Часть 1. Отрывок 3.

Сухой верещатник захватил рельсы, образовав плетёный ковер, который топорщился острыми, кривыми ветвями-щупальцами. Словно ростки сорного растения, пробивался песок: фонтанами выплёскивался из зарослей и поглощал и рельсы, и кустарник.

Я приютилась на крошечном куске бетона посреди песчаного океана, вечно живого и беспрестанно шевелящегося, боясь, что он поглотит и меня.

С северо-запада доносился тихий бой барабанов.

Сбежала по лестнице. И следом за мной та развалилась и, кряхтя, потонула в озере зыбучего песка. Платформа постепенно становилась все прозрачней и прозрачней и, наконец, испарилась. Неужели она существовала лишь ради меня? Исчезновение платформы было тоненьким голоском грядущей беды, который я не услышала в сонме обрушившихся на меня впечатлений.

Отправилась на ритмичный зов барабанов. Мне не очень хотелось куда-то идти, передвигать ноги, увязая в песчаной каше, но не стоять же на месте, как истукан?

В этом странном мире я не испытывала ни усталости, ни жажды, хотя дорога грезилась мне бесконечной. Солнце палило, но я не чувствовала его беспощадного жара, только иногда слепило глаза, и я казалась себе кротом, который по ошибке выполз из-под земли.

И всё же однообразие меня вконец утомило. Неужели это никогда не кончится? Поддалась накатившей скуке. Ноги мои заплетались и подворачивались. Ещё шаг — и я упаду в песок, он поглотит меня, сомкнётся надо мной и раздавит, как огромная тяжёлая гусеница.

Однажды я добралась до оазиса и с радостью вдохнула его прохладу. Из-за высоких пальм доносились бой барабанов и журчание воды — это оживило меня и придало сил. Наконец-то, моё монотонное путешествие закончилось!

Упёрлась руками в шершавый ствол пальмы и пригляделась.

У костра на тканом ковре по-турецки сидел мужчина с изумрудно-болотной кожей. Его чёрно-синяя борода завивалась и ниспадала на колени; и туманный взор подсказывал, что он в трансе. Одеждой ему служили шаровары, а обнажённый торс пестрел витиеватым узором татуировок. Я невольно залюбовалась тем, как он ловко отбивает ритм на небольших кожаных барабанах, а лампа Аладдина рядом с ним напоминала об арабских сказках.

Стемнело и похолодало. Позади, в пустыне, шуршала и клацала коготками местная живность. По спине пробежал холодок, будто кто-то упёрся в меня взглядом и, принюхиваясь, изготавливается к броску.

Сильнее вспыхнул костёр в аккуратно обложенной камнями яме. Я вылезла из-за пальм и села напротив хозяина огня, но он долгое время не замечал меня. От него резко пахло душистым перцем, гвоздикой и майораном.

Умолкла барабанная дробь. Мужчина потёр ладони и посмотрел на меня, чуть склонив голову набок. Теперь я разглядела змеиную бледно-серую радужку его глаз.

— Приветствую тебя, прекрасная дева!

Голос его отдавал сладостью, но сладостью, пропитанной обманом. Я вздрогнула в растерянности. Что я тут делаю? И всё же отмалчиваться было неприлично.

— Здравствуйте, — выдавила улыбку. — Вы — джинн?

— Не смею отрицать. Но как ты догадалась, юная странница? ― он весело мне подмигнул.

Его мягкий голос успокаивал. Нет! Он лишь хочет притупить мою бдительность и заманить в ловушку. В этом джинны мастера.

Я осторожно ответила:

— За последнее время со мной случилось много удивительных вещей, не скажу, что хороших, но удивительных. В моём родном мире такого не бывает. Вот я и подумала, что мужчина с татуировками, в трансе да ещё с красивой лампой непременно волшебник.

Мой собеседник грозно нахмурился. Бестолочь! Даже взвешивая слова, я умудрялась нести чушь. Я тщетно огляделась в поисках возможности для позорного бегства.

— Волшебник?! — зло сверкнули его глаза, и клокочущим голосом он продолжал: — Волшебники, хвала небесам, сгинули в чертогах вечного пламени и более не оскверняют земли своим присутствием. Я — джинн! Дитя восточных земель. И запомни наперёд, юная странница, джинны — это реальность, а волшебники — страшные сказки для малых детей.

Я густо покраснела. Давно меня не отчитывали!

— О, извини, я не знала, что всё так сложно. В моём мире и джинны, и волшебники — это выдумка.

— Не печалься, — ободряюще кивнул джинн. — Пройдёт время, и ты привыкнешь к местным законам. Скажи, юная странница, ты пришла за тремя желаниями? Говори. Я готов исполнить всё, что захочешь.

Глаза джинна вожделенно заблестели. Вот он — решающий момент боя, когда копье разрывает кольчугу и застывает в миллиметре от груди.

— Нет.

— Почему же? — джинн грустно сдвинул брови. Неужели я его обидела? Или вновь обманывает?

— Не хочу ничего загадывать. Сказки моего мира говорят, что джинны хитрые и опасные создания. У вас есть много правил и исключений из правил, а также исключений из исключений, поэтому вы всегда находите способ выполнить желание шиворот-навыворот, — я покраснела. Хотела ответить гордо и мужественно, но получилось смущённо и виновато. Чем более храбрым и непобедимым воином я хотела выглядеть, тем больше походила на потерявшуюся в лесу маленькую девочку.

— Как пожелаешь, прекрасная странница. Не всё же мне работать. Надо и отдыхать иногда.

Джинн растянулся на ковре, щёлкнул пальцами, и перед ним возникло блюдо с виноградом.

― Желаешь ли угоститься?

Ага! Пытается выудить из меня первое желание. Наверное, я подавлюсь косточкой.

― Нет, спасибо, ― но жадным взглядом проводила ягоду, которую джинн отправил в рот.

― Откуда ты, юное дитя?

— Из другого мира.

— Несомненно, — нахмурился джинн. ― Путешествуя с недостойными хозяевами, я познал много стран. Ты похожа на жительницу пустыни, как стрекоза на медовое яблоко. У них кожа смуглее и миндалевидные глаза. Ты не одна из тех нищих бродяг-аристократов, что, как звери, притаились под железнодорожными мостами и ловят оброненные пассажирами минуты и секунды. Ты не из южных тропических миров, у них нежнее голоса. И ты не из тех миров, где царит вечная зима, иначе б кожа твоя не казалась такой шелковистой. Так скажи же, откуда же прибыла моя очаровательная гостья?

Так много внимания мне не уделяли даже друзья. Разговор с джинном начинал мне нравиться и потихоньку вытеснил бы все опасения, если бы не одно «но». Неестественность в его голосе. Я будто слышала его через радиопомехи. Каждое слово знакомо и понятно, но в то же время — послевкусие чужеродности. Я не понимала причин и потому решила пока не обращать внимания.

— Как я сюда попала — это долгая история. Вы знаете человека по имени Септимий Крауд? Это просто вопрос, не подумайте, что я загадываю желание, — поспешно добавила я.

Джинн мотнул головой.

— Обойдёмся без подобных замечаний. Чтобы заключить договор на желания, нужно прежде лампу потереть. А без лампы говори спокойно.

— И всё же я буду начеку.

Джинн вздохнул. Должно быть, я не первая, кого так сложно провести.

— Эти недостойные почестей и привилегий паломники всем клевещут о том, будто джинны коварны. Сколько же от них разочарований и головной боли! Так всегда: хочешь свести с кем-нибудь приятное знакомство, а тебе сразу же тычут в лицо вероломством джиннов! — он распалялся и надувался как рыба-шар. Но эта бурная вспышка чувств смотрелась подделкой.

— Так что ты знаешь о Крауде? — оборвала я.

— Многие считают его выдающимся, исключительным странником, некоторые даже волшебником. Но он лишь шарлатан, дешёвка, фокусник и фигляр. Низкое, подлое создание, не достойное вдыхать свежесть, приносимую со Снарного моря. Этот обманщик украл лампы моих добрых братьев, а меня вынудил скитаться по пустыням меж миров. Если бы я только мог до него добраться!

— Сочувствую твоей беде, — я не мастер утешений, поэтому в моих словах чувствовалась фальшь. И чуть помедлив, я добавила: — Крауд что-то сделал с принцессой крыс, а те хотели за это сожрать меня.

— Ожидаемо! Достойные доверия языки говорят, Крауд когда-то предложил крысам свои услуги, втайне желая выведать секреты у тамошнего мастера. Впрочем, повторюсь, юная странница, волшебство — это байки, и никто, кроме джиннов, особой силой не обладает. Посему смею полагать, Крауд преследовал иную цель. Но — не будем марать воздух пустыми рассуждениями о мотивах подлеца. Крысы разгадали его планы и, жестоко, но заслуженно избив, прогнали прочь. Теперь же низкая душонка им мстит. Хотя, конечно, это тоже слухи, но даже в домыслах может найтись крупица правды, — вздохнул джинн. — Тебя он тоже обманул, прекрасная дева?

— Я прикоснулась к голубому шару. Сначала Крауд запугивал меня дверью в потусторонний мир, но я забылась и дотронулась до неё. А затем из неё выпрыгнул или выскользнул, не знаю, как правильнее… голубой шар. Такой липкий. И будто бы живой. Я прикоснулась к нему, а потом… видимо, потом попала в другой мир. Всё вокруг изменилось, стало чужим и странным.

Джинн взорвался хохотом и, давясь смехом, переспросил:

— Голубой шар? Прости, но ты, наверное, шутишь, прекрасная странница. Тебе известно, что голубой — это цвет волшебства?

— Теперь знаю.

— И продолжаешь утверждать, что это был голубой и, безусловно, волшебный шар?

— Ну да. Если бы он был не волшебным, то как бы я очутилась тут?

Джинн нахмурился.

— Голубые шары, голубая пыль — всё сказки да небылицы. Старики-бездельники любят внуков позабавить историями о так называемом волшебстве, неизменным спутником которого является голубая пыль, шары и прочая голубая дребедень. Чушь несусветная. Не разыгрывай меня! Прояви уважение к моим трём тысячам лет!

— Но это чистая правда!

— Довольно глупостей, — голос джинна неприятно зазвенел. — Ты проскользнула через дверь меж мирами. Голубой шар — это фарс. Наверное, ты просто головой ушиблась, и тебе привиделось.

— Но я уверена в том, что видела.

— Голубой — это цвет волшебства, юная странница. Посему ты никак не могла видеть голубой шар. Никак. Их не существует. Распроклятого волшебства не существует!

От его крика я вздрогнула. Джинн сжал кулаки, и казалось, у него вот-вот пар из ушей повалит.

— Ну, возможно, — неуверенно согласилась я. — А где же мне найти дверь в родной мир?

Дух лампы отдышался и вытер пот со лба.

— Очевидно, у крыс, юная странница. Поговаривают, что сам их дворец — это переплетение межмирных путей. А в его хранилищах много диковинных вещиц. Лампы моих братьев тоже у них, провалиться мне в огненную бездну, если я не прав, прекрасная дева.

— Ты же говорил, что это дело рук Крауда? Неужели он лампы крысам подарил?

— В славном городе Буджум недалеко отсюда есть рынок, названный в честь великого человека — Эргона, мир его бренной душе. Тот жил тысячи лет назад, и на его долю выпало много чудесных открытий и изобретений, а его коллекция артефактов не знала равных. Его дом стоял на месте нынешнего рынка. Теперь-то дома нет, но туда всё равно стекаются торговцы и покупатели сокровищ. Едва ли Крауд сохранил лампы себе. Продал недостойный и осквернил сделкой рынок Эргона!

Я нахмурилась. Крауд теперь представлялся мне знатным авантюристом, а не просто злым шутником, как раньше. Вступать в открытую борьбу с ним — бесполезно. Так не разорвать пленившие меня колдовские путы. Нужен обходной путь.

— Если узнаю, что Крауд сделал с принцессой, попробую ей помочь. Может, взамен крысы вернут меня домой и освободят твоих друзей-джиннов? Но едва ли Крауд скажет, что именно он сотворил и как это исправить. Мне придётся всё выяснить самой.

Джинн почесал бородку.

— Я бы тебе помог, но, к моему глубочайшему сожалению, сейчас не могу пойти с тобой, лучезарная дева.

Я лишь пожала плечами. Дух лампы был кладезем драгоценных знаний, неисчерпаемым сосудом, с которым мне не хотелось расставаться, но и особой привязанности я к нему не испытывала. Джинн — есть джинн, создание переменчивое и опасное, а этот ещё и вспыльчив не на шутку. Может, его и вовсе Крауд подослал. Наверняка он.

— Что ж, тогда мне надо попасть на рынок Эргон. Если Крауд там бывает, то возможно я что-то выясню.

Мой собеседник объяснил дорогу.

— Удачи, странница.

Я не собиралась уходить сию секунду. Мне хотелось погреться у костра, посмотреть на звёзды, помечтать лёжа на песке и послушать ночные шорохи. Представить, что я в райском уголке, что сбылись мечты и надежды, и я могу расслабиться и ничего не бояться.

Но мой новый знакомый так усердно махал рукой на прощанье, что пришлось встать и уйти в ночную темень.

Вскоре глаза привыкли к мраку. Я различила кривые сплетения перекати-поле — полупризрачные тонкие пальцы, обхватившие невидимый светоч; кактусы с острыми иголками и мелкие песчинки, озарённые светом фар проезжающей по шоссе кареты. Нет, конечно, то были не фары, а несколько фонарей, закреплённых на облучке.

Я выбралась на тракт и побрела следом за ночным экипажем. По словам джина, город где-то в той стороне. И если мне повезёт, то этот проходимец Крауд окажется там же. Впрочем, если нет — я не расстроюсь: мой план ещё не созрел.

До рынка я добралась утром, пройдя пешком часов шесть. И ни капельки не притомилась, наоборот, с каждым шагом чувствовала вдохновение, мне хотелось идти и идти быстрее, бежать быстрее ветра! Казалось, моё волшебное платье, подаренное крысами, во многом поспособствовало этому. Интересно, какими чарами ещё оно обладает? Было бы здорово полетать. Всегда мечтала летать.

Город Буджум врезался в пустыню, как море, которое набегает на берег и постепенно вымывает слабый песок, расширяя свои границы, пока не упрётся в скалы. Пройдя квартал жёлтых кирпичных домов, я вышла к рынку.

Эргон — калейдоскоп цветных палаток, навесов и пёстрых шатров.

Люди здесь ходили самые разные и чудные. Высокие сероглазые снарцы торговали винами и заморскими товарами, загорелые буджумцы горланили как могли, продавая выпечку и украшения. Уродливые горбатые существа с сукровицей, вытекающей из ранок на серой коже, закрывались огромными зонтами. Часто мимо проходили надменные крысы. Они были ростом ниже всех, но казались настолько важными!

За многими следовали механические куклы. Некоторые из них имели лишь человекоподобные тела и руки, вместо головы — металлические сетчатые корзины, куда можно было сложить сумки, и вся эта конструкция крепилась к кубу, внутри которого был скрыт механизм, который и управлял этими причудливыми игрушками. Их колёсики дребезжали по мощёной дороге.

Другие роботы были железным людьми, некоторые из них легко передвигали металлическими ногами и несли сумки с покупками, другие, напротив, скрипели старыми механизмами и едва тащились за хозяевами. В смятении я стояла, прижавшись к горячей кирпичной стене, и голова кружилась от свалившихся на меня чудес.

— Что ж, видимо, этот мир таков, и мне придется его принять.

И с головой окуналась в царившую вокруг фантасмагорию.

Один из автоматонов сломался и упёрся в покрытую свежей известкой стену, чуть отъехав назад, он вновь бился в стену, тыкался в неё согнутыми руками, в которых сжимал сумку. Я подошла к нему ближе и заглянула в его безучастное лицо, неспособное менять выражение. Он вновь отъехал от стены, взял разгон и вновь ударился. Поднялась белая известняковая пыль. В следующий раз, когда он отъехал от стены, я сжалилась над ним, вцепилась в квадратные плечи и развернула его лицом к дороге. Автоматон замер. Я слышала, как внутри заскрипел механизм, затем робот поехал по дороге.

На главной улице йог закрутился в немыслимую фигуру, напомнившую мне завитки с сахаром, которые я покупала в пекарне напротив родного дома. А его товарищ на кончиках пальцев танцевал по ковру раскалённых углей. Факир заколдовал чёрную мамбу, и та покорно исполняла вальс, то раскрывая, то закрывая пасть, подобную тёмной бездне.

Бесцельно глазела по сторонам, надеясь, что если пустить всё на самотёк, то дело прояснится само. Я нуждалась в знаке от местного бога, но так ничего и не получила, потому что в богов в Снарном мире не верили, только иногда, ругаясь, кляли на чём свет стоит морских гидр и кракенов.

К обеду доплелась до главной площади и уловила запах корицы и свежей выпечки из кафе рядом.

Зазывала тут же потянул меня за руку в пропахшую пряностями и мёдом таверну, наглостью отбивая охоту обедать. Я вырвалась и нырнула в толпу.

Вокруг фонтана в центре площади носились дети, брызгая друг в друга водой, и я невольно улыбнулась, но затем помрачнела. Очень давно мы со Светкой проводили лето в доме отдыха, каждое утро, идя на завтрак, окатывали друг друга водой из фонтана и заливались смехом. Увижу ли я когда-нибудь сестру? Вернулись ли к прежней жизни? Надежда тлела малюсеньким угольком.

На другом конце площади жались ряды деревянных лотков и палаток, небольших, почти нищих. В углу я приметила лавочку с часами и бессмысленными механизмами — лабиринтами шестерёнок, лент и поршней. За прилавком стоял высокий, сутулый парень с большущими карими глазами и густыми тёмно-каштановыми волосами. Из кармана его клетчатого фартука торчали гаечные ключи и свисала длинная позолоченная цепочка, раскачиваясь, как маятник, при каждом движении.

— Добрый день, сударыня. Желаете что-нибудь? — шепеляво спросил юноша.

— А что вы продаёте?

Я растерялась, как всегда. Все эти нагромождённые товары сбивали меня с толку. Они будто существовали единственно для того, чтобы запутать меня в шестерёнчатых силках и выставить дурёхой.

Но продавца мой вопрос ни капли не смутил.

— Смотрите, — он снял с полки настольные часы с нанесёнными по бокам символами-закорючками. На циферблате было всего десять римских цифр: от ноля до девяти. Ноль располагался на месте двенадцати, а вместо привычных десяти и одиннадцати красовались набухшие бутоны чёрной и алой розы. — Это часы жизни.

Сутулый засветился от гордости и даже капельку похорошел.

― Я сам их собрал.

— Они показывают, сколько осталось жить?

— Нет, конечно! ― его глаза округлились от ужаса. ― Никто, даже крысиный царь, не может определить срок жизни. Эти часы показывают время, оставшееся до важного события. Если вы их купите, то сможете спросить, сколько осталось до… Что бы вы хотели узнать?

— Когда я вернусь домой. Но я не готова купить часы! ― поспешно добавила я, краснея. Юноша разочарованно кивнул и поставил механизм на место.

Я зря заставляла паренька работать. Денег у меня не нашлось. Даже на еду. Впрочем, я почти всегда сидела без гроша: стипендия мизерная, а в клинике много не заработаешь, брать у родителей не позволяла гордость. И я не имела не малейшего понятия о деньгах этого несуразного мира и не представляла, как их заработать. Скоро я буду либо голодать, либо попрошайничать.

В нерешительности топталась у палатки и осматривала диковинки. Механические куклы, замки с открывающимися воротами, опускающимся мостом и драконами, извергающими стальное пламя — интересные игрушки, но они ни на йоту не приближали меня к цели.

— А вы делали что-нибудь для крысиного царя?

Если до этого вопроса парень казался добродушным и даже наивным, то теперь он прищурился, и в глазах запрыгали бесы.

— Почему это вас интересует?

— Эй, Анри! С кем ты там болтаешь, кракен тебя побери? — ширма за спиной продавца раздвинулась, и оттуда высунулась плешивая старческая голова с узкими хитрыми глазками. Старик шумно втянул воздух, словно принюхивался, при этом его ноздри сморщились как изюминки. — Кто это?

— Покупатель, дядюшка!

— Гидра окаянная, мне-то послышалось, что вы собираетесь шушукаться о чём-то неприличном, — нахмурился старик.

С неожиданной для себя смелостью я произнесла:

— Мне надо спасти принцессу крыс, победить Крауда и вернуться домой.

Конечно, в родном мире я бы не рискнула так дерзко раскрывать карты, но мир вокруг казался ненормальным, и это придало мне храбрости. В конце концов, что терять человеку, уже потерявшему всё?

— О святая морская гидра! — старик закатил глаза. — Заходи, девчонка.

И быстро исчез в подсобке.

Анри сгрёб с витрины в ящики все ценности, помог мне перелезть через прилавок и повесил табличку «закрыто». Взглянув на надпись, поняла, что в этом безумном мире меня смущало.

Буквы. Слова. Язык.

Я видела эти закорючки впервые, но понимала их. И точно так же я понимала снарную речь, звучавшую вокруг.

Но стоило мне подметить эту простую истину, как мир наполнился гулом незнакомых слов и звуков. Даже голова закружилась. Стоило большего труда сосредоточиться, чтобы в какофонии вновь услышать смысл.

— С тобой всё в порядке? — спросил Анри. Теперь я чётко слышала, что с его губ срываются незнакомые, странные слова, но тут же улавливала их смысл, точно кто-то, притаившийся у меня в голове, переводил их.

— Почему я понимаю твой язык и говорю на нём? — и с удивлением заметила, что хотя смысл произнесённых слов был мне понятен, но прозвучали они совершенно на другом языке.

Анри усмехнулся.

— Тебе только кажется, что ты хорошо говоришь на снарном. На самом деле твой акцент ужасен. Все странники способны общаться на других языках, но я и сам не знаю, почему так. Отец покинул меня слишком рано, а дядюшка, который как раз завязал с мореплаванием и на которого я свалился, в таких вещах не разбирается.

— А у тебя нет друзей среди забредающих в Буджум странников?

Юноша нахмурился.

— Знаешь, не стоит на каждом шагу кричать кто ты и что. Идём. Позже объясню.

Служебное помещение оказалось намного больше, чем я ожидала, пожалуй, даже больше нашей трёхкомнатной квартиры. Его освещали пятипалые ветви светильников с пухлыми флаконами для лампочек. А провода от люстр совершенно не к месту были украшены небольшими серебристыми и золотистыми звёздочками, точно эти безделушки пожалели выбрасывать и приткнули куда смогли. В тёмном углу громоздились вытянутые вазы и покрытые лаком корни деревьев, изображавшие причудливых существ и чудовищ из снов, — барахло, которое не пользовалось спросом у покупателей. Но Анри не выкидывал эти милые вещицы, всё ещё надеясь открыть собственное, пусть и совершенно новое дело. Не всю же жизнь подмастерьем быть?

В другом углу находилось рабочее место мастера-механика: на широком операционном столе лежало тело железной куклы с раскрытой грудной клеткой; рядом — аккуратными рядами коробочки с инструментами, цветными проводами, винтиками, гайками и шестерёнками. Вот бы Светка была такой же аккуратной, мы бы меньше ссорились!

Старик сидел в плетёном кресле с раздробленным подлокотником и разливал чай. Анри достал с верхней полки буфета печенье.

— Зачем, разорви меня кракен, ты лезешь в крысиные дела? — хмуро спросил механик. От его напряжённого взгляда я передёрнула плечами.

— Крысы, как я поняла, самые могущественные создания тут, правильно? Значит, они смогут вернуть меня домой.

— Прикоснулась к голубому шару? — спросил Анри.

— Ты знаешь о голубых шарах? — во мне зажглась надежда рассеять одиночество. ― Ты веришь, что подобное волшебство и в самом деле существует?

— Я много слышал об этом от отца. Его сюда тоже заманили. Перед исчезновением он говорил, что голубой шар — самый простой способ поймать человека и перенести в другой мир.

Анри замолчал. Я, приоткрыв рот, смотрела на него в ожидании продолжения. Мои скромные чаяния не оправдались. Анри, наверное, лет двадцать пять. И если его отец за двадцать пять лет не нашёл пути назад, то что уж говорить обо мне? Анри молчал, помешивая тоненькой ложкой чай.

Заговорил старик.

— В некоторые миры, морской змей побери, нельзя возвращаться. Отец Анри ушёл к крысам много лет назад. С тех пор мы больше ничего о нём не слышали.

— Печально… — выслушивать о чужих бедах мне было неудобно, и я поспешила сменить тему: — Крауд ранил принцессу. Мне говорили, он мстит крысам. Если бы мы могли исправить его злодеяния, тогда, возможно, крысы наградили бы нас, и я, и твой отец, Анри, и ты сам — все мы вернулись бы домой!

— Девчонка, ты уверена, что это сделал именно Крауд?

Манеры старика меня раздражали, но пришлось отбросить обиду в сторону. У моей бабушки тоже была куча неприятных привычек, но переучить её никто не мог, старые люди коснеют и не меняются.

— А кто же ещё?

— Крауд — очень влиятельный человек, не то чтобы его всё любили, отнюдь. Но он умён, хитёр. И он ни разу серьёзно не преступал закон, только мелкие шалости, но ничего такого… ужасного, — неуверенно произнёс Анри, разламывая печенье и осыпая крошками чай в блюдце. — Во всяком случае, официально ничего ужасного, а слухи-то разные ходят.

— Разве заманить меня в другой мир и не отпускать — это не преступление!?

— Он протягивал тебе руку? — Анри опустил половину печенья в чай и вперился в меня пронзительным взглядом. Мне стало не по себе, и я отвечала тихо.

— Нет.

— Он предупреждал тебя: «беги»?

— Да.

— Тогда официально он ни в чём не виновен.

Анри горько усмехнулся и бросил вторую половинку несчастного печенья в чай. Я смотрела, как оно превращается в кашицу такую же невнятную, как и моя жизнь.

— Если бы я только могла поговорить с принцессой, возможно, многое прояснилось бы! Наверное, она, больная, лежит в своих покоях. Но как туда пробраться? — взглянула на старого мастера. Тот поглаживал бороду, закручивая её кончик.

— Через крысиную гвардию просто так не пробиться даже морской гидре!

— А джинн мог бы нам помочь?

— Девчонка, ты в своём уме? — старик стукнул по столу. — Впутывать джинна в столь важное и тонкое дело? Да лучше с холодной русалкой переспать!

«Вот уж чего я точно делать не намерена!»

— А если я знаю джинна, который заинтересован в том, чтобы разобраться с Краудом?

— Где ж ты найдёшь такого, едрёна гидра? — старик удивлённо поднял брови, а Анри от восторга даже подпрыгнул. Я видела, как загорелись его глаза, как сразу же ожило, задышало страстью мёртвое бронзово-загорелое лицо.

— Есть одно место, — таинственно улыбнулась я.

К вечеру мы добрались до кромки берега, где асфальтированная дорога делала изгиб и острым углом врезалась в песчаные дюны, превращалась в узкую проторенную тропинку мокрого песка и, извиваясь, ползла в бело-жёлтый океан.

— Идите дальше одни. Я подожду вас в городе, — сказал старик, крепче опираясь на трость.

Не ожидала, что он с такой горечью будет смотреть на бессмысленные груды песка.

Холмы, утопающие в темноте ночи, подсвеченные бордово-фиолетовым закатом мира, на границе которого мы стояли, казались мне просто застывшими столбами, неудачным произведением, несущим в себе столько же ценности, сколько и разбитая яичная скорлупка. Как можно по ним тосковать? Но сколько неизбывной боли читалось в глазах старика, впившегося взглядом в тёмные лучи солнца, играющего на вершине холма.

И, знаете, мне совершенно не хотелось подвергать анализу его чувства. Десятки прочитанных книг по психологии и психиатрии вдруг стали бледными призраками и пустыми вечерами. В тот момент я ясно осознала: то было не моё.

— Вам нехорошо, дядюшка? — спросил Анри.

— Нет, всё в порядке. Просто только странники могут так легко путешествовать меж мирами, а мне границу не перешагнуть. Никогда. Конечно, я мог бы попытаться, но боюсь, плата окажется непомерно высокой, куда выше, чем для странников…

— Странники? — я старалась не смотреть в лицо старику.

— Да, особенные люди, ― он слабо кивнул. ― Такие, как ты, девчонка, как Крауд, отец Анри или мой дорогой племянник. Идите. После поговорим.

Я кивнула и ступила на змею из мокрого песка. Анри шёл чуть позади.

— Дядя имел в виду, что за проход меж мирами взимается особая плата. На поездах могут путешествовать все желающие, правда, редко кто отваживается, а вот по пустыне — строго только странники. Для остальных это табу. За нарушение можно и жизнью заплатить.

Больше Анри ничего не сказал, и мы брели молча. Краем глаза я заметила, что он спрятал руки в карманы и насупился.

Позже я с удивлением узнала, что крысы, столь радушно встретившие меня, не были коренными жителями Снарного мира. Они пришли на эти земли полтора века назад, свергли прежнего короля и установили свою власть. Крысы не обладали даром странничества, они, как и дядя Анри, были простыми смертными. Но они нашли способ прорваться через заслонку меж мирами. Их мастера выскребли из их умирающего мира последние крупицы голубой пыли, волшебства, жизни, и расплатились с межмирьем, которое согласилось пропустить их.

Но крысы не были единственными переселенцами — так называли тех, кто не был странником, но за плату перешёл в другой мир. Вскоре после прихода крыс межмирье позволило и другим народам перемещаться меж мирами. И многие из тех, кого я видела в Буджуме, были переселенцами, которые не побоялись дорого заплатить.

Впрочем, у открытых межмирных дверей была и обратная сторона: крысы начали захватнические войны.

Устройство мироздания пошатнулось.

В месте, где мы расстались со стариком, незримо соединялись две пустыни: обычная и межмирная. Их граница для глаз обычного человека была не различима, поэтому все, кроме странников, путешествовали лишь по асфальтированным дорогам и грунтовым трактам, боясь ступить на песок. Никогда не знаешь, откусит тебе межмирье ногу или обойдётся.

Песок под ногами выкладывался в узоры, перекатывался, создавая по краям дорожки фигуры невиданных зверей, выстраивался в деревья и кустарники.

Так глупо: идти вместе и молчать. И это чёртово время! В песках оно ужасно тянулось, как ириска, прилипало к зубам и никак не желало двигаться. Кружево звёзд над нами не менялось, усталости не чувствовалось. Я успела передумать столько ненужных и бессмысленных вещей, что хватило бы на год.

— Знаешь, наверное, мы с Краудом из одного мира. Он хорошо знал всякие мелочи и так удачно вписался в мой мир, и никто ничего не заподозрил! Даже я. Чёрт, мне стоило догадаться! Крауд был прав: книги меня ничему не научили.

— Едва ли Крауд из твоего мира. Он мог просто наложить на тебя морок, чтобы не вызвать у тебя подозрений.

— Это бы многое объяснило.

Анри молчал долгое время.

— Что-то не так?

В его глазах цвета горького шоколада читалась неуверенность, но всё же он рискнул:

— Мне кажется, Крауд — мой отец.

— Это невозможно! ― взвизгнула я. Эта безумная идея оскорбила меня, ведь я полагала, нас с Краудом связывает особая нить — нить изощрённой игры в кошки-мышки. Нашей игры. А Анри покусился на запретное сокровище.

Возбуждённо я затараторила:

— Крауд — злодей. Хитрый, злой извращенец, насквозь прогнивший мерзавец. А твой отец, уверена, был хорошим человеком. Разве он мог стать таким исчадием ада, как Крауд?

― Ну, Крауд, откровенно говоря, не так плох, как ты его рисуешь. Согласен, он умеет юлить и изворачиваться. Но он не преступает закона.

Я фыркнула.

― Ты заблуждаешься. Истинное зло — это искусство творить беды и насылать несчастья в рамках закона. Крауд — мастер зла.

― Не преувеличивай! Ты просто обижена из-за его шутки. Согласись, он ловко заманил тебя. Все твои обвинения — это уязвлённая гордость. Да, Крауд немного сумасшедший, но это не преступление.

― А твоя защита — это лишь нюни сиротки, который придумал себе образ идеального папы и теперь оберегает этот образ от суровой правды! ― выкрикнула я. ― Подумай о том, что он сотворил с бедной принцессой! Крысиный царь сказал, что она серьёзно ранена. Может, Крауд её пытал? Хотел замучить бедняжку до смерти!

Анри помолчал. Его щёки покрыл едва заметный на тёмной коже румянец.

— Просто мне приятнее думать, что отец осуществил мечту, овладел настоящим волшебством, а не томится в крысиной темнице или могиле. Я не отрицаю, что Крауд не похож на моего отца. Но… это всё зло, всё отрава, которую ему вкололи крысы. Ненавижу их.

Я не ответила, потому что мне вдруг стало стыдно. Да какое я имею право чернить мечту человека, который помогает мне? Я будто поступала так же, как когда-то поступали мои родители по отношению ко мне. Мысли Анри казались мне сущей глупостью, но они были ему дороги.

«Как же это всё мерзко!»

— Крауду не нужны голубой шар или дверь, чтобы переходить из мира в мир, — задумчиво произнесла и, воодушевившись, заговорила быстрее: — Мы тоже этому научимся, Анри. Обязательно! И тогда, когда я вернусь домой, мне не придётся грустить по друзьям, которых я оставляю здесь, потому что мы сможем навещать друг друга в любой момент. Это же замечательно! Анри, ты ведь заглянешь ко мне в гости?

Одна из моих самых глупых оплошностей, на первый взгляд незначительная, но на деле серьёзная. Я дала Анри основания полагать, что испытываю к нему симпатию большую, чем на самом деле. А тогдашний Анри был неразборчив в чувствах людей, в чём-то даже наивен, и мою болтовню принимал чересчур серьёзно.

Юноша улыбнулся и легонько прикоснулся к моей руке, но это мне не понравилось.

— Слушай, а какое волшебство у твоего платья?

— Я не чувствую усталости и жажды.

— Не-е-ет, — протянул Анри. — Это происходит с любым странником в межмирной пустыне. Правда, не спасёт от зверского голода, когда мы вернёмся к ужину. А крысиное платье-то что делает?

Я пожала плечами.

— Почему оно вообще должно быть волшебным? Оно же не голубое.

Анри почесал подбородок:

— Видишь ли, не только голубые вещи бывают волшебными. Да и когда я шёл чуть позади тебя, то видел, как временами по кожаному поясу пробегают искры волшебства. Если крысы дали его тебе до того, как разозлись, возможно, оно обладает хорошим свойством.

— Я видела жуткий конвейер, по залу бегала до смерти перепуганная девчонка. Но крысы сказали, чтобы я не брала в голову. Думаешь, они тогда решили, что я слишком много знаю?

Анри неуверенно пожал плечами.

— Наверное, ты видела механическую дорогу смерти и боли. Меня с детства пугают сказочками о ней. На твоём месте я бы не стал носить это платье.

— Но моя старая одежда осталась у крыс, а другой у меня нет.

― Хм, я бы одолжил рубашку и штаны, но, увы, у меня только один комплект. И денег лишних нет, чтобы купить.

Мне было всё равно. А бедняжка Анри покраснел. Ему, видно, уж очень хотелось впечатлить меня.

Волшебный оазис не изменился. Самого джинна видно не было. Зато на тканом ковре поблёскивала лампа.

— Будет лучше, если мы поговорим с ним в городе.

Я осторожно, стараясь случайно не прикоснуться к лампе, завернула её в ковёр и хотела закинуть «мешок» на плечо, но Анри вежливо отобрал его у меня.