Часть 4. Отрывок 3.

Мы шли всю ночь и половину следующего дня. Лишь раз остановились отдохнуть у ручья, съели по четверти сыра, что нам снарядил в дорогу Шалтай, и проспали до вечера. Но как только к ночи похолодало, мы двинулись в путь, чтобы не замёрзнуть.

К утру мы добрались до степного города, обнесённого каменной стеной с частоколом. За ней скрывались хаотично разбросанные кибитки, юрты и шатры. И было видно, что обитатели готовы в любой момент погрузить пожитки в повозки и сорваться в путь, как вечно гонимое перекати-поле, несчастные, у которых нет пристанища, кроме того, что они возят с собой.

Стражники в свободных льняных одеяниях, с кожаными поясами, на которых висели закруглённые сабли, стражники отворили ворота и впустили нас. Смуглолицые и тёмноволосые жители с любопытством отпустили нас и разглядывали, но близко не подходили.

Хан пару дней назад вернулся из степи, уже отдохнул с дороги и согласился принять нас. Усмехнувшись, Крауд назвал это неслыханным везением.

— В прошлый раз я ждал его почти неделю. Чуть не помер от тоски.

Женщина в белом шейла проводили в деревянный дом, на крыше которого, точно призрак ночных кошмаров, устрашающе красовалось чучело лохматого зверя. Охранявшие вход кочевники скользнули по нам недоверчивыми взглядами, чуть прикоснувшись к ятаганам.

Мы прошли через прихожую, где дежурили ещё стражники. В следующем зале пахла миндалём и абрикосами, вдоль стен горели масла. По свежим циновкам мы подошли к устланному звериными шкурами помосту.

Человек, к которому мы так долго шли, мог быть кем угодно, но только не великим воином, не грозой, не смертью, не ястребом степей! Прелестный круглый животик, густая, расчёсанная борода, равнодушная улыбка — разве же это хан-завоеватель? Хан-покоритель? Это просто отъевшийся вельможа, который восседает на плетёном кресле в окружении наложниц. И если у хана было смуглое узкоглазое лицо, то его женщины сияли белизной кожи. Иноземки, подаренные купцами. Невольницы! Жалкий торгаш, коллекционирующий рабынь. Я была разочарована. Стоил ли он наших жертв?

— Приветствую тебя, хан Аду-Малиб, великий ястреб, да будут милостивы к тебе ветра и духи степи!

— Приветствую тебя, Септи-Крауд. С чем пожаловал? Какие товары мне привёз и что хочешь выменять? — говорил лениво хан, точно мы утомили его уже одним своим видом.

— Сегодня я привёз не товары на обмен, а разговоры о деле.

Хан хлопнул в ладоши, и слуги, не смевшие поднять взора, принесли несколько подушек для нас. Мы сели, скрестив ноги.

— О чём ты хотел говорить, Септи-Крауд?

— Аду-Малиб, ты ведь слышал о крысином войске?

— Которое пожирает мир. Кто о нём не слышал? Но мне нет до них дела. Мы — кочевники, и дела осёдлых нас не волнуют. Гальмирские степи хорошо защищены. У нас нет ни богатых городов, ни источников этой вашей голубой пыли. Крысам тут нечего делать. А если они и появятся, то мы сможем договориться. Ибо два могучих правителя не могут не проникнуться уважением друг к другу.

— Они вас просто сожрут, как и других. У крыс принято бросать вызов сильным противникам. И даже своего царя они выбирают поединком сильнейших. Это их кодекс чести. Сила и разрушение. Ты ведь знаешь это, не так ли?

Хан поднял руку в примирительном жесте.

— Ладно-ладно. Я понял, к чему ты клонишь, но у меня нет желания всё это обсуждать. Во всяком случае — сейчас. Оставь. Пустое. Ты привёз мне подарок, как того требуют законы?

— Да, Аду-Малиб. Со мной прибыла прекрасная сказочница из Мерлинского мира. Я вижу, что ты уже готов отойти от дел и отдать бразды правления сыновьям. Что ж, великий ястреб степей заслуживает тихой и спокойной старости. Моя сказочница ублажит тебя занятными историями о мирах, в которых ты никогда не бывал и в которых твоя слава — лишь пустой звук.

Я вздрогнула, потому что Крауд указал на меня. Хан наклонился ближе. Глаза его метали молнии, ибо хитрый волшебник разбудил в бывалом, но уставшем воине тщеславие и самолюбие.

— И эту тонкую, как ковыль, девицу ты называешь подарком? Что умеет столь эфемерное создание? Взгляни на моих пышных, сочных красавиц. Разве твой подарок меня порадует? Или ты хочешь оскорбить меня? — распалялся ястреб. Теперь он словно помолодел. В его глазах горел огонь, а обрюзгшая фигура вдруг обрела стать.

— Поверь, Аду-Малиб, она сможет усладить твой слух прекрасными легендами и историями. Ведь ты человек образованный и, кроме прелестных женщин, тебе ещё нравятся и удивительные повести, — примирительно улыбнулся волшебник. — Посему моя сказочница расскажет тебе всё, что ты пожелаешь. Но когда я уеду, она отправится со мной. Я дарю тебе её истории, но не её саму.

Хан усмехнулся.

— Ты странный человек, Септи-Крауд. Ты будто чтишь и презираешь наши законы в одно и то же время. Однажды степные боги накажут тебя за дерзость. Хорошо, сейчас я уступлю тебе и послушаю твою худую розу. Но это не означает, что я согласен пожертвовать своим войском ради твоей войны. Степной ястреб должен парить над гальмирскими степями, а не купаться в Снарном море. К чему мне вести войско по таинственным межмирным тропам? К чему моим людям умирать за чужого короля и быть похороненными вдали от родных просторов?

― Пусть будет так, ― будто виновато склонил голову Крауд.

― Пусть пройдёт в мои комнаты через четверть часа. А ты можешь отдохнуть. Мирина проводит тебя. И если пожелаешь, она поможет тебе расслабиться так, как умеет лишь она одна. Мирина — одна из моих самых искусных наложниц.

— Благодарю, хан. Я не премину воспользоваться твоим предложением, — взглянув на смиренную рыжеволосую красавицу, волшебник поклонился в знак благодарности.

Как только хан удалился в свои покои, я накинулась на Крауда. Моё возмущение не знало пределов. Я чувствовала себя использованной. Предлагать меня какому-то берендею, с кровавой саблей и чарками, полными вина, пусть даже это и сам Ястреб. Что ж, теперь я поняла, зачем волшебник рассказывал мне столько занятных историй. Чтобы подготовить меня! Я — товар! Вещь. Меня можно и в карты проигрывать-выигрывать, можно и подарить и первому встречному. Разве это судьба волшебника? Разве это рыцарский поступок? Нет, то деяние змеи проклятой! Мне хотелось бить его кулаками и кричать, но я осмелилась лишь в бешенстве дрожать перед ним.

Волшебник хмуро выслушал мои завывания и велел успокоиться и действовать по обстоятельствам.

«Ничего плохого с тобой не случится».

Насупившись, я отправилась к степному князю, а Крауд остался с рыжеволосой прелестницей, которая, непринуждённо смеясь, умыкнула его за ширму.

Путь в покои хана лежал через коридор с циновкой на полу и сотней лёгких, как ветер, шалей, ниспадающих с потолка и превращающих коридор в некое подобие лабиринта. Казалось, что этим дешевым способом хан пытается придать таинственности своему жилищу.

Кочевник лежал на бархатных подушках и чистил кривой клинок. Рядом с ним стояли блюда с виноградом, вишней и персиками. И ничто, кроме оружия в его руках, не намекало на то, что это великий воин.

— Рассказывай, сказочница.

Я опустилась на подушку рядом.

— О чём вы хотели бы историю?

— О том мире, откуда ты родом. Мерлинский мир, да? Мне говорили, что когда-то давно в вашем мире жили и волшебники, и драконы, а потом все перевелись, вымерли, иссохли подобно чахлым деревцам. У нас в степи такого не бывает, потому что степь беспощадна ко всем с рождения, и потому каждый здесь силён как сотня разъярённых демонов. Так расскажи же о том, как слабому, тщедушному человеку удалось победить могучих существ?

Я скрестила ноги и сцепила руки в замок.

― Давным-давно жил-был рыцарь, мечтавший о славных подвигах. И задумал сей безвестный герой истребить последнего дракона. Но не зная как, он обратился за помощью к волшебнику. Тот старец призадумался и сказал: «Чтобы победить летающего зверя, надобно самому научиться летать». И стал волшебник изобретать для рыцаря летательный аппарат. Сделал чародей железную птицу с широкими крыльями и пушками, закреплёнными у тела. Рыцарь чуду обрадовался, сел в машину и взмыл в воздух. Дракон же, единственный властитель неба, удивился непонятному созданию и отправился ему навстречу. И когда дракон приблизился, рыцарь выстрелил. Свинцовые пули пронзили тело дракона, и тот мёртвым упал в море. Люди радостно встречали победителя. Им так понравилась летательная чудо-машина, что они попросили волшебника построить ещё несколько. А затем ещё и ещё. Так чудо перестало быть чудом. Волшебник стал строителем, и мир был захвачен техническим прогрессом.

Хан Аду-Малиб лежал на боку и смаковал виноградину, жадно глядя на меня.

― Ты рассказываешь, занятные вещицы. Хотя мне непонятно, почему дракон был последним и почему волшебник не использовал колдовство? Впрочем, неважно. Есть истории куда интереснее и приятнее. Расскажи, как любят в твоём мире?

— Сердцем.

— Глупости. Скинь убогие тряпки, в которые тебя обрядил этот лицедей, покажи свою точёную фигуру. Может, ты и чрезмерно худа и хрупка в сравнении с моими пышнотелыми чаровницами, но я уверен, ты умеешь любить ничуть не хуже, чем они.

Хан лениво протянул ко мне руку, но я увернулась и, нахмурившись, поднялась.

— Я прибыла сюда рассказывать сказки.

Но хана мои слова не убедили. Кочевник яростно вонзил клинок в подушку, ткань с треском порвалась и вылез гусиный пух. Видя, что жест меня ни капли не вразумил, степной ястреб встал и потянулся ко мне, так медленно и лениво, словно принимал всё за игру.

Я выскользнула из комнаты, прорываясь через разноцветные завесы шалей, путаясь в них как в паутине. Хан метнулся за мной. В коридоре он догнал и схватил за полы платья. Я упала, и кочевник навис надо мной необъятной тушей. Его горячее дыхание обжигало, а руки крепко прижимали меня к полу. Я не могла пошевелиться, и липкий страх, почти ужас, охватил меня.

И лишь когда за Аду-Малибом показалась тень волшебника, я вздохнула с облегчением.

— Дорогой хан, вы оскорбили меня подобным обращением с моей сказочницей и нарушили законы гостеприимства, законы, которые вы сами всегда неукоснительно чтили. Теперь я вынужден вызвать вас на поединок.

Хан оскалился.

― Проходимец окаянный! Я пустил тебя в свои владения, я был тебе другом, а ты вздумал отплатить мне поединком. Да твоя тощая рыбёшка того не стоит.

― Она — моя, и не тебе решать, чего она стоит, ― в глазах Крауда промелькнул неподдельный гнев. Но по его хищной улыбке я догадалась, что всё шло по его плану и шло как нельзя лучше.

По гальмирским законам все поединки чести проходили в особой яме, глубиной около четырёх метров, пять метров по узкой стороне и десять метров по длинной стороне. Яма была огорожена барьером, за которым возвышались наспех сколоченные ряды скамеек, откуда все кочевники с криками и улюлюканьем наблюдали за боем.

Хан, будучи высокопоставленным человеком, имел право не рисковать жизнью и выставить вместо себя двух воинов. И этим правом он воспользовался, отправив биться двух самых свирепых, самых беспощадных воинов. Видимо, так велико было чувство стыда за проступок, что желая скрыть его, степной ястреб вознамерился стереть в порошок своего друга.

Перед поединком Крауда оценили и определили как опасного противника. Потому у него отобрали всё оружие, а из одежды оставили лишь шаровары. И босого, полуобнажённого, испещрённого десятками шрамов, выпустили на арену, точно овечку для заклания.

И я всерьёз волновалась о нём. В конце концов, мускулистые кочевники с саблями выглядели устрашающими. Что если его постигнет неудача? Его разорвут на части, а меня? Заклеймят, продадут?

Кочевники напирали как два быка. Первое время Крауд ловко уклонялся от ударов противников, лишь распаляя их и раззадоривая колкими замечаниями.

— И это всё, на что способны покорители степи? А может, вы вовсе и не покорили степь? Так, к стаду прибились?

Сам же Крауд и не думал бить. Мне казалось, что рукопашный бой не был его коньком. В самом деле, я ни разу не видела, чтобы он сражался без оружия. Наконец, волшебник пропустил удар. Из рассечённого плеча заструилась кровь. Татуировка в виде розы на груди заалела, и капли крови устремились к шипам. Кочевники на трибунах радостно закричали и засвистели. Наконец-то, вожделенная кровь! Им только зрелища и подавай. Дети войны, иных, кроме бойни, развлечений они и не знали.

Бойцы с саблями кровожадно улыбались и били увереннее и чаще. Затем…

Затем Крауд просто исчез. В тот момент, когда кочевники атаковали с противоположных сторон, волшебник взял и исчез, испарился, растворился в воздухе, и противники с разбегу стукнулись лбами.

Мгновение спустя Крауд появился в центре ямы. Такой же, как и всегда, наглый и самоуверенный, непогрешимый, непоколебимый до отвращения. Тот, которым я и восхищалась. Тот, которого я на дух не переносила.

Он развёл руки в стороны. Кочевники замерли, выронили сабли и повалились на землю, влекомые невидимой силой, что опутала и душила их.

Грянул гром. И сразу же стемнело, хотя до этого не было ни облачка. Тучи словно образовались из пустоты и заволокли небо, где-то вдалеке пространство взорвалось пеленой дождя, что сметал прочь степную пыль. Завыл ветер.

Зрители, что из трусливых, потихоньку уходили, нервно оглядываясь, словно ища одобрения.

— Поиграли и хватит.

Крауд улыбнулся. Молния пронзила небо. Оглушили раскаты грома. Им вторили перепуганные лошади. Поднялся ветер, настолько сильный, что запросто срывал шапки и путал полы одежды. Зрители разбегались, уже не скрывая ужаса. Меня сдуло, и я упала. Вцепившись в ножку опустевшего трона, за которым спрятался хан, я смотрела, как волшебник тихо смеётся, раскинув в стороны руки и подставив лицо начавшемуся дождю.

Крауд наслаждался могуществом и безграничной властью. Он словно стал эпицентром хаоса. Стоило ему шевельнуть пальцем, как ветер менял направление или усиливался. Но там, где находился волшебник, ветра не было, будто незримые стены окружали его.

Волшебник выбрался из ямы, просто поднялся по невидимой лестнице, подобрал чей-то ятаган и приблизился к хану.

Аду-Малиб закрыл голову руками и задрожал, точно испуганный ребёнок, ибо в степи каждый знал, что с ветром можно бороться, но только демон может подчинить его.

― Пожалуйста, ― прохрипел он.

Крауд стоял над ним с занесённым клинком, едва касаясь плеча кочевника.

— Ты опозорил себя, хан Аду-Малиб.

Крауд чуть надавил, и лезвие ятагана оцарапало плечо кочевника, выступила тёмно-алая кровь.

― Я приношу извинения. Я не должен был нарушать законы гостеприимства и столь недостойно встречать друга.

Ветер всё ещё хлестал по округе. И хотя сабля хана болталась на поясе, он ни разу не потянулся к ней.

Крауд наклонился ниже, опустился на одно колено.

— Ты можешь искупить свою вину.

Хан поднял взгляд. И в нём читалась жадная надежда.

— Ты и твоя армия пойдёте за мной в войне против крысиной деспотии. Вы переправитесь в Снарный мир и будете биться за графа де ла Фантхиет, которому суждено остановить крыс и стать новым королём.

― Как скажешь, Септи-Крауд, я всё сделаю.

― Вот и славно, Аду-Малиб. Всегда знал, что на тебя можно положиться.

Хан низко поклонился и на четвереньках попятился прочь, всё приговаривая о том, какой господин милостивый человек, а затем, добравшись до конца помоста, кряхтя встал и небрежно бросил.

― Ловко же меня обманул этот прохиндей. А ещё другом называется. Ну, хоть повеселимся на этой войне.

Уж не знаю, что за дружба была меж степным ястребом и волшебником, если порой она превращалась во взаимные оскорбления и непримиримые разногласия. Видимо, вся суть их отношений в том и заключалась, чтобы балансировать на грани и доказывать друг другу своё превосходство. Дружба, плавно перетекающая в разъярённое соперничество.

Ураган резко стих, Крауд помог мне встать.

― Мы здесь закончили. Идём.

Это был первый случай, когда Крауд действительно колдовал. Во всём, что я видела раньше, не было ни капли чародейства. Но глядя на разрушения после урагана, я поняла, что истинное могущество заключается не в том, чтобы пользоваться силой и властью, а в том, чтобы отказаться от ее бездумного использования.

Вскоре мы покинули земли кочевников, вновь сели на чёрный корабль, к вящему неудовольствию Шалтая, и без бурь вернулись в Зигалью. И молча, не прощаясь с призраками, сошли с кораблей.

― Мы оставим их здесь?

Крауд кивнул.

― Им ещё не пришло время вернуться в Снарный мир.

― А кочевники? Почему мы не ждём их?

― Ты этого не замечаешь, фея, но в Гальмире время течёт иначе. Пока мы здесь, в Снарном мире прошли годы… Мы должны скорее воротиться. В нужный час Аду-Малиб придёт сам.

Годы.

Когда мы добрались до пограничной Созии и нырнули в межмирье, я всё думала о том, сколько времени пройдёт в Снарном мире, и о том, что мы упустим и потеряем. Казалось невероятным, что по этим неприметным дорожкам, змеящимся среди песчаных валунов, неумолимо утекает самое ценное, что есть у людей, — время. В Гальмире мы пробыли чуть больше недели, разве могли в Снарном мире, точно быстрокрылые птицы, пролететь годы? Волшебник должно быть шутил.

Мы вынырнули в мире Шашба, чтобы встретиться с тамошними правителями, но переговоры о возможном союзе ни к чему не привели. В Шашбе нас не пустили дальше пограничного городка, кольцом опоясавшего клочок межмирья. «В этом мире нет места странникам», ― сказали нам. «Крысы нас не тронут», ― заявили в другом, в Лупене, где водились волки с лисьими хвостами и люди-великаны. И как Крауд их ни убеждал, они остались непреклонны.

Наконец, волшебник заторопился домой, в Снарный мир.

«Мы только зря тратим время», — недовольно бубнил Крауд.

И мы бодро зашагали по межмирью в сторону дома — да, теперь я называла это место домом, ибо куда мне ещё податься?

Вскоре я, как обычно, вновь сдала и едва плелась, то и дело молча спотыкаясь. Сколько дней, недель, месяцев съедает один шаг в пустыне?

Время вновь тянулось как резиновое. Я ждала возвращения в Снарный мир, с каждым шагом понимая, что пусть не родной, но всё-таки дом. Забыла ли я о своём настоящем доме? Нет. Но я верила, что и без меня у них всё хорошо. К тому же воспоминания обо мне стёрлись из их памяти, и я для них как тихий ветерок слилась с повседневностью. Им было не о чем печалиться. Я же смирилась с тем, что мы больше не встретимся. И зная, что сожаления и горевания не делают человека счастливее, искореняла грусть.

Едва мы ступили на земли Снарного мира, как поняли, что всё изменилось, всё пошло наперекосяк, точно перемешалось в вихре.

Мы покинули Снарный мир, когда шел снег, столь несвойственный этому месту. Снег больше не шёл, но это было и не жаркое южное лето, липким потом и ослепляющим солнцем привычное буджумцам. Стояла холодная мёртвая осень, с бездушной тишиной, когда не вскрикнет птица, испуганная охотничьей собакой.

Межмирная дверь находилась в руинах замка, затерявшегося в пустыне, в десяти километрах от Маржума.

Но в тот день мы не увидели пустыни, а лишь покрытые инеем руины с тонкой порослью плюща, окруженные крестьянскими лачугами, что отстроили за наше отсутствие. А хибарки плавно переходили в город. Маржум разросся как сорняк.

— Сколько же нас не было? — удивилась я.

Крауд сверился со своим путеводителем.

— Шесть лет.

— Шесть! Но мы же странствовали меньше.

— Да. Но во всех мирах время течёт по-разному, я тебе говорил… Надо найти Дамьяну и графа. Надеюсь, ещё есть кого искать.

Надеюсь, ещё есть кого искать. Только теперь я начинала осознавать всю серьёзность переходов меж мирами! О, как же ценно время! Я боялась и то, что мы найдём наших соратников, и того, что от них не осталось и следа. За шесть лет мир мог невообразимо изменится. Что, если война уже проиграна? Да, мы искали армию для Фантхиета. Потому что после того, как мы залатаем временные разломы, миру нужен будет мудрый и справедливый правитель, а не крысиная деспотия. Поэтому сначала мы должны были прорубить дорогу к трону для нового короля, а уже потом… Но что если мы опоздали?

В смятении двинулись к центру Маржума, шли между распадающихся кирпичной крошкой и гнилыми брёвнами хат, ступали по выжженной земле, где под ногами неожиданно гадко хрустело, по раздробленным камням, что остались от мостовых и перемешались с человеческими костями.

Почти пропустили кафе, в котором когда-то обедали, но вдруг решили задержаться.

Под дырявой крышей нас встретил хозяин-снарец, седой и сгорбленный, но даже сгорбленный, похожий на знак вопроса, он был выше меня. И грустно было смотреть на этот старый и покосившийся отпечаток некогда великого народа.

— Мне нечем вас потчевать, путники, — хрипло произнёс он. — И хоть ещё весит вывеска, но моё кафе уже давно не работает.

— Тогда раздели с нами нашу трапезу, — Крауд вытащил из сумки буханку хлеба и большую флягу.

Глаза старика радостно загорелись.

— Где же вы такое богатство отыскали?

— Мы долго путешествовали и давно не были в Снарном мире.

— Странники, значит? — прошмякал старик, вгрызаясь в хлеб. — Давно никого из вашей братии не было видно.

— Совсем никого?

— Ну, почти, — старик жадно накинулся на флягу. — Года два назад видел парочку странников, не помню, как их раса называется, чешуйчатые такие, с рыбьими глазами.

Крауд понимающе кивнул.

— Вот, значит, проходили они через Маржум, но я с ними толком не говорил. Они всё торопились куда-то, боялись. Оно и верно, Адалинда и её прихвостень-механик — как его? Анри, что ли? — с радостью насаживают странников на кол… Странно, что эти чешуйчатые вообще в Снарный мир пришли, как-никак в самое пекло.

— Они возомнили себя великими героями и хотели разобраться с Адалиндой, — позади раздался хохот. Обернувшись, я с трудом узнала в крысе-оборванце господина Жадину. Некогда старательно вычищенный и отпаренный пиджак теперь измято болтался на худых плечах, лацканы были замусолены до черноты, родной воротничок из серого сукна давно оторвался и вместо него был пришит ворот от клетчатой рубашки. За Жадиной топтался Щёлк. Он узнал меня и неуверенно махнул рукой. Я улыбнулась.

Жадина и Щёлк сели рядом, достав из-за пазухи своё скудный паёк. Хозяин-снарец тотчас же поставил перед ними жестяные кружки горячей кипячёной воды.

— Чем обязан?

— Радажум поглотило межмирье, — Жадина почесал шею. Шерсть в том месте почти выпала. — Сейчас сюда идут толпы беженцев.

Старик всплеснул руками.

— Но где их всех разместить?

Жадина усмехнулся.

— Ну, маржумцам не позавидуешь. А вы-то что тут забыли? — наконец, заговорил Щёлк. Крауд смерил его долгим взглядом, оценивая, можно ли ему доверять. Но изнурённый вид крыс был лучшей рекомендацией.

— Мы ищем бунтаря по имени граф де ла Фантхиет.

— А, этот! Ну, так зря ищете. Он года три назад предпринял отчаянное нападение на Адалинду и её эскорт во время празднования годовщины, но крысы знатно графу задницу надрали, место живого не оставили. — говорил старик-снарец, Щёлк спешно ел, а Жадина гортанно захохотал. — Своими-то огромными железными клешнями!.. Говорят, он где-то в развалинах Буджума притаился, в чёрном квартале. Ну, там, где чумные-то. Да кто знает? Может, уже и сгинул.

Вскоре крысы и старик уже обсуждали, как наилучшим образом устроиться в положении беженцев. Кажется, они почти убедили старика превратить захолустное кафе в недорогую гостиницу.

— Люди, может, и бегут из Радажума, но бегут далеко не нищие. Те, кто посмекалистее, успели вещички и деньги захватить.

Мы купили издыхающую клячу. И пока мы прилаживали на неё седло, Щёлк уже выставил перед кафе доску с ценами на размещение, а старик-снарец и крыс Жадина вытаскивали с чердака спальные мешки. Что ж, эти предприниматели явно не пропадут.

— Кстати, — вдруг Жадина объявился перед самым носом Крауда. — Вы за постой так и не заплатили. Я вас узнала.

И протянул раскрытую лапу.

Я ожидала, что Крауд его ударит, но волшебник вытащил бумажник, несколько мгновений перебирал бумажки и, наконец, протянул крысу купюру в пятьсот снарков.

— Премного благодарен, — поклонился Жадина и крикнул своему товарищу. — Эй, Щёлк, а угодья же к западу отсюда не тронуты да? Ну-ка, сгоняй, купи у них хлеба и что там ещё есть…

Когда мы отъехали от кафе, я спросила:

— Ты дал ему фальшивку или настоящие деньги?

Крауд рассмеялся.

— Конечно, настоящие. У меня же в подвале станок для печати денег припрятан.

Целую неделю плелись в некогда цветущий Буджум.

Война не пощадила славный город. Въезжали мы по той же асфальтированной дороге, по какой и я когда-то попала сюда. Стены первого дома были исцарапаны, известняк был буквально вырван чудовищными когтями. Это тени из межмирья в темноте выползали из пустоты и тянулись к домам и их жителям. От подоконников шли ажурные разводы запёкшейся крови. Рядом с этим домом издохла наша деревенская кляча, и дальше мы шли пешком.

Рынок Эргона встретил нас скорбными прогалинами в рядах палаток. Иноземцы вместе с товарами покинули город, унеся с собой и смех, и галдёж, и играющих у фонтана детей. И самый разношерстный город стал призраком. И даже странно представить, как шумно и людно тут когда-то было.

Остановились перед тем местом, где когда-то была палатка МакГи. Прилавок покрыт инеем, полки пусты, не осталось ни одного механизма. Только на полу лежали металлические черный и красный бутоны, отломившиеся от тех часов жизни, что мне в первое знакомство показывал Анри.

Перелезла через прилавок, зашла в подсобное помещение. Всё сломано, разбито, разбросано. Старика ни следа.

Молча ушла.

Графа мы отыскали в чёрном квартале, где доживали дни нищие и больные: в лихорадке кто-то дрожал в углу, накрывшись дырявым сукном, и разукрашенная сурьмой женщина обтирала бумажной салфеткой кровавые губы. Мы расспросили женщину.

После того, как граф проиграл бой Адалинде, примерно через месяц случился временной разлом. Холода стали не выносимы, а из другого мира, который в результате временного разрыва сжался и лопнул, просочились болезни. Чума и раньше заходила в босяцкие районы Буджума, но новая напасть выкосила половину населения города. Аладинда приказала вырыть ров вокруг города, разжечь костры. Огонь полыхал три дня и три ночи, сжигая мёртвых и заражённых. Потом крысы покинули Буджум.

С тех пор прошло несколько лет, и второго числа дождильного месяца 1457 года мы, наконец, вошли в славный город, лицезрев руины. Раньше дождильный месяц был прохладным раем для Буджума, пекло которого сравнивали со знойным адом. Сейчас этот месяц ледяными клешнями сковал город. Страждущие, которых мы встретили, те, кто выжил после чумы, теперь боролись с непогодой. Они мёрзли. Они голодали. Те, кто был в состоянии идти, собрали свои пожитки и давно ушли в другие города, вслед за крысами. Остались только те, кто был не в силах пошевелиться. Эти люди ждали смерти. Но та, немилосердная, к ним не спешила. Солдаты графа не спешили помогать больным, боясь заразиться.

Кстати о Фантхиете, вопреки нашим ожиданиям он отнюдь не прозябал и не бедствовал.

Его армия оккупировала подземные этажи старой больницы. Говорят, когда-то эти мрачные подземелья на случай изнурительной осады построил сам Будж, первый благородный правитель Буджума. После его смерти все двери замуровали, потому что новый государь не опасался войн, да и причин тому, если верить истории, не было. Наш же славный граф, потратив почти год, нашёл лазейку и стал новым властителем самых укреплённых и обширных подземелий в Снарном мире. И ему достались не только голые стены, но и оружие в десяти хранилищах, куда больше, чем нужно его армии. Провизию, конечно, за тысячу лет успели сожрать мелкие грызуны, но граф велел заново собирать запасы.

Вскоре жители прознали о том, что ополчение ещё живо, и через пару месяцев в спортивных залах уже тренировались новобранцы. И отнюдь не жалкий десяток, а как позже хвастался граф, две тысячи. Но всё равно слишком мало для войны.

Сложно сказать, почему крысы не унюхали, что у них под носом готовится очередное восстание. Я не верила, что Адалинда слепа или глупа. Она уже семь с половиной лет держала мир в ежовых рукавицах. И едва ли могла проворонить графа. Она либо что-то замышляла, либо у неё появилось совершенное оружие, чтобы уничтожить Фантхиета. Оружие, может, изготовленное на Северном Мысе.

Попасть в подземелье оказалось непросто. Часовой не собирался пропускать: мы не знали пароля. Перепалка могла бы затянуться надолго, но наш спор услышал мой старый знакомец, а ныне — адъютант Мориета, услышал и вышел к нам.

— Эдвард! — неожиданно узнала человека, который на один день забрёл под мост, где прятались от дождя бродяги. Тот несколько мгновений вглядывался в меня, а затем вспомнил.

— Я ещё несколько раз возвращался к ним. В основном потому что не находил себе места. Их там мало осталось. Эллис, с которой мы так рьяно спорили, ушла. Лысый тоже. Говорят, он был странником.

— Странником? Вот уж не ожидала. А Улли?

— В последний раз я его забрал с собой. Теперь он где-то здесь проходит обучение.

Где-то здесь. В тёмных лабиринтах было немудрено потеряться, так же, как и в крысином дворце. Этажей, занятых ополчением, было четыре. Мы прошли через жилые помещения. Из неплотно закрытой двери лился жёлтый свет, в темноте похожий на разлитое масло, и валил жар. Я приоткрыла дверь шире и заглянула. У дальней стены была сооружена сцена, на которой двое подростков, среди которых я вдруг узнала и Улли, разыгрывали сценку из истории. Улли играл покойного снарного короля Эжена Третьего, он размахивал деревянной красной палкой-шпагой. На другом мальчике была крысиная маска. Он играл, видно, Бадагара… На деревянных стульях, а кто и на мешках с соломой сидели мужчины и женщины и то и дело заливались хохотом. Потому что Улли и его товарищ больше обменивались скабрёзными шутками, чем сражались.

— Надо идти, — Крауд потянул меня за локоть.

— Погоди, интересно же, чем дело кончится.

В ответ встретила нахмуренный взгляд волшебника.

— Дело кончилось полуторавековой крысиной деспотией.

И мы двинулись дальше.

По шаткой лестнице, освещённой чадящими огарками свечей, спустились на нижний этаж. Здесь из казарм доносился приглушённый смех и звяканье кружек. Солдаты что-то праздновали. Может, чей-то день рождения или выигрыш в карты.

Прошли чёрным коридором. Адъютант постучал в железную дверь. И хриплый голос графа отозвался:

— Войдите.

За годы, что мы не виделись, он сильно сдал. Под потухшими глазами залегли глубокие чёрные синяки, спутанная борода отросла. Граф будто весь сник, опустился, исхудал. И этого человека мы хотели возвести на престол вместо Адалинды. Но выглядел он так, будто крысиная царица уже убила его.

Комната графа была скромна: только кровать в углу, стул и стол, на котором разложены карты и недопитое вино сохло в жестяных кружках.

— Где Дамьяна? — спросил Крауд после приветствий.

Фантхиет помрачнел. Он долго молчал, вглядываясь в волшебника и не решаясь. С каждой секундой я понимала, что едва он раскроет рот, как грянет гром. Наконец, графа прорвало.

— Эта мелкая дрянь совершенно от рук отбилась! Сначала жёны моих солдат пытались её воспитывать. Хельза даже хотела из неё леди сделать, но эта зазнайка кусалась как дикий зверь. И, в конце концов, она сбежала, неблагодарная! Подожгла наш склад и сбежала.

— Где она сейчас? — недобрая тень пробежала по лицу волшебника.

— Гидра её знает. Хельза говорила, что девчонку забрал высокий седой старик. А с ним ещё увивался какой-то цирковой уродец, сгорбленный, бронзовый, как буджумец. Они вроде как при крысином дворе состоят, но никто толком не объяснил кто они.

Крауд сжал кулаки, и я почувствовала волну гнева, которая исходила от него и разрывала пространство.

— Какого морского дьявола ты отдал её нашим врагам? — наконец, очень медленно, сдерживая бурю, произнёс Крауд. Но он дрожал от гнева. Дёргалась жилка на виске.

— Я не нянька, — Фантхиет невозмутимо пожал плечами. — К тому же девка сама была не прочь к ним перебраться. Вот я и решил от неё окончательно избавиться. Мне не нужны шпионы в моём стане. Если бы я знал, что она каждый вечер будет бегать на встречи с нашим врагом, я бы не принял её. Эта сделка с самого начала была очень сомнительной.

Я видела, что Крауд вот-вот вспылит и набросится на графа. Но, тяжело вздохнув, всё же он этого не сделал. Может, наконец, понял, что всегда слишком много позволял Дамьяне. Я тихо, едва ощутимо, торжествовала.

Крауд молча развернулся и вышел, вытолкнув меня вперёд.

— А ведь это из-за тебя, из-за того, что ты не могла поладить с Дамьяной, мне пришлось её оставить, — прошипел. Его всё ещё трясло.

Меня точно окатили холодной водой.

— Из-за меня?! Да разве ж я виновата в том, что она своенравна и своевольна? Я вообще не хотела с ней связываться. Неужели нельзя было оставить её в той горной деревне? Сам обузу взвалил — так что на меня жаловаться?

— Выбирая между тобой и ею, я бы предпочёл обучать Дамьяну.

— Вот и учил бы её! — закричала, взмахнув руками. — Но нет! Ты зачем-то привёл меня в Снарный мир, а я не напрашивалась. У меня была прекрасная жизнь, с родителями, сестрой и мечтой. А ты всё испортил! Думаешь, я — фея, раз у меня зелёные глаза и каштановые волосы? Да черта с два! Ты сам виноват. Сам выбрал меня, сам связался с графом, потому что, видите ли, крыс надо остановить, но за вшивым волшебником никто не пойдёт, а вот за благородным графом!

Крауд ястребом метнулся ко мне, вцепился до боли в правое плечо, чуть не вывихнул. Он припечатал меня к стене, и я едва успела наклонить вперёд голову, чтобы не удариться затылком.

— Никогда не смей мне перечить, девочка, или в чём-то упрекать меня. Ты ничего не понимаешь.

— Потому что ты не объясняешь! Ты-то сам понимаешь, что творишь?

На секунду показалось, что Крауд даст мне пощечину. Его пальцы уже сжались в кулак, руку он отвёл для удара. Но я не опустила взгляда. Чиркнув ногтями по ладони, Крауд разжал кулак, оттолкнул меня, точно выбросил мусор, и пошёл прочь, оставляя за собой невидимые потоки ненависти.

Я не нанималась Дамьяне в няньки. Но разве я не сделала всего возможного, чтобы воспитать в маленькой негодяйке человека? Чёртов слепец, Крауд, Дамьяне он, казалось, без раздумий всё прощал, мне — ничего. Ничего, гидра побери! Её он холил, лелеял, для неё нашёл местечко в своём зачерствелом сердце и выжег там её имя. А я? А я так и осталась обузой, которую лишь благодаря нелепой случайности таскали с собой. И после всего, что он сделал со мной, он смел меня в чём-то обвинять!

Напряжённо мерила кругами казарму. Хотелось что-нибудь сломать. От злости рычала.

С другой стороны, это ведь я, слушая шепот ревности, предложила бросить Дамьяну, а Крауд всего лишь доверился мне… Доверился, потому что на меня возлагал надежды, меня выбрал в ученицы. Он верил мне, я подвела его.

Нарушила обещание.

Обещание. Для снарца нет ничего более святого.

Теперь Димитриус забрал девчонку. Что ж, он давно к ней подбирался.

Всю ночь тиранила себя размышлениями. И едва забрезжил рассвет, отправилась в крысиный дворец, чтобы выкрасть Дамьяну. Даже если это не моя ошибка, я всё исправлю. Найду способ.

В предместьях Буджума похолодало настолько, что трава, которую заморозки застали врасплох, превратилась в ледышки и потрескалась. Ткань мироздания давно лопнула, но катастрофа ощущалась сейчас как никогда прежде.

Не знаю, как справлялись с этим крысы, но коренные буджумцы все попрятались. Пока бежала от убежища графа, то не встретила ни единого человека, только труп, примёрзший к сточной канаве. Он тянул руку к парапету, и так и застыл с вытянутой рукой, а на его запястье теперь сидел чёрный ворон и клевал ладонь.

Наконец, добралась до места, откуда открывался вид на крысиный дворец: чёрную скалу, врезающуюся в небо, подобно скрюченным пальцам. Ветер почти сбивал с ног, глаза слезились.

Спускалась с холма, пригибаясь к земле, хватаясь за слабые травинки, которые ломались от моих прикосновений.

И всё закрутилось. Меня сбил снежный вихрь. Кидало, бросало, швыряло, как в шторм. Уши заложило от воя. Замёрзшая земля разверзлась, и поток холодной воды подхватил меня.

Падала в ледяной водоворот, река кружила, обнимая холодом. Мимо проплыл Эдди, бледный как полотно, маленький, худенький, тянул ко мне руки, я тянулась к нему. Но река времён разнесла нас.

«Я ведь могла спасти его. Почему я позволила им убить его? Эдди, стой! Вернись!».

Видела сестру, но она смотрела сквозь меня. Мы проплыли друг мимо друга. Оглянулась ей вслед. Но она уже растворилась чёрной медузой.

Ничего не понимая, падала в ледяной хаос, когда надо мной тенью мелькнула летящая красная мантия. Крауд был рядом, словно тонул вместе со мной. Наши руки соприкоснулись, почувствовала, как его ладонь сжимает кончики моих пальцев, и тут же боль пронзила шипами. Бурлящая река затягивала меня, в руках я сжимала кровавый стебель алой розой. Крауд смеялся. Стоял наверху и звонко смеялся.

Я и не думала, что его месть может быть столь коварна.

И прежде чем вода поглотила, увидела, как резко лицо Крауда исказилось гримасой отчаяния. Он наклонился, протягивая руку, что-то шептал, но слова растворялись, и я захлёбывалась водой. И погружаясь в пучину, через водное зеркало видела, как каплями дождя падают алые розы, как ветер кружит снег, как бегут минуты, дни, недели, как стремительно проносятся мимо люди, разбрасывая время. И последнее, что запомнила — мой волшебник стоит на коленях у обрыва и то ли смеётся, то ли сокрушается.

Меня закрутило, завертело и выплюнуло. Туманная дымка заволокла глаза и, теряя сознание, я слышала чьё-то взволнованное бормотание.

И не знала, жива ли я, и если жива, то в каком времени? Если время ещё существует.

Я начала эту историю с одной целью — оправдаться. Знаю, что когда умру, останутся слухи, по большей части, неприятные, позорящие меня, моего учителя и тех, кто близок мне. Но историю — я имею в виду большую историю — пишут победители. А мы, люди, должны приносить себя в жертву высшим интересам. Поэтому история запомнит меня и моего учителя не с лучшей стороны. Мы сделали много ужасного, эгоистичного. И всё-таки мы всего лишь люди. А людям свойственно ошибаться. Что ждёт меня после смерти? Вечное наказание? Ха!

Итак, я рассказала о своём ученичестве, о том, какой путь предшествовал нашим преступлениям. Теперь остаётся рассказать о том зле, которое волшебство несёт миру и о той расплате, которая меня ждала. Впрочем, уверена, что когда я всё-таки умру, меня ждёт куда большее наказание, чем земная жизнь, полная страданий, как физических, так и духовных.