Часть 4. Временной разлом. Отрывок 1.

Обычно первого числа ветробурного месяца в Снарном мире празднуют начало нового года. Волшебник рассказывал: в былые времена устраивали карнавал с фейерверками и огненными шествиями, змеи из пламени поднимались в небо, а затем рассыпались тысячью искр. С первым боем часов на ратуше улицу заполняли ряженые, начинались дикие, почти ритуальные пляски, хоровод затягивал в себя и не отпускал, пока человек, обессилев, не падал за стол в первом попавшемся баре, где подавали горячий глинтвейн. Запускали салют, на сценах танцевали автоматоны-акробаты и глотатели огня шествовали по улицам с горящими мечами. Царь раздавал подарки, проезжал по главному проспекту на золотой колеснице и бросал монеты. Детям в приютах дарили тёплую одежду из шерсти ардерских овец; всем, кто нуждался, раздавали горячую, ещё дымящуюся еду. Иногда царь даже даровал свободу некоторым заключённым. Он лично отпирал двери тюремной повозки и срывал оковы с узников, с непривычки щурящихся от ярких огней.

— Царь Генгульф в начале правления поддерживал новогодние традиции, — говорил Крауд. — Потом перестал. После смерти жены.

— Почему?

— Она умерла в ночь празднования. Несколько тех, кто был против крысиного правления, напали на колесницу.

Первого числа ветробурного месяца 1449 года мы смотрели на серый город, раскинувшийся перед нами: приземистые домики с покатыми крышами и водосточными трубами, пасмурное небо с сетью паутинообразных облаков и ровные камни мостовой, точно специально подобранные по размеру и форме. Дворники в старых шинелях болотно-топкого цвета орудовали мётлами, убирая редкие следы ночных празднований. Ржавый автоматон следовал за одним из них и толкал перед собой мусорный бак на колесах. Крысы-полицейские тащили к фургону раскрасневшегося пьяницу, который, прижимая к груди пустую перевёрнутую бутыль, горланил что-то об обнажённом параде. Полицейские злились и торопили его, но у бедолаги лишь больше заплетались ноги, и с каждым злобным окриком хранителей порядка процессия шла медленнее. Наконец, пьяница выпал из их объятий и растянулся на мостовой, удобно положив под голову драгоценную бутыль. Переглянувшись, полицейские подхватили его и мешком бросили в фургон.

Выпуская клубы горького дыма, повозка профырчала мимо. Полицейский бегло глянул на нас в окно и отвернулся.

С неба повалили белые хлопья и, прикасаясь к нашим горячим лицам, таяли, струйками пробегая по подбородку.

— Что это? — Дамьяна заворожено огляделась. Белые капли сверкали в светлых волосах, точно хрусталь отражали пробивающиеся сквозь тучи редкие лучи солнца.

— Хибернис, холодный сезон, начался. Странно… — тихо отозвался волшебник. — На юго-западе обычно не бывает снега, даже дожди редки. Видимо, временной разлом изменил погоду.

Колючие хрусталики падали на щёки, плавились и стекали. Пары вырывался изо рта. Вокруг серый город стремительно белел, точно время вдруг зашагало быстрее. Дамьяна, запрокинув голову, ловила снежинки ртом. Я вспомнила, что так же делала моя сестра, только Светка ещё зажмуривалась, и довольная морщинка пересекала её лоб.

Я взяла девочку за руку.

— Пойдём.

Мы поселились в небольшой гостинице в оживлённом центре Радажума, откуда открывался вид на главный проспект и реку Ниву, волны которой по вечерам вздымались до парапета. И порой казалась, что вот-вот воды вырвутся из каменного полу-склепа и помчатся по улицам мстить тем, кто посмел сковать их свободу. На той стороне реки в тумане тонули зданиями с колонными и широкими парадными лестницами; поскрипывали на ветру флюгарки. По вечерам включался тёплый свет жёлтых фонарей, издалека похожих на капли масла. И всё смешивалось: и беспокойные воды, и огни, и искрящийся снег — всё превращалось в растекающиеся мазки акварели.

Крауд выдал мне документы на имя Вероники Мазох. В Снарном мире документы, удостоверяющие личность, представляли из себя картонную карточку с цветной фотографией, именем, датой и местом рождения. Карточка была покрыта защитной плёнкой, запаянной со всех сторон. На обороте острыми линиями чернел серийный номер, который будут проверять и сверять с официальной крысиной картотекой. Подделать саму карточку было несложно. Сложнее было внести информацию в крысиную базу данных. Но и на это дело находились умельцы — в основном те же крысы, которых не устраивал размер официальной зарплаты и которые жаждали подзаработать.

Теперь я стала уроженкой одного из далёких миров, которая вместе с отчимом, господином Йозефом Мазох, и сестрой Дариной бежала от неминуемого хаоса, обрушившегося на её мир. По документам мне лишь недавно исполнилось семнадцать, но это ни капли не польстило мне: по законам Снарного мира это делало меня несовершеннолетней и полностью зависимой от наречённого отчима. С таким корешком меня ни на одну работу не возьмут.

— А тебе и не надо работать, — возразил Крауд. — Вот, можешь пока изучать историю Снарного мира.

Он протянул мне потрепанную толстую книженцию, которая оказалась скучнейшим академическим учебником, вылезшим из печатной машинки полуслепого крыса.

— Мне целыми днями сидеть взаперти?

— Постарайся особо не попадаться крысам на глаза, пока меня не будет.

— Как долго?

— Не знаю, — нахмурился волшебник. — Я должен кое-кого найти. Не навороти дел. Теперь я тебе прямым текстом говорю: не высовывайся.

— Понятно-понятно, — пробурчала я.

Вечером перебрала зачарованную сумку и на дне обнаружила мешок с монетами и мятыми купюрами, доставшимися мне, когда мы с Краудом прощались в саду нарциссов после того, как я помогла воцариться Адалинде и не выдержала испытания, тайно назначенного волшебником. Хорошо, хоть в этот раз мы, кажется, обойдёмся без лишних загадок. Заначка будет очень кстати, потому что мой опекун покинул нас на следующее утро. Я беспокоилась, что чеков, выписанных на имя Вероники Мазох, может не хватить.

— Но ты ведь вернёшься? — Дамьяна крепко обняла волшебника за ноги, выше ей было не дотянуться. Крауд пытался уйти на рассвете, пока девочка спала. Но та то ли рано проснулась, то ли через дрёму услышала шаги.

Волшебник немного неуклюже провёл рукой по светлым волосам, растрёпанным после сна. Я случайно поймала его взгляд: на меня он так никогда не смотрел.

Едва он ушёл, Дамьяна забралась на широкий подоконник, подобрала под себя ноги и прижалась щекой к стеклу. От её тёплого дыхания растаял тонкий узор утреннего мороза. От обеда она отказалась. Я оставила перед ней тарелку дымящегося борща. Но девочка заметила суп, лишь когда он остыл, и отодвинула его прочь. Я несколько раз разогревала его и приносила обратно, но в четвёртый раз вернула на кухню.

Это был один из тех дней, когда Дамьяна не огрызалась и не говорила мне гадостей. Сегодня она сбросила маску и стала маленькой девочкой, одинокой девочкой, в каждом жесте которой скользили неизбывная грусть и непонимание, что такого она натворила, раз Станимир — она всё ещё не привыкла к его настоящему имени — предпочёл её покинуть. Я так и оставалась ей чужой — чужая, которая иногда слишком резко поворачивается на звук её голоса, нарочито громко плюхает перед ней тарелку еды. Она чувствовала, что временами раздражает меня, и вжимала голову в плечи, стараясь исчезнуть. Нас роднило только одиночество: Крауд покинул нас, погрузившись в более важные дела, в которые не счёл нужным нас посвятить. Мы обе точно стали обузой для него. И всё же наше вымученное родство было пропитано ложью.

Я, наконец, решила выполнить давнюю просьбу Дамьяны и почитать ей.

В квартире, которую снимал господин Йозеф Мазох, не нашлось места для книжного шкафа. Обстановка была крайне скромной, хотя просторные, с высокими окнами комнаты можно было бы запросто дорого и красиво обставить. Возможно, у предыдущих хозяев был не один книжный шкаф, а даже целая библиотека, но они разорились, имущество распродали с молотка, а комнаты теперь сдают по дешёвке.

В поисках книги я спустилась на первый этаж, миновала столовую, откуда тянуло тушёной говядиной, издалека кивнула администратору, когда тот оторвался от кроссворда, чуть не налетела на сломавшийся в дверях автоматон и вошла в большую комнату. Продолговатое помещение со сводчатыми потолками, когда-то, во времена королей-снарцев, наверное, было залом, где хозяева принимали знатных гостей, затем стало таверной, и, наконец, общей гостиной в доходном доме, когда здание купил господин Грег Жадбург. От таверны остались пустые деревянные бочки, которые теперь служили столами, а с королевских времён сохранился только кусочек витража в верхнем окне да покрытая пылью тяжёлая портьера с безымянным гербом.

Вдоль стен шли шкафы, в основном с дешевым фарфором, реже с потрёпанными книгами. В центре зала на диванах сидели постояльцы. Я узнала парня, который поселился в один день с нами. Судя по белым волосам и светлым глазам он, скорее всего, был родом из Ардера, где солнце ослепляет, но не греет. Был ещё торговец из Буджума, который изо всех сил делал вид, что не имеет отношения к торговле, но я долго жила с Анри и МакГи и на таких прохвостов у меня был намётан глаз. Несколько раз о нём спрашивали полицейские. Видимо, он задолжал денег и теперь скрывался.

Они играли в шахматы, ардерец — холодно, буджумец с азартом, то подпрыгивая, то с рычанием откидываясь на спинку. В кресле у окна развалился полукровка — полукрыс-получеловек. Когда я только попала в Снарный мир, то не обращала внимания на различия среди крыс. Но теперь я с лёгкостью определяла полукровок. Мой сосед, к примеру, был полукровкой во втором колене. Кто-то из его родителей был буджумцем (об этом говорила ржавая кожа под шерстью), а кто-то был крысой-полукровкой. Человеческой крови в нём было больше, хотя по роду деятельности он был банковским аудитором и сохранял лояльность крысам.

К крысам-полукровкам было двойственное отношение, впрочем, сами полукровки тоже неоднозначно относились к крысам. Многие чистокровные крысы презирали полукровок, иногда их отказывались обслуживать в магазинах и кафе, хотя официально их права никак не ущемлялись. Впрочем, если какой снарец или буджумец или любой иной человек или представитель любой национальности присягал на верность крысиной царице, то получал «крысиное» гражданство и все те же права… Но таких людей, как правило, молча презирали и крысы, и люди… А вот полукровки-крысы, по моим наблюдениям, чётко делились на тех, кто считал себя крысой, и на тех, кто считал себя человеком и оскорблялся, если его называли «полукровкой» и тем паче — «человекоподобным». Мой банковский аудитор, к примеру, считал себя крысой, несмотря на три четверти людской крови. Однажды я даже стала свидетелем такой сцены: кто-то тихо назвал его «полукровкой», думая, что он не слышит. Но он услышал, резко обернулся и пригрозил судебным разбирательством. На следующий день он привёл полицейского, который долго беседовал с его обидчиком и, наконец, выписал ему штраф.

Сейчас мой знакомец читал толстенную книжку, а рядом на полу возвышалась ещё гора книг. Я осторожно подошла и глянула названия. Но это всё были книги по экономике и финансам.

— Вам помочь, Вероника? — обернулся крыс. Говорил он на снарном. Меня всегда удивляло то, что большинство крыс обычно говорят на снарном, а не на исконно-крысином языке. Крауд объяснял это тем, что когда крысы пришли в Снарный мир, им нужно было как-то общаться с местными крестьянами и купцами, которые упорно не желали учить вражеский язык. К тому же шуршащий крысиный язык был сложен. Как странница, я его понимала, но у меня всегда создавалось ощущение, будто кто-то шуршит пакетами в моей голове.

— Я ищу что бы почитать своей сестре. Не знаете, есть здесь сборник сказок?

— Скорее всего, у господина Жадины.

Господин Жадина, он же Грег Жадбург, крыс с фиолетовым ирокезом, был хозяином доходного дома, где мы снимали квартиру. Он недавно унаследовал дом после смерти дальнего родственника и яростно принялся за дело. Жадине было всё равно, кто его постояльцы. Он со всех брал равную плату, утром всем выдавал одинаково невкусные завтраки и одинаково, вне зависимости от расы, презирал своих гостей. Не знаю, чем он занимался раньше, со своим-то ирокезом. А Жадиной его звали потому, что можно хоть к гидрами идти топиться, но выпросить у Жадины что-либо, что не входило в стоимость проживания, было невозможно. Жадный Жадина ничего дополнительно не давал.

Кабинет Жадины находился под лестницей по извилистому коридору и окнами выходил к набережной канала, очень тихого и спокойного, с кованой оградой и замёрзшими деревьями. Чем дольше я находилась в кабинете, тем больше мне казалось, что все вещи из нашей с Дамьяной квартиры перекочевали именно сюда. Два граммофона стояли на тумбочке, три телефона (квадратных, с крутящимся кругом для набора цифр и трубкой на позолоченном держателе) — на полке, в открытом шкафу в беспорядке лежали и стояли книги, статуэтки, папки с бумагами, наборы ручек, баночки с порошками и даже череп коровы.

Жадина как раз слушал музыкально-новостную передачу по радио и пытался починить старого автоматона, которого он воскрешал каждый вечер и который ломался каждое утро, и Жадине приходилось самому разносить тарелки с едой. Раскуроченный автоматон лежал на коротком письменном столе, и ноги его безвольно свешивались, согнутые в коленях. Жадина ковырялся в его груди.

Услышав мою просьбу о книге, он рассмеялся.

— К гидрам морским, я на библиотекаря похож? — его рот растянулся в оскале, обнажая выступающие жёлтые резцы.

Я пожала плечами.

— Ну, может, что-то детское где-то завалялось?

Жадина тяжело вздохнул.

— Ну, возможно, у меня где-то и лежат «Сказки о крысиных царях и мудрецах». Только я её тебе не дам.

— Как-то это не патриотично. Всё-таки мы иномирцы и хотим приобщиться к вашей культуре, — я отчаянно пыталась флиртовать и даже наклонилась к Жадине, чтобы он мог разглядеть мою улыбку.

— Да мне плевать на патриотизм, — Жадина взмахнул рукой, и отвёртка отлетела в книжный шкаф, попав точно в глазницу черепа. — Какое мне дело, разделяют иномирцы нашу культуру или нет? Тьфу ты, культуру, слово-то какое. Сейчас по радио передавали, что небольшая группа в Изморе пробовала поднять бунт против Адалинды. Знаешь, что с ними сделали? Повыдёргивали ногти, зубы, отрезали уши и только потом умертвили. Какая тут, к гидрам, культура?

Жадина рычал.

— Что ж, в этом, кажется, нет культуры, — я потупила взгляд.

— Но это происходит повсеместно. И что? Адалинда думает, что после подобных казней у нас появится больше сторонников? Да гидра вам!

— Жестокость порождает жестокость.

— Там, откуда ты родом, народ тоже жестокий?

— О, в моём мире было много войн.

— И за что они бились?

— Ну, в последний раз за превосходство арийской расы над другими.

— И кто победил?

— Те, кто считал все расы достойными существования, кто был против геноцида.

— Ну, вот тебе приобщение к нашей культуре. У нас геноцид побеждает, — Жадина вдруг замолчал и погрузился в свои мысли. Я подождала минуту, но он туманно смотрел на автоматон и не отвечал. Чуть хмурился. Может, был недоволен, что сболтнул мне лишнего. Он так старательно закрывался от нас, постояльцев, стараясь не оставить даже намёка на то, что у него может быть душа.

— Даже в детских сказках всё плохо? — осторожно нарушила молчание.

— Вообще-то нет. Ладно, возможно, тебе будет полезно узнать другую версию истории.

В конце концов, Жадина выдал мне «Сказки о крысиных царях и мудрецах». Уже поднимаясь к себе по лестнице, я запоздало сообразила, что весь наш милый разговор о геноциде мог быть провокацией с его стороны. Вдруг теперь он строчит донос в полицию. Осторожно, стараясь, чтобы не скрипнула половица, я вернулась вниз и из-за угла посмотрела на Жадину. Но тот всё ещё чинил автоматон.

Мы с Дамьяной уселись на диване. Девочка положила голову мне на плечо, чтобы лучше видеть картинки.

— Сказка о царе Бадагаре, который вывел крысиный народ из мрака.

На первой странице огромный крыс в сверкающих доспехах восседал на гигантском кабане. В руке Бадагар сжимал секиру цвета пламенной зари, секиру из колдовской драконовой стали. Я так часто любовалось шпагой волшебника, что теперь без труда могла узнать её и на картинке. За крысом-рыцарем шло войско с красными стягами и в таких же прекрасных латах, которые художник вырисовывал особенно тщательно. Казалось, будь у меня увеличительное стекло, то я бы прочла и письмена, мелкими завитками покрывающие доспехи.

— В одном далёком прекрасном мире жил-был благородный крысиный народ. Они возводили высокие замки, дворцы с садами, где гуляли пёстрые птицы, и прудами, где плавали золотые рыбы. Крысы не знали ни голода, ни холода. Но однажды случилось страшное несчастье: небо треснуло, и чёрная ядовитая вода полилась из трещины и отравила землю. Погиб весь урожай, пересохли реки, и начался мор. Вскоре от земли начали исходить ядовитые испарения, и крысы стали задыхаться. И когда надежда на спасение почти угасла, появился Спаситель. И звали его Бадагар. Он пришёл со стороны окутанных пеплом гор, пройдя сквозь туман, чтобы спасти крысиный народ. На челе его сверкала отметина — серая луна, знак божества, сыном которого был Бадагар.

И Спаситель сказал крысам: «Доверьтесь мне, и я выведу вас к свету, я найду для вас новые плодородные земли, где мы станем жить и процветать». И ответил народ: «Веди нас». И повёл Бадагар сквозь время и пространство, и неведомая сила разорвала привычный мир и вытолкнула крысиный народ на зелёный холм.

Осмотрелись они. В этом мире воздух был чист, трава — зелена, а леса простирались далеко вокруг. Спустились Бадагар и его народ с холма, пошли по тропе и добрались до каменного города. В городе том на огромном холме стоял дворец, а к нему вела лестница трёх сотен ступеней. Бадагар поднялся по лестнице и увидел, что во дворце правит молодой король. Но тот король был жесток: перед ним на коленях стояли горожане, включая женщин и детей, и расхаживая между ними, король выбирал жертву и пронзал её кинжалом, но так, что жертва ещё продолжала мучиться. Увидев это, Бадагар сказал: «Ты не заслуживаешь быть королём в этом прекрасном мире».

И вызвал крысиный царь его на поединок и в честном бою победил и убил снарного короля. И так Бадагар спас два народа, один от смерти, второй — от жестокости безумного. И стали крысиный народ и снарный жить в одном мире и добра наживать».

Я посмотрела на Дамьяну. Она лежала рядом, чуть прикрыв глаза.

— Ещё сказку?

Девочка кивнула.

— Сказка о мудром царе Бадагаре и старом дворце в славном городе Буджум. После сожжения Ашбадесса…

— А почему сгорел Ашбадесс? — перебила Дамьяна и зевнула.

— В предыдущей сказке об этом ни слова. Но в других книгах говорится, что Бадагар приказал сжечь Ашдабесс, потому что хотел уничтожить все символы власти тогдашнего короля Эжена Третьего. А так же разорить знать, которая могла взбунтоваться против него… Ладно, слушай сказку. Однажды прибыл царь Бадагар вместе со свитой в славный город Буджум и стал искать, где ему остановиться и откуда править страной. Тогда один буджумский купец сказал крысиному царю о заброшенном дворце. О том месте говорили, что оно проклято и пожирает всякого, кто осмелится туда войти. И буджумский купец, невзлюбивший доблестного царя Бадагара, хотел навредить тому. И вот Бадагар и его свита отправились во дворец.

Дворец вовсе не был похож на один из тех прекрасных дворцов, что в своём мире строили крысы. Это были скорее уродливые горные пики, устремлённые ввысь. Бадагар сразу же почувствовал неладное и приказал своим людям ждать у дороги, а сам отправился во дворец. Долго блуждал царь по чёрным подземельям, ходил под высокими потолками и гадал, для какого древнего великана было создано это место, да никак угадать не мог. И вот, когда Бадагар уже думал, что заблудился, он увидел голубой свет. То был сгусток волшебства. Царь приблизился к нему и спросил:

«Ты ли правишь в этом прекрасном замке?»

«Я», — отвечало волшебство.

«Скажи, можно ли моему народу здесь поселиться?» — робко и с почтением спросил Бадагар.

«А что я получу взамен?»

«А чего бы тебе хотелось?»

Голубой шар задумался, замерцал и через минуту ответил:

«Мне бы хотелось, крысиный царь, чтобы твои мастера и учёные создали такие поезда, которые смогут перемещаться по межмирной пустыне и на которых смогут путешествовать простые люди».

Бадагар удивился такой просьбе.

«Но скажи на милость, зачем? Разве тебе мало странников, которые блуждают между мирами?»

«А ты посуди сам, Бадагар, ты вывел свой народ из мрака, спас их от разрушающегося мира, привёл в другой, процветающий. Разве прочие не заслуживают шанса покинуть родной, но разрушающийся мир и переселиться в другой?»

«Заслуживают. Раньше, я слышал, они так и переселялись, но на кораблях и караванах, ведомых странниками и волшебниками. Зачем возрождать эту традицию?»

«Таков естественный ход событий. Запомни раз и навсегда, Бадагар: мироздание держится на том, что ничто не мешает естественному, правильному ходу истории. Поэтому поступи правильно».

Крысиный царь задумался.

«Но ведь найдутся те, кто будет эти поезда использовать во зло! Разве бесконечные перемещения между мирами не приведут к ещё более быстрой гибели бытия?»

«Да, такое может случиться, — согласилось волшебство. — Но порой нужно что-то потерять, чтобы что-то приобрести. Старое сжигается и превращается в пепел, пепел удобряет землю, и из земли растут новые цветы. Чтобы что-то родилось,, должно что-то умереть. Без смерти нет жизни. Без разрушения нет созидания».

«Хорошо, я доверюсь твоей мудрости», — склонился крысиный царь.

«Но это ещё не всё. Однажды с тобой захочется биться насмерть юный принц, сын убитого тобой снарного короля. Он проиграет…»

«И по крысиным законам я его убью».

«Нет, — резко гаркнул голубой шар. — Ты его пощадишь».

«Но это будет стоить мне короны…»

«Таково моё условие. Мальчик должен выжить, а ты должен потерять корону и стать отшельником».

И Бадагар покорно склонил голову.

Когда я дочитала сказку, Дамьяна уже спала, положив голову мне на колени. Я перелистнула страницу, следующее заглавие — «Сказка о том, как царь Бадагар принял мученичество».

Мне не хотелось читать без Дамьяны. Она могла обидеться.

Я закрыла книгу и улыбнулась. Царь Бадагар был странником или, может, даже волшебником, как я или Крауд, иначе он не смог бы провести крысиный народ через межмирье. И вот странник спас крысиный народ от смерти, а новые крысиные цари ведут охоту на странников. Какая ирония!

Ещё в самый первый день в Радажуме, чтобы больше походить на сестру белокурой Дамьяны, я не замедлила купить в лавочке несколько снадобий, которые обещали изменить мою внешность.

Утром хотела отправиться в банк, чтобы выяснить размеры «наследства» по чекам. Спустившись на первый этаж, на доске объявлений увидела свою фотографию «В розыске!». Я замерла, секунду казалось, что сердце выпрыгнет из груди, но вскоре успокоилась.

«Нет. Они ищут Викторию Васнецову, а я теперь Вероника Мазох, девушка с кудрявыми светлыми волосами, в платье из парчи и в короткой меховой шубе, а Виктория была бродяжкой. Мне нечего бояться».

На той же доске висела карикатура на графа де ла Фантхиет, который, говорят, поднял бунт в Мираже, городе, что недалеко от железнодорожного моста, под которым я когда-то жила; фотография насильника и трёх пропавших собак, за информацию о псах обещали втрое больше, чем за насильника. Впрочем, может, у собак очень любящий хозяин, а насильника в любом случае рано или поздно поймают и повесят.

Господин Жадина сидел за стойкой администратора и заполнял свой бухгалтерский журнал. Я вернула ему книгу сказок, в ответ он лишь угукнул. Кажется, он не замечал сходства между мною и девушкой в розыске. Или ему было всё равно.

— Вы не будете возражать, если я ещё вечером возьму книгу?

Жадина лениво поднял взгляд.

— Если не всё прочла, то зачем вернула?

На самом деле я лишь хотела убедиться, что наш вчерашний разговор сошёл мне с рук, и что Жадина ни о чём не подозревает.

— Из вежливости. Нехорошо надолго забирать чужие вещи.

Господин Жадина фыркнул и погрузился в заполнение журнала.

Банк располагался в квартале от доходного дома. За ночь намело столько снега, что дворники не успевали расчищать. Только середину дороги, где проезжали кареты и автоматические повозки (некое подобие автомобилей), убрали, но весь снег сбросили на тротуары. И редкие прохожие, как я, были вынуждены идти по проезжей части. Один раз мне попалась колонна солдат. Где-то недалеко от города был военный полигон, где тренировали новобранцев, а чуть дальше по улице военная академия, где готовили командный состав. Пару раз я поскользнулась и упала, испачкавшись по самое не хочу. На моё счастье, я была не единственной не везучей, и было не так стыдно.

Наконец, добралась до трёх этажного здания, облицованного розовым мрамором. Вдох обрамляли две колонны с малахитовым узором. На резьбе лежал белый снег. Я кое-как отряхнулась, попрыгала, сбрасывая грязь с ботинок, и толкнула высокую тяжёлую дверь. С той стороны её заботливо подхватил швейцар. Внутри ярко горел электрический свет, вдоль стен стояли обитые кожей диваны, впереди — пять окошечек, из которых выглядывали крысы в серой униформе. Я выбрала третье окошечко.

Крыс, с именем Щёлк на бейджике, любезно попросил мои документы, некоторое время внимательно их листал, затем по книгам стал проверять состояние моего счёта. Улыбаясь до ушей, он рассказал, что оставленных денег мне хватит надолго. Но сейчас страна переживает кризис, вызванный катастрофой на Северном Мысе (там взорвалась лаборатория), поэтому обналичить чеки пока невозможно. Согласно закону о патриотизме, все средства сейчас брошены на возобновление производства.

— О, и когда я смогу получить хотя бы немного денег?

— К сожалению, госпожа, не ранее, чем через два месяца.

— Ох, но это же сто дней! И в такой мороз. Как же я заплачу за отопление?

Крыс Щёлк виновато склонил голову.

— Приношу извинения за предоставленные неудобства.

— Ничего страшного. Зайду позже.

Конечно, я клокотала от злости, но спорить не стала. У меня ещё оставались наличные деньги, и я надеялась продержаться до возвращения Крауда. Не может же он вечно где-то пропадать. Однажды вернётся.

В тот же день отправилась искать школу для Дамьяны и вечерние курсы для себя. Девочке нужно было дать образование, кто знает, как повернётся жизнь? А умение читать и считать уж точно лишним не будет. К тому же Дамьяне будет полезно пообщаться с детьми её возраста. Я же не хотела сидеть без дела, наблюдая, как прочие жильцы доходного дома играют в шахматы.

Такую школу, куда принимали иномирцев, нашла на другом берегу Нивы. Услышав стоимость обучения, чуть присвистнула, но понадеялась, что в банке мне однажды всё же выдадут деньги или, может, Крауд вернётся раньше.

Конечно, это великое безрассудство так бросаться деньгами, когда ты в стеснённых обстоятельствах! Но мне показалось, что образование для нас обеих важнее. А деньги я как-нибудь заработаю.

Увы, утром моя несносная «сестра» не обрадовалась новостям.

— Неужели ты не можешь учить меня дома?

— Тебе нужен нормальный учитель. Я же не всё на свете знаю.

Дамьяна капризничала, упиралась, но я упорно тянула её за собой, поскальзываясь, чуть не падая, но упорно идя вперёд. Ветер бил снегом в лицо. Ноги разъезжались по покрытой льдом мостовой. Тёплая шуба, делавшая меня бочонком, сковывала движения. Редкие прохожие заклинали пресловутых гидр и китов морских и так же обречённо прорывались к цели.

Впереди показались заледеневшая река, облепленный снегом мост и на другой стороне здание с колоннами и купольной крышей, покрытой узором инея.

— Ничего у тебя не получится! — крикнула строптивая девчонка. — Давай вернёмся домой.

Я крепче сжала её за руку и волокла к мосту. Мы падали на лёд, поднимались, снова падали, а снег всё мёл и мёл, ледяными пальчиками забираясь под воротник. Но я старалась не терять купол, ориентир, из виду.

Наконец, с горем пополам перебрались на другой берег, прошли два дома и очутились на пороге школы.

Глядя на суровые серые колонны, оплетённые механическими ветвями плюща с цепкими усиками — ещё одним замысловатым крысиным изобретением — вдруг вспомнила, как когда-то отводила Светку в первый класс. Конечно, отводила не я, а мать, крепка держа мою сестру за руку, а я, угрюмая, плелась сзади. Светке было семь, мне — тринадцать. И глядя на эту смеющуюся наивную девчонку, чувствовала себя невыносимо одинокой и ненужной. После школы мне пришлось самой вести Светку домой, потому что мать увязла на работе. И Светка, веселая-превеселая, всё щебетала и щебетала, но я почти не слушала. А потом вдруг она обняла, прижалась ко мне лицом. И я почувствовала себя счастливой и неодинокой.

Взглянула на Дамьяну, красную от мороза и хмурую от гнева. Такая непохожая на Светку, мрачная и своенравная. Я никогда не пыталась нести ответственности за Светку или дружить с ней, но о Дамьяне могла позаботиться только я. Больше некому. И от этой мысли сжималось сердце, становилось тяжело и страшно, будто идёшь по тонкому льду, который проломится в любую секунду.

Я втащила Дамьяну по ступеням, толкнула дверь, и мы юркнули вовнутрь.

В Снарном мире того времени, о котором идёт речь, школа делилась на начальную, где обучали письму, чтению и счёту, и старшую, где давались знания об окружающем мире и истории. Затем в возрасте четырнадцати лет ученики поступали в специализированные учреждения, где углублённо изучали какой-либо предмет-специализацию, а потом в колледжи, академии или университеты, где и заканчивали обучение обычно в возрасте двадцати трёх лет.

Дамьяну приняли в класс начальной школы к детям её возраста. Правда, она ни с кем не подружилась и даже несколько раз подралась. Из-за чего меня отрывали от занятий на взрослых курсах. И приходилось спускаться в кабинет директора и обещать, что такого больше не повторится, конечно, сначала краснеть, потупив взгляд, потом врать. Несколько раз директор порывался вызвать господина Мазоха, но я убедила его в том, что это бесполезная идея, потому что сестра — это моя забота, и наш отчим слишком занят, чтобы заниматься такими мелочами. И я рассказывала слезливую историю о том, как чёрная кусающая пустота напала на наш процветающий мир, отрывая от него клочья плоти, как мы бежали, как отчим в память о нашей матери согласился оказать нам милость и приютить нас, и мне очень не хотелось бы гневить этого сурового и беспощадного человека. Тогда лицо директора смягчалось, он сочувственно кивал и, в конце концов, отпускал нас с Дамьяной. Дома я пыталась пораспекать её, но всё было как горох об стену. Без толку.

Как только Дамьяна освоила грамоту и счёт, ей стало невыносимо скучно. К тому же проснулись её способности странницы, в ней бурлил неугомонный поток энергии, и девчонка совсем расшалилась. Один раз она прикоснулась к торговцу игрушками, и тот замер, замороженный, как статуя. Дамьяна сотворила это той же необъяснимой силой, какой я проходила сквозь стены в минуты отчаяния. Но, в отличие от меня, Дамьяна будто знала, как управлять даром. И меня это беспокоило и озадачивало: кто мог её научить? И какое зло по глупости она может сотворить? Кое-как, оплеухами, пощёчинами и страстными мольбами, мне удалось разморозить продавца. И затем мы с Дамьяной что есть мочи бежали прочь, пока нас не обвинили в краже или в чём-нибудь подобном.

Я стала пристальнее следить за девочкой, но результатов это не дало. Время от времени я натыкалась на следы её колдовства. И уже начинала опасаться, что господин Жадина обо всём узнает и либо вызовет полицию, либо вышвырнет нас на улицу. Научившись читать, Дамьяна часто брала «Сказки о крысиных царях», садилась в кресло напротив стойки Жадины и читала, краем глаза на ним наблюдая. Стоило Жадине погрузиться в работу над автоматоном, как Дамьяна делала лёгкое движение пальчиком, и набор отвёрток падал на пол. Пока Жадина их собирал, Дамьян выжидала момент и, наконец, проделывала тот же фокус с жестяной банкой шурупов, гаек и проводков. Мне потребовалась неделя и две коробки конфет, чтобы убедить её бросить это занятие. С тех пор она жалила только в школе и на улице, когда я не могла за ней следить.

В Арахисовом мире я приобрела кое-какой опыт в медицине и уходе за ранеными и решила продолжить обучение на курсах медсестёр. К тому же ещё Крауд говорил, что странники часто бывают незаурядными лекарями. И я всё невольно вспоминала Эдди, маленького мальчика-бродягу, которому рассказывала сказки под мостом. Я ведь могла бы его спасти. Если бы умела.

Кроме меня, на курсах занималась стрекоза с опалёнными крыльями, навсегда лишённая счастья полёта, две девушки-крысы, которые так и не рассказали, почему попали в заведение для иномирцев, а не в снарный колледж, женщина-кабанолюд, очень замкнутая и неразговорчивая, и две черноволосые сестры родом из Гальмиры, страны кочевников. Мы не сдружились между собой, но всегда здоровались, скупо рассказывала о своей жизни, но всегда делились интересными фактами из медицинских журналов.

Преподавала нам престарелая монахиня, может, сбежавшая от войны Ангоды и Измора. Сухим бесцветным голосом она рассказывала о снарных болезнях, а мы под диктовку записывали. Потом она с кряхтением доставала всякие скляночки и пузырьки со снадобьями и учила нас смешивать и составлять рецепты.

Мне нравилось в этой разношёрстной компании отщепенцев. Не могу сказать, что я была абсолютно счастлива, но беспокойство о неопределённом будущем ненадолго отступило.

В тот день Дамьяна притащила с собой скорпионов, купленных в сомнительной лавке, в один из тех моментов, когда я потеряла бдительность. По несчастью, испытать ядовитое создание она решила на крысёныше-полукровке, сыне директора, таком же высокомерном и своенравном ребёнке, что он мог стать либо её лучшим другом, либо худшим врагом. Неожиданный подарок, проколовший руку, ему ни капли не понравился.

С визгом и воплями учительница приволокла Дамьяну в кабинет школьного главы, а затем, разгорячённая, поспешила за мной.

Я виновато стояла у двери и, поджав губы, смотрела на крысу-директора, который полыхал злобой и сжимал пальцы так, словно кого-то хотел задушить.

— Вы понимаете, что поведение вашей сестры переходит всякие границы?

— Да, ваша милость, — склонила голову.

— Я вижу, что вы не способны справиться с девчонкой. Поэтому мне бы хотелось поговорить с вашим опекуном.

— Боюсь, наш отчим, Йозеф Мазох, сейчас в отъезде.

— Что ж, — упиваясь властью, крыс прищурился. — Я на неделю отстраняю вас обеих от занятий. Но это, впрочем, не значит, что можно не оплачивать обучение. Считайте это штрафом. Надеюсь, когда мы встретимся в следующий раз, вы придёте вместе с отчимом. Без него можете не возвращаться. И, конечно, я позабочусь, чтобы вас не приняли ни в одну из школ.

Домой я плелась угрюмая, а Дамьяна веселилась. И даже метель ненадолго затихла, чтобы не омрачать её счастья.

Будь я одна, всё оказалось бы проще. Но я теперь была вынуждена заботиться о Дамьяне. Все её выходки я воспринимала как свой личный провал.

Деньги заканчивались, в банке все ещё отказывались обналичивать чеки. Вначале ссылались на кризис, потом сказали, что, кроме паспорта, нужно ещё свидетельство о рождении, которого мне не оставили, и доверенность от господина Мазоха, потому что я не выглядела взрослый и в паспорт он записал меня малолеткой. Я могла бы злиться на Крауда, но толку? Это не решит моих проблем. Банковский крыс Щёлк объяснил, что раньше законы были другие, и, видимо, мой отчим не знал об изменениях. Одно время я даже хотела следить за Щёлком, выяснить его подноготную, сдружиться и как-нибудь по дружбе выпросить свои деньги. Но Щёлк всегда умудрялся проскользнуть мимо меня.

Когда после разговора со школьным директором мы с Дамьяной вернулись домой, в тёплую квартиру, то первым делом в глаза бросились сапоги волшебника и меховая куртка, на которой таяли редкие снежинки.

Пройдя в общую комнату, мы увидели и самого колдуна. Дамьяна с радостным визгом кинулась к нему с объятиями, а я облегченно вздохнула. Наконец-то, кто-то оплатит мой долг за отопление. А то господин Жадина, всякий раз встречаясь со мной утром и принося мне завтрак, кладёт мне лапу на плечо и, когда я устало оборачиваюсь к нему, расплывается в улыбке и сообщает мне точную сумму долга. В последний раз — двенадцать снарков.

Крауд казался разбитым, сонным, и лениво похлопал Дамьяну по плечу. Я заметила, что он будто постарел, точно что-то высосало из него душу и заменило ватой.

— Где ты был?

— Искал кое-кого, — он откинулся в кресло и прикрыл глаза.

— Нашёл?

— Нет, но близок.

— Ты почитаешь мне? — перебила Дамьяна.

— Не сегодня.

Разобиженная Дамьяна стукнула Крауда, но тот так устал, что даже не дёрнулся, и ушла в спальню. Я молча поплелась готовить ужин. Сегодня у нас — вчерашняя рыба и вязкая и липкая каша из второсортной крупы, которую мне пожертвовала хозяйка, сестра господина Жадины. Самая роскошная еда, которую мы могли позволить.

Когда я зашла за Дамьяной, она сидела на подоконнике и вглядывалась в ночную метель. Мне показалось, будто за окном мелькнула тень седого старика.

— Кто это был?

— Там никого не было, глупая Вики. Уйди. Вы оба дураки и ничего не понимаете.

Я бы наказала её, но слишком устала для бессмысленных дел.

Ночью притворялась, что сплю, а сама прислушивалась. Дамьяна фальшиво посапывала на своей половине. Затем осторожно отбросила одеяло и села на кровати. С закрытыми глазами я чувствовала, как она смотрит на меня. Я не шевелилась, и девчонка мне поверила. Она выбралась из постели, накинула куртку и вышла, останавливаясь после каждого шага. Когда Дамьяна спускалась по лестнице, я, крадучись, двинулась за ней.

Точно злоумышленники, в переулках мы старались наступать на чужие следы, чтобы не оставлять своих и не хрустеть.

Беглянка свернула в проулок, в конце которого маячила неясная белая фигура. Я наблюдала из-за угла, боясь быть замеченной, если подойду слишком близко. Дамьяна обняла белёсую тень, та потрепала её по голове. Они о чём-то шептались.

Но тут таинственное видение разрушил отчаянный крик. Призрачная фигура исчезла, а в переулок, спотыкаясь, вбежала растрёпанная женщина. За ней гнался разгорячённый мужчина, настолько пьяный, что куртку он смог надеть лишь на одно плечо. Дамьяна, невольно вовлечённая в их погоню, вжалась в стену. Но насильник нагнал и повалил женщину как раз напротив девчонки, та брезгливо зажмурилась. Я бросилась к ним, ещё не зная, что буду делать.

Охотник рвал одежду на жертве. И та плакала, отчаянно извиваясь и пытаясь вырваться, и во мне просыпался гнев. Я всегда до отвращения, до боли в кулаках ненавидела мужчин, которые позволяют себе так нагло, бесчеловечно обращаться с женщинами, будто со своей собственностью. И мне хотелось его убить, потому что это было бы справедливо. Но безоружная, я просто ударила его ногой по голове. Мужчина взвыл.

И некая неожиданная сила отбросила его к стене. Он дёрнулся в конвульсиях. И когда его отпустило, заметил кого-то позади меня, быстро поднялся, судорожно натянул брюки и помчался прочь.

Я обернулась.

В начале переулка стоял Крауд.

Пока он не начал отчитывать меня за ночную вылазку, я хотела помочь женщине подняться. Но остановилась.

В её глазах прочла всеобъемлющий страх.

На улицах я часто видела мужчин-снарцев, крысиных мужчин и женщин, стрекоз, роботов и автоматонов, полулюдей-полумеханизмы, пришельцев из других миров, но типичную снарную женщину с белой, как снег, кожей, тёмно-русыми волосами и светло-серыми, как туман, глазами, я видела впервые. Доселе встречала лишь полукровок. Но эта! Воплощение истины, снарного прошлого, поруганной гордости и чистой крови.

И она ненавидела всех. Гнев, отчаяние, страх — всё смешалось в ней, заставляя клокотать, сердце бешено биться, а пот струиться ручьями.

Женщина встала рывком, подобрала полы платья и, одарив меня преисполненным отвращения взглядом, побежала прочь.

— Что ты наделала? — зло спросил волшебник.

— Я следила за Дамьяной.

— Нет, ты хоть понимаешь, что напала на человека? Ты собиралась его убить?

— Но он ведь это заслужил! Разве можно было отпускать это животное?

— Волшебник не должен опускаться до резни. Одно дело защищаться, другое — убить того, кто слабее. В этом нет чести.

Я промолчала. Я помнила, что Крауд сделал с гвардейцами-крысами в тюрьме Арахисового мира. Лжец. Лицемер. Как ещё можно победить зло, если не пролить его ядовитую кровь?

Мы взяли Дамьяну за руки и повели домой.

— Почему я раньше не видела снарных женщин?

— Потому что они напуганы и прячутся. Когда-то крысы ради интереса распустили слух о целебных свойствах чистой снарной крови. Один из способов уничтожить какой-либо народ, добиться её полного вырождения — это настроить против неё всех остальных. Сейчас и снарцев-то почти не осталось. Одни только полукровки, да другие национальности остались.

— А у тебя чистая кровь?

Крауд грустно ухмыльнулся.

— Чистая ли? Я — сын странницы и простого смертного, плод омерзительного кровосмешения. Я — бастард. Обычный урод.

Утром племянник Жадины принёс несколько конвертов со счетами. Еда в столовой, комнаты, школа для Дамьяны, вечерние курсы для меня, отопление. Последнее сожрало почти три тысячи снарков! Радажум — город, затерявшийся в полях и лугах, и топливо, древесину и уголь, сюда привозят издалека. А в неожиданно свалившуюся зиму цены взлетели до небес. Только теперь я поняла, что те двенадцать снарков, которые Жадина пытался выбить из меня по утрам, были не общим счётом, а счётом за горячую еду и чай. Интересно, как Жадина планирует получить долг, если денег у нас нет?

Показала счета Крауду, но тот их скомкал и выбросил.

— Не бери в голову.

— Разве у тебя нет денег?

— У меня — есть, у господина Мазоха, которым я сейчас являюсь — нет. Не беспокойся, мы покинем это место, прежде чем хозяин вызовет долговую полицию.

Я не стала настаивать и допытываться ответов. Конечно, не ожидала, что Крауд печатает деньги где-нибудь в подвале, но надеялась, что в бумажнике у него припрятано на чёрный день. Могла бы попросить его обналичить чеки, выписанные на имя Вероники Мазох, или выдать мне недостающие документы, чтобы я попробовала договориться со Щёлком, но волшебник был столь мрачен, что я сдалась.

Когда волшебник ушёл, потащила Дамьяну в ванную комнату.

— Нам придётся перекрасить волосы.

— Зачем? Я не позволю трогать мои прекрасные кудри! — взвизгнула Дамьяна.

— Затем. Твои сверкающие, как золото, локоны совершенно не похожи на волосы уроженок Снарного мира. И мои тоже. Мы — странницы, изображающие беженок из другого мира. И наш облик это выдаёт. Ты ведь понимаешь, что странникам живётся сложнее, чем другим?

Дамьяна нехотя согласилась.

— Мы с тобой перекрасимся в скучный тёмный цвет, прикинемся парочкой заблудших снарных девочек-полукровок и отправимся давить на жалость и искать работу. Потому что у нас закончились деньги. А мне нужно платить по счетам.

— А как же Станимир?

— Ему на нас наплевать. Он опять ушёл, и гидра знает, сколько его не будет. Мы позаботимся о себе сами. Не нужны нам его деньги, сами заработаем.

Дамьяна тяжело вздохнула и согласилась.

Мы перекрасились в тёмно-русый, надели наши самые скромные платья в голубую клетку, серые гольфы и накинули сверху куртки. Притворяясь грустными потерянными девочками, отправились по гостиницам и ресторанам.

Конечно, меня больше привлекала работа в госпитале, но госпиталь был государственным учреждением, а крысиная экономика давно трещала по швам, финансирование стало никудышным, и нечего было надеяться на хороший заработок. К тому же везде спросили бы диплом об окончании курсов, а благодаря выходкам Дамьяны я и не чаяла помириться с директором и получить корочку.

В частных питейных заведениях скорее посчастливится. Хотя Крауд много раз, когда я делилась с ним мыслями о том, что мне необходимо работать, говорил, чтобы не смела устраиваться в сомнительные забегаловки, потому что я странница и не должна попусту тратить время. Во всяком случае, не на такое злачное место.

Прежде мы обошли все приличные гостиницы, но для двух попрошаек эти места оказались слишком шикарными и нас даже не подпустили близко. Но и взгляда издалека хватило, чтобы понять: в дорогих заведениях работают только крысы, пусть и из низшего сословия. В небольших семейных гостиницах лишняя пара рук никому не требовалась. В дешёвых кафе хозяева с радостью приняли бы нас, будь у них деньги платить. Но я старалась не отчаиваться. Где-то же должно быть не слишком богатое, но и не слишком бедное заведение с непритязательным хозяином?

В конце концов, мы с Дамьяной заглянули в кабаре «Зимовье». Пухлолицый хозяин гортанно рассмеялся, услышав просьбу.

— Зачем мне две девочки?

— Вы ошибаетесь, мы можем быть полезны. Хоть в роду у меня и есть карлики, что не позволило мне вырасти высокой и статной, как большинству женщин, но я всё же ничуть не хуже. Я неплохо готовлю, быстра и ловка. К тому же мне нужно кормить мою дочку, а для неё я на все готова.

Хозяин с любопытством взглянул на меня.

— Сколько же тебе лет?

— Двадцать пять.

— Ты совсем недавно была ребёнком!

Двадцать пять — это на два года старше совершеннолетия для снарцев. И хотя физиологически снарцы взрослеют раньше, но полные гражданские права и обязанности получают лишь в двадцать три. Тут надо заметить, что говоря «снарцы», я имею в виду не чистокровных снарцев, которых осталось не много, а всех жителей Снарного мира, которые добровольно или вынужденно соблюдают местные законы.

— Сколько же твоей дочери?

— Семь.

Хозяин кабаре недовольно покачал головой.

— И где же её отец?

— Если бы я знала этого подлеца! Все глаза бы выцарапала! Места мокрого от него бы не оставила.

И со словами «бедная девочка» хозяин обещал платить по триста снарков в неделю, если я оправдаю его надежды. Триста снарков — хорошие деньги. На еду хватит. А если будем экономить, то избежим новых долгов за отопление, а со старыми что-нибудь придумаем. Впрочем, мы с Дамьяной будем реже прохлаждаться в гостинице, потому счета должны уменьшиться. У меня были припасены кое-какие деньги на совсем чёрный день, я не собиралась их тратить, но вечером всё-таки отдала Жадине, чтобы шальная мысль вызвать, наконец, полицию не взбрела ему в голову.

В «Зимовье» я начала с должности официантки, но часто крутилась на кухне и сыпала советами и предложениями. В родном мире я хорошо готовила и потому нашла что посоветовать флегматичному повару, который, казалось, засыпал на ходу. Заметив моё рвение, хозяин кабаре хотел поставить меня руководить кухней, но я испугалась ответственности и предпочла просто остаться незаменимым вездесущим помощником. Но мне накинули ещё пятьдесят снарков в неделю.

Дамьяна долгое время праздно сидела на ящике в подсобке. Но, освоившись и поняв, что никто за ней не приглядывает, девчонка подловила момент, когда танцовщицы уходили со сцены, протиснулась между ними и предстала перед зрителями. И, к моему ужасу, запела. Начала она грустным надрывным голосом о несчастной доле юродивых, о лишениях и гонениях, но вдруг резко перешла на веселую детскую песенку, пританцовывая и хлопая в ладони. Пианист подыграл ей. И когда Дамьяна замолчала, и музыка стихла, публика взорвалась аплодисментами. Хозяин кабаре пожурил меня за то, что я скрывала такой талант, и разрешил Дамьяне выступать и забирать чаевые.

Однажды вечером я разносила подносы с заказами, когда увидела за столиком в углу Крауда с чернобородым незнакомцем. Последний недовольно морщил лоб, грязные волосы падали на суровое лицо. И если бы не его приличный тёмно-зелёный камзол, под которым топорщилась кольчуга, то он выглядел бы так, будто ночевал в канаве. Рядом с ним покоился, прислонённый к бедру, добротный меч.

Увидев меня, мужчины прервали оживлённый спор. Крауд узнал и нахмурился.

— Что будете пить, господа?

— Любое приличное вино, — холодно отозвался волшебник, впившись в меня испепеляющим взглядом. Вспомнила: он говорил, что я могу работать кем угодно, но только не в паршивой таверне.

— Принеси-ка эль из пыльцы иольских трав, милашка. И жареного барашка. Найдётся барашек, красавица? — мужчина в кольчуге обнял меня ниже пояса и притянул к себе. Я густо покраснела от такой наглости. И когда мужчина потянул лапу к моей груди, хотела стукнуть его блокнотом, в который записывала заказ, как прозвенел холодный голос Крауда.

— Не смей к ней прикасаться, граф.

Мужчина опустил руку.

— А что? Хочешь урвать её себе, странник? Любишь помоложе?

— Она — моя непутёвая ученица. И никто не смеет к ней прикасаться, — процедил волшебник. Я видела, как он напрягся, сжал кулаки. Поспорю на что угодно, он был готов отказаться ото всех планов на этого человека и убить его, если тот не послушает.

Но граф покорно оттолкнул меня прочь.

— Не больно-то и хотелось!

Когда закончилась смена, я и Дамьяна присоединились к ним за столом. Время перевалило за полночь. Те, кто пришёл вечером, уже пьяные уползали домой, а на их место приходили те, кому некуда было идти, кого дома никто не ждал и кто просто хотел забыть вином все печали. Хозяин чуть приглушил свет и включил радио с тихой музыкой.

— Могла хотя бы ребёнка не тащить в эту дыру? — прошипел Крауд, больно схватив меня за правое плечо и притянув к себе.

— Нам нужны деньги. Если бы ты обналичил чеки, когда я просила!

— Не смей мне перечить, девочка, — Крауд ещё сильнее стиснул моё плечо, и от боли я не могла говорить. — Нам не нужны деньги. Мы скоро уезжаем… Позволь тебе представить, граф Франсуа де ла Фантхиет.

— Тот, о котором все говорят? — внимательнее взглянула на воина. Не таким мрачным и сальным он представал в объявлениях о розыске.

Граф кивнул.

— Кажется, я сейчас популярнее двух волшебников.