Часть 5. Кукловод. Отрывок 1.

Я тонула, захлёбывалась в небытии. Вокруг всё уплывало прочь. И с каждым мгновением я будто теряла себя, не видя и не чувствуя ничего, кроме черноты с яркими всполохами. Ни жара или холода, ни боли или наслаждения, точно всё моё существо — выжжено.

«Просто скажи, что хочешь домой, — шептал ласковый голос. ― Мы поможем».

«Не могу. Проход в мой мир закрыт. Я не могу вернуться».

«Обменяй дар волшебства на возвращение домой».

«Не могу».

Не могу, не могу, не могу. Я хочу быть волшебником. Ради тех, кто не должен умирать. Ради тех, кого сотрёт в порошок безжалостная Адалинда. Ради близнеца Эдди, ради его оставшегося в живых брата. Ради потерявшейся в прошлом семьи, ради забывшей меня сестры, которая живёт и не подозревает, что однажды мироздание может рухнуть. Ради всех остальных, кто мирно спит в неведении и не знает о грядущем хаосе.

Я могу стать волшебником. И однажды увижу, как воскреснет, воспрянет красный дракон, символ незыблемости, как пролетит над Ашбадессом, приветствуя нового короля. И я буду там — праздновать вместе со всеми, с теми, с кем меня ещё сведёт судьба, с кем мы выстрадаем эту победу.

Порой я проваливалась в сон без сновидений и возвращалась, видела оливково-чёрный потолок и летающего светлячка, который тоскливо, загнанно жужжал. Тянула к нему руки, но мягкие крысиные лапы останавливали меня, и уже другой голос шептал:

— Просто откажись от дара, мы вернём тебя домой. Заплати цену — и будешь дома.

— Не могу, — шептала.

Волшебство — это всё, что у меня осталось. Волшебство составляло суть меня. Кто я без него? Когда-то я хотела жить обычной жизнью, но теперь я нужна здесь. У меня есть долг, бремя, которое я взвалила на себя ради того, чтобы обрести смысл.

Кроме голосов, мне грезились высокие белые пики и лучи солнца, отражающиеся от снега и бьющие в глаза. Ветер лёгкими дуновениями прикасался, и, вдыхая морозную свежесть, чувствовала, как в сердце разгорается пламя. Затем ослепительно белый свет таял, и я проваливалась дальше. Радуга пересекала зелёную долину, и бежало стадо диких лошадей с тонкими перепонками крыльев, в которых отражалось лавандовое небо и растекающиеся акварельные облака. И я мчалась вместе с ними, и пронзительные запахи свежей травы открывались навстречу.

Снился зеркальный зал и десятки танцующих фигур, растворяющихся в своём же хороводе. И мужчина в красной мантии протягивал руку. Касалась его тёплой ладони, закрывала глаза и проваливалась в тот мир, где снова голоса:

— Думаешь, она выживет?

— Кто ж её знает? Её прямо сквозь время и пространство проволокло. Но хорошая, знатная ловушка у нашего механика-кудесника получилась! Уж не ожидал, не ожидал. А девчонка? Да гидра её знает.

И снова всё кружилось, водоворот красок поглощал, вспыхивал, рассыпался сотней искр и выплёскивал меня в комнату, тускло освещённую электричеством.

Тогда я видела своих тюремщиков: мягкими лапками крысы поднимали мне голову, открывали рот, разжимали зубы и вливали зелье — и вновь утопала в болоте грёз, не успев даже пальцем пошевелить.

— Эти крысиные лекарства ни черта не помогают, — в другой раз примерещился Крауд. Губами он прикоснулся к моему лбу. — Жар не спадает. Но, знаешь, это хорошо, что ты ещё жива.

И, как и крысы, он осторожно поднимал мою голову и вливал в рот тёплую жидкость, вязкую, как мёд или растопленная карамель.

И исчезал.

Иногда в дымке мрела Светка, сестричка. Такая же невысокая, как и я, но на модных шпильках, в узких джинсах и белой блузке. Она беззаботно проносилась от машины к подъезду и, задевая меня, стоящую рядом, не обращала внимания. Она забыла меня, как давнишнее сновидение…

И вновь голоса:

«Откажись от волшебства, мы вернём тебя домой».

Цербером вцепилась в мысль, что непременно должна стать волшебником. Это давало мне силы раз за разом ускользать от когтей фантомов.

Однажды я вырвалась из когтей дурмана.

Взгляд упёрся в потолок. Сначала с трудом сфокусировала расплывающийся взгляд. Разглядела кладку на сводах, обожжённый, покрытый копотью кирпич. Свет гирлянды электрических лампочек вырвал из темноты ещё одну кушетку, на которой спал крыс, накрыв морду газетой. Наверное, с моим тюремщиком случилось то, что рано или поздно случается с любым: крайне неудачный день. Его милая мегера-жёнушка устроила с утра головомойку, дети с кучей замечаний в дневниках капризничали и кидались едой, злой начальник с ехидной усмешкой отказал в отпуске. Мой крыс принёс бутылку хмельной настойки, чтобы чуточку приглушить боль. Измождённый опостылевшими буднями, он увлёкся, а после опрометчиво задремал и забыл о необходимости опоить меня дурманом. Адалинда, наверное, велит с него живого шкуру содрать за ослушание, но я не жалела его.

Голова раскалывалась. Ещё в нос постоянно лез аромат медовухи. Поясницы ныла. Тело слушалось с трудом, но потихоньку вспоминало, что значит жить. Наконец, я всё же смогла свесить ноги с кровати.

Босая, тихо прошлёпала к двери и выскользнула в коридор. Жёлтый неестественный свет бил по глазам и давил, как падающий потолок. Долго брела по холодному полу, пока не наткнулась на стеклянную дверь с забытым в замочной скважине ключом. Кто-то торопился… Повернула ключ, и на моих пальцах осела голубая пыльца. Из замочной скважины, выбив ключ, как пробку, на свободу вырвался караван небесно-голубых бабочек. Они описали надо мной круг и унеслись ввысь, осыпая лёгким покрывалом пыли. Их крылья ещё мерцали в темноте под потолком, когда я толкнула дверь. Подул холодный ветерок, прикоснулся к щеке, погладил по волосам и юркнул обратно.

Затаив дыхание, прошла дальше и очутилась на мраморных ступенях. Зелёные и серые прожилки вспыхнули голубым и вновь приняли прежний облик. Передо мной, прямо за стеклянной стеной змеями ползли конвейерные ленты и мясорубки скалились вечно вращающимися винтами за прозрачными корпусами. По ленте подъезжали и проваливались в жерла куски плоти.

Крысиный дворец.

Я огляделась в поисках двери, но из этой потусторонней прихожей не было никаких выходов. Оставалось лишь пробираться через зал мясорубок. Проходить сквозь стены — единственное волшебство, которое у меня хорошо получалось. Осторожными шажками, помня, что под каменными плитами скрываются штыки, подобралась к бреши в боковой стене, откуда неторопливо бежала конвейерная лента, разделяющая зал на две половины. Я опустилась на живот и проползла под чудовищной машиной, один раз неудачно привстала, задела, и что-то липкое отделилось от ленты и шмякнулось на мою спину — окровавленный кусок жил. Я замерла, боясь, что меня заметили и сейчас мохнатая лапа потащит на гильотину, но затем страх сменился отвращением. Я скинула вонючий ошмёток чей-то плоти и поползла дальше. Может, какой жертве повезёт, и нечищеный, несмазанный механизм заклинит в самый ответственный момент.

Прошмыгнула через небольшую прихожую с мусорными ведрами, откуда разило мертвечиной, и рукомойниками, где после экзекуций оставалась вся грязь, и выбралась в светлый коридор, устланный мягкой ковровой дорожкой. Неожиданно пахло розами, кто-то нарочно заботливо скрывал аромат из конвейерного зала, стыдясь истинной сути крысиного народа.

У стен стояли небольшие столики, а на них небольшие каменно-механические композиции с шишками, мхом и водопадами, будто призванные успокоить палачей, которые выйдут из цеха.

Тихо. И ни одного живого существа.

Будто все умерли.

В бесконечном коридоре появилась первая дверь. За ней мог оказаться любой сюрприз: и саблезубый тигр, осёдланный крысами-воинами, и обыкновенная кладовая со старыми швабрами. С другой стороны, я могу часами блуждать в одиночестве по коридору и наслаждаться запахом роз, но так ни на что и не решиться и, в конце концов, точно нарвусь на патруль. Какая разница, сейчас или потом? Это ничего не изменит.

Вздохнув, толкнула дверь. Но та не открылась. Что ж, не всегда крысы будут забывать ключи. Я провела рукой по замку, и голубая пыльца от бабочек просочилась в замочную скважину. Щёлкнуло. Дверь отворилась. Я очутилась на пороге мастерской.

Когда Анри и его дядюшка МакГи рассказывали о колдунах и механиках, крысиных рабах, я представляла, что они трудятся в огромном цеху, прикованные цепями и подгоняемые надзирателями, почти как на Северном Мысу. Но теперь увидела небольшую комнатушку, заваленную ящиками со всякой механической дребеденью. Пыль буквально летала в воздухе, превращая его в дымовую завесу. Пахло машинным маслом.

В углу при свете фонаря из ночных светляков и трескучей лампочки трудился человек. Он сгорбился, точно старый треугольник. Огромные очки, привязанные за душки длинными сальными волосами, опасливо соскользнули уже на самый кончик носа. Серый халат весь покрылся маслеными пятнами. Пинцетом человечек что-то подправлял в нутре механической марионетки.

И когда повернулся к свету, его посеревшие черты лица показались мне знакомыми.

― Анри?

Человек встрепенулся, крякнув, чуть разогнул спину и медленно повернулся.

― Вики?!

― Тише, ― я приложила палец к губам, протиснулась в каморку, закрыла за собой дверь и опустилась рядом с Анри на колени.

― Тише, пожалуйста. В коридоре сейчас нет охраны, но нас…

― Нет охраны?! ― перебил Анри. Глаза его лихорадочно заблестели. Он вскочил, уронив куклу, и все её металлические внутренности-шестеренки выпали наружу.

― Скорее. Надо уходить. Отсутствие охраны — это редкость. Наверное, что-то стряслось. Впрочем, неважно, надо бежать...

Он резко закашлялся и согнулся пополам.

― Это всё ртуть. Я с нею всю прошлую неделю работал.

Анри отодвинул ящик с запчастями и вытащил потрёпанную зачарованную сумку, протянул мне свёрток из неё и принялся лихорадочно скидывать в сумку детали и инструменты. А я развернула старую ткань и воскликнула:

― Пистолеты! Ты их собрал?

― В свободное время, ― и подавив кашель: ― упрощённая конструкция. Без предохранителя. Работают на голубом порошке. Шесть пуль заряжено. Только нажать на курок. Очень старая модель, но для современной деталей не хватало, тут же всё под отчёт. Бери один, пригодится… Как ты сюда пришла?

― Из зала с мясорубками.

― Туда и пойдём. О, морские демоны! — заверещал Анри. — Не верю нашему счастью. Неужели крысы сегодня не охраняют? Что же это у них там случилось? Страсть как любопытно, но я слишком долго ждал побега, чтобы теперь отвлекаться. Бежим.

Мы без препятствий добрались до конвейерного цеха, а оттуда выскользнули в предбанник с мраморной лестницей. Но здесь не было ни одной двери.

― Что дальше? ― прошептала я.

― Ждать, ― Анри присел на ступени. ― Через какое-то время декорации сменятся. Тогда попробуем вырваться отсюда. Из этой комнатушки зачарованные двери ведут в комнату с конвейером, её называют механической кухней. Хотя если говорить о кухне в традиционном понимании этого слова, то внизу есть нормальная, с поварами, провизией и столами для готовки. Потом ещё есть зачарованная дверь в сад, дверь в тронный зал, дверь в коридоры и ещё куда-то, но крысы меня не всюду водили. Знаешь, я вроде как работаю на них, иногда даже на поводке дают погулять, но они мне не до конца доверяют. Я нечто среднее между заключённым и свободным человеком.

Немного помолчали.

― Расскажешь, что случилось после того, как мы расстались? — осторожно спросила я.

Анри отхаркнул мокроту с кровью.

― Наверное, туберкулёз. Или ещё какая дрянь. Знаешь, ничего особенного или героического со мной не случилось за эти семь лет. Так, по мелочам. Адалинда то гневалась на меня, то миловала. Поначалу туго было: меня заковали в цепи и обращались как с собакой, но я доказал, что могу быть полезным. Сейчас меня будто уважают, но мне бы волю вольную. Надоело быть на побегушках. Хочу в Буджум вернуться, вновь завтракать на крыше, вдыхать бриз морской. Но от Буджума ничего не осталось, да?

Я покачала головой.

— Рынка и твоего дома уже нет. Не знаю даже, что с дядюшкой МакГи случилось… Никак не привыкну, что прошло так много времени. Всего-то ненадолго отлучилась в другой мир, вернулась, потом, когда шла ко дворцу, угодила… не знаю куда. Земля будто разверзлась, холодная вода захлестнула меня, а затем я видела события и людей…

Анри понимающе кивнул.

― Это всё временные коллизии. Одна из тех ловушек, что я установил по приказу Адалинды. Понимаешь, есть правила времени. Правила о том, сколько ты платишь своей жизненной энергии, когда отправляешься в другой мир. Правила о том, насколько быстрее или медленнее идёт время в одном мире, чем в другом. Правила о том, сколько ты потеряешь при переходе. Всякие правила… И есть временные разломы в ткани мироздания. Ты уже встречалась с ними?

Я кивнула.

― Мироздание рушится, возникают дыры, всё путается и случается всякая чертовщина. Разломы возникают стихийно и их нельзя контролировать. Но есть ещё и специальные ловушки — временные коллизии. Это искусственно созданные разломы, контролируемые разломы, которые немногие умеют создавать. В один из таких ты и угодила. Тебя парализовало, обезвредило, и протащило из одного места в другое. Ты не почувствовала боли? И крысы могли с тобой делать всё, что угодно.

— Но зачем ты их создал?

— Адалинда приказала.

— Но ты ведь мог сказать, что не можешь или не умеешь?

— Да, я мог бы. Но почему бы не попробовать? Думаешь, мне интересно создавать какие-то простенькие марионетки, когда у меня есть возможность сделать что-то грандиозное? Я три года ждал, пока Адалинда решится доверить мне нечто серьёзное.

— Но ведь это же Адалинда! Жестокая и беспощадная крысиная царица! — в груди заклокотало. Значит, пока мы с Краудом скитались по мирам в поисках армии, чтобы остановить крысиную царицу, Анри готовил оружие против нас!

— Знаешь, Вики, ты немного несправедлива к Адалинде. За последние шесть лет она подняла экономику Снарного мира. Конечно, может, это плохо отразилось на других мирах. Но сторонники Адалинды, народ, признающий её власть, живут хорошо. Очень жаль, что ты видела только разграбленный Буджум. Но это всё вино графа Фантхиета. Если бы он сдал город, то Буджум достиг бы небывалого расцвета! Но, видишь, графу нравится вести подпольную войну… Адалинда очень многое сделала: новые лекарства, новые роботы, школы и культурные центры, договора с новыми поставщиками, новые товары. Она строит межмирный флот, чтобы наладить торговлю с дальними мирами, о которых мы и не слышали. Она не просто сидит на троне, как её отец. Она создаёт новый мир, безупречный мир. Её цель — беспощадный прогресс. Кое в чём я с ней не согласен… Она думает только о крысиной нации и выкачивает подчистую ресурсы в других мирах, обрекая их на гибель. С одной стороны, это жестоко. Но с другой, какая разница, что в других местах, если у нас неплохо? Адалинда готова простить всех противников, если те раскаются. Она дала мне шанс заниматься делом, а не томиться в сырой камере. Она заботится о будущем.

— Да, о будущем, в котором она захватит и поставит на колени другие миры. Если сопротивление сдастся, то Адалинда уничтожит другие народы и культуры!

— Ты не понимаешь, — устало покачал головой Анри. Если сопротивление сложит оружие, то война прекратится. Всё закончится. Адалинда не тронет тех, кто добровольно её поддержит. Пойми, когда управляешь таким огромным пространством, единственный способ удержать власть и сохранить порядок — это немного жестокости. Если Аладинда проявит слабость, мир рухнет. Ох, тебе бы съездить в Иолу или в Ардер. Они процветают. Ашбадесс отстраивают заново. Адалинда планирует перенести туда столицу. Так сказать, отдать дань традициям. А нам, коренным снарцам, традиции очень дороги.

— Что ж, если тебе так мила Адалинда, то почему ты бежишь?

Но Анри не успел мне ответить: за стеной раздался топот маленьких ножек.

― Патруль. В тень. Быстро, ― прошептал механик и, хрустнув суставами, быстро прижал меня к склизкой стене, не различимой в потёмках. Мы скрылись во мраке, и даже свет из комнаты с мясорубками не смел к нам прикоснуться.

С противоположной стены скрипнуло, неожиданно проявившиеся двери разъехались в стороны, и мимо нас прошёл крысиный конвой. В середине на цепи болтался изнурённый узник. Странник. Я моментально почувствовала в нём странника, почувствовала, как устало бьётся его сердце, как частички голубой росы ползут по венам вместе с кровью. Ещё я ощутила его страх. Его не пощадят. Крысам нужна его боль, его смерть, сопровождаемая криками и жалкими попытками уцепиться за жизнь. И пусть эта жизнь едва теплится в нём, но даже эта капля придаст Адалинде силу. Вот на чём строится её империя — на том, что можно выжрать.

Пройдя мимо нас, они исчезли за невидимой дверью, и вскоре их шаги затихли.

― Пронесло, ― выдохнул Анри. ― Подождём ещё чуть-чуть и можно идти.

― Так-так.

Из-за стеклянной перегородки появился гвардеец.

― Я унюхал тебя, жалкий человечек. Пытаемся сбежать? ― крыс выхватил саблю и, широко расставляя задние лапы, двинулся на Анри.

Я подняла пистолет и навела на солдата. Выстрел привлечёт остальную стражу. Выстрел почти равен убийству. Убийство… Волшебник не причиняет зла. Волшебник не убивает. Не должен.

Но Анри оцепенел, прижимая к груди сумку, а гвардеец вот-вот отсечёт нам головы или поднимет тревогу.

«Прости».

Я нажала на курок.

Раненый в плечо крыс пронзительно закричал. От его вопля я остолбенела на мгновение. Волшебник не причиняет зла. Куда же я скатываюсь?

― Идём же! ― Анри хлопнул меня по плечу. ― Дверь сменила своё направление. Идём же!

И выхватив свой пистолет, бессердечно добил гвардейца. О, он ни капли не сомневался, он лишь притворялся чуть-чуть, чтобы посмотреть, выстрелю ли я или кишка тонка. Теперь он получил ответ и сбросил маску. Мне бы бежать от него прочь, но я шла за ним, будто это не я спасала его из темницы, а он выводил меня. Впрочем, так и было. Анри давно не нуждался ни в чьей помощи. Он всё спланировал, а я, как покорная овца, шла за ним, потому что устала блуждать по крысиным казематам в одиночестве.

Вместо комнаты с мясорубками зачарованное стекло показывало чёрное пространство, заполненное паутиной. На серебристых нитях висели гроздья винограда и сплетения орхидей.

Из коридора донёсся крысиный топот. Гвардейский отряд привлекли выстрелы.

Для храбрости я взяла Анри за руку, и мы побежали в дебри паутины. Стоило нам пересечь границу волшебного стекла, как портал закрылся и пули, выпущенные в спины, вонзились в простое декоративное окно, разделяющее прихожую и цех мясорубок. Стекло со звоном разбилось.

Нас тряхнуло. Застеколье рушилось. Зачарованному крысиному дворцу вовсе не понравились пули, выпущенные в его нутро. И теперь древнее чудовище, разбуженное острой болью, заворочалось, переваливаясь с одного бока на другой, и мечтая прихлопнуть назойливых мух, нарушивших его вековой покой.

Мы бежали и бежали, а позади стонала паутина, визжали орхидеи и плакал виноград, сжимаемые очищающим огнём уничтожения, огнём, предназначенным для нас.

Набегу Анри откопал в карманах халата кинжал и ловким ударом разрезал чёрное полотно и паутину.

Мы выпали из окна второго этажа и приземлились в клумбу засохших цветов. Старыми острыми шипами роза расцарапала мне руки и шею. Я застонала.

Чудище ещё немного поворочалось, осыпая нас кирпичной крошкой, и затихло. Вместо цветущего парка, по которому я когда-то шла в сопровождении игр нарциссов и боярышника, перед нами раскинулась мёртвая пустыня выжженных аллей и сломанных беседок. С неба падал пепел. Пахло костром.

Со стороны дворца, всё так же прятавшегося под маской разрушенного особняка, ощетинилась чёрными копьями закованная в латы армия крыс. Они шли ровным рядами, плечо к плечу, подняв сверкающие агатовым мраком оружия.

А со стороны Буджума приближалась другая армия, пёстрая, разношёрстная, половина солдат которой ни разу не воевали. Впереди ехали граф де ла Фантхиет и мой жестокий, бессердечный волшебник — я вспомнила, в какой ненависти мы распрощались — а за ними развевались стяги: красный дракон на солнце в окружении звёзд, символ Ашбадесса и старой империи.

— О! — тихо воскликнула я, узнав Крауда. В доспехах из вареной кожи, что не сковывают движений, на белом коне и с тонкой шпагой в руках он на секунду напомнил принца. Но волшебник не может быть принцем. Это традиция, древняя традиция Снарного мира. Принц или король — всегда человек, а все прочие претенденты — лишь бесчестные узурпаторы.

Армия шла, и лошади вышагивали в такт барабанщикам.

— Я же хотела найти Дамьяну. Вот зачем я сюда направлялась. За этой несносной девчонкой. Гидра раздери, я же должна была её найти, — в бешенстве закусила губу.

— Дамьяна теперь с Адалиндой.

— Ты знаешь, где её искать?

— В покоях Адалинды. Хочешь за ней вернуться?

Я кивнула, и безропотно (я-то ожидала, он бросится прочь) Анри указал мне на тайный лаз, вход в который скрывался за корнями засохшего куста боярышника.

— Тут почти под каждым кустом нора, — шепнул Анри и, поманив за собой, соскользнул в подземелье.

Узкий коридор, в который мы спустились, лишь поначалу напоминал крысиную нору, вскоре он расширился, и мы смогли встать в полный рост. В темноте я ощупала стены и с удивлением обнаружила каменную кладку.

В подземных ходах Анри разбирался так, словно не раз ходил этим путём, и вскоре вывел нас к покоям Адалинды.

В последний раз, когда я была здесь, пол усеивали куклы и розовые перины. Тогда какая-то часть души Адалинды ещё принадлежала доброму ребёнку, и я могла склонить её на свою сторону? Теперь же это были комнаты совсем другой Адалинды: разложенные по столу карты, несколько шкафов с книгами, серые цвета. Мебель была самая простая, суровая, и без изысков. С потолка так же, как и везде, падал отравленный жёлтый свет с жирным блеском.

Притаившись за портьерой, мы наблюдали.

Адалинду я не видела очень давно. Я запомнила её нежной, невинной принцессой, которая вдруг коварно улыбнулась и велела мне убираться подобру-поздорову. Теперь милая крысиная мордашка заострилась, огромные, нездорово сверкавшие глаза, казалось, проваливались в глазницы. В ушах появились седые волосы. Царица немного располнела, шерсть будто поредела. Воздушные розовые платья она сменила на тяжелые одеяния из красного бархата, расшитые простыми нитками.

Адалинда грузно расхаживала по комнате. В глубоком кресле сидел седой старик, которого я часто призраком видела вместе с Дамьяной. Сама же наглая девчонка сидела рядом на полу и играла с куклой. Впрочем, краем уха она наверняка всё слушала. Талию её перехватывал тот злосчастный крысиный пояс, который когда-то чуть не сгубил меня.

— Чего не хватает этим неблагодарным людям? — рассуждала Адалинда, прохаживаясь перед стариком. — Я дала им свободу. Дала им будущее, перспективы, я оберегаю их ото зла, я покоряю для них миры, я огораживаю их от временных разломов. Димитриус, ты же мудр. Объясни, что их не устраивает? Чем я им так не угодила, что в народе появляются такие неблагородные люди как самозваный граф Франсуа де ла Фантхиет? Чем я ему насолила, что он смеет штурмовать мой дворец?

Димитриус отвечал:

— Люди жадные до власти всегда были и будут, ваше величество. Фантхиет, чего бы он ни хотел для народа, в первую очередь жаждет славы и богатства для себя. Ему нужна лишь ваша корона, а народ, который вы оберегаете, он отдаст на растерзание своим генералам.

— Их армия уже подошла?

Старик закатил глаза, приоткрыл сухие губы, падая в транс, и полминуты спустя ответил:

— Да. Армия графа уже здесь.

Адалинда устало опустилась в кресло. Она согнула спину и на мгновение закрыла морду лапками. Встала, снова села, но уже на краешек кресла.

— Мой отец Генгульф начал восстановление Ашбадесса, который сожгли дотла джинны. Мой отец разрешил тем нищим, что населяли бывшую столицу, работать на каменоломнях, чтобы добыть мрамор для строительства. Мой отец прислал в город охрану, чтобы дикие звери по ночам не жрали младенцев. Мы, крысы, дали таким людям, как граф де ла Фантхиет, надежду на будущее. Но это какая-то неблагодарная свинья. Превозносит старые традиции. Да какие традиции могут быть у тех, кто даже в богов не верит? Димитриус, как можно жить и ни во что не верить? Это какое-то варварство!

Адалинда хотела ещё что-то сказать, но вдруг раздался взрыв, и всё заходило ходуном, точно зверь-дворец встал на дыбы. С потолка посыпалась кирпичная крошка.

— Это Станимир пришёл? — встрепенулась Дамьяна, но я не заметила радостного блеска в её глазах. Она выглядела потухшей. Высокая, худенькая, бледная, как холст. Она уже не была той Дамьяной, о которой я пробовала заботиться.

— Ещё одна неблагодарная тварь, — фыркнула Адалинда, вставая. — Уже сколько лет мне палки в колёса ставит. Впрочем, о нём я давно не слыхала. Димитриус, что тебе говорят твои духи межмирья?

Но старец не успел ответить.

С улицы донёсся ещё один взрыв. С потолка белым пеплом посыпалась штукатурка. Адалинда схватилась за спинку кресла, как корабль в шторм, раскачивая бёдрами. Дамьяна же смело взглянула наверх и что-то прошептала с улыбкой. Меня поразило её спокойствие, её безмятежность. И на секунду вспыхнувший дьявольский блеск в её глазах.

Затем прогремел голос, усиленный колдовством.

— Адалинда, даю тебе последний шанс сдаться.

Крысиная царица вздрогнула. И я вздрогнула, узнав голос Септимия Крауда, которого так же именовали Станимиром.

— Адалинда, я помню, когда-то ты хотела мира и спокойствия для своего народа. Ты хотела остановить войны. Остановись сейчас. Лучше поздно, чем никогда.

Адалинда вымученно взглянула на Димитриуса.

— Что мне делать?

Мне показалось, что она готова согласиться, сдаться самой, лишь бы всё закончилось, и она смогла бы отдохнуть от вечной головной боли. Но она была так слаба, так измотана, что ждала одобрения.

— Что? — старик усмехнулся. — В самом деле, Адалинда, что ты будешь делать? Поддашься на лживые обещания того, кто когда-то отверг тебя? Думаешь, он позволит тебе и твоему народу мирно существовать?

Крыса смотрела в пол, казалось, погруженная в воспоминания. И я пыталась вспомнить, говорил ли когда-то Крауд, что Адалинда хотела остановить войну? Нет, конечно, нет, он всегда твердил о том, что Адалинда была чудовищем. Но разве чудовище не было когда-то милым и беззащитным ребёнком?

— Бадагар говорил, что я должна использовать любую возможность, — пробормотала царица.

— Что ты бубнишь себе под нос? Вспомнила первого учителя? Он был идиотом. Старый маразматик. Чему он тебя научил? — усмехался Димитриус. — То, что ты делаешь сейчас, и есть благо для твоего народа.

— Да, для моего, для крыс, — также неуверенно бормотала Адалинда. И вдруг взглянула Димитриусу в глаза: — Но не для снарцев, не для странников, не для таких, как ты. Зачем ты подначиваешь меня?

Старик расхохотался.

И вновь с улицы донёсся усиленный заклинанием-рупором голос волшебника.

— Адалинда, остановись. Даю тебе последний шанс. Опомнись. Вспомни, кем ты хотела стать, и ужаснись тому, кем ты стала.

Я едва заметила, как Анри выхватил нож — всполох металл в полутьме, выпрыгнул из-за портьеры и выверенным движением вспорол Адалинде живот, снизу вверх. И ни капли не брызнуло. Только струйка потекла, смешалась с бархатом. Крысиная царица взвыла от боли, упала на колени, подбирая выпадающие кишки, а кровь сочилась меж пальцев, едва впитываясь в бархат перчаток. Пол побагровел.

— Помоги мне, Димитриус, — она не была напугана или удивлена, будто знала, что ей помогут. Не верила в происходящее, а у меня внутри всё съёжилось от ужаса.

Седой старик не шелохнулся.

— Зачем? Спрашиваешь зачем? Я нахожу весёлым играть судьбами других. Разве ты не находишь это забавным?

— Всё кончено, Адалинда, — холодно улыбнулась Дамьяна. Она отложила куклу и степенно, без суеты приблизилась к умирающей. Теперь я хорошо её рассмотрела. Слишком хорошо.

За шесть лет Дамьяна сильно изменилась. Как и снарцы, она стала высокой и такой худой, что острая ключица, казалось, прорвёт кожу, детские черты заострились. И только белокурые волосы выдавали в ней иномирку. В большущих глазах горел недетский злой огонь. То, что мне показалось мимолётным дьявольским блеском, было её сутью.

В тот момент, когда она гордо поднималась, роняла куклу, ядовито шипела Аладинде — в тот момент она показалась мне воплощением красоты, но красоты яростной, жестокой и буйной, как беспощадная штормовая волна. В малейшем жесте чувствовалась сила, которой рабски восхищаешься.

— Всё кончено, Адалинда.

В глазах царицы мелькнул не страх, но удивление. До последнего не верила. Непобедимая, неустрашимая, несгибаемая и безжалостная крысиная царица теперь — жалкий комок шерсти, мокрый от пота, с круглыми неверующими глазами, прижимающая вспоротые кишки, из которых вываливается не переваренный обед. Помогут ли тебе твои боги? Боги молчали.

Дамьяна взяла у Анри кинжал и ловким — я зажмурилась на секунду — ударом в лоб добила Адалинду, и та простилась с жизнью в гордом молчании. Окровавленное тело медленно повалилось на пол, а стекленеющие глаза ещё секунду смотрели. Точно на портьеру, за которой пряталась я. Знала? Осуждала? Предупреждала?

— Что ж, дети мои, — улыбнулся Димитриус. — Теперь у нас есть шанс спасти Снарный и окрестные миры.

Я вышла из укрытия.

Анри не боялась: он всегда хорошо ко мне относился. Не боялась и Дамьяны, помня, как воспитывала её. Девчонка коротко кивнула мне в знак приветствия. Кровавое пятно медленно расплывалось по дощатому полу, заползая в щели треснувшего дерева. Я уже не понимала, на чью сторону меня ведёт неумолимый ход событий. Мне казалось, я вновь не на своём месте. Меня охватило дурное чувство необратимости и неотвратимости всего происходящего. Я стала невольным свидетелем и соучастником. И моё оторопелое бездействие — я была слишком потрясена неожиданностью случившегося, чтобы осознать весь ужас.

Вошёл крыса-гонец от генерала с докладом и в нерешительности остановился. Его усики задрожали, он хищно втянул в себя воздух, точно наслаждаясь разливающимся по комнате запахом смерти.

— Кто это сделал?

— Мы, — Дамьяна поспешно взяла Анри за руку. — Мы вдвоём.

Гонец преклонил колени.

— Отныне повинуюсь вам, ибо по нашим законам власть переходит от побеждённого к победителю. Ваше величество, мы отбросили войска графа де ла Фантхиет. Прикажете преследовать, пока не сотрём их в порошок?

— Да, — ответил Анри.

— Нет! — вскрикнула Дамьяна.

Анри удивлённо посмотрел на неё.

— Почему бы не добить их?

— Пусть идут. Если мы разгромим их сейчас, то это будет лёгкая победа над слабым противником, и она не принесёт нам славы. Это будет всего лишь эпизод, а я хочу доказать, что любое сопротивление, любой вызов — бессмысленны. Нам нужна громкая победа. Мы должны растоптать их так, чтобы никто и никогда не вздумал вновь поднять восстание.

Нет ничего удивительного в том, как легко крысы отбили атаку восставших. Фантхиет, может, и вербовал и обучал солдат, но за то же время крысы, благодаря стараниям покойной Адалинды, собрали поистине непобедимое войско, которое могло саранчой промчаться по мирам и стереть их в порошок, стоило лишь приказать. Со стороны графа и волшебника было безумием идти в атаку сейчас. Если бы не милость Дамьяны, великая война закончилась бы сегодня и всех нас повесили бы на реях в руинах буджумского торгового флота.

Старик-учёный, повстречавшийся мне на Северном Мысу, был прав: нужна не просто армия, чтобы разбить крыс с их технологиями, подпитываемыми выкачанной из странников голубой пылью, а нечто большее. Но даже гидры морские не ведают, когда придёт обещанная помощь от степного хана.

В глубине души я надеялась, что Дамьяна отпустила беглецов не ради ещё большей военной забавы в будущем, но ради Станимира, Крауда, которого она не могла так просто вычеркнуть из своего сердца. Но вскоре моим чаяниям пришёл конец. В Дамьяне не осталось ни крупицы света.

Чуть позже пришли придворные в пёстрых шляпах с перьями и генералы в тугих мундирах, желая как можно скорее взглянуть на тех, кто победил царицу. Генералы внимательно осмотрели тело, опросили свидетелей, то есть Димитриуса и меня, и не найдя что возразить, признали, что Адалинда — мертва. Но в отличие от крыса-гонца они не спешили признавать Анри и Дамьяну убийцами Адалинды и, следовательно, новыми повелителями. Позвали старейшину, древнего, седого, с лысой сморщенной головой, больше похожего на уродливого мутанта, чем на человекоподобную крысу. Двигался он медленно, тяжело, и генералам приходилось его поддерживать. Сначала его подвели к Дамьяне. Он принюхался, с шумом втягивая носом воздух и хрипло выдыхая ртом, и изрёк:

— Правду говорит.

То же самое было проделано и с Анри. Если Дамьяна сжимала губы, теребила край рукава, то Анри оставался спокоен, даже безучастен, будто происходящее не имело к нему отношения.

— Надо же, два царя будет. Давно такого не случалось, — беззубым ртом промямлил старейшина, после чего генералы поспешили избавиться от него и сбагрили парочке адъютантов, которые увели его прочь.

— Ваше величество, — крысы поклонились Анри.

— Ваше величество, — поклонились Дамьяне.

Вскоре пришла прислуга и уволокла тело Адалинды. По законам, её сердце и печень должны были возложить на жертвенный алтарь Богини Долгого Царствования, а всё остальное отправили на кухню, чтобы приготовить священный праздничный ужин для придворных. Узнав об этом, я искренне надеялась, что меня запрут в темнице и не пригласят. Есть кого-то, с кем знакома лично, мне не улыбалось. Но, увы, тут милосердие Анри и Дамьяны закончилось.

Коронация проходила в тронном зале с зеркальным полом. К трону, на котором когда-то восседал Генгульф, а после него Адалинда, поставили второй точно такой же. Теперь там восседали Анри и Дамьяна. Пред ними полукругом стояли придворные. Вскоре прислуга принесла главное блюдо — останки Адалинды. Это напоминало круглый мясной пирог только без теста. К счастью, каждому отрезали лишь по небольшому кусочку хорошо прожаренного и спрессованного фарша. И я смогла пересилить отвращение и сесть ритуальное угощение. И после все, включая и меня, преклонили колени перед Анри и Дамьяной.

Воцарившаяся парочка немного распиналась благодарностями, а после принялась за дело и назвала новую награду за голову главного бунтовщика, графа — десять миллионов снарков. На эти деньги можно построить целый город!

Если многие, как и я, ожидали, что охоту на странников отменят, ведь двоё из них теперь правят крысиным народом, то они глубоко заблуждались. На волшебника и прочих странников, не желающих покоряться, охота продолжалась. Странников ещё не считали за людей, но беспощадное их истребление неожиданно не поощрялось — единственная поблажка от новых правителей. Цари требовали всех несущих в себе бунт и опасность схватить, обезвредить, но доставить живыми. Судьба каждого арестанта будет решаться в особом порядке. Одни демоны межмирья ведают, какая горькая судьба ждала пленников!

Дамьяна и Анри провозгласили себя пророками нового мира. Совершенного мира, где больше не будет несправедливости, преступности, зла и временных разломов.

Но придворного представления им было мало, они захотели выступить перед простым народом.

Назавтра в руинах Буджума был выстроен помост, откуда узурпаторы глаголали свои истины насильно согнанным жителям.

— Наша цель — восстановление целостности Снарного мира. Долой — гражданские войны и междуубосицы. Долой временные разломы, созданные подлыми странниками. Здесь и сейчас мы клянёмся защищать Снарный мир от всех посягательств, защищать любой ценой. Мы отстроим заново то, что было разрушено. Мы ваши новые короли. Внемлите нам.

И люди покорно слушали. Лживые обещания уменьшить налоги тем, кто присягнёт на верность. Нет, налоги и правда уменьшили, но накинули на шею такое ярмо из шпионов, которые докладывали о том, куда ты тратишь каждый сэкономленный на отмене налога снарк, что уж и не знаешь, кем выгоднее быть: верноподданным или бунтовщиком.

Слушали обещания открыть университеты. Опять же с подвохом: только для тех, кто пойдёт на государственную службу и будет пресмыкаться перед новыми правителями.

Обещали возродить газеты и журналы. Конечно, ни слова не сказали о жёсткой цензуре, арестах и пытках тех журналистов, кто хоть чуть-чуть заденет нынешнюю власть.

— Внемлите нам. Преклоните колени, ибо только мы, два странника, отрёкшихся ото зла, можем остановить временные разломы, что погрузили ваш город в вечный снежный холод. Только мы можем вывести вас из тьмы.

И люди преклонили колени, несмотря на всю абсурдность сказанного.

И после манифеста мир будто погрузился во тьму.

Дамьяна всюду брала меня с собой, водила на поводке как собачку. Я видела всё. Как разорили чумной квартал, в котором скрывался граф. Но ни командира восставших, ни волшебника, ни войска там не оказалось. Тогда Дамьяна повелела сжечь район. Вскоре огонь перекинулся и на другие кварталы, и Буджум запылал, как полтора века назад полыхал и Ашбадесс. Люди, бросая нажитое непосильным трудом, бежали прочь, скользя и падая в лужи талого снега. Город, простоявший тысячу лет, переживший крысиную экспансию первого крысиного царя Бадагара, великий и славный город пал жертвой своеволия безумной девчонки.

Но едва огонь затих, проиграв схватку со снежным дождём, как Анри приказал строить новый город. И люди подчинились, может, потому что им было негде жить, или может, потому что боялись ещё большей беды. И босые, нагие, голодные и усталые разгребали завалы, размечали заново улицы, месили цемент и таскали камни, порой падая замертво от усталости, и их тела хоронили под мостовыми.

Анри наладил поставку стройматериалов с несчастного Северного Мыса. Говорят, там время окончательно сошло с ума, и городок вот-вот обернётся чёрной дырой. Не знаю, правда или нет, но я точно видела, как буджумское межмирье тихой сапой кралось за караванами с Мыса, подползало ближе к городу, упиваясь разорением, проглатывая надежды и слёзы. Межмирье радовалось этому маленькому хаосу. И когда кто-то умирал, я видела, как тонкая струйка голубого пепла, порошка жизни, уползала в межмирье. Иногда Анри и Дамьяне удавалось собрать волшебную пыль в пузырёк и закупорить её, тогда по ночам из пустыни долетали разъярённые крики обманутого хаоса. В такие ночи я предпочитала с головой спрятаться под одеялом.

Отчасти я чувствовала себя виновницей происходящего. Я, которая должна была защищать и воспитывать маленькую девочку. Но вот что я превратила эту маленькую девочку?

Через несколько недель Анри и Дамьяна решили покинуть утопающий в снегах и строительных лесах Буджум и отправиться в Ашбадесс, не тронутый непогодой. И там, в древней столице, должна была состояться ещё одна торжественная коронация, которая ознаменует окончательное воссоединение крысиного царства и старой империи.

Армию узурпаторы оставили позади, плыть на тяжёлых военных кораблях, а сами выдвинулись в путь на небольшом быстроходном судне. Димитриус настаивал на дирижабле, но Дамьяна упёрлась, сказав, что боится летать. Да и для транспортировки всего крысиного войска дирижаблей не хватит.

— К тому же так мы повторим в обратном направлении путь Бадагара, первого из царей, — сказала Дамьяна. — Отдадим ему дань памяти.

Димитриус нахмурился при упоминании первого крысиного царя. Мне тоже не понравилось, как быстро Дамьяна начала ассоциировать себя с крысами. Но моего голоса никто не спрашивал.