Часть 4. Отрывок 2.

Мы прошептались весь вечер. По большей части граф говорил о том, что мужчины уже обсуждали меж собой, но требовалось и меня ввести в курс дела.

О графе Франсуа де ла Фантхиет в газетах писали много, но в основном переливали из пустого в порожнее. Никто из тех, у кого брали интервью, не мог похвастать личным знакомством с бунтарём, и репортёрам приходилось довольствоваться домыслами.

Сам же граф вот что рассказывал о себе:

Он родился в пятнадцатый день огненного месяца 1417 года. Это был самый расцвет правления крысиного царя Генгульфа, того самого, который встретил меня в мой первый день в Снарном мире.

Граф появился на свет в Ашбадессе, городе ветров, блуждающих меж руинами. Во времена Генгульфа разорённая столица получила относительную свободу. Крысы понимали, что ничего полезного из развалин не извлечь, и потому оставили город на волю судьбы. И ашбадессцы потихоньку занялись возрождением города. Там появилась своя администрация, кое-какое производство и сельскохозяйственные угодья.

Отец графа владел одним из приморских районов города, где полтора века назад блистал порт, от которого теперь остались лишь щепки да пара печальных, перевёрнутых лодок.

В некотором смысле Ашбадесс даже был хуже Ардера, бывшей тюрьмы, откуда мало кто возвращался живым. Ардер, несмотря на зло в сердцах своих жителей, жил и дышал, а Ашбадесс томился призраком, пустыней, над которой ощетинились высокие стены разрушенных домов и смотровых башен, а на высоком холме день ото дня превращался в пыль и песок королевский дворец.

— Моё детство было убого до невозможности, всюду меня окружала нищета, отчаяние и осколки былого величия. Но однажды я увидел дракона, и…

— Драконов не существует. И никогда не существовало. Это самая настоящая сказка. Наш граф, скорее всего, видел химеру, — заметил Крауд, лениво подперев подбородок рукой. Он явно слушал эту историю не в первый и даже не во второй раз, и скучал.

— Но разве ты не говорил, что дракон может появиться и восстановить равновесие? — возразила я. — Разве в сказках нет частички правды?

Но прежде Крауда ответил граф:

— О каком равновесии речь?

— О временных разломах, — неуверенно ответила я.

— Это всё бред сивой кобылы, — усмехнулся граф, а Крауд остался невозмутим, хоть мне и почудился злой блеск в его глазах. — Ни в какие временные разломы и хаосы я не верю, лишь в сталь, огонь и то, что видел собственными глазами. Я верю, что крысы разрушают наш мир, и я их остановлю. Так вот, впервые я увидел дракона на рынке рабов в Ашбадессе.

— Но погоди, — перебила я. — Если ты не веришь во временные разломы и хаос, то почему веришь в дракона.

Граф рассмеялся.

— Дракон — символ старой сраной эпохи. Дракон — знак короля. Так вот, рынок рабов. Не удивляйся, рабство в этом мире ещё ни один правитель не додумался отменить. Но клянусь, будь я королём, я бы упразднил этот отросток человеконенавистничества. Мой отец и я пришли на рынок купить новую рабыню для матери. Последнее время в неё словно бес вселился и сделал совершенно невыносимой. Хуже кракена морского. Рабыня должна была её развлечь.

По традиции работорговец сначала показывал диковинных зверей. Единороги мне никогда не нравились, диких кошек и собак размером с человека я видел много раз, и они уже не находили отклика в моём сердце. Конечно, продавай он веркотов или морских гидр, было бы интереснее. Но это уж звери куда более редкие и скрытые, чем драконы. Я с нетерпением ждал, когда эта скукотища закончится и можно будет вернуться к урокам фехтования.

Но тут мир вокруг изменился. Запахло серой. Из-за ширмы послышался угрожающий рёв и лязг зубов о решётку. Толпа замерла в ужасе, никто даже не перешёптывался, лишь переглядывался. Наконец, под пристальным взглядом толпы рабы выкатили на сцену железную клетку, где в тесноте металось чудовище — дракон. В его глазах прыгали и страх, и ненависть. Он был не очень огромен, но всё же ужасен и прекрасен.

Когда он бросал разъярённые взгляды на толпу, то его глаза горели жёлто-оранжевым пламенем, вздувался шрам над бровью-наростом, и скрежетали пожелтевшие зубы.

— Говорю же, если ты кого и видел, то химеру, а описание дракона вычитал в какой-то бульварной книжонке, — процедил Крауд.

— Я видел дракона. Я великий воин, и мне покровительствует дракон. Я тот, о ком говорит легенда, я приду на землю врагов наших и верну снарцам то, что им принадлежало испокон веков.

— Что ж, и хотя легенда говорит о другом, не могу не согласиться с тем, что если долго что-то твердить, то однажды все уверуют, что это правда, — Крауд широко улыбнулся. — Воин, которому покровительствует дракон, куда больше вызовет симпатий и поддержки, чем просто воин, дерзнувший бросить вызов крысам.

Граф недоверчиво прищурился, но рассказ продолжил:

— Дракона мы не взяли, даже не торговались. Величественный монстр достался хозяину постоялого двора. Старый жадюга собирался брать плату с гостей за осмотр диковинного зверя. Поскольку мой отец владел кварталом, в котором находилась гостиница, то хозяин разрешал мне по утрам навещать дракона бесплатно. И я с замиранием сердца входил в тюрьму угнетённого чудовища.

Я мог часами сидеть перед клеткой и глазеть на него, пока служанка растрёпанным веником не прогоняла меня. Я смотрел в огненно-жёлтые глаза дракона. Он же отвечал мне лёгким прищуром. Сначала я видел недоверие, затем оно сменилось на равнодушие. Дракон, казалось, потерял ко всему интерес. Он забился в дальний угол темницы, свернулся калачиком и почти не подавал признаков жизни. Порой я кормил его выловленной в реке рыбой, свежей, порой ещё живой. Мне нравилось ловить рыбу для дракона. И вот однажды дракон заговорил со мной.

«Ты не такой, как они», ― сказал дракон.

У меня ойкнуло сердце. Дракон не раскрывал рта, не шевелил толстыми губами, похожими на гусениц, его голос звучал у меня в голове. Это пугало и чаровало.

А дракон продолжал. Он говорил:

«Далеко, в землях, что за Северным морем, есть место, защищённое от глаз людских. Там, в тиши и благодати, живут драконы. Драконы мудры и добры к тем, кто не причиняет им зла. Если ты откроешь клетку и позволишь мне улететь, то однажды когда ты придёшь в нашу лощину, я вознагражу тебя, человек».

— Довольно, граф, — вновь перебил Крауд. — Ты можешь эту чушь рассказывать крестьянам, но не надо пудрить мозги неопытной девчонке. Мне из неё ещё себе преемника растить. Как я её чему-то стоящему научу, если ты этими россказнями забиваешь ей голову? То место, о котором идет речь, это драконья долина, но драконы там не живут. Потому что их не существует. Переходи к сути дела. Уже поздно, а мне ещё везти этих детей домой и укладывать спать.

Граф набрал полную грудь воздуха, чтобы возразить, но я перебила, а Дамьяна согласно закивала.

— Я бы хотела дослушать историю, какой бы она ни была: правдивой или вымышленной.

Крауд молча налил ещё вина. Перед ним уже стояло три пустых бутылки, теперь он почти докончил четвёртую.

— Я поверил словам дракона, — граф тяжело вздохнул, словно порой его одолевали сомнения: а не было ли то юношеской глупостью? — Я открыл клетку. Не то чтобы я жаждал однажды получить эту награду, но мне безумно захотелось отпустить это прекрасное и умное создание на волю.

Дракон улетел.

Я всей душой ненавидел рабство. Я ненавидел тех, кто утопил в крови и огне мой прекрасный Ашбадесс, тех, из-за кого я рос среди руин.

Стоя у открытой клетки, я смотрел в небо. Почти сразу же вбежал хозяин. Наверное, он увидел летящего в небе дракона или кто-то сказал ему. Меня наказали и наказали сурово. Ибо в Ашбадассе порча или потеря чужого имущества — тяжкое преступление… Неожиданно сурово, я думал, что отец пощадит меня…

Я хочу вернуть старые времена, воскресить традиции, вернуть Снарному миру тишь и благодать. Я хочу, чтобы люди перестали бояться узурпаторов, чтобы крысы больше не сжигали города, чтобы мой народ не притесняли.

Однажды я в лицо брошу вызов царице Адалинде и в честном поединке одержу верх.

Граф старался выглядеть восторженным мечтателем, благородным рыцарем, который чтит традиции (а для истинного снарца традиции и обещания — это сама суть мироздания), но граф страшно, приторно переигрывал. С каждым его словом я всё больше понимала, почему Крауд его не выносит. Но граф нуждался в нас, а мы нуждались в нём. У нас была одна цель.

— У вас большая армия? — спросила я.

— Сто тысяч человек, которые прячутся в лесах Иолы. Но я понимаю, что этого недостаточно, чтобы сломить механизированную крысиную армию, тем более что они в любой момент могут привести рекрутов из других миров. Говорят, с ними действует волшебник. Некий Анри.

Крауд хмыкнул.

— В волшебстве мальчишка полный ноль, но механик он хороший. А большего от него пока не требуется.

Граф кивнул:

— Мне нисколько не нравится общаться со странниками и волшебниками, но вынужден признать, что пока без вашей помощи не обойтись. Придётся объединить усилия ради общего дела. Мне нужна армия, способная сломить крыс. Армия, которая не дрогнет. Я могу сколько угодно странствовать по сёлам и деревням, но крестьяне — не воины. Их сметут.

«А что же нужно нам от графа? — подумала я. — Нет-нет, Крауд не просто так всё это затеял».

— Наконец-то, разумные слова, — процедил волшебник. — Значит, я отправлюсь в Гальмиру, далёкий мир, до которого пока не добрались крысы, и договорюсь о помощи с тамошним суровым ханом. Его армия считается одной из самых сильных и обученных.

— А у них есть технологии, как на Северном Мысу? — вмешалась я. Крауд помрачнел, а граф рассмеялся.

— Снарцам не нужны никакие роботы, только долг и честь, — объяснил Фантхиет.

— Я уже думал, где нам раздобыть боевых роботов, но подходящих вариантов нет. Все мастера-механики работают на крыс, и все технически развитые миры так же покорены крысами. Нам придётся рассчитывать только на себя.

— А старик МакГи? Дядя Анри. Он ведь механик, разве он нам не поможет?

— Я был в Буджуме неделю назад, облазил все закоулки, даже чумной квартал, но старик как сквозь землю провалился, — объяснил Крауд.

— Мне можно отправиться с тобой в Гальмиру? — осторожно спросила я.

— Я не могу взять и тебя, и Дамьяну. Вы будете обузой мне.

Пользуясь тем, что Дамьяна прикорнула у меня на плече, я продолжила наступление.

— Но разве нельзя оставить Дамьяну тут? Граф де ла Фантхиет кажется человеком благородным. Тем более, если ты хочешь, чтобы я стала твоим преемником, то разве путешествие не лучшая возможность меня чему-то научить? А Дамьяна ещё ребёнок, этот путь будет слишком изнурительным для неё. А я старше, сильнее, дисциплинированнее. От меня будет толк.

Попала в точку. Волшебнику было нечего мне возразить и неохотно он сдался, но потребовал прежде увидеть лагерь, который станет домом для ненаглядной Дамьяны.

Небольшой отряд Фантхиета скрывался далеко за городом, где пустынные луга, наконец-то, сменялись тёмными лесами и вымершими сёлами, окружёнными клыкастым межмирьем. Мы покинули город Радажум ночью, когда звёзды раздавленными ягодами плыли по небу. И я знала, что мы больше не вернёмся. Мы едва заскочили домой, собрали вещи и, проскочив незамеченными мимо дремавшего за стойкой господина Жадины (и не оплатив долга), ушли из города.

Лагерь располагался в катакомбах, вход в которые загораживали корни тысячелетнего великана. Это было одно из тех деревьев, которым не страшны ни война, ни хаос, даже пески межмирья не посмеют прикоснуться к нему, оно столь же древнее, как и мироздание, быть может, рождённое с ним в единый миг.

Мы спустились по вырытой в земле лестнице, чуть не поскользнувшись на гниющих от сырости досках. Воздух был влажный и тяжёлый. Грудь сдавливало. Фантхиет вёл нас по узкому коридору, пока впереди янтарной вспышкой не замаячил огонёк.

В свете факела узнала человека, которого однажды видела в сумраке крысиной тюрьмы и раз десять на фотографиях в розыске.

— Генерал де Мориет?

Он улыбнулся.

— Приятно, что ты помнишь меня.

Он чуть постарел, чуть подурнел. Мориет чуть поклонился Фантхиету, Крауда он встретил жёстким взглядом, губы его чуть расплылись в тонкой улыбке.

— Моё почтение, — ответил волшебник, протягивая руку для рукопожатия.

— А не из-за тебя ли меня крысы держали в темнице? Не ты ли им меня сдал? — прищурился генерал, но рукопожатие принял. Крауд лишь улыбнулся и, как мне показалось, вполне искренне.

Я осталась на сторожевом посту вместе с Дамьяной, заявив, что мне нет резона проверять каждую щель, а волшебник вместе с графом отправился в обход. Генерал Мориет составил нам компанию, но мы молчали. Старый воин казался настолько умным и серьёзным человеком, что при нём я долго не решалась проронить ни слова. Но время шло. Генерал молчал, с лёгким прищуром смотря, как дрожит огонь в лампе. Дамьяна болтала ногами, сидя на высокой лавке, корне того дерева, что приютило отряд. Я сидела рядом на стуле, спиной прикасаясь к земляной стене, рукой — к корню. Порой казалось, что слышу тихий шёпот дерева. Тихий, убаюкивающий, колыбельную. Или предупреждение об опасности — в те времена я ещё плохо различала голосаю

— Так, значит, скоро из Иолы прибудет армия графа. И вы все разместитесь здесь? — наконец, нарушила тишину.

— Нет, — Мориет медленно перевёл взгляд от лампы на меня, — эти узкие катакомбы хорошо подходят, чтобы маленький отряд спрятался и выжидал, но целая армия! Господин волшебник и его милость граф присмотрели в Буджуме другое укрытие.

— В самом городе? Под носом у Адалинды?

— Крысиная царица слепа и пьяна от власти. Чем ближе к её логову, тем мы незаметнее.

Волшебник не возвращался, Дамьяна скучала.

— Давай посмотрим картинки? — предложила она и, не дожидаясь ответа, схватила мою зачарованную сумку. — Ой, какая прелесть!

Девочка вытащила из сумки колдовской пояс от платья, которое мне когда-то подарили крысы. Земля за мной буквально задрожала, вопя о чём-то безмолвно.

— Можно я оставлю его себе?

— Нельзя. Это дурная вещь, — я попробовала отобрать пояс, но Дамьяна увернулась.

— Ну, пожалуйста. У меня же должно остаться что-то на память.

— Ладно, — вдохнула я. — Бери, но не вздумай носить его.

Вскоре вернулся Крауд и, мрачный, точно сотня туч, не проронив ни слова, чуть согнувшись, двинулся по туннелю к выходу из катакомб.

Признаться, взгляни я повнимательнее на грубых мужчин, увлечённых войной, то поняла бы, что их компания не лучшее место для изнеженной девчонки вроде Дамьяны. Конечно, её будут защищать и кормить, но кто займётся её воспитанием и обучением? В войске затесалось несколько женщин-крестьянок, но, неотёсанные и закостеневшие, они больше пьянствовали с солдатами, когда те не несли караул. Крауд, безусловно, это понимал. Но разве у нас был другой выход? Заставить девчонку вместе с нами пройти десятки тысяч километров межмирной пустыни? Отвести её в края, где никто не ждёт? Спать на сырой земле урывками, а в остальное время шагать и шагать? Это тоже жестоко. Крауд сомневался, быть может, он и придумал бы другой вариант, но я вынудила его согласиться на то, что есть.

А ведь я могла остаться с Дамьяной в лагере и оберегать её. Но за последние недели я устала от неё. Устала от её вспышек гнева и безудержного веселья, от её ночных прогулок, от шалостей со скорпионами. Мне казалось, что она ни во что не ставит моё мнение, презирает и не нуждается во мне. Я захотела свободы от неё.

И когда я выбиралась из-под дерева, то ветвь наклонилась ко мне и сухими листьями провела по лицу, точно в последний раз прося задержаться, одуматься. Шёпот зазвучал в тишине. Но я притворилась, что ничего не слышу.

Мы бросили Дамьяну и молча сговорились не обсуждать этот постыдный поступок.

Долго шли по пустыни, загребая песок ботинками и часто останавливаясь вытрясти его. По обыкновению я быстро устала от бесконечной монотонности дюн. Не могла понять, сколько мы уже путешествуем. В межмирье не было солнца, не было теней, не было ничего, кроме песков, сгрудившихся барханами и зыбучими болотами, которые темнели голодными глазами-камнями, что принесли сюда бури.

Наконец, я не выдержала.

— Скоро мы уже куда-нибудь придём?

Крауд даже не обернулся.

— Когда духи межмирья решат.

— И долго они могут решать?

— Столько, сколько потребуется.

Смирение волшебника меня раздражало. В отличие от меня он видел разницу между однообразными песчаными дорожками, знал куда свернуть и представлял, куда мы идём. И это успокаивало его.

Говорят, межмирье — это испытание. Для меня — испытание терпения. Иногда жажда действия превращались в фонтан гнева, в клокочущую бурю, которая разрывала меня на части. Тогда я почти бежала, обгоняла Крауда и, потеряв дорогу, в отчаянии падала в песок, подняв вокруг пыльный вихрь. Волшебник бесстрастно помогал мне подняться, и я снова обреченно плелась за ним, уставившись на змей-драконов на подоле его красной мантии.

Наконец, впереди замаячил небольшой городок, выскочив из-за бархан подобно расплывающемуся в тумане миражу. Я и не заметила, как мы покинули межмирье. Но вот в песке стали попадаться редкие травы-деревца, похожие на задеревеневшую паутину. Из-под ног у меня выскользнула бледно-серая ящерица и, отбежав на метр, она обернулась ко мне, зашипела, раскрыв змеиный капюшон и покраснев как пурпурный закат.

— Перед Гальмирой мы зайдём в Созию.

— Зачем?

— Нам нужно приодеться. Видишь ли, гальмирскому хану-кочевнику я известен как купец, прибывший с другого берега. Когда я с ним знакомился, меня предупредили, что он не любит иномирцев, и я был вынужден притвориться жителем Созии. Не уверен, что хан до конца верит в эту легенду. Но Аду-Малиб любит формальное соблюдение приличий. Нужно его умаслить. Тем более мы отправляемся в негостеприимные, холодные степи, нам потребуется тёплая одежда…

В Гальмире нет стран и государств. Всюду простирается безграничная степь, по которой, как царь, разгуливает ветер. Океан колючих кустарников раскинулся в этих землях. И дикие степные волки рыщут по ночам и пронзительно воют, пугая тех, чьи дома недостаточно надёжны. Но есть в Гальмире и небольшие хмурые города за высокими стенами. И меж ними кочуют воинственные племена. И самое могущественное войско — это войско хана Аду-Малиба, прозванного ястребом степей, ибо точен и смертелен его удар. Если что-то и могло противостоять хану, то это холодная жестокость его земель, ибо в Гальмире сама природа восставала против человека, стремясь доказать ничтожность последнего, и Аду-Малиб осмелился бросить вызов.

Говорят, где-то степь кончается и начинается неизведанное море, за которым лежат другие земли, цивилизованные и развитые. Но кочевники не мореплаватели, чтобы ходить к безвестным берегам, и на той земле нет волшебных порталов в межмирье, поэтому о тех далёких краях ничего не известно. И всё же кочевники верят, что там почуют в бозе древние духи, которых в последний светлый день мира разбудит огнедышащий красный змей, и начнётся война, в которой доблестные мужи достойно встретят смерть.

Созия, как и степи гальмирского хана, находилась в западных землях, но на небольшом островке суши, окруженном межмирной пустыней. Чтобы встретиться с ханом, нам предстояло перебраться через ещё одну межмирную пустыню и уже после окунуться в жгучий холод степей.

Созия — это пограничный городишко из невысоких глинобитных домов, с прорезями-окнами, занавешенными тканью, похожей на саван. Символичный частокол вокруг поселения обозначал границу, за которой можно утонуть в небытие, ибо местные верили, что межмирье — это хаос и сама смерть. И помня о временных разломах, думаю, что они были недалеки от истины.

По главной улице мы прошли до площади с торговыми рядами: такие же убогие домики, внутри, однако, обитые циновкой, а залы отделены друг от друга гобеленами с неброской вышивкой. Место, отдаленно напоминающее восточный базар, казалось вполне приятным. Во всяком случае, ледяные длани ветра уже не могли до нас дотянуться.

В одном салоне Крауд бросил несколько золотых монет поприветствовавшей нас торговке. И полная, как бочонок, на вид неуклюжая старуха с неожиданной прытью подобрала для меня несколько одеяний изо льна, выкрашенных в зелёные и коричневые цвета и отделанных макаронистой вязаной бахромой. Длинная блузка с запахом доходила до колен, а широкая юбка со множеством складок сковывала движения. Но стоит отдать должное этой одежде — она оказалась мне по размеру. Приятный сюрприз! Ведь в Снарном мире, я с трудом могла подобрать что-то подходящее и одевалась в детских магазинах в эти кошмарные платья из кружева и рюш.

На голову повязала платок, и старуха надела мне на руки несколько позолоченных браслетов.

Если мой наряд мне понравился, то Крауд в одежде кочевников показался смешным. Сапоги из грубой кожи, широкие шаровары, длинная светло-серая рубаха, перехваченная ремнём, к которому крепилась сабля, и плащ с широченными рукавами — это одежда была несвойственна Крауду, предпочитавшему классические снарные костюмы.

Но зато теперь мы не выделяемся из толпы, и можно с чистой совесть покинуть торговые ряды.

Проход в межмирную пустыню располагался аккурат посреди главной площади. И хотя давно уже доподлинно известно, что из этой пустыни можно попасть лишь в степи кочевников, многие верили, что одна тропинка всё-таки ведёт в те далёкие миры, куда, по слухам, крысы никогда не доберутся. Хотя пока крысы ещё ни разу не забредали в Созию (и вряд ли об этом мечтали), но местные боялись, что скоро — может, уже завтра — на них нападёт армия огромных чёрных существ с зубами и когтями из стали.

Откуда пошла эта вера? Созия — городок недалёких людей, промышляющих ткачеством и бартером, городок, изолированный от арены войны. Тут никогда ничего не случалось. Они издревле верили в сказания о спящих злых божествах, о таящейся тьме, и потому ужас, суеверный, первобытный жил в их сердцах. Внешне созийцы казались спокойными, добрыми и весёлыми. Но они замирали. Прислушивались, оглядывались, переговаривались меж собой: «А не началась ли война?» От иномирных торговцев, что охотились за созийскими льняными тканями, они легко переняли страх и поклонение перед крысами, превратив их в почти мистических демонов.

И потому сейчас к порталу в межмирье выстроилась огромная очередь желающих сбежать.

Крауд вытянул шею, высматривая кого-то.

— Разве простые люди могут ходить по межмирью?

— Могут, но это будет стоить настолько дорого, что вряд ли кто-то из них выживет. А, вон и странник.

Крауд указал на мужчину с длинной чёрной бородой.

— Этого мошенника-идиота зовут Имаир. Видимо, он задумал обобрать до нитки этих несчастных глупых созийцев. Знаешь ли, сейчас голубая пыль высоко ценится на чёрном рынке.

— Ты его остановишь?

― Не хотелось бы терять на это время, но, видимо, придётся.

Имаир строил людей парами, а из сплетённых ивовыми веточками пар составлял длинные колонны, которые зигзагами тянулись по всей площади. И протиснуться между них едва представлялось возможным.

Мы заняли очередь среди тех, кто хотел попытать счастья. Наконец, Имаир обратился к нам.

— Приветствую вас, бегущие от несчастий.

Теперь я могла лучше рассмотреть мошенника. Борода Имаира была заплетена в сотни мелких косичек, умасленных и облитых духами. И от этого благовония немного кружилась голова, словно Имаир незримо пытался завладеть моей волей. Узкие глаза смотрели точно с насмешкой, а кожа кофейного оттенка чуть блестела на холодном солнце. Он напомнил мне Анри, которого я бросила в крысиных подземельях.

— Да, мы желаем переправиться в другой мир, но прежде хотели бы узнать, что ты предлагаешь?

— О, всего за небольшую плату я проведу вас в тихий и спокойный мирок, где ни крысиная, ни чья-либо ещё деспотия вам не угрожает. И стоить будет сущий пустяк! Двадцать месяцев голубой пыли.

— В самом деле, недорого, — от огорчения Крауд скривился. — Но коли в этот мир так легко проникнуть, то кто же остановит крысиную армию?

Имаир широко улыбнулся.

— Крысы не знают об этом мире. О нём знаю только я.

— И другие странники. Странникам ведь известны все миры. Оттого они и странники, не так ли? Так что помешает крысам переловить всех странников, пытать их, истязать и, в конце концов, нарисовать карту миров? Разве ты можешь защитить нас от этого?

На лицо Имаира легла тень.

— Это настолько неинтересный мир, что вряд ли крысы сунутся в него.

— Как ты поведёшь нас?

— Через пустыню. Через межмирье. Я знаю безопасный путь.

— В межмирье, говорят, нет безопасных дорог. Один раз оступишься — можешь уже никогда не вернуться. Межмирье, оно ведь как бездна, злая, клыкастая бездна.

Имаир сощурил и без того узкие глаза.

— Откуда такая осведомлённость, беженец?

Крауд оскалился.

— Я, видишь ли, тоже странник. И кое-что знаю о мирах. И думается мне, ты знатный мошенник. Кайся, ты хотел завести несчастных, ослеплённых страхом, в лабиринт небытия, обобрать до последней нитки, высосать всю голубую пыль и продать на чёрном рынке? Какой морок ты на них наложил? Каким туманом застелил глаза?

При этих словах с заворожённых Имаиром созийцев спала пелена.

Кто-то плевался и ругался, дулся, чувствуя себя обманутым. В других ещё зиждилась надежда, что два странника проведут их в другой мир быстрее и безопаснее. Они беспокойно перешёптывались.

И только один человек неподвижно и безынтересно сидел на ступенях таверны и наблюдал за нами. Я только что приметила его: с отросшими до пояса седыми патлами, с потрескавшейся кожей и глубокими почти чёрными глазами. Он существовал словно не здесь и не сейчас, витал где-то ещё, хотя его тело и находилось на площади.

А Крауд продолжал:

— Уж не о Гальмирских степях идет ли речь?

— О них, — Имаир нервно оглядывался и потихоньку отступал к переулку, но и Крауд уже нацелился на добычу.

— И до самой Гальмиры ты, злобный шарлатан, собираешься гнать этих несчастных за двадцать месяцев голубой пыли? Или может, собирался дождаться, пока пустыня высосет из них недостающее, оставит их опустошённые тела сгорать на солнце, а ты по крупицам насобираешь ещё голубой пыли, что случайно осыплется? Или, может, ты планировал убить их в самом начале перехода?

Поднялся гул. Стоящие позади, нетерпеливо напирали на счастливчиков впереди. Но те не осмеливались подойти к ссорящимся странникам и рвались назад.

— Верни наше время!

— Верни им время, — сказал Крауд и толкнул Имаира в гущу.

Толпа поглотила его. От криков мошенника я вздрагивала, но не смела повернуться и посмотреть, как рассерженные и обманутые выбивают из него голубую пыль. Его последний истошный крик неожиданно хлестнул меня, а затем всё резко стихло.

Мы подошли к седеющему мужчине на ступеньках. Он медленно пережёвывал жвачку и равнодушно смотрел на нас.

— Сколько на самом деле? — спросил Крауд.

— Двести лет с человека. До временных разломов было пятьдесят, но теперь — двести. Можете идти сами, коль дорогу знаете. Можете присоединиться к каравану, но скидки не будет. Двести лет. Даже если вы странники, двести лет, за бесплатно раскрывать свои секреты не буду.

― Разве нет обходной тропы?

― Была одна, почти бесплатная, по ней я водил степных торговцев. Но один из первых временных разломов её разрушил. Разорвал к собакам гнилым тропу и богатый караван, ни пылинки, сволочь, не оставил.

Я была уверена, что на чёрный день Крауд припрятал достаточно голубой пыли, чтобы заплатить за наш переход по тропе, но волшебник отказался от услуг проводника.

— Мы пойдём сами?

— Нет, — чародей покачал головой. — Межмирные дороги в Гальмире непокорны, как ветер, и часто меняют направление. Надо хорошо знать путь, чтобы идти. Я слишком долго тут не был, чтобы рисковать.

И мы двинулись в приморский город Зигалья, откуда попробуем переправиться в Гальмирские степи морем, обойдя раскинувшуюся на материке межмирную пустыню.

Зигалья лежит на том же клочке суши, что и Созия, и с пограничным городом приморский соединяет лишь тонкая полоска сухой, выжженной до пепла земли, которую со всех сторон безжалостно кусает небытие. Пока мы шли, пески межмирья со всех сторон шевелились, вздымались, обнажая пустые прогалины, из которых смотрели жёлтые потрескавшиеся глаза. Невидимые лапы тянулись к нам, но, едва коснувшись границы между межмирьем и реальностью, отступали. В ушах звенело злое шипение. Я старалась не отставать шедшего впереди Крауда. И когда межмирье в очередной раз чуть не схватило меня за лодыжку, я не выдержала и, схватив красную мантию волшебника, крепко сжала её в рукале. Так мы и шли друг за дружкой.

Однажды от этой ленточки земли не останется ничего, и Созию со всех сторон обступит межмирье, а затем поглотит.

— Послушай, если есть приморский город, то почему мы сразу же туда не отправились?

— Зигалья не такое приятное место, как ты воображаешь. Уж лучше попытать счастья в межмирной пустыне, чем иметь дело с зигальскими барыгами. Тем более из-за крысиной войны они потеряли много клиентов и почти разорены. Но нам, похоже, некуда деваться. Иди в степи через пустыню ещё опаснее, чем красться по этой тропинке. В Зигальи попробуем найти корабль.

— В крайнем случае, можем арендовать рыбацкое судно. Там ведь есть суда?

— Видишь ли, межмирье — это не всегда пустыня. В Гальмире море принадлежит хаосу, небытию, и заплывать далеко на хиленькой рыбацкой лодочке опасно. Нам нужно нечто посерьёзнее. Мне рассказывали, что когда-то один молодой и богатый дурак странствовал на прекрасной армаде из пятнадцати кораблей. Какие это были корабли! Говорят, века назад они принадлежали первому крысиному царю, завоевателю Бадагару. Однажды один безумец бросил Бадагару вызов, дуэль. Юнец проиграл, но добрый крысиный царёк пощадил его и отпустил. В благодарность мальчишка украл армаду, но — дурак есть дурак — умудрился всё проиграть в карты зигальскому богачу. Вот на этих кораблях мы и пересечём межмирное море. Это будет чуточку безопаснее, чем идти через пустыню.

Узенькая тропинка начала рассыпаться у меня под ногами, и я чуть не угодила в раскрытую пасть межмирья. На Крауд вовремя обернулся и поймал меня. Небо темнело. Волшебник зажёг огонёк, которые расправил пламенные крылья, поднялся чуть выше и летел впереди нас.

— А что особенного в этих кораблях?

— Ах, да, я же не рассказал тебе. Это межмирные корабли Королевской Торговой Компании. Раньше до того, как крысы построили поезда, путешествующие между мирами, странствовать можно было либо пешком, если ты странник, либо на кораблях, если море уходило в межмирье. Конечно, не всякий корабль способен выдержать путешествие через пустоту. Но странники умели строить такие особенные корабли. У каждого такого корабля есть сердце.

— Сердце?

— Да, сердце. В прямом смысле слова. Сердце, которое отдал странник, чтобы создать корабль.

— Но зачем?

— Потому что долг странника способствовать сообщению между разными мирами. Долг Королевской Торговой Компании — поддерживать культурные и экономические связи между мирами. Ради этой цели некоторые странники согласились пожертвовать собой. На кораблях удобнее и безопаснее перевозить грузы и людей, чем вести караваном.

— А в крысиных поездах тоже сердца странников?

Крауд пожал плечами.

— Не знаю, не проверял. Но крысы явно не из праздного интереса охотятся за странниками.

Утром мы увидели приморский город.

Зигалья резко отличалась от Созии. Дома здесь стояли трёх-, четырёхэтажные, украшенные росписью, по большей части изображениями морских сражений, но эти серые, потрескавшиеся картины больше нагоняли печаль, чем радовали глаз. В другой раз я бы попробовала прочесть историю города по росписи, но сейчас мы торопились.

Люди не казались до смерти испуганными, впрочем, назвать их приветливыми тоже нельзя. Они скорее были себе на уме и волновались только о своих делах.

Мы остановились в самой роскошной гостинице, но богатство заключалась в том, что здесь нашлась комната без насекомых и гниющих половиц. Окно, правда, не закрывалось. Но едва ли мы останемся на ночь.

После обеда (пережаренной рыбы и скользкого, точно слизняки, гарнира) Крауд достал из зачарованной сумки книгу и показал мне картинку.

— Зелёная фея? — прочла я. — Сказка о зелёной фее и рыцаре без сердца?

Я часто слышала об этой снарной истории, хоть ни разу и не прочла целиком. В этой сказке храбрый рыцарь без страха и упрёка на королевском турнире посвятил свою победу не королеве и даже не принцессе, а неизвестной молодой женщине, чьё лицо закрывала зелёная вуаль. Но ему не удалось снискать милости суровой красавицы. Она исчезла почти сразу же после окончания боёв, но рыцарь поклялся отыскать её. Из конца истории я слышала только то, что незнакомка оказалось зелёной феей, королевой мёртвых, и чтобы заслужить её благосклонность, рыцарь должен был убить в себе человека… Ещё я слышала, что во многих культурах поклонялись королеве мёртвых и её королю, а феи были священными созданиями. Но это были лишь сказки.

— Тебе надо выглядеть так же, — сказал волшебник.

В книжке зелёная фея — женщина, тоненькая, как тростинка, в длинном полупрозрачном платье, расшитом зелёными камнями. И волосы у неё — каштановые, как у меня до того, как перекрасилась, а глаза — огромные, будто от удивления, и зелёные, точно мои, и кожа снежного оттенка. Теперь поняла, почему Крауд при первой встрече назвал меня феей. Потому что именно её он и увидел. Ту фею, о которой каждый снарный ребёнок слушает сказки.

Но я не была феей.

Отмыла дешевую краску с волос, вернув им чуть потускневший каштановый цвет, и надела белое платье в пол, ожерелье с изумрудами и пышную вуаль, которые мне выдал Крауд из своей безразмерной зачарованной сумки.

— А ты не будешь переодеваться?

— Я лучше останусь местным купцом. А ты, фея, держись холодно и высокомерно. Настоящие феи до жути горды.

Мы спустились в душный, утопающий в дыме сигар клуб при гостинице. Крауда провожали равнодушными взглядами, меня — заинтересованными. От дурманящего запаха кружилась голова, подкатывала тошнота, но я должна держаться и хорошо исполнить свою роль.

В клубе стены были обиты дешёвой парчой, ткань чуть истлела от времени, и кое-где разъехалась, обнажая чёрное дерево. Электричества в этом мире не было, поэтому зал освещали десятки ламп, и пахло миндалевым маслом.

За столом мужчины играли в карты. Крауд сел. Я встала за ним, вальяжно облокотившись на спинку стула. Через вуаль едва могла разглядеть играющих, но явственно чувствовала их жажду наживы. И запах азарта, витавший в воздухе, страшил. Что если наш обман раскроют? Что если мы проиграем? Но я попыталась расслабиться.

Фея слишком надменна, чтобы волноваться.

— Кто вы?

— Странствующий купец. Это всё, что вам нужно знать.

Крупье раздал карты.

Игроки составляли наборы, обменивались картами вслепую, брали по одной-две из банка, затем раскрывались. Самой завидной считалась комбинация из четырёх тузов и козырного короля, если только козыри не голубые чертополохи, тогда старшей становилась комбинация из герцогов и виконтов. Были ещё десятки хитрых сочетаний троек, пятёрок и семёрок.

Достойным соперником оказался молодой человек лет тридцати по имени Лихобой. Со шрамом над бровью и острым носом он напоминал побывавшего в битвах коршуна.

Крауд и Лихобой играли с переменным успехом, выигрывал то один, то другой, и фишки кочевали между ними, точно неверные и свободные женщины. Каким бы ни был результат, Лихобой оставался бесстрастен, лица же Крауда я не видела. И я молча гадала, поддаётся ли волшебник, завлекая противника, или ему и в самом деле иногда не везёт.

— Поднимем ставки, — предложил волшебник, даже не взглянув на только что розданные карты. — Я слышал, у вас есть прекрасная армада. Поставьте свои пятнадцать кораблей.

Лихобой усмехнулся, впервые за игру показав эмоции.

— А что поставишь ты? Мешочек золота? На что мне твои монетки, купец?

— Фею.

Вздрогнула. Конечно, слабая и беззащитная женщина — это всегда желанный товар. Но разве я вещь? Если бы не вуаль, то все бы увидели, как моё лицо покрылось красными пятнами. О, мне хотелось разгромить их игральный столик! Но я задержала дыхание и не шевельнулась. На этот раз я не подведу Крауда. Сыграю это позорную роль.

— Фей не существует, — сощурился Лихобой, откинувшись на спинку кресла.

— Покажи ему, — обратился ко мне обманщик и улыбнулся, хищно, предвкушая веселье.

Я медленно подошла к Лихобою, смотря свысока, бессердечно, почти с ненавистью. Он хотел прикоснуться, но я жестом остановила его. Приподняв вуаль, разъярённо сверкнула зелёными глазами и чёрство прошипела:

— Не смей прикасаться, смерд.

Сколько ненависти, сколько отвращения я вложила в эти слова! Чудовище, каким однажды я стану, уже пробуждалось. Чудовище, которое поглотит меня, разорвёт изнутри, переварит. Да, однажды оно вырвется и обретёт силу, я стану им, а оно станет мной.

— Не смей прикасаться, смерд, — и страшен был мой оскал, ибо все отступили от игрального стола.

Лихобой на секунду замер и вдруг взорвался хохотом.

— Во всяком случае, выглядит она и ведёт себя точь-в-точь как фея.

Феи сотни тысяч лет назад жили в лесах Иолы и рьяно охраняли свои владения от посягательств. Для снарцев феи олицетворяли самоотречение, долг, честь и справедливость, даже если порой справедливость граничила с жестокостью. В Гальмире же о феях говорили, что это могущественные порождения зла, блуждающие где-то далеко-далеко, в неизведанных землях. И в последний светлый день феи пробудятся от вечного сна и придут в степи Гальмиры, чтобы уничтожить всё добро и выжечь сердца людей.

— Хорошо, безымянный купец, мои корабли против твоей красавицы.

Игроки раскрыли карты.

— Чтоб тебя! — Лихобой стукнул по столу.

Но карты — дело чести. Поверенный принёс бумаги, состряпали договор. Лихобой размашисто подписался. Крауд же накарябал несколько букв и свернул договор в свиток. Я не разглядела, какое имя он написал, но была уверена, что не имя волшебника.

Я до сих пор не знала, какой из псевдонимов — настоящее его имя, то, что он получил при рождении.

— Премного благодарен, — волшебник довольно свернул договор.

Лихобой хмуро кивнул и презрительно — мол, уходите — махнул нам рукой, унизанной перстнями с агатами.

Едва дойдя до причала, мы увидели огромный чёрный корабль со спущенными парусами, а за ним на волнах покачивались ещё четырнадцать судов, точно призраки, окутанные туманом.

На лодке мы подплыли к кораблю, на борту которого змеилось имя: «Эллис».

Но на палубе вместо матросов нас ожидали каменные изваяния. В застывших глыбах узнала кабанолюда, который потянулся за флягой, матроса-человека, разматывающего канат, мужчину-стрекозу, который чистил шпагу, и многих других, замерших за повседневными делами, но все они — лишь призраки былого. И это кладбище вечности, эта замороженная смерть — всё внушало ужас, ибо я начинала понимать, на что в действительности способно волшебство.

Когда мы ступили на палубу и отпустили лодочника, Крауд хлопнул в ладоши и громко произнёс:

— Отныне я ваш господин.

Я видела, как волшебная голубая пыль сорвалась с его пальцев, и каменные статуи скинули пыль десятилетий, встряхнулись, потянулись, разминая затёкшие члены. Капитан широко зевнул, покрутил головой и вперился в Крауда взглядом. Громко фыркнул, точно разочаровался в увиденном, и всё же преклонил колени, а следом — и его матросы, чуть кряхтя, чуть неуклюже.

— Отныне мы служим вам. Куда прикажете плыть?

И мы отправились в степи Гальмиры, туда, где бесстрашные кочевники сражаются с суровым ветром.

Море между зигальским и степным побережьями не было похоже на беспощадное Снарное море, которое топит корабли, стоит тем зайти далеко. Гальмирское море оказалось спокойно и благосклонно, даже скучно. Только чайки не летали над нами, киты не выпускали фонтаны на горизонте, и синева вокруг убаюкивала мёртвым спокойствием.

Среди теней мы были точно пленники. Матросы безоговорочно, молча исполняли команды, едва поднимая взгляд. Капитан — и тот объяснялся лишь знаками, точно боялся, что заговори он с нами, и язык у него отнимется навсегда, тем самым обрекая нас с Краудом на компанию друг друга.

Корабль был огромен. Я излазила все трюмы, но не нашла того сердца, о котором рассказывал волшебник. Я ходила по тёмным коридорам, тёмным, потому что на подводных этажах не было иллюминаторов, а мрак был таким плотным, что моя свеча не могла разорвать его. Открывала двери, но находила лишь пугающую пустоту. Это был мёртвый корабль.

Волшебник оказался вполне сносным собеседником. Поначалу Крауда не особо привлекала перспектива болтать со мной, а я в глубине души надеялась, что он начнёт рассказывать мне о премудростях волшебства. Но он говорил только о мирах, в которых я никогда не была, рассказывал сказки и рыцаре без сердца и зелёной фее, сказки о драконе, который живёт в морских глубинах. Сказки о драконе, который рождается из хаоса от крови волшебника. Сказки о волшебниках… Сказки о том, что волшебник всегда — один. Всегда единственный.

Тогда всё это казалось мне пустой болтовнёй. Что с того, что рыцарь без сердца и зелёная фея отправились в далёкое изгнание в поисках лучшей доли? Что с того, что они оба были убиты и вернулись с того света, презрев смерть? Ведь доподлинно известно, что никакое волшебство и зелья не возвращают мёртвых. Это всё истории для детей.

Я тогда совершенно не понимала, что в сказках — заключено великое знание. Эти выдумки говорили мне о традициях снарного мира, о духовных ценностях людей, среди которых я живу.

— Расскажи ещё о драконе, — спросила однажды вечером, изнывая от тоски.

И Крауд рассказал.

Жил когда-то дракон цвета пламенной зари. И на всём белом свете не нашлось бы существа подобного ему, повелителю бурь и ветров. Когда его тень падала на Снарные воды, все морские жители замирали и молча, застыв в восхищении, смотрели ему вслед. Дракон поднимался к звёздам и танцевал с ними до упоения, а по утрам люди часто путали его огненное дыхание с восходом солнца. И приветствовали его как избавителя от тьмы.

Однажды летом властитель неба заметил, что ночи становятся длиннее, а дни короче и холоднее. Но то не зима приближалась. А солнце слабело, и лучи его не грели. Мир погружался во мрак, и в сердцах людей селился страх.

Ткань времени рвалась, поглощая свет и выплёвывая чёрную жижу пустоты. Люди растворялись, исчезали, и никакие стоны и заклинания не могли их вернуть. Птицы не пели, и бабочки, сложив крылья, ждали конца. А на месте городов появлялись чёрные дыры, заполненные пеплом.

И дракон был опечален тем, что его любимый мир умирает.

Он полетел в самое сердце хаоса, где смешались тьма и безвременье, в бездну, затерявшуюся в беспокойных водах Снарного моря…

— Смотри! — резко прервался Крауд. И в глазах его отражалось предвкушение опасности и борьбы. Когда жизнь тебе приелась, только опасность и будоражит, заставляя чувствовать живым, а не пустой оболочкой.

Безмятежное Гальмирское море обмануло нас, и коварная буря подползала со всех сторон. Точно ядовитый туман, она поглощала тёмно-синие воды. И ставшая привычной тишина стонала воем ветра.

Волшебник подозвал к себе капитана.

— Мы сможем пройти сквозь бурю?

— Нет. Мы обойдём её с запада.

— И сколько времени потеряем? — нахмурился Крауд.

— Около недели. Буря в этих морях может длиться долго.

— Я не могу потерять столько времени. Неделя здесь — несколько недель в Снарном мире. Пройдите сквозь бурю.

— Я не буду рисковать своей командой ради вашей прихоти, милорд.

— Но это мои корабли, — с нажимом, почти гневно произнёс волшебник, но капитан лишь презрительно усмехнулся.

— Это корабли её милости госпожи Эллис Яксли и господина Бадагара. Вы всего лишь нагло узурпировали их, чтобы проигрывать и выигрывать в карты, не понимая истинной ценности этого сокровища.

— Довольно, Шалтай. Избавь меня от нравоучений, если не хочешь провести вечность в этой плавающей тюрьме, — оскалился Крауд. — Что ты хочешь взамен?

— Не смей со мной торговаться, грязный бастард. Я не подвергну свою команду опасности ради тебя.

— Ты принадлежишь мне. Делай что говорят.

Капитан зарычал зверем, и лицо его задёргалось, словно равнина, искажённая землетрясением. Острые шипы проступили на складках морщин, и размытые черты взмылись вихрем ввысь, точно уносимый ветром дым.

И гортанным голосом тварь с обликом тумана проревела:

— Не смей мне указывать, жалкий смертный. Кем ты себя возомнил? Полукровка прокажённый?

Но Крауд лишь улыбался и, казалось, едва сдерживал смех, точно оскорбления его веселили. А мне же хотелось бежать от ужаса. Я боялась, что тень сожмёт нас в кольцо и задушит.

— Шалтай, твоё уродливое бессмертие меня не пугает. Пусть и вечно живущий демон, но ты — мой слуга. Называй цену и плыви сквозь бурю, пока я не разозлился.

Точно разорванный парус, капитан всё расползался огромной чёрной тенью, пока не возвысился над нами подобно грозовому пологу.

— Цену, смертный хозяин? — смеялся он. — Хорошо, я подчинюсь тебе. Но я хочу половину отпущенного тебе срока жизни и больше никогда тебя не видеть.

Не колеблясь, словно ожидая столь высокой платы, Крауд довольно кивнул.

— Я отдам тебе половину жизни, но никогда больше не встречаться с тобой — этого я обещать не могу. Однажды я вновь призову тебя на службу. У меня большие планы.

— Сойдёмся и на этом, — прогремел Шалтай, протягивая костлявую руку, обтянутую голубоватой тонкой кожей.

Волшебник обернулся ко мне.

— Тебе лучше не слушать. Не хочу учить тебя злу.

Я покорно отошла и, обернувшись, увидела, как Крауд пожал чудовищу руку, прошептал буквально одну фразу, и голубая пыль с лёгким шелестом побежала от его сердца к сердцу призрака, в сгущающейся тьме сверкая серебром. И впитывая чужую жизнь, тот разрастался, а туман становился плотнее. Запахло страшно гнилью, точно разом вскрылась тысяча свежих захоронений.

«Разве путешествие через межмирную пустыню не было бы дешевле?» — отчаянно зажимала нос и боролась с тошнотой.

Насытившись, Шалтай оставил жертву и на гортанном языке закричал команде.

Побледневший Крауд безвольно осел. Я бросилась к нему и опустилась рядом, сжимая его холодную сухую руку. Ревел шторм, грозя вот-вот разорвать корабль в щепы. Ветер уже пел победный гимн, предвкушая добычу, будто голодный волк. Шалтай же направил судно в самую тьму, доверясь судьбе и своему бессмертному мастерству.

Я не знала, доплывём ли мы. И страх вновь вился вокруг меня. Но волшебник не знает страха.

— Что мы будем делать, когда война закончится? — наклонилась к Крауду.

В ответ, не открывая усталых глаз, тот усмехнулся.

— Вряд ли я так долго проживу.

От его тихих слов стало холоднее, и ветер надсадно стонал и метался, разрывая паруса и разбивая чёрные волны о борт «Эллис». И лишь потому что меж нами протянулась незримая ниточка, связавшая нас, лишь поэтому мы друг друга слышали.

Я села ближе и положила голову Крауду на плечо. Мне бы стоило увести его в каюту. Но я бы не смогла поднять его, а у него не было сил пошевелиться. И мы остались на палубе. Море бушевало, ледяные чёрные брызги падали на наши лица.

Не бояться. Не позволять страху завладеть разумом.

— Ты правда хочешь умереть и стать красным драконом, как в сказке? Ты же сам говорил, что драконов не существует. Что ты задумал?

Корабль мотнуло в сторону, волна подхватила его и вознесла на гребень, с шумом обрушила вниз, и нас обдало холодной водой. Едва не смыв за борт. Но я успела обмотать нас канатом и привязать к одному из железных колец, специально на случай шторма закреплённых на палубе.

Волшебник немного помолчал и грустно, невпопад ответил:

— Знаешь, если мы оба переживём эту войну, то я свожу тебя в Нордзед. Это очень далёкий и малоизвестный мир, они живут практически в изоляции… Но там очень красиво и спокойно, тишь да благодать, точно никаких бед не существует. Там солнце красивое в закат… Тебе бы понравилось.

— Пообещай мне, что поедем.

Крауд покачал головой.

— Вряд ли я смогу. Но я оставлю тебе карту, впрочем, и все мои вещи, книги, записки, исследования, тоже. Сможешь поехать одна. Тебе предстоит много путешествовать и многое узнать.

— Нет, — я взяла его за руку. — Обещай. Только без «если», обещай «когда»

Крауд улыбнулся. Для снарцев — обещание превыше всего, даже превыше смерти. Обещание нельзя нарушить.

— Обещаю, когда закончится война, мы вместе поедем в Нордзед.

И я тоже улыбнулась, почувствовала его ответное рукопожатие, пусть и слабое, точно прикосновение осеннего листа. Я вдруг осознала, что не хочу, чтобы он умирал. Ни сейчас, ни когда-либо ещё.

Но это война и война беспощадная. И конец известен. Тогда мне казалось, что мы оба умрём на этой войне. Я ещё не знала, что есть вещи намного худшие, чем смерть.

Я знала: чтобы залатать ткань мироздания, остановить временные разрывы — мало довести мир до хаоса, разрушить его, нужна ещё кровавая жертва. И этой жертвой может быть только волшебник.

Единственный волшебник.

Наконец, «Эллис» прорвалась сквозь бурю, и мы пристали к берегам. И вокруг на сотни вёрст простиралась лишь высокая трава и колючие кустарники, чёрными шипами встречающие негреющее мертвенно-жёлтое солнце.

Шалтай, принявший человеческий облик, проводил до трапа.

— Безрассудство — опасная вещь, — напутствовал он. — Я бы хотел, чтобы вы никогда не вернулись и позволили моей команде покоиться с миром. Но всё же я пожелаю вам удачи. И будьте осторожны, хозяин.

Крауд слабо кивнул.