных дворцах Буджума?

Если бы могла, стрекоза прищурилась бы. Она покрутила фасеточными глазами, дёрнула усиками-антеннами.

— Глупая, необразованная девчонка. По-твоему, славный Маржум — это такая дыра, — и чуть тише: — куда не сунется крысиное отродье?

Я смутилась. Будто нечаянно нарушила некий стрекозиный закон, о котором не знала.

— Простите. Я просто недавно в Снарном мире. И всё никак не могу выяснить больше о здешних порядках.

Нервно дрожащими лапками стрекоза взяла меня за руки, притянула к себе и заглянула в глаза пустыми шарами, в которых я поймала отражение взъерошенной девчонки.

— Вот тебе совет, дитятко: не разговаривай с незнакомцами. Скромность и не любопытство — вот, что ценят стрекозы. Но коли ты юродивая, то для тебя исключение: в пяти часах отсюда есть несколько крупных городов: Аджалум и Агражум. Между ними загородная резиденция царицы Адалинды. Она уже давно роет там норку, наверное, не может жить во дворце после убийства отца. Ну что за мерзкая крысиная традиция — убивать предшественника. Впрочем, я слышала, что это за неё сделал поганый волшебник и мерзопакостная его ученица. Вот ведь напасть! Мало было крыс, так теперь волшебники появились. Мир катится к гидрам морским!

В это время автоматон принёс заказ. Обдумывая, идти или с подносом в номер и поделиться с Дамьяной или отобедать в одиночестве, заметила газету, которую читала стрекоза. Скосив глаза, я разобрала имя: «граф де ла Фантхиет».

— Это тот самый? С восстаниями?

— Да. Очень храбрый воин, бросивший вызов крысам, — шёпотом ответила стрекоза. Она хотела сказать что-то ещё, но вдруг фиолетовым вспыхнул временной разлом, стрела разрубила надвое кафе, и стрекоза упала, разделённая на кровавые половинки. Запахло палёным.

Поднялась страшная суматоха: кто-то бестолково метался туда-сюда, кто-то оторопело смотрел на свои оторванные руки, истекая кровью, все кричали, кто-то из официантов побежал за помощью. Несколько крыс, казалось, вообще не понимали, как попали в ресторан, и в углу жались друг к дружке. А я сидела, не шевелясь, поражённая тем, как близко встретилась с временным разрывом. Вдыхала запах сгоревшей полыни.

— Идём.

Я вздрогнула. Рядом со мной стоял Крауд.

— Идём, Вики. Тебе больше нечего тут делать.

С каждым шагом ужас волнами накатывал на меня.

Что если однажды проснусь и не вспомню кто я? Только потому что в другом времени я — весёлая красная яблоня или девочка с веснушками и собираю грибы в корзинку? Да, наверное, я могла бы быть пастушкой и петь песни овцам, а Крауд — пастухом из соседней деревни и играть на свирели. Где-то в другом мире Крауд был знатным герцогом, а я… Может, меня вообще в том временном варианте не существовало бы? Неужели просто исчезну? Неужели меня, как и этих несчастных, разорвёт на кусочки?

Мы отправились к Дамьяне, чтобы убедиться, что временной разлом не ранил её. В этой новой, искажённой реальности обитель Дамьяны поражала приторностью обстановки и ни разу не выдавала склочных наклонностей хозяйки. Кружевные подушечки, плюшевые медведи с розовыми бантиками и листы с акварелями: нелепыми фантастическими мазками, звёздами, ручьями и листьями боярышника — вот сказочное королевство, в котором жила Дамьяна. По мне — ей больше подошли бы орудия пыток в качестве интерьера.

Поразительно, как ей удалось так сладко устроиться, что не видно ни гостиничной плесени, ни пауков.

— До временного разлома у нас был другой номер, — заметила я.

— Временные разломы меняют реальность.

— А другие помнят то, что было?

— Обычно это только усугубляет ситуацию.

— Ку-ку! — на нас обрушился поток ледяной воды. Я, вскрикнув, выронила поднос, и вилка воткнулась в ботинок.

Протерев глаза, мы увидели Дамьяну с ручной водяной пушкой. Никак уже втихаря сбегала к игрушечных дел мастеру.

— Здорово, правда? — глаза её весело блестели. Но ей куда больше к лицу роль надменной принцессы.

— Ни капли не смешно, — нахмурился Крауд. Я была бы счастлива, если бы он выпорол неугомонную девчонку, да и ей это пошло бы на пользу. Но волшебник лишь молча подавил злость. Он всегда её прощал, потому что ему казалось правильным прощать глупого ребёнка. Иногда я пыталась убедить его, что без сурового воспитания из неё не получится личности, но Крауд лишь отмахивался. Дамьяна — неприкосновенна, и все грехи должны прощаться.

— Пойдём за куклой?

— Нет. Вижу, ты уже купила игрушку. Сегодня мы будем учиться.

Лицо Дамьяны посерело.

— Я хочу куклу.

— Ты должна учиться, иначе никогда не станешь волшебником.

Что-то смекнув и просчитав, Дамьяна вдруг хитро улыбнулась. Но разве может маленькая девчушка иметь задние мысли и строить козни?

— Хорошо. Только тетрадку возьму.

Дамьяна с деланной важностью устроилась в кресле, свесив ножки в белых носочках, и положила тетрадку на колени. Я с ногами забралась на диван и с облегчением сбросила туфли. Крауд остался у маленького камина, жалкого очага.

— Если вы хотите учиться волшебству, то должны понимать, что это тяжёлая ноша и опасный путь, а не развлечение. Это должно стать вашей судьбой. Это крест, который вы пронесёте через всю жизнь. Бремя, которое будет давить на вас и порой доводить до отчаяния. У волшебника не может быть семьи, любимого или любимой, дорогих друзей, ибо волшебник служит народу, отрекаясь от всех привязанностей. Человеком чувственным легко управлять, для волшебника это недопустимо. Вам придётся убить в себе голос чувств и слушать только то, что говорит холодный рассудок. Долг. Долг превыше всего. Долг.

Дамьяна зевнула. А голос Крауда будто потеплел. Казалось, нас окутывает нечто невидимое, но прекрасное, как приятный в холодную ночь жар огня.

— Скучно.

Дамьяна отбросила тетрадку, слезла с кресла.

— Думала, мы научимся кидать молнии. Какой толк от разговоров? Твоя болтовня может вернуть маму?

Крауд покачал головой и тихо, с грустью ответил:

— Твоя мама умерла. Мёртвые не возвращаются. Умирая, мы умираем навсегда.

Дамьяна шмыгнула носом.

— Тогда на что сдалось твоё волшебство? Пойду в игрушечную лавку выбирать куклу. Позовёшь, когда будешь показывать заклинания.

И ушла, хлопнув дверью. Крауд проводил её преисполненным боли взглядом. Если он когда-либо испытывал к кому-то чувства, то только к этой никчёмной девчонке, которая безжалостно разбивала его надежды. Мне хотелось уйти, оставить его в покое, но так же я боялась привлечь его внимание.

Он тяжело вздохнул. И я вдруг увидела сеть морщин в уголках его потухших глаз. И мне стало жаль его.

— Волшебство умирает. Ткань мироздания порвалась. И всё чаще будут случаться временные разломы, и каждый новый сильнее предыдущего. Однажды мир расползётся по ниточкам, время закрутится водоворотами, превратится во всё засасывающую воронку, и после не останется ничего. Такая пустота, что и не вообразить.

— Но ведь волшебник может это остановить? Ты ведь можешь восстановить хрупкое равновесие?

— Я не волшебник, чтобы творить чудеса, — грустно улыбнулся Крауд. — Никогда не был, и вряд ли когда-то стану… Говорят, в день хаоса от крови волшебника в час его смерти рождается красный дракон. Могучий дракон цвета пламенной зари, он взмоет в воздух, раскинув как паруса крылья. Он дыхнёт огнём, и огонь скрепит временные разломы. Но нужно сердце волшебника, готового принести себя в жертву. Впрочем, это лишь сказка… Пока всё, что мы можем, быть осторожными. Однажды мы найдём способ унять временные разломы, но не сегодня. Пока просто помни, кто ты есть.

— Я буду помнить.

«Буду помнить о красных драконах и жертве, которую нужно принести».

— Волшебник, как и рыцарь, не знает страха и упрёка, защищает слабых, борется с небытием и дарит людям чудеса. Повтори.

— Волшебник, как и рыцарь, не знает страха и упрёка, защищает слабых, борется с небытием и дарит чудеса, — холодок пробежал по телу.

— Ты обещаешь защищать Дамьяну?

Я колебалась. Мелкая заноса мне не нравилась, и вряд ли из неё вырастит что-то путное, если не приучить её к ремню, но Крауду, похоже, она дорога, может, даже дороже пресловутого долга и спасения мира. А мне нужен Крауд, чтобы научиться волшебству.

— Обещаю.

Мне не оставили выбора, пришлось идти на уступки. В Снарном мире клятва не значит — ничего, пустой звук, который часто предают. Но обещание! Обещание идёт от сердца. Обещание — это честь. Обещание не нарушают, а держат слово даже ценой жизни. Для меня же это были просто слова. Я не понимала всей тяжести бремени.

— Хорошо.

Неожиданно побледнев, Крауд опустился в кресло. Прижал руку к груди в том месте, где алела татуировка розы.

— Всё в порядке?

— Да, — выдавил Крауд. Он тяжело дышал, словно только что взбежал по лестнице тысячи ступеней. Но я знала, что горит клеймо алой розы, и враг наш близок. Придя в себя, он медленно произнёс: — О волшебниках ты должна помнить ещё кое-что. Волшебники — всего лишь люди. Волшебники — смертны.

— Я поняла.

— Ты — не волшебник. И я не знаю, станешь ли им. Ты просто странница и далеко не самая умная и искусная. А на странников охотятся крысы, потому что странники — особенные и не делятся с крысами своим даром, — самодовольная усмешка искривила его губы. — Странники открыли проходы меж мирами и этим заслужили любовь и ненависть. Тебя спасёт не волшебство, а быстрые ноги и умение драться. Сейчас важно учиться защищать себя и других. Я не всегда буду рядом. И не всегда смогу оберегать тебя и Дамьяну. Рано или поздно ты останешься одна, наедине с огромным враждебным миром. Возможно, для тебя эта ноша окажется слишком тяжёлой. Но это не отменит охоты на тебя. Возьми там, у комода.

В углу нашла две трости.

— Дай мне руку.

Крауд оперся о моё плечо и тяжело встал. Он пошатнулся, и на секунду показалось, упадёт. Тяжело вздохнул, постоял с закрытыми глазами и отпустил меня.

— Может, статься у меня осталось меньше времени, чем я рассчитывал. Идём.

Мы спустились во двор, где солнце уже клонилось к закату. Тихий и прохладный вечер медленно окутывал город. Царящий вокруг покой располагал к занятиям.

Взяли по трости.

— Встань прямо, пятки вместе, носки разведены.

Я покорно всё проделала, подумав, что возможно, стоило переобуться в кроссовки и отыскать брюки вместо юбки с рюшами. С другой стороны, крысиные гвардейцы не станут ждать, пока я переоденусь.

— Выведи правую ногу и руку вперёд. Встань удобно. Левая стопа развёрнута примерно на сорок пять градусов. Вот так, — Крауд принял боевую стойку. Двигался он медленнее, чем обычно, словно его тело всё ещё сковывала боль. Я хотела предложить перенести тренировку, но смекнула, что на первый раз мне пригодится небольшая фора.

— Вес тела распредели на обе ноги, но больше на левую. Корпус — три четверти. Голова прямо. Хорошо. Теперь запомни главное — пощады не будет. Можешь хоть на коленях умолять крыс и целовать им лапки, но никакого милосердия. Странники должны быть истреблены. И уж тем более волшебники и их ученики. Никому не говори, кто ты. Тебя защитит только твоя ловкость, умение и ложь. Запомни: волшебников не существует.

— Хорошо. Как драться?

Крауд показал несколько выпадов. Ожидала, что моё тело будет лениво запоминать новые движения, ведь я довольно-таки редко утруждала себя лишними упражнениями. Но за последние несколько месяцев мне пришлось изрядно побегать, и это дало о себе знать. Моя физическая форма улучшилась и, покинув отметку «просто ужасно», достигла отметки «чуть менее ужасно». И на тренировке я удивила саму себя. Запомнила всё приемы, хотя и двигалась не очень уверенно.

После провели пробный бой. И каждый раз я промахивалась, в награду получая по болезненному удару. Мой противник словно хотел превратить меня в один ноющий синяк. А ведь Дамьяну он наверняка бы пожалел!

— Может, лучше я научусь стрелять?

— Нет. Фехтование тебе скорее пригодится. Теперь твоё последнее задание на сегодня — выходишь на главную улицу и бежишь.

— Куда?

— До конца улицы, затем вокруг города. Маржум не такой огромный, так что справишься.

— Но это же всё равно чёрт знает сколько километров!

— Помни, кто ты есть. Странники от природы выносливее других, но это не значит, что ты можешь не тренироваться, моя милая фея. Ты слишком хрупкая, чтобы стать воином. О силе и речи быть не может. Поэтому тебя будут спасать только ловкость, выносливость, скорость и знания. Так что — беги. Это лучшее, что ты можешь сделать.

Он был непреклонен. И прав. Но его правоту я признаю позже. Лишь изойдя босыми ногами сотни дорог, убежав от пожаров и людской ненависти, выжив в плену, выжив там, где другие ломаются, признаю, что эти изнурительные тренировки подготовили к беспощадной реальности.

Крыс да и прочих жителей Маржума, наверное, очень позабавила взмыленная девчонка, в стоптанных туфлях едва ковыляющая по улицам. Бежала я небыстро, но всё равно выдохлась уже к концу главного проспекта, а оставался ещё круг по городу! Когда боль в боку пересилила, а во рту пересохло, сбавила шаг. Старалась вспомнить уроки физкультуры, где нас учили правильно восстанавливать дыхание. И всё же остановилась у городского фонтана и набрала в ладони обжигающе холодной воды. Несколько крыс-подростков с любопытством смотрели на меня. Я улыбнулась им, но те лишь освистали меня и, когда им надоело, побежали в городской клуб, где по вечерам собиралась молодёжь. Отдохнув, я продолжила путь.

Маржум и в самом деле оказался небольшим, но я вернулась в гостиницу в темнеющих сумерках, когда все приличные горожане уже отдыхали дома.

Ноги болели так, словно вот-вот взорвутся, а платье от пота и пыли теперь годилось только на тряпки.

Крауд и Дамьяна заканчивали поздний ужин, когда я ввалилась в номер и упала на ковёр, едва прикрыв за собой дверь. Блаженство! Наконец-то, можно сесть и не двигаться. С наслаждением дышала. Ещё чуть-чуть и у меня, возможно, хватит сил что-нибудь сказать.

— Она похожа на дохлого котёнка. Давай избавимся от неё? — пропела Дамьяна. — Дох-лый ко-тё-нок! До-о-о…

— Помолчи.

Крауд со стаканом воды опустился передо мной. Несколько глотков оживили меня. Я перевернулась на спину и приоткрыла глаза.

— Заметила что-нибудь интересное на улице?

— Кучу крыс, которые смеялись мне вслед, пока не ослепла от пота.

— Ты должна быть наблюдательнее.

Я недовольно застонала.

— Кажется, я в кровь стёрла ноги.

— Для тренировок нужно выбирать нормальную одежду. Я кое-что приготовил для тебя.

Кое-чем оказалась свободная белая рубашка на завязках, корсаж из дублёной кожи, брюки-галифе и пара чудеснейших мягких сапог, хотя я бы предпочла горячую ванну с пузырьками и ароматизированными свечами. Но её наливать мне пришлось самой, благо кто-то удосужился поставить в ванную комнату баночки с пенами и шампунями.

На следующий день после завтрака втроём спустились по узенькой улочке и свернули в безымянный квартал, где над головами нависали прогнившие балкончики с аляповатыми цветами, когтями вцепившимися в хрупкое дерево. Дамьяна противно верещала всякий раз, когда из-под ног разбегались жуки, и визжала, когда наступала на личинку, и та с характерным «чпок» лопалась. Мне хотелось ущипнуть её.

Вскоре оказались перед дверью с покосившейся надписью «для странников». Снарные буквы, почуяв нас, опрометью бросились прочь, спотыкаясь, и скрылись за углом магазинчика.

Через щели в стенах пробивался бледный свет. Крауд трижды постучался, чуть выждал и толкнул незапертую дверь. И мы вошли в заплесневелую берлогу.

Из-за нагромождений ненужных и забытых вещей высунулась сморщенная голова, напоминавшая огромную высушенную ягоду.

— Кто пожаловал к слепому старцу?

— Покупатели.

— Странники? — складки морщин зашевелились и шумно втянули воздух. — Один снарец, полукровка и девчонка из Мерлинского мира. Любопытно. И чего хотите?

— Зачарованную сумку.

— Их нету. Больше не делают.

— Уверен, у вас что-то да завалялось, — с нажимом сказал Крауд.

Но старик даже плечами не пожал.

— Я могу хорошо заплатить.

Голем из морщин прошмыгал к заваленным кроличьими шкурками сундукам, сопя, разбросал вещи, достал потрёпанную сумку из выделанной кожи, ремешок которой держался лишь на тонюсенькой нитке.

— Только это.

— Это тряпьё? У тебя ведь одна из лучших лавок! — нахмурился волшебник.

Старик сплюнул.

— Раньше. Пока крысы не добрались. Я сам еле уцелел. Что уж о барахле говорить? Мешок голубой пыли.

— Слишком дорого за такую потрёпанную сумку.

— Не хочешь — не бери.

Крауд ещё минут с пять поторговался, а затем всё же подал старику мешочек с ладонь, наполненный искрящейся голубой пылью. Тот хищно схватил кисет и быстрыми жадными движениями раскрыл, поднёс ко рту и шумно всосал в себя росинки времени.

Его скрючило винтом. Он упал, в безумии улыбаясь и держась за живот. И тут начало происходить нечто невероятное: седые волосы почернели, кожа начала разглаживаться, проступали черты лица…

Крауд не позволил досмотреть превращение, и вывел нас из трущоб на главную улицу. Там он протянул мне кошель с банкнотами и несколько чеков.

— Купи себе что-нибудь из одежды, если найдёшь подходящее. Или сходи с Дамьяной на карусели. В общем, займитесь чем-то, пока я отлучусь по делам. Что касается сумки, то это вещь волшебная. В прошлом у каждого странника была такая. У неё два свойства: в неё помещается почти безграничное количество предметов и это одна из тех вещей, которые всегда возвращаются к хозяевам. Используй этот подарок с умом.

Крауд протянул сумку и я трепетно взяла её. Я, разумеется, никогда не держала в руках ничего подобного и ужасно разволновалась. Но чувства поутихли, едва поняла, что прямо сейчас ничего выдающегося не случится. Это всего лишь старая сумка, просто чуть-чуть волшебная.

Когда мы с Дамьяной остались вдвоём, я всё ещё изучала пропахший пылью и бездельем подарок и думала, что бы туда положить. Безусловно, белокурая негодница запихнула бы туда как можно больше кукол. Или нет?

Дамьяна не давала советов, не отнимала подарок, даже не подкалывала и не задирала, а жадно, по-собачьи глазела на деньги, которые я всё ещё сжимала в руке.

— Может, купим куклу или железную дорогу? Ну пожалуйста.

Но поволокла её в магазин одежды. Там девчонка мигом оживилась и принялась выбирать банты. Я же растерянно прохаживалась среди манекенов и грустно рассматривала длинные муслиновые платья с рюшами, бантами и лентами. Но никаких брюк или удобных крестьянских штанов. В конце концов, выбрала несколько блузок от белого до тёмно-зелёного цвета, две тёмные юбки, муслиновую и шерстяную. Продавщица уговорила купить платье бело-брусничного цвета, а Дамьяна — розовое. Мне больше всего приглянулось строгое чёрное платье, но нужного размера не нашлось. Мой размер вообще с трудом находился. Детские платья — нелепы, взрослая одежда мне велика, а крысиная одежда шилась совсем по-другому крою, идеально подходящему для их звериных фигурок, но не пригодному для меня.

Мелкой негоднице я разрешила взять самый большой бант, настолько объёмный, что даже на мне он смотрелся нелепо, закрывая половину лица.

Расплатившись, мы довольные заглянули в кафе-мороженое и заказали две самых внушительных порции фруктового десерта с ванильными шариками и шоколадной крошкой.

— Сколько денег мы потратили? На куклу хватит?

— А как ты думаешь?

Дамьяна пожала плечами.

— Я не умею ни считать, ни читать, ни писать. И в ценах не разбираюсь. Сколько у нас денег?

— Не думаю, что все деньги надо за день просадить. К кукле ты остынешь через пару дней. Лучше подумай о чём-то, что тебе действительно нужно. Ты, правда, не умеешь читать?

— Ну да. Меня же не учили.

После покупок и мороженого я подобрела и разомлела, и Дамьяна совершенно не раздражала. Несчастная заброшенная девочка, которой совали дорогие подарки, чтобы замаскировать своё равнодушие, но даже не удосужились обучить грамоте. Что с ней будет, когда вырастет?

Я отвела её в книжный магазин. Место совершенно волшебное, как и в моём родном мире, так и в снарном мире. Если у волшебства есть запах, то для меня это запах книг.

В снарном магазинчике нас встречали увесистые фолианты, где написанные от руки тексты сопровождались множеством изящных иллюстрацией, что даже самую скучную книгу делало желанной. Тонкие, как журналы, книги пахли типографской краской, разложенные на кованых столиках, они так и манили к себе. А под потолками летали птицы счастья — маленькие голубые птахи, которые сжимали в лапках миниатюрные книжечки с пожеланиями и предсказаниями. Я в восторге проводила пальцем по бархатным корешкам, прочитывала по паре страниц, в нетерпении хватала следующую книгу, зависая в лабиринте иллюстраций. Я была подобна бабочке, что порхает на цветочном поле, перелетая от одного восхитительного цветка к другому. Хотела купить все книги, но знала, что тогда удовольствие притупится. Я должна тщательно выбрать и только тогда наслажусь чтением по-настоящему.

Я уже отложила на кассу букварь, чтобы обучать Дамьяну, и как раз выбирала между книжкой с драконом на обложке и книжкой про кошек, когда Дамьяна одёрнула меня.

— Станимир вернулся. Идём к нему.

Крауд стоял у витрины магазина, и по его хмурому взгляду я поняла, что мне не суждено почитать вечером.

— Нам надо перебраться в Радажум. Это недалеко отсюда.

— Я не хочу никуда ехать! — запричитала Дамьяна. — Не хочу! А-а-а!

Тяжело вздохнула, пытаясь во вздохе потопить раздражение. Противная, мерзкая девчонка!

«Мерзкая, капризная, наглая, болтливая! Нет, мы с тобой не подружимся. Я избавлюсь от тебя при первой возможности. Никакого милосердия!»

Букварь так и остался лежать на кассе.