Часть 2. Неприкаянная странница. Отрывок 1

Плотнее закуталась в жёсткую мантию. Вздохнула. Слеза скользнула по щеке. Ветер напевал печальную мелодию, и я неторопливо брела по парку к станции, которая вновь оказалась на месте, чтобы сесть на первый же поезд. Куда отправлюсь? В сущности говоря, без разницы, лишь бы подальше от нарциссов, бьющихся с колючим боярышником.

Первое время на меня, бывало, накатывали волны гнева. Сжимала кулаки, стискивала зубы и безмолвно злилась, отвернувшись от попутчиков к стене.

Я ненавидела себя за то, что не ценила то, что имела. Ведь у меня было всё! Работа, мечты, семья и друзья и, главное, стабильность во всём! А сейчас я — растение, с корнем вырванное из земли. Ещё ненавидела Крауда за то, что ровным счётом ничего не объяснил, и крысиную принцессу Адалинду за обман.

В карманах мантии волшебника нашла мешочек с золотыми монетами и бумажник с тёмно-синими купюрами. Пересчитав, получила тысячу двести снарков — бумажных денег с портретами крыс, двадцать пять больших золотых монет, десять маленьких и ещё пятнадцать бронзовых. Много это или мало, я вознамерилась выяснить вскоре.

И в магазине женской одежды сразу же столкнулась с проблемой: снарцы и буджумцы были намного выше ростом, и их одежда оказалась мне длинной, крысиные наряды, рассчитанные на иное строение тела, не подходили вовсе — что ж, облазила весь магазин прежде, чем нашла нечто по размеру. К величайшему разочарованию, брюк не продавали; они, похоже, как форма женской одежды в Снарном мире не признавались. Поэтому купила тёплое платье в чёрно-красную клетку длиной по колено, белые гетры и удобные для походов полусапожки. Выбрала и объемный кожаный рюкзак, куда спрятала мантию. За всё про всё отдала восемьдесят снарков. Сделка показалась выгодной, и я осталась довольна собой.

За четверть снарка купила обед и, устроившись на веранде кафе, задумалась: что делать дальше?

Бороться с Адалиндой? С Адалиндой, победившей смерть? Конечно, где-то должна быть сила, способная её остановить, но я была всего лишь случайно оказавшейся в Снарном мире девочкой, ничего не знала и ничего не умела. У меня не было друзей или союзников, а великий волшебник бесследно исчез.

Оставалось наблюдать и ждать, пока подвернётся удобный случай что-то исправить.

Одно время подумывала обосноваться в небольшом городке в паре часов езды от Буджума, найти работу хотя бы продавщицей или официанткой, а после, освоившись, заняться и чем-то более стоящим.

Устроилась в небольшую гостиницу на отшибе, где мне приходилось быть и официанткой, и горничной. Платили пятнадцать снарков в неделю. Смешная сумма в сравнении с той, которая досталась от Крауда. Но транжирить внезапное наследство не хотела. Рано или поздно мне вновь повстречается волшебник, и тогда я всё верну.

Мне его подачки не нужны.

И поэтому отмывала засохшую блевоту от ободков унитаза, собирала по углам окурки, заправляла грязные постели (прачка не особенно старалась!) и подавала гостям остывшие супы. Еда здесь была сплошным издевательством: пресная, вязкая, комьями застревающая в горле. Несколько раз я пыталась достучаться до совести повара, но тот довольно грубо отшивал. Смиренно шептала ему гадость в спину и возвращалась к работе. Раз хозяина гостиницы всё устраивает, то не буду умничать. Лишиться головы из-за недосоленной похлёбки не хотелось.

После пары недель работы решила бросить эту затею к гидрам морским.

В тот день мимо вели колонну заключённых.

— Странники? — осторожно спросила хозяина.

— Нет, просто преступники.

Кровавые шрамы от плетей на их спинах и роящиеся у ран мухи, переломанные пальцы и окровавленные ступни, и лица, похожие на маски смерти. Этих несчастных вели в Ардер, город на далёком севере, настолько далёком, что едва ли они доберутся живыми.

Смотрела на них и сжимала кулаки.

«В чём преступление этих бедолаг? Украденная булка хлеба? Просто желание не быть рабом? Жажда по утрам пить воду, а не грязь?»

Вспомнила троицу пленных странников из Буджума. Их, наверное, уже нет в живых. Найдётся ли сила, способная остановить это безумие?

Я должна была что-то сделать. Но что? Что может девочка-странница?

Сколь угодно долго сидеть в этой дыре и ловить удачный случай и так ничего и не поймать? Мне нужны знания, нужен учитель, который обучит волшебству. Я должна искать, а не сидеть на месте, пока крысы убивают странников. Это не мой мир, не моя война, но я теперь живу здесь. Это мой дом.

И вновь села на поезд. В дороге всегда что-то случается. Пусть судьба подтолкнёт на верный путь и поможет во всём разобраться.

Я смотрела в окно на проносившиеся мимо пески и миры. Иногда поезд отрывался от рельсов и взмывал в небеса. Тогда за окном мелькали седые облака и редкие капли дождя.

— Куда едешь? — спросила рыжая женщина в широкой юбке и замызганной блузке. От неё пахло корицей, которая рассыпалась в кармане. А от огромных серых глаз веяло колдовством.

— Понятия не имею.

— Разве можно просто так путешествовать?

— А разве нет?

Женщина недовольно поджала губы.

Мы сошли на одной остановке. Она — по делам. Я — просто так.

Грянул гром, полил дождь, холодными каплями разбиваясь о лицо. Набросила мантию и спряталась под станционным козырьком. Стоило из межмирья ступить в реальный мир, как на меня накатило чувство голода, которого не ощущала в поезде.

Оглядевшись, не приметила ни одного киоска, зато заметила удаляющуюся женщину с корицей и побрела за ней.

Она спустилась с дороги, потопала по тропинке и скрылась в высокой траве. Дождь усиливался, и небо заволокло чёрным дымом. Я, сбивая капли с листьев, пустилась следом за женщиной в зелёное море. Вода заливала в высокие сапоги, и мокрые гольфы леденили ноги. Зато как же свежо и вкусно пахло травой! И доносился душистый аромат черёмухи.

Когда выбралась из дебрей, из пелены дождя передо мной вырос железнодорожный мост через реку, пенистую, бурлящую, грозным потоком несущуюся вдаль.

Темнело, и ярость ливня лишь усиливалась. Вздрагивая, когда град попадал за шиворот, сквозь мглу пробиралась к огоньку под мостом.

Собравшиеся у костра и женщина из поезда, Сюзанна, приняли меня равнодушно. Кивнули и привычно посторонились, освобождая место, будто к ним часто прибредали незнакомцы.

Дождь барабанил по жестяному навесу.

— Ты странница?

— Возможно.

— На тебе красная мантия. Это того волшебника?

Я неопределённо пожала плечами. Но бродяги настаивали:

— Ты его убила, да? Кто-то должен был сделать это. Расскажи свою историю.

— Расскажу, если поделитесь едой. А то живот сводит.

Меня накормили постным хлебом и напоили горячей водой без заварки.

— Ну, рассказывай, что тебе сделал Крауд и как ты его победила?

Замолчав, они терпеливо ждали, а я сидела на обрывке картонки. В темноте слушала дробь дождя. Мне неуютно из-за промокших ног. Не вставая, под мелодичное хлюпанье в ботинках подвинулась к огню. Надо отогреваться, а то от холода уже и ногти посинели, и пальцы утончились, и серебряное колечко с чернью — подарок родителей — теперь опасно болталось на среднем пальце.

Костёр в мангале без ножек освещал осунувшиеся лица случайных товарищей-бомжей. Жадный блеск глаз пугал. Они готовы проглотить мою историю и захлебнуться от радости счастливого конца. Но не спешила. Кто знает, на что способны обманутые бродяги? Как же они расстроятся, когда поймут, что плешивого воробья приняли за гордого орла! Дай бог, унести от них ноги.

Но решила рассказать. Мысль пережить всё заново, вспомнить те дни и, может, наконец, понять, что мне делать, — эта мысль приятно согревала.

И с упоением рассказывала о том, где жила раньше, о родителях, которых не ценила, о Светке, которая раскладывала альбомные листы на полу моей комнаты и рисовала осенние листья.

Я как раз доплелась до знакомства с джинном, когда почувствовала, что клюю носом.

Огонь ещё потрескивал, горел неярко. Время — далеко за полночь. Высокий худощавый бродяга по прозвищу Лысый зашуршал в углях куском арматуры. У Лысого большие, сильные руки, и пахло от него немытым телом. Невольно задавалась вопросом: приходилось ли ему пускать любимую железяку в ход как оружие? Столько же на его совести грехов, сколько и на моей?

— На сегодня — хватит. Пора спать. Завтра у нас много дел.

— Много дел? — непонимающе посмотрела на Лысого. Чем, кроме сиденья у тёплого огня можно заниматься? Впрочем, мне передышка на руку. Чем дольше рассказываю — тем больше греюсь. За пределами моста дождь всё ещё шёл стеной.

— Ложись с близнецами. Завтра расскажу о наших делах, — тягучим, как ириска, голосом ответила сухая женщина с седыми от горя волосами. В предсмертных отблесках костра её заострённое лицо, большие глаза и почти чёрные синяки под ними пугали. Она казалась толстой из-за десятка свитеров, а кожаная куртка едва сходилась. И тончайший аромат черёмухи исходил от неё.

Эллис.

Чутьём угадывала в ней странницу, очень старую, очень опытную. Она была единственной странницей, среди беглых аристократов, которые не пожелали продать свободу крысам. Они выросли на вере в то, что последний король, Эжен Третий, пал жертвой заблуждения, обмана, и однажды придёт герой, который восстановит справедливость и отомстит за полтора века гонений. Верили, что однажды со стороны зари появится бесспорный рыцарь в доспехах из драконовой стали и отрубит Адалинде голову, и тогда вновь на улицах будут танцевать древние снарные танцы и петь обрядовые песни. Если найдётся хотя бы один человек, который их вспомнит.

Эллис во всю эту чушь не верила. Возможно, потому что была достаточно стара, чтобы оказаться свидетельницей тех роковых событий, застать начало крысиной экспансии и видеть, как пронзили шпагой сердце последнего короля и проволокли его тело по улицам и распяли на кресте, как гвардия сдалась и присягнула крысиному царю, а королевский джинн лично подожгла город.

Я могла бы расспросить Эллис о былых временах, о голубой пыли, но её вечно хмурый взгляд останавливал.

Десятилетние близнецы, худые, гибкие мальчишки с серо-голубоватыми глазами, отвели меня к картонным коробкам и дырявым шкурам. В их возрасте я спала на мягкой подушке в обнимку с мишкой, а Светка иногда приходила ко мне и забиралась под одеяло, и я рассказывала сказки. Где же ты теперь, сестрёнка?

Старший близнец, Эдди, достал из железного сундука детское синее ведёрко и протянул мне.

— Набери воды.

— Зачем?

— Как зачем? — даже в темноте видно: от удивления широко распахнулись честные детские глаза. — Надо умыться и зубы почистить.

Когда подставила ведёрко под дождь, капли разбивались о края и мелкой дробью отлетали в лицо. Поскорее бы убраться прочь, пока не растерялось всё собранное у костра тепло.

Близнецы умылись, и Улли, младший близнец, дал мне растрёпанную зубную щётку и тюбик пасты. Было немного противно использовать чужую щётку, но когда бродяжничаешь, выбирать не приходится. Наконец-то, вкус забытой свежести во рту. Те запасы, что брала в путешествие давно, закончились, и я не нашла где купить новые.

Непременно узнаю, где они добывают пасту.

Мальчишки забрались под плед, я легла рядом и завернулась в красную мантию, единственный сувенир, доставшийся мне от Септимия Крауда. Иногда просыпалась, оттого что пригрёзилось, будто волшебник — рядом. Сидит, смотрит на меня, подперев ладонью подбородок. Но это всегда оказывался лишь мираж.

— Вы ещё не спите? — спросил Эдди.

— Нет.

— А на что похож крысиный дворец?

— На разрушенную усадьбу.

— Это маска. А на что он похож в действительности? Вы ведь видели?

Конечно, видела. Тогда казалось, что это лишь приключение. Дурочка, думала, что после вернусь домой, в родной мир, а иногда буду гостить в славном городе Буджуме…

— Крысиный дворец, — медленно произнесла, — напомнил чёрную скалу ужаса…

— Про замок неинтересно, — возбуждённо перебил Улли. — Расскажи лучше, как ты отобрала у Крауда мантию? В тот момент, когда пронзила его сердце? А ты взяла его шпагу? Говорят, она из драконовой стали. Это правда?

— Нет! — затолкался Эдди. — Я хочу про замок послушать.

— Не спорьте. Всему своё время. Завтра расскажу и о дворце, и о мантии, и о шпаге. Давайте спать. Лысый говорит, что завтра много дел.

— У Лысого всегда одни дела. Он вообще не умеет развлекаться, — буркнул Улли.

— Это потому что он полжизни в тюрьме провёл, — отозвался Эдди.

— Не в тюрьме, а на севере, где сдирал с каторжников кожу.

— Спите уже! — шикнули с другой стороны моста.

Эдди и Улли — сиротки. Их мать была крестьянкой или вдовой бывшего графа, что, впрочем, одно и то же при нынешних крысиных порядках. Втроём они жили чуть восточнее Буджума. Года два назад случился неурожай, а зимой неожиданно началась снежная вьюга, хотя в этих краях зима обычно тёплая. Но это оказался первый тревожный отголосок надвигающегося хаоса, мир разрушался, но недалёкие крестьяне не понимали, а странники просто не замечали бед одной несчастной деревни…

Иногда думаю, что если бы странников было хотя бы на тысячу человек больше и они с меньшей страстью увлекались бы спасением своей шкуры, то, конечно бы, раньше заметили, что ткань мироздания рвётся, и всё повернулось бы иначе. Но тогда временные разломы никого не волновали.

Впрочем, сейчас речь об Эдди и Улли. Их мать умерла той суровой зимой. Многих выживших крысы угнали в рабство за неуплату налогов, но сиротки сбежали и прибились к Эллис, которая неохотно, но всё-таки пустила в убежище под мостом. А позже присоединились и другие беженцы.

Близнецы разбудили чуть свет и потащили к мангалу, где на углях бродяжка Эллис жарила картошку, а Лысый намазывал хлеб маргарином. Ненавижу этот дешёвый заменитель масла, но до чего же вкусно! Душу бы продала ещё за чай, но Лысый предлагал только кипячённую дождевую воду. Жмот, наверняка, припрятал заварку.

Вскоре подтянулись и остальные нищие: кривая на правый глаз Кира с перебинтованной правой рукой, говорят, в северном городе Ардере с неё сдирали кожу; беглые каторжники Грег и Гойя, Сюзанна, которая меня и привела к бродягам, неуклюжая из-за беременности Жер, и ещё несколько юношей с трудно произносимыми именами, их попросту окрестили: Блондин, Рыжий, Рябой и Бородавка.

Грег сел рядом со мной и достал из-за пазухи сложенный несколько раз альбомный лист. На изрядно засаленной бумаге едва проглядывали чёрные линии.

— Что это?

— Карта миров. Когда-то, ещё до того, как добрый царь Генгульф заковал меня в цепи и отправил работать на Северный Мыс, я был учёным-картографом. Вот, смотри. Это Буджум, это крысиный дворец, это временная пустыня, межмирье. Вот тут должна быть станция Снарного мира, тут появляются и исчезают железнодорожные пути. Скорее всего, именно по ним ты приехала, — Грег повёл пальцем вниз. — Ты, наверное, проезжала вот эти миры, станции: Мокромир, Сладомир, Армальдус, Фан-си, миры горцев…

— Увы, мы ехали ночью. А утром не видела ничего необычного.

— Хм, — Грег, казалось, огорчился. — Но, как думаешь, сколько станций вы проехали?

— Помню, поезд останавливался раз семь или восемь. И ехали мы только ночь.

— Ночь — понятие растяжимое. Думаю, вход в твой мир находится где-то тут, — углём он нарисовал крест внизу карты.

— Вряд ли я смогу вернуться. Проход в мой мир закрылся навсегда, — но Грег уже не слышал: он пожирнее обводил почти стёршиеся линии.

— Не вздумай уходить! — рядом закопошились близнецы. — Останься с нами, будешь рассказывать сказки, будешь сестрой нам.

— Так, поболтали, позавтракали и хватит! — Лысый ударил ложкой по пустому чайнику. — Время каждому получить задание.

«Да мы же под мостом в глухом лесу! Какое ещё задание?»

Но оказалось, не в такой уж глуши. Когда я вылезла из-под моста, то невдалеке увидела ещё один мост через реку и станцию, самую обычную, не исчезающую, хотя межмирные поезда тут тоже иногда останавливались.

Мы с Кирой отправились попрошайничать. С одноглазой было не по себе. Меня распирало любопытство, хотелось спросить о её жизни, но она так старательно прятала за волосами изувеченный глаз, что я понимала: ей неохота рассказывать все подлости судьбы.

— В мире очень много зла. Хорошо, что ты разобралась с Краудом, — прервала молчание калека.

— Это он с тобой так обошёлся?

— Нет. Поцапалась кое с кем из Рутценбергов. Мерзкая крысиная семейка. Однажды кто-нибудь накормит их крысиным ядом.

— Может, настанут времена и будет свергнута крысиная деспотия.

Но Кира лишь пожала плечами.

Несмотря на ранний час, на станции было не протолкнуться. Торговцы натягивали палатки и раскладывали товар. Мы прогулялись в поисках места. Проходя мимо киоска, взглянула на газетные заголовки:

«Царица Адалинда: благословение или наказание?», «Вскрытие тела шарлатана Септимия Крауда», «Высокооплачиваемая работа на Северном Мысе», «Повышение цен на кожу: начало конца?», «Дерзкий побег заключенных при перевозке из Буджума в Ардер. Изменник Жак де Мориет на свободе».

— И кто только этот бред читает, — фыркнула Кира. — Хочешь узнать новости — слушай.

Стоило бы добавить, что в толпе можно всякого наслушаться! Как угадать, чему верить, а чему нет? Я слышала трёп про роботов, про автоматоны, которые могут захватить мир и истребить даже крыс, а уж людей и подавно. Кто-то шептался о сбежавших заключенных, которые голыми руками передушили весь конвой. Слышала и имя — Жак де Мориет. Так звали человека, с которым разговорилась в крысиной тюрьме. Теперь он сбежал. Я радовалась за него и надеялась, что Анри тоже удалось вырваться.

Мы сели у билетной кассы. Кира сняла бинты и выставила напоказ изуродованную руку. Я посоветовала ей этого не делать, ведь на не защищённую кожей плоть налетит много пыли и грязи. Но Кира лишь отмахнулась.

— Пока могу — терплю. На искусственную кожу всё равно нет денег. Лысый обещал отсечь мне руку, когда станет невмоготу.

«Да, старым ржавым ножом для консервных банок».

Я держала миску для подаяний, в которую вскоре посыпались монетки, а Кира причитала и протягивала раны к сморщившимся от отвращения прохожим.

— Подайте бедняжкам.

Изо всех сил старалась на неё не смотреть. Смогла бы так же выставлять напоказ увечья? Наверное, нет. Я бы испугалась взглядов, полных омерзения. Стыдилась бы просить подаяния и искала бы способ заработать честным трудом.

Этим вечером я не рассказывала истории Септимия Крауда. Тихим вкрадчивым голосом говорил Лысый, говорил о далёком городе, где с людей сдирали кожу, о Северном Мысе, где крысы строили нечто жуткое. А затем так же тихо Кира рассказывала страшную байку и всё шевелила искалеченными пальцами, боль не давала ей покоя.

— Вы знакомы с ардерскими поварами? Очень милые люди, готовят суп из человеческой кожи. Попробуйте, когда будете там. Чудо-зелье! Загляденье!

И смеялась.

Когда она замолчала, Лысый вновь говорил о грядущей войне, твердил о Северном Мысе и о том, что Адалинда подняла налоги и забивает тюрьмы под завязку.

— Как думаете, зачем им столько заключённых?

Вспоминала последний разговор с Краудом. Неужели он и в самом деле не лгал о жестокости новой царицы? Переживёт ли Снарный мир войну? Хотела расспросить подробнее, но Лысый приказал всем спать. Спорить с ним было бессмысленно.

Близнецы вновь окружили меня. Думала, придётся рассказывать сказку, но они тихо зашептали:

— Теперь наша очередь. А ты — завтра.

— Хорошо.

— А ты знаешь сказку о рыцаре без сердца и о зелёной фее?

— Нет.

— А о красном драконе? Или о терновом венце?

— Я не знаю снарных сказок.

— Тогда слушай про рыцаря, — сказал Эдди, прижимаясь ко мне. И второй близнец, Улли, зашептал:

— Жил-был в древней столице король Ашба, и был у него верный рыцарь. Для короля он побеждал чудовищ, укрощал гидр морских, кракенов и китов прогонял прочь. И когда король захотел наградить рыцаря, тот сказал, что ничего не хочет. «Не хочешь ли ты жениться?» — спрашивал король. Но храбрый вои отвечал, что сердце его холодно и ни одна девушка ему не мила.

Продолжил второй близнец:

— Тогда король отправил рыцаря в далёкое странствие на другие берега. Долго ехал рыцарь. И вот однажды повстречалась рыцарю деревня на берегу моря. Чудовища из чёрных вод жителей не беспокоили, рыбы вдоволь можно было наловить. Да и посевы всегда хорошо всходили. И спросил рыцарь у старосты: «Почему ваши соседи живут худо, а вы хорошо?» На что староста ответил: «А наши соседи почитают не того далёкого короля, что о них не заботится, а мы — королеву фей». Захотел рыцарь познакомиться с ней.

Долго рыцарь пробирался через густой лес, а тот словно не пускал его. Тогда пришлось оставить коня. И ещё день, и ещё ночь рыцарь продирался через бурелом. Наконец, выбрался на поляну, где на троне из древесной коры восседала женщина. Кожа у неё была белая, как у мертвеца, а глаза зелёные и сверкали точно драгоценные камни. А на голове — терновый венец.

«Скажи, ты ли та здешняя царица, что делает земли крестьян плодородными и отгоняет морских гидр от их берегов? Ты ли та королева фей, что вторглась на земли короля и отвратила людей от мудрого Ашбы?»

Рассмеялась белая женщина.

«Я не вторгалась на земли Ашбы. Это она вторгся на мои и забрал мой народ. Я жила здесь сотни лет. Пока не пришли вы — снарные люди, и не заявили, что фей не существует. В фей перестали верить, и все мои сёстры и братья умерли. Возвращайся к Ашбе и передай ему, что скоро я приду за ним и заберу его жизнь».

«Не могу я тебе позволить идти против моего господина».

Стал рыцарь биться с королевой фей. Белись мечами. Бились магией. Но одолеть храбрый воин ведьму одолеть. Тогда фея сказала:

«Наши силы равны, и нет нам смысла больше биться. Прими в знак дружбы мой терновый венец».

И рыцарь пожелал остаться с королевой фей и вместе с нею скорбеть о мёртвых её сестрах и братьях и оберегать крестьян от ненастий.

Глупый король Ашба узнал о предательстве вассала и ненавистью воспылал. Большое войско собрал снарный повелитель и двинулся в далёкие края, чтобы истребить обидчика. Фея и рыцарь вышли на бой с Ашбой. Бились они три дня и три ночи. Ашба сжёг все деревни, что поклонялись фее, спалил все поля, погубив урожай, и высушил реки. Но и фея с рыцарем магией уничтожили почти всё войско Ашбы. И всё же снарный король взял числом. От ран ослабели фея и рыцарь. Кровь их смешалась с землёй. И пронзённые сердца замерли. И Ашба забрал терновый венец и меч из драконовой стали у рыцаря.

Вернулся снарный король в столицу и увидел, что страна разорена войной, и люди несчастны, оплакивая павших. Схватился Ашба за голову. Увидел, какие разрушения и беды своему народ принёс. Тогда сказал он:

«Отныне обещаю быть не королём, а слугой народа. Отныне терновый венец — моя корона, — и Ашба выбросил корону из золота. — И коли я нарушу своё обещание и перестану служить народу, то пусть меч из драконовой стали пронзит моё сердце».

И с тех пор стал Ашба мудрым. И завет передал наследнику — быть слугой народа.

Но наступят однажды тёмные времена, обещания забудутся. И когда новый снарный король предаст народ, то будет он убит своим же мечом из драконовой стали.

— А что касается феи и рыцаря, — сказал Эдди, — то, говорят, однажды они вернутся. Но будучи мёртвым, вернутся королём и королевой мёртвых и станут править межмирьем.

Ночью Кира утопилась в реке. Утром Лысый нашёл тело. Впрочем, может, боль стала настолько невыносимой, что Кира попросила старого бродягу оказать последнюю милость.

Следующим вечером один из близнецов, Эдди, стал жутко кашлять. Он весь день провозился на болоте, ловя лягушек, и забыл просушить ботинки. Никто не предложил сходить за врачом, хотя мы жили всего в десяти километрах от города. Даже Эллис, странница, не вызвалась помочь. Я подозревала, что опытная странница куда лучше меня управляется с голубой пылью и сможет что-то придумать. Но Эллис просто отвернулась и принялась выковыривать грязь из-под ногтей, хотя уже к завтрашнему вечеру испачкается вновь. Хотела с ней заговорить, упрекнуть, попросить, но суровый взгляд заткнул мне рот.

— Послушайте, рядом же есть город? Давайте схожу за врачом? — обратилась к Лысому. — У меня есть деньги.

Я пообещала не тратить подарок Крауда и при случае швырнуть бумажки и монетки ему в лицо. Но больше не могла слушать надрывного кашля ребёнка.

— Крысиный врач не поможет, только в полицию пожалуется. Тогда нас всех выгонят отсюда.

— То есть ты будешь просто смотреть? — огрызнулась.

— А мне своя шкура важнее.

Сжала кулак. Я бы ударила Лысого, но встретила его спокойный взгляд.

— Мы не семья, — тихо произнёс. — Его жизнь не важнее моей. Если он победит болезнь, это сделает его сильнее. Если нет, его смерть сделает сильнее брата.

— Ерунда! Я поищу хотя бы аптеку!

Но я не смогла далеко уйти. Стемнело. Огней города не было видно, только густой лес вдоль железной дороги колыхал макушками. Дождь барабанил по перекрытиям моста.

Прошла метров сто, увязла в грязи, продрогла и, в конце концов, вернулась. Презирала себя за слабость. И их за равнодушие.

— Расскажи сказку, — после приступа кашля попросил Эдди. Его бил лёгкий озноб, испарина выступила на лбу.

— Какая же это сказка?

— Обычная. Хочу знать, как ты победила чудовище. Рассказывай.

Обняла Эдди и прижала к груди. Он, довольно сопя, закрыл глаза. Гладила его мокрые волосы и рассказывала о жизни в Буджуме и о строительстве Троянского коня.

— Святые крокодилы, да переходи уже к смерти Крауда! Давай девочка, сообщи нам хорошую новость. Тогда я соберу вещички и попробую вернуть своё положение в обществе, — хмыкнул кто-то позади. Я вздрогнула, но скрыла волнение в темноте, спряталась за отблесками костра, протягивая к огню ладони.

Хотела продолжить, но перебил чужой неожиданный кашель.

Эдди.

Ребёнок зашёлся в кашле. Остальные виновато отвернулись, ничем не в силах помочь. Эллис повыше подняла ворот куртки, будто чтобы заткнуть уши.

Мне не хотелось сейчас продолжать историю, хоть я и ловила жадные взгляды тех, кому было наплевать на кашель.

— Лысый, может, поделишься чаем? Знаю, ты недавно раздобыл полупустую котомку заварки. Я схожу к реке, наберу воды?

— Валяй, — и бросил жестяной чайник.

Моросило. Здесь слишком часто шёл дождь, будто намекая, что людям тут не место.

Выйдя из-под моста, брела через высокую траву, распугивая вялых слизняков. Земля чавкала, широкие лопухи били по ногам, но через заросли — единственный путь к реке. Опять вымокну. И зачем я сюда потащилась?

Когда вернулась, мальчишка вновь кашлял. Сюзанна держала его за руку, а Жер поглаживала волосы и шептала что-то неразборчиво. Близнец плакал.

Лысый подвесил чайник над огнём, не сказав спасибо.

Вдруг ребёнок затих.

И всё вокруг затихло. Только из-за колонны моста вылетела перламутровая стрекоза и, шелестя, пронеслась меж нами. Улыбнулась. Жутко неуместно: ведь близнец у нас теперь один.

Улли всхлипнул:

— Если бы волшебники не были сказкой, мы бы его спасли. Они ведь умеют воскрешать?

«Волшебники существуют», — промолчала.

Лысый и Бородавка сбросили тело в канаву. Снарцы не верили и не признавали никаких богов, поэтому над телом не произносили речей, никто не плакал, не молился и не сетовал. Смерть — это пустышка. Все просто продолжали жить.

После — пили чай. От равнодушно-суровых лиц подташнивало. Съездить бы по чьей-то безучастной физиономии, чтобы растормошить! Но кому от этого будет легче? Мальчика не вернуть. Но если бы я была волшебником… Вылечить — это ведь легко? Или нет? Какую цену нужно заплатить за спасение жизни? Сколько кусочков себя отдать? Если бы я только могла научиться волшебству, хотя бы самую малость, я бы спасла Эдди. Но я умела только проходить сквозь стены, но как заставить жизнь вернуться в остывающее тело?

Следующим утром к нам прибился новенький. Его ботинки ещё не были изношены и порваны, а плащ казался лишь слегка истрёпанным. Эдвард был коренным снарцем родом из Маржума, и все сразу же накинулись на него, чтобы узнать последние новости.

Гость сказал, что пробовал прибиться к отряду Фантхиета, того безумца, что комаром вьётся над крысами, пытаясь куснуть побольнее.

— Нечего якшаться с этим бандитом! — покачала головой Эллис. — От таких людей одни проблемы.

— Не соглашусь, — оскалился Эдвард. — Фантхиет пытается бороться с заразой, которая не только захватила мир, но и ослепила его жителей.

— Такой же бездельник, как и волшебник-шарлатан! Что от него толку? Он лишь нарушает естественный ход событий.

— А что есть естественный ход событий? — оскалился наш гость. — Отсутствие вмешательства в историю со стороны людей? Но ведь история — это и есть поступки и вмешательства людей.

— Крысы, может, и ущемляют права людей, захватывают миры, но подумай, сколько они сделали хорошего? — шипела Эллис. — Построили заводы, наладили производство, открыли новые школы. А что Фантхиет? Он добьётся того, что крысы отнимут у людей последние привилегии и сделают нас рабами. Из-за таких, как он, крысы и травят нас, потому что в каждом подозревают бунтовщика, а мы ведь просто безобидные нищие! А что если этот безумный Фантхиет полезет в законы мироздания, а?

Эдвард нахмурился.

— Я не верю во все эти выдумки о голубой пыли, правилах бытия и прочей ерунде. История — здесь и сейчас. И мы, люди, её творим.

— Ага, творим. Как же! Представь, что Фантхиет смог собрать армию побольше и бросить открытый вызов крысам. Будет война! Кровопролитная, жестокая война! Будут сожжены города, погибнет урожай, звери переведутся, фабрики, заводы, школы, больницы — все это превратится в руины.

Почти до обеда Эллис и Эдвард горячо спорили о сути истории и значении человека. И не в силах пробить твердолобого гостя, Эллис, наконец, отступила. Эдвард много говорил о снарных традициях и праздниках, которые запретили крысы, заменив их своими суевериями, и сокрушался о том, что сейчас едва ли найдётся ребёнок, который знает хоть одну десятую снарного кодекса чести. Эллис же доказывала, что железные дороги и механики облегчили жизнь не только крысам, но и простым людям, а в открытые крысами школы принимают и людей, нужно лишь уважать новый закон, а средневековые кодексы должны уступить место прогрессу. Слушая её речи, Эдвард беспрестанно закатывал глаза и театрально удивлялся: «Что же ты прячешься от крыс, коли они такие лапочки?» — «Захочу вернуться — вернусь», — огрызалась Эллис. Но, в конце концов, Эллис уступила, потому что Эдвард говорил, что каждый снарец должен знать свои корни и обычаи предков и не бояться быть распятым за «неправильное» мнение. С этим Эллис спорить не стала.

— Будь по-твоему, чужак. Только нам ни крысы, ни Фантхиет ни капли не милы.

— Граф хочет изменить мир!

— Глупец твой граф! — спор мог бы разгореться заново, но Лысый пресёк попытку.

— Довольно. Или обоих в реке искупаю!

Я невольно восхищалась целеустремлённостью Эдварда. Вот кто совершенно точно знал, чего хочет от жизни! Эдвард пробыл с нами ещё полдня, но быстро понял, что притулившиеся под мостом люди — сборище трусливых мечтателей и вечных ожидателей. Он покинул нас после обеда. Я могла бы увязаться за ним, но сомневалась, что понравлюсь ему. К тому же Улли только что потерял близнеца, я не хотела бросать мальчишку.

Близнец сидел на берегу и смотрел, как после капель по воде расходятся круги, и, может, ждал, что река вернёт брата. Я села рядом и думала, научит ли река волшебству. Но река молчала.

Ближе к сумеркам Эллис взяла меня на промысел.

— Разве я не должна попрошайничать на станции?

— Вместо тебя будут Сюзанна и Жер, рыжих и беременных публика тоже любит. А ты теперь со мной.

Мы отправились ко второму, действующему железнодорожному мосту, по пилону мы забрались на фермы и осторожно сели, держать за перекладины. Внизу, далеко под нами, из реки торчали металлические обломки.

— Ты когда-нибудь ловила время? — спросила Эллис.

— Нет.

— Что ты вообще знаешь о времени?

— Немного.

Ровным счётом ничего. Путешественники платят временем за поезда. Люди разбрасываются им и умирают молодыми. Странники тоже платят либо своей жизнью, либо голубой пылью, высосанной из мира. Раньше странники могли творить чудеса с помощью крупиц времени или жизни. Но странники уже давно не те. Кто-то сломлен крысами и томится в тюрьме, кто-то распят, кто-то заботится лишь о спасении собственной шкуры.

Бродяжка Эллис была жадной до ужаса. Может, когда-то она и верила в то, что странник — это стражник мира, существо, призванное не только связывать миры, но и следить за тканью мироздания, но теперь стала обычной воровкой.

— Когда поедет поезд, постарайся ловить голубые крупинки. Они, может, и сами почувствуют тебя и полетят навстречу, но особо не надейся. Они — вредные.

Она протянула мне жестяное ведро с шатающейся ручкой.

Мы сидели как птицы на насесте, выжидали, и вдруг загрохотал поезд.

— Пора, — глаза Эллис загорелись жадностью.

Поезд проносился над нами. Опорные балки и своды фермы задрожали, и показалось, что разъярилась война. Страшный ветер бил по лицу, и заслезились глаза. А безумная нищенка лишь смеялась.

— Давай же! — подставила ведро. Из-под колёс поезда, из окон летели голубые мотыльки.

— Лови время!

Я забыла о ведре, забыла, зачем мы здесь, и закрыла глаза. Грохотало как на войне, а снежинки времени раскаленными углями били по щекам. До боли вцепилась в балку, чтобы не сорваться.

Эллис ловила голубую пыль, чтобы запереть её в маленьких пузырьках, которые она затем продаст или припрячет на чёрный день. Эллис было всё равно, но забирая то, что предназначалось протекающей внизу реке времён, она тоже прикладывала руку к разрушению мира. Ей было всё равно, она похоронила Снарный мир ещё в тот момент, когда крысиный царь пронзил сердце последнего короля-человека.

Наконец, поезд унёсся прочь, и я с облегчением вздохнула.

— Что же ты? — укоризненно произнесла Эллис.

— Слишком ветрено.

— Трусиха. Ты — странница. Страх должен быть тебе не ведом, — жёстко усмехнулась она.

— Я и не боялась. Просто ветрено.

— Ну да, конечно, видела я, как у тебя поджилки тряслись.

Эллис помолчала, а затем тихо спросила:

— Ты знаешь, что мир разрушается?

— Из-за крыс?

— Крысы — это полбеды. Снарному миру осталось недолго, его годы сочтены. Видишь, эту голубую пыль? Видишь, как время крошится?

— Откуда ты знаешь, как всё закончится?

— Я это чувствую. Этому миру конец. Мы доживаем последние деньки, поэтому ни те дураки в поезде, что разбрасываются временем, ни царица Адалинда, ни безумный бунтовщик, ни этот мальчик Эдди — все они не имеют никакого значения. Всё кончено.

Мы вернулись домой. Близнец Улли попросил рассказать сказку о волшебниках, но Лысый дал ему затрещину.

— Волшебников не бывает, а те, что есть, — обманщики и шарлатаны. Хватит чушь нести.

«Если бы я была волшебником, Эдди остался бы жив. Теперь он никогда не узнает, чем закончилась моя сказка».

Но делать особо было нечего, вздохнула и продолжила печальную историю.

Лысый слушал вполуха. Эллис смотрела вдаль, не знаю, слышала она или нет. Но ясно чувствовала, как жадно ловят мои слова другие, собравшиеся в темноте, бродяги.

И, наконец, произнесла слова, после которых ясно: волшебник или чудовище, но Крауд жив. И сказке грош — цена.

Замолкла и какое-то время вскользь смотрела на случайных товарищей. Они ждали продолжения. Один бродяга сопел, косясь в мою сторону. Другой барабанил костяшками пальцев по дощечке, которая однажды отправится в костёр. С каждой секундой всё неуютнее и неуютнее.

― Тьфу ты гидра! Значит, Крауд ещё жив и все слухи о его смерти лишь россказни болванов? ― оскалился Лысый, и его рука ласкала любимый лом.

Едва заметно кивнула.

Эллис быстро вытащила из-за пазухи кожаный мешочек, достала щепотку голубого порошка и дунула на него, распыляя вокруг. Бродяги застыли как изваяния: единственный близнец с удивлённым лицом, Лысый с гримасой ненависти, и ещё десятки хищных лиц. Сколько же их?

― Это задержит их ненадолго. Тебе, Виктория, лучше уйти поскорее. Я их знаю. Они злы. Догонят — порвут. Ты даже не представляешь, как твоя глупость их разозлила! Все мы: и они, и я — жертвы козней Септимия Крауда. Он угнетает, пожирает изнутри наш мир и, в конце концов, не оставит камня на камне. А ты упустила великолепный шанс избавить нас раз и навсегда от него. Тебе этого не простят, пока Крауд дышит. Отныне ты его сообщница. Беги.

Встала, потянулась, разминая затёкшее от долгого сидения тело.

― Знаешь, что я думаю? Если вы все так ненавидите Крауда, то идите-ка и сами сражайтесь с ним. Нет? Тогда это вы — никчёмные трусы. Прячетесь тут под мостом, собираете сплетни. Как я жалею, что не ушла с Эдвардом! Он хоть не боится!

И я сорвалась с места, чуть не поскользнувшись на картонке, и побежала к станции в надежде умчаться прочь на поезде.

— Стой! — крикнула Эллис. Я обернулась. И, подойдя ближе, та продолжила:

— Мы не трусы.

— Жалкое оправдание!

— Послушай, девочка. Мне кажется, ты запуталась. Ты толком не понимаешь, что происходит, и лезешь не в своё и очень опасное дело. Лучше уходи куда-нибудь далеко, пока тебя не засосало окончательно в этот водоворот зла.

— Позвольте мне самой решить, что и как делать, — огрызнулась.

Эллис долго и тяжело смотрела на меня.

— Ты ведь будешь искать с ним встречи? Не ищи. Неважно, каков на самом деле Септимий Крауд. Ненавидь его, проклинай или боготвори — неважно, но беги от него. Ибо всё прекрасное, что есть рядом с ним, гибнет. Я знаю Септимия Крауда намного дольше тебя, лучше других, поэтому мой совет: возвращайся домой, странница. Или если не можешь, найди какое-нибудь тихое местечко. Забудь о других мирах. Забудь. Иди к крысам, проси их вернуть тебя домой, пока принцесса ещё помнит о твоей услуге, если надо — умоляй на коленях. Но только не иди следом за Краудом.

— Вот как?

— Септимий Крауд — зло, худшая из напастей. Он отнял у меня самое дорогое, сына. И у тебя он отберёт всё, что тебе дорого. Я знаю, о чём говорю, — от грусти в её голосе похолодела. — Просто уйди и спаси себя. Уходи как можно дальше. Не пытайся бороться с ним, с крысами или ещё с чем-то, что найдёшь. Любая битва уже проиграна. Волшебство опасно, и оно погубит тебя.

— Не решайте за меня, — презрительно хмыкнула.

Старуха лишь покачала головой.

— Вижу, тебя уже приучили ко всяким глупостям. Иди, но я тебя предупредила.

И я ушла, поднялась на железнодорожный мост. Мимо медленно плёлся поезд. Машинист боялся: если ехать что есть мочи, то мост обрушится. Схватилась за поручень и вскарабкалась в открытый тамбур, а затем открыла дверь вагона и зашла в пахнущее тоской помещение-гусеницу.

Теперь я — неприкаянная странница. Ни дома, ни друзей. Мне страшно доверять людям, ведь почти каждый ненавидит Крауда и готов вместе с ним на куски порвать и ту девчонку, что позволила волшебнику-обманщику выжить. Я нигде подолгу не задерживалась, болталась по мирам, как перекати-поле, пытаясь понять, как и почему разрушается мир и можно ли это остановить.