Часть 1. Отрывок 4.

В лавке старика-механика мы поняли, что не знаем, как вызвать из лампы её обитателя. Если мы её потрём, то нам придётся загадывать желания, а дух запросто может выкинуть неприятный сюрприз. Мы бы так и мучились сомнениями весь вечер, если бы дядюшка Анри — МакГи — грубо не постучал по лампе кочергой. Через секунду из носика повалил пар. Джинн мог бы показаться грозным и рассерженным, если б не его хлопковый халат с пёстрыми цветами и съехавший набок ночной колпак с красной тесьмой.

— Не ожидал такой бесцеремонности!

Я виновато улыбнулась:

— Нам нужна твоя помощь, чтобы узнать, что случилось с принцессой крыс.

Дух зевнул, не прикрывшись ладонью и показывая тёмно-зелёное бездонное нутро, поморгал, отгоняя сон. Эти секунды, что он неторопливо пробуждался, показались мне вечностью. Я стояла в ожидании, не дыша, и если бы джинн не заговорил, то, наверное, задохнулась бы, сгорела бы от нетерпения!

— Хорошо, юная странница. Но после, когда вы свергните в пучины огненные это бесчестное создание, именуемое себя Септимием Краудом, мы, восточные духи, получим свободу и никогда больше не будем рабами лампы. Ты найдёшь способ это сделать.

— Остынь, Абдул, — размеренно произнёс старик. — Засунь-ка свои огненные пучины гидре под хвост.

Я удивлённо переводила взгляд с МакГи на джинна.

— Так вы знакомы?

— Духи воды тому свидетели! — воскликнул зелёнокожий. — Несколько лет бороздили моря под командованием одного недостойного упоминания разбойника…

— Довольно, Абдул. Наше прошлое никого не касается. Вернёмся к делу, — продолжил старик. — Молодёжь, такие, как Вики и Анри, — он кивнул в нашу сторону, — и вы, джинны, с тех пор, как вас поработили, склонны преувеличивать бедствия, причинённые некоторыми людьми. Прежде чем судить Крауда без суда и следствия…

— Суд? Следствие? — зло шипя, перебил его джинн. — Какое к огненным псам следствие? Он — злая пиявка, высасывающая из мира жизнь. О, люди, почему вы так любите закрывать глаза и прощать зло? Простой народ, быть может, и трепещет перед Краудом, но ты, мой добрый друг МакГи, как можешь ты его защищать, скажи мне во имя морских покровителей? Когда ты стал такой слабовольной устрицей?

— Я защищаю истину, сожри меня кракен, — невозмутимо ответил старик.

— Ты и истина? Вор окаянный, похититель сокровищ и кораблей — и истина? — хохотнул джинн, но МакГи продолжал.

— Что мы знаем о Крауде? Да, о его деяниях ходит много слухов, но именно — слухов. Есть ли доказательства хоть одного его злодеяния? Нет. Разве за домыслы осуждают на смерть?

Джинн засопел.

― Неужели время затуманило твой разум, и ты забыл, что на смерть осуждают и не только по домыслам, но и шутки ради? Вспомни то невинное дитя западных берегов, Сиси, девчушку с нежнейшими васильковыми глазами!

― Довольно! ― старик раздражённо топнул. ― Это было полвека назад. Зачем ворошить прошлое? Давайте сейчас не торопиться с выводами. Человек не виновен, пока не доказано обратное. Хотите крови Крауда — ищите доказательства.

― Ты становишься праведником, мой добрый друг, ― распалился джинн. ― Но если я приведу убедительные доказательства, ты, МакГи, даёшь слово воина предать Крауда самому суровому и законному суду и не позволить ему избежать наказания?

Старик кивнул.

― Дядюшка! ― воскликнул Анри, бледнея. А я чуть было ликующе не захлопала в ладоши.

― Кто этот некрасивый юноша? ― джинн с прищуром взглянул на Анри. ― Разве может он быть сыном прекрасной, как тысяча ночей, морской разбойницы?

― А ну прекратить! ― МакГи в гневе ударил кочергой по столу, и тот с треском развалился. От неожиданности я подпрыгнула: в немощном теле старика вдруг оказалось столько силы? Вот что значит — бывший пират.

― Оставь мальчишку, Абдул, и никогда больше не говори о нём худого слова. Вернёмся к Крауду.

Я затаила дыхание и придвинулась к джинну, чтобы не пропустить ни слова. Дрожащий Анри опустился в кресло, сложил руки на коленях и, тяжело дыша, уставился в пол.

― Злостный обманщик похитил лампы собратьев моих и продал их крысиному султану, царю, как вы его называете, точно мы — бездушный товар, ― произнёс джинн.

― Неужто ты был этому свидетелем? ― прищурился дядюшка.

― Не сомневайся! ― джинн гордо выпрямился.

― А говорят, ты в тот вечер до чёртиков напивался в трактире у реки, бросив пост и оставив лагерь джиннов без охраны.

― Как ты смеешь, смертный!

― Замолчите! ― резко выкрикнула я. ― Болтовнёй вы впустую тратите время. И слепому ясно, что Крауд — виновен. Да, он хитёр и умудряется действовать в рамках ваших законов, но это не умаляет его вины. Вы, МакГи, правы: нельзя казнить лишь по домыслам. Возможно, мои доказательства и доказательства Абдула — неубедительны. Что ж, у нас есть ещё один свидетель, слову которого не поверить нельзя.

Все уставились на меня. Я раскраснелась и от охватившего меня запала, и от ужасающего чувства неловкости.

— Что же ты предлагаешь, юная странница? ― спокойно-угрожающе спросил джинн.

— Поговорить с принцессой. Я знаю, что Крауд сотворил с ней ужасное зло. Итак, я бы хотела увидеться с принцессой, очистить своё имя перед крысами (тут джинн прыснул со смеху) и просить их помочь в поиске этого мошенника. И если вина Крауда будет доказана, то мы осудим его как подобает по закону. Никакого произвола, — произнесла я. — Кстати, как судят в вашем мире?

— Суд с присяжными, выступления обвинителя и защитника, ― ответил Анри.

Я кивнула.

Джинн фыркнул.

— Поступай, как посчитаешь нужным, юная странница, но пусть моему племени будет дарована свобода.

— Я попрошу крыс вернуть лампы твоих товарищей. Этого будет достаточно?

Дух лампы вздохнул.

— Так и быть — уступлю.

— Теперь, Абдул, ты поможешь нам поговорить с принцессой? Если Крауд напал на неё, то только она сможет это доказать.

— Помогу, но не колдовством, потому что пока я слаб и бессилен, а советом. Соорудите механизм, в котором можно спрятаться, и преподнесите его как подарок ко дню рождения принцессы.

— Троянский конь, — улыбнулась я.

— Что?

— В моём мире это называется троянский конь.

Джинн довольно потёр ладони.

— Мастер-механик, мой добрый друг МакГи, спроектируешь коня?

— Ёк-макарёк! Да! Только дайте время.

МакГи убрал с рабочего стола старые чертежи и разложил чистый лист.

— Анри, пока сходи в подвал, посмотри, какие формы для отливки у нас есть.

— Так вы же их все знаете.

— Ты поищи. Мне нужно всё, что у нас есть. Даже то старьё, которые я сказал тебе выбросить два года назад, а ты сохранил.

До позднего вечера старик трудился над чертежом, пока мы с Анри и Абдулом изучали подвал и собирали все литейные формы, за ненадобностью забытые в чулане. Сказать по правде, в них, наверное, раньше отливали железные пластины для слонов. При виде такого сокровища Анри возбуждённо зашептал мне на ухо:

— Во времена королей-людей Ашбадесса и Буджума слоны, бегемоты, мамонты и львы были грозным оружием королевской гвардии. Для них отливали броню из драконовой стали, на солнце блестящей как кровь, чтобы враги боялись. Но затем с запада приползли клацающие зубами крысы…

— Хватит трепаться! — окликнул нас МакГи.

Но пока мы разгребали место в гостиной для строительства коня, Анри нашёптывал мне истории.

Клацающие зубами крысы не просто приползли, а ворвались в новый мир, не забыв прихватить из старого все военные достижения. Против королевских львов и слонов, покрытых бронёй, крысы выставили роботов; против конницы — ружья и жгучие пули; против мечей — взрывающиеся огненные шары. И как чума промчались по всему Снарному миру, пока не обосновались в Буджуме. Вот почему на рынке запросто можно было встретить и крысиных роботов, и факиров и йогов, которых было много в канувшем в небытие королевстве. В Буджуме смешались все культуры, что было на руку мне. В таком диком разнообразии меня сложнее найти и в чём-то заподозрить.

— Но если твой дядя коренной буджумец, то почему он механизмами занимается? — тихо спросила я, и шёпотом Анри объяснил:

— А крысы не жадничали и обучали всех желающих. Хорошие механики лишними не бывают.

Когда закончили, дядюшка разрешил нам отдохнуть.

За ширмой прятались две комнаты. В большей на двухъярусной кровати спали Анри и МакГи. Мне досталась маленькая комнатушка, похожая на чулан для барахла.

Лампу с джинном я поставила на прикроватный столик, такой узкий, что кроме лампы, туда уже ничто не поместится.

— Надеюсь, ты не храпишь? — раздался сонный голос Абдула.

— Надейся, — я натянула повыше одеяло и сладко зевнула.

Снарные сутки длятся двадцать восемь часов, и эти временные отрезки в свою очередь разбиты на пятьдесят счетов, примерно равных нашим шестидесяти минутам.

День в Буджуме традиционно начинается в шесть утра, когда солнце едва кажется из-за горизонта и не успевает раскалить воздух. Торговцы пьют чай с пряностями, разворачивают лотки, раскладывают товар и весь день напролёт с шумным, будоражащим весельем работают.

В тринадцать на Буджум обрушивается самая жара. Тогда благородные господа скрываются под сенью садов, лавочники делают перерыв на обед, и жизнь на площади замирает. Иногда только нищие и калеки подходят к фонтану напиться. Но после четырнадцати, отдохнув и собравшись с духом, продавцы вновь открывают палатки, и рынок заполняется покупателями и приезжими. А солнце потихоньку идёт вперёд вдоль побережья к землям Иолы, и духота убывает.

Торговцы потихоньку закрываются, когда смеркается, то есть с двадцати двух до двадцати трёх. Потом ещё часа два работают кафе и ночные ресторанчики. После двадцати пяти порядочные горожане идут спать. Конечно, время от времени где-то и бредёт запоздалый паломник из другого мира, но и тот к исходу последнего, двадцать восьмого снарного часа находит себе ночлег.

Снарные сутки были чуть длиннее привычных мне земных, и потому первые несколько дней у меня кружилось голова, изредка подташнивало, но, в конце концов, я привыкла.

Утром до моей комнатушки долетел сладкий аромат, то Анри заварил чай с фруктами. Подвинув лампу джинна, он поставил букетик незабудок в одной из своих странных вазочек.

Я проснулась и встретилась с улыбкой Анри.

― Хочешь позавтракать в самом красивом месте Буджума?

― Почему бы и нет?

Я чувствовала себя разбитой и потерянной из-за непривычного времени, но не хотела ничего упускать.

Мы поднялись на металлическую крышу, постелили клетчатый плед и уселись. Сыпля крошками от бутербродов, Анри рассказывал мне о городе.

― Вон там бывшая ратуша, сейчас там музей.

Я оторвала брезгливый взгляд от крошек и увидела солнечный столп, возвышающийся до тёмно-розовых облаков. То была часовая башня ратуши, облицованная жёлтым кирпичом.

― Раньше в Буджуме заседал совет семерых, но лет пятьсот назад Ашбадесс подчинил Буджум. Город вошёл в состав тогдашнего королевства, совет упразднили, какое-то время в ратуше заседал ашбадесский наместник. А потом появились крысы. Они появились с востока, отплыли от берегов Ашбадесса, проплыли вдоль Ардера, гор, земель Иолы и высадились на наших берегах. Это долгое путешествие, оно занимает около трёх снарных месяцев, то есть ста пятидесяти дней. Конечно, к тому времени, до Буджума долетела новость о том, что король Эжен Третий заколот собственной шпагой и тело его распято на кресте. Рассказывают, что наш наместник даже и не подумал защищаться. Он распустил гарнизон, запретил собирать ополчение. И когда крысы прибыли в Буджум, первое, что они увидели, — коленопреклонённые наместник и буджумская знать. Наверное, только благодаря этой трусости Буджум и не был сожжен, как Ашбадесс.

Там же, на крыше, мы и ужинали, наблюдая, как озарённое закатом небо рассекают чайки, ветер доносил к нам запах моря, а Анри всё рассказывал о городе, его улицах и людях, которые когда-то там жили.

Затем в небе показалась чёрная точка, стремительно несущаяся к побережью слева от нас. Но Анри меня успокоил.

― Это всего лишь дирижабль, летающая махина, которую придумали крысы, чтобы не плыть по морю. Они суеверные и боятся моря.

Несколько раз Анри предлагал прогуляться до порта, но я отказывалась. По взглядам юноши и тому, как время от времени он пытался поймать мою руку, я догадывалась, что он видит во мне не только друга. Анри был тих и скромен, и мог бы мне понравиться, если бы не его завидное упрямство и ухаживания, которые становились всё более навязчивыми. Если бы он подождал, пока мы разберёмся с Краудом и я вернусь к нормальной жизни! К тому же его вечно липкие ладони…

― Эй! Ну где вы? ― раздался голос МакГи. ― Работы невпроворот, хватит прохлаждаться!

Целую неделю мы вчетвером трудились над механическим конём: отмеряли металлическую проволоку, резали, гнули. Лепили из глины формы и обжигали их в печи, потому что формы от слоновьих панцирей гениального старца не удовлетворили. А как по мне: так разницы меж ними никакой.

Затем плавили ненужные обломки древних мечей и заливали расплавленное железо в формы, чтобы получить обшивку для механизма, который старательно собирал МакГи, иногда Анри бегал по магазинам и лавкам, пытаясь добыть недостающие запчасти.

Однажды вечером Анри в очередной раз предложил:

― Может, к морю?

― Как-нибудь после.

― Ну как хочешь. Пойду к фонтану умоюсь.

Когда парень вышел, Абдул лениво протянул:

― А я бы сходил к морю. Вернее, был бы рад, если бы меня и лампу туда отнесли, ― лениво протянул джинн. Обманщик! Он прекрасно мог дойти и сам, просто опасался столкнуться с любителями загадывать желания. Видите ли, работать ему неохота!

― Вот и иди с Анри. Если мы на сегодня закончили, то я прогуляюсь по городу.

― Нет, нехорошо неопытной страннице гулять одной. Возьми с собой Анри и джинна, ― сказал МакГи. — И купите еды. У нас кончаются запасы.

Джинна я ещё, пожалуй, взяла бы для компании и защиты, но Анри опять потными ладошками будет хватать меня. А мне хотелось просто отдохнуть и не отвлекаться на мелочи.

― Ладно, ― обречённо согласилась я.

У фонтана мы поймали Анри. Я спрятала руки в карманы, чтобы избежать его прикосновений. Но парнишка перехитрил меня, взяв под руку.

Абдул уверенно шагал впереди, а его лампа болталась прицепленная к моему поясу. Так все будут думать, что это мой джинн, и не пристанут к нему с желаниями.

― Куда изволите, юная странница?

― К ратуше.

Мы недолго пробирались через готовящиеся ко сну торговые ряды: продавцы сворачивали палатки и закрывали ларьки, пряча в ящики залежавшийся товар, кто-то выкидывал мусор в канаву, кто-то вытряхивал коврики. Нас уже не зазывали ни в таверну, ни в лавку. Все эти люди, ранее казавшиеся мне сумбурными и суетливыми, теперь представали тихими и спокойными.

Днём в этом гомоне слова смешивались, окончания скрадывались. Ещё во время спора МакГи с джинном я подметила впечатляющую разницу в акцентах. Оба они говорили на снарном, но для МакГи это был родной язык, быстрый и мелодичный, а для джинна — чужой, и даже разгорячённый спором, джинн умудрялся растягивать слова, смакуя каждую букву.

В центре же дневного Буджума, в шуме и гаме, когда всё кружилось, я разбирала в будто бы знакомых словах — незнакомые. Я понимала смысл, значение, но каждый звук, понятный мне, был чужим. Иногда я терялась в какофонии голосов и не понимала ни бельмеса. Тогда мне приходилось ловить чей-то голос, вслушиваться в него и лишь тогда значения слов вновь становились ясны.

Вечером же всё было иначе.

Тихо, спокойно. Уставшие люди говорили мало и редко. Никто не кричал, и я могла наслаждаться обрывком каждой услышанной беседы.

— Почему, когда говорят все хором, я с трудом разбираю речь? До того, как я осознала, что в этом мире говорят на другом языке, мне было намного проще понимать разговоры. Теперь же я временами ловлю себя на том, что ничего не понимаю.

— Ты слишком много думаешь о том, что это чужой язык. Пока ты об этом не волновалась, понимание речи было на уровне подсознания, — объяснял Абдул. — В твоём мире ведь есть такое понятие «подсознание?»

Я кивнула.

— Забудь о том, что снарный — чужой язык. Окунись в него. Живи им. Вы, странники, счастливый народ, можете понимать любую речь. А вот мне пришлось потратить пару лет на то, чтобы выучить снарный. Хорошо, что джинны живут долго!

Вблизи ратуша совсем не впечатляла и рисовалась обветшалой и всеми покинутой, точно разорённое гнездо. Окна закрыты ставнями, а на дверях цепь с замком. На стенах под белой краской местами проглядывали старые фрески. Кадки с хилыми пальмами у входа навевали тоску. Уснувший сторож-робот ржавел и, наверное, уж больше не проснётся, так и будет сидеть у двери до скончания веков. Если тут и был музей, то хозяева его не жаловали. И только часовая башня сверкала кирпичным золотом.

― А когда-то там жил волшебник. Он помогал наместнику короля, и…

Но Абдул перебил Анри:

― Волшебства не существует, дитя. Чем раньше ты это выучишь, тем больше проживёшь.

― Почему все так яро отрицают волшебство? ― вздохнула я.

― Потому что его не существует. Отойдите в сторону и смотрите туда, ― нахмурился джинн.

Повернув головы, мы увидели мрачную процессию.

В белых робах, с замотанными назад рукавами, они напоминали узников психиатрической больницы. Глаза пленников бледнели пустотой, и совершенно не верилось, что у кого-то из них хватит смелости на побег, но тем не менее несчастных охранял конвой из двадцати крыс-гвардейцев. Их сломали, уничтожили и теперь добивали, стирали в порошок, чтобы зараза в их сердцах не выбросила споры и не проросла в почве здоровых душ.

― А это, мои драгоценные, те, кто отрицает очевидные факты и проповедует неправильные истины, ― тихо произнёс Абдул.

Не надо было спрашивать, кто они. Я сердцем поняла, что это такие же странники, как и я. Опустошённые, потерянные. Их провели мимо нас. И хотя я не решалась спросить, дух лампы рассказал.

Существует волшебство или нет — не так уж и важно. Странников ненавидят, и это неоспоримый факт.

Издревле странники соединяли меж собой миры, прокладывания тоненькие нити межмирных троп, а после по этим дорогам устремлялись паломники и торговцы, как странники, так и простые люди. Конечно, за путешествия переселенцы платили немало отпущенного им времени, но в те времена наладить торговые и культурные связи было важнее.

Потом снарный король и драконий лорд, который сочувствовал странникам, основали Торговую Компанию. Но идиллия не продлилась вечно.

В одно и то же время странников уважают и ненавидят. Уважают за их особый дар, ненавидят за то, что они открывают проходы меж мирами и тем самым делают каждый мир уязвимее. Кто знает, какое сверхъестественное зло может прийти с той стороны?

В конце концов, ненависть пересилила, и последний снарный король Эжен Третий распустил Торговую Компанию, лишил всех привилегий драконьего лорда и запретил странникам приближаться к столице — Ашбадессу. Когда же крысы захватили Снарный и окрестные миры, то попросту объявили охоту на странников, прекрасно понимая, что они могут бросить вызов и спутать им, крысам, все карты.

С волшебниками всё обстояло несколько иначе. Их никогда не любили, всегда боялись, ибо те обладали силой куда большей и непостижимой, чем можно вообразить. Все знали, что волшебники превосходно умеют управлять голубой пылью, из которой соткано мироздание и которая по сути является самой жизнью. Лишённые дара и недалёкие люди верили, что волшебнику ничего не стоит убить человека одним взглядом.

И, наконец, страх перед силой превратился во всеобщую ненависть.

Волшебство уже давно негласно объявили преступлением. Со временем, когда волшебники выродились, люди начали верить, что их и вовсе никогда не существовало. Лучший способ пережить кошмар — это сделать его выдумкой.

Всё это мне нашептал джинн, а после добавил:

— Этого разговора никогда не было. Даже не думай вспоминать.

Я молча кивнула, хотя и не понимала, как можно из-за каких-то суеверий отрицать волшебство.

Через несколько дней я работала в лавке Анри и ко мне забежал юный разносчик газет Эрик, друг Анри. Он был таким же бронзо-загорелым и весёлым, типичный буджумец.

— Слышали уже последние новости?

— Какие? — живо заинтересовалась я.

— Сперва купите газету, — парнишка помахал свертком.

— Анри всегда покупает?

— Нет, я ему так всё рассказываю.

— Тогда раз я вместо Анри, почему бы и мне не рассказать?

На секунду задумавшись, Эрик затараторил:

— Объявился Фантхиет, ну, тот граф-изменник, который с полгода назад поднял восстание. Ах да! Тебя же тогда не было, ты же странница. А вы вечно всё интересное пропускаете. В общем, Фантхиет родом откуда-то из Ашбадесса, говорят, отрок старой аристократии. Когда-то он преступил закон, и его изгнали из Ашбадесса. Лет десять он где-то пропадал, а два года назад объявился с небольшим отрядом и стал нападать на крыс. Вот и теперь — разгромили крысиный караван, который шёл от Маржума к Иоле и вёз, не знаю что, в статье не написали. Но, наверное, очередные эксперименты.

— И что? Этот Фантхиет намерен победить крыс и захватить власть?

— Ты совсем тут новенькая, да? — прищурился Эрик.

— Не грузи её, — из подсобки выбрался Анри. — Человек только полнедели в Снарном мире. Откуда ей знать? — и обратившись ко мне: — Конечно, многие сопротивлялись приходу крыс и долго не хотели им подчиняться. Были даже военные столкновения, но в конце концов, все привыкли к новым порядкам. Сейчас всё стабильно, экономика идёт в гору, торговля развивается, крысы почти не притесняют людей. А такие молодчики, как граф де ла Фантхиет, только нарушают спокойствие. Из-за него всё может рухнуть и пойти ко дну! Так что нечего о нём говорить. Он бунтовщик и разбойник!

Анри и надувшийся Эрик ещё немного поболтали о предстоящей через две недели ярмарке и посплетничали об общих знакомых, а затем мы закрыли лавку и отправились ужинать на крышу.

За день до совершеннолетия Адалинды случилась примечательная история. У ратуши подрались юный снарец с горящими бледно-пепельными глазами и остроносый крыс. Оба были студентами местной академии и в целом ладили меж собой, пока дело не касалось религии.

Снарцы не верят и никогда не верили ни в каких богов, духов или высшие силы. И если снарцы ругались, то в отличие от других рас использовали не злосчастных чертей или дьяволов, а гидр и кракенов, которые преспокойно бороздили Снарное море, огромным пятном распластавшееся в центре мира.

У крыс же был целый пантеон богов: бог грозы, бог войны, богиня победы, божество урожая и много-много других на каждый случай жизни.

Юный крыс захотел сделать приношение богине долголетия, чтобы та послала принцессе Адалинде много счастливых лет, и неосторожно сказал об этом товарищу. Снарец же взъелся, заявив, что никакой бог не может продлить жизнь ни крысе, ни человеку. Слово за слово, пара лёгких толчков, и дело переросло в драку, которая привлекла полицию.

Студента-крыса оштрафовали за нарушение порядка, а вот несчастного снарца, несмотря на уговоры его друга и хорошие рекомендации, обвинили в осквернении богини долголетия и приговорили к ста ударам плетью и пяти годам исправительных работ в Ардере.

Про Ардер джинн шепнул мне тихонько:

― Страшный город.

А у меня омерзение вызывал не далёкий незнакомый город, а беспощадные и несправедливые крысиные законы. Может, Адалинде удастся всё исправить? Ведь когда мы ей поможем, она поймёт, сколько в людях добра…

Дни в лавке механика были самыми лучшими за последнее время. Я не валяла безмятежно дурака, сидя перед компьютером за просмотром любимого сериала, как делала это дома, не тухла на лекции, не слонялась бессмысленно по потусторонней безбрежной пустыне, не ехала на поезде, отстранённо глядя на мелькающие за окном миры.

К выходным мы собрали железного коня высотой четыре метра. Его несколько угловатая морда напомнила мне деревянную игрушку, отчего я по-глупому заулыбалась. Абдул настойчиво предлагал расписать коня витиеватыми узорами, но я запротестовала: незачем привлекать лишнее внимание.

― Подарок должен быть красивым, моя дорогая странница, ― возразил служитель лампы.

― Ага, чтобы каждому гвардейцу захотелось получше нас рассмотреть да ещё сунуть нос внутрь?

Мы бы спорили до посинения, но Анри присоединился к джинну и предложил сшить из старых пледов попону. Я была вынуждена согласиться.

В шестидень, последний день снарной недели и двадцать девятый день звёздопыльного месяца 1447 года, торжественно отмечали восемнадцатилетие принцессы. Первое время я не очень заботилась насчет местного календаря и летоисчисления. Но позже, поняв, что мне придётся задержаться в Снарном мире, стала запоминать даты. И не просто из желания, как все местные, знать точно название дня, но и ради того, чтобы понять течение времени и высчитать сколько прошло времени тут, пока я была где-то в другом месте.

Снарцы отсчитывали года от дня смерти последнего дракона. Разумеется, сейчас уже никто не помнил, был ли дракон на самом деле, или великий безымянный воин сжёг всего лишь чучело, но тем не менее, был выбран некий символ, черта, которая отделила тёмную эпоху чудовищ и мрака от светлого будущего. Адалинда родилась в звездопыльный месяц, летний, самый тёплый и ласковый, когда цвели редкие цветы, похожие на звёздную пыль. Говорят, что те цветы растут лишь на той земле, которую когда-то обагрила кровь дракона, а распускаются они обычно двадцать девятого или тридцатого числа. Примечательно, что Алалинда родилась именно в это время. Быть может, именно ей суждено спасти снарный народ от тирании крысиного царя Генгульфа, её отца. И как тот безымянный воин она победит страшное чудовище.

Итак, двадцать девятого числа звёздопыльного месяца у дорог, ведущих из Буджума ко дворцу, проросли и распустились дивные цветы.

По окрестным мирам уже разнеслась весть о том, что принцесса больна и не сможет присутствовать на празднествах. Поэтому караваны подарков устремились по песчаным океанам к зеркалам и стеклянным дверям, переносящим путешественников во дворец.

МакГи отсоветовал нам пользоваться одним из таких переходов и лично покатил платформу с конём в крысиный замок, расположившийся в нескольких километрах от Буджума. Конечно, старик, переодетый в белоснежный шёлковый халат и тюрбан, не сам катил платформу, а лишь управлял гнедой двойкой, да переговаривался с соседним извозчиком.

Мы разместились в напичканном механизмами торсе коня. Механизмами никто не планировал пользоваться, но МакГи настоял на том, что любая работа должна быть выполнена на совесть. Поэтому стоит одному из нас потянуть за рычаг, и конь придёт в движение.

Я пристроилась у щели меж обшивкой и наблюдала.

Дорога сделала резкий поворот, и нам открылось удивительное зрелище.

― А вот и крысиный дворец, ― сказал МакГи, зная, что я его слушаю.

― А то мы слепые, ― процедил другой извозчик. ― Чтоб этот шпиль им в…

― Цыц! ― оскалился МакГи.

Крысиный дворец уродливой трехпалой скалой врезался в фиолетовые облака. Тонкий шпиль напоминал шприц, а чёрный забор с чучелами ворон и грифонов казался бесконечным.

Но стоило нам пройти сквозь ворота, как резко посветлело. Мы ехали по мраморной дороге, вдоль которой гордо вышагивали ярко-красные птицы с длинными, как шлейф, хвостами.

У золочёных ворот во второй сад нас остановили крысиные гвардейцы в парчовых камзолах.

― Что это за несуразный подарок? ― от резкого оклика гвардейца я вздрогнула.

― Негоже-негоже так говорить о великом Троянском Коне из славного города Троян, ― слащаво залепетал МакГи. Даже не знала, что он может так исказить голос. На месте стража меня бы стошнило от этой приторности. А мастер продолжал:

― Славный город Троян находится в двадцати станциях отсюда. И каждый вельможа там почитает за великую честь иметь у себя такого железного коня.

― И что может эта груда металла?

― А вот об этом могут ведать лишь лица королевской крови, ибо подарок сей особый.

― Ладно, пусть проезжает.

МагКи и остальные передали подоспевшим слугам и гвардейцам подарки для принцессы, чопорно откланялись, и больше я их не видела.

Второй сад был мрачнее: россыпь острых зубов и костей под кустами кроваво-красных роз отбили у меня всякое желание подглядывать. Я отвернулась и больше не смотрела, пока нас не привезли на место.

Крысы-слуги складывали подарки в большой светлой зале с зачарованным водным полом. Они ходили прямо по воде, но после их шагов не оставалось кругов, словно водную гладь от ступней ограждал невидимый щит. Нашего коня вкатили в зал одним из последних. За нами внесли ещё плетёные корзины, настолько тяжёлые, что каждую с трудом тащили три крысы. Я подглядывала за ними в щель и боялась, как бы крысы не услышали моего дыхания. Джинн притаился в лампе. Анри сжимал мою руку тёплой ладонью. От него веяло жаром восточных земель. Мне очень хотелось от него освободиться, но я боялась поднимать лишний шум. В зале блуждал терпкий цветочный аромат, и вскоре мне ужасно захотелось пить.

Наконец, крысы расставили все подарки и удалились, затворив за собою двери, украшенные затейливым железным орнаментом.

Я поспешно спасла пальцы от Анри и первая выскользнула из коня. Анри же списал всё на моё рвение геройствовать и ни капельки не обиделся. Вместе мы вытрясли джинна из уютной лампы.

Кроме главных ворот, из зала подарков вело несколько дверей. Мы по очереди заглянули в каждую и за последней увидели много розовых бархатных подушек и полчище кукол, ощетинившееся бантами и пышными юбками.

— Наверное, она там, — я указала на ширму за горой плюшевых медведей.

Мы подобрались ближе, стараясь не наступить случайно на разбросанные по полу безделушки: вдруг одна из них взорвётся воем тревожного сигнала. За шифоновой занавеской на ложе спала принцесса крыс. Мы остановились, в умилении глядя на это невинное чудо, прогружённое в безмятежный сон.

Аккуратную мордочку покрывала серая шерсть, на загривке и меж ушей темнея и удлиняясь, точно волны человеческих волос. Ресницы её подрагивали, а тонкие усики шевелились в такт снам. Она казалась очень хорошенькой.

— Она не выглядит больной, — с долей разочарования заметил Анри.

Я протянула руку и легонько отдёрнула одеяло. Все мы охнули и в испуге отступили на шаг. Позже, когда останусь одна и буду бесцельно кататься в грузовом вагоне поезда, спать на мешках с крупой и вздрагивать при каждом шорохе, тогда её хрупкое изуродованное тело будет приходить ко мне в кошмарах. Принцесса протянет ко мне стянутые бинтами искорёженные руки, безмолвно раскроет рот, а я буду стоять в холодном поту, как вкопанная, и молиться всем богам, чтобы она не уволокла меня с собой в могилу. Со временем я, конечно, избавлюсь от этого страха и научусь контролировать мысли, но ещё надолго запомню её изломанные ручки и ножки, загипсованные пальчики и окровавленные простыни. Если это сделал Крауд, то он, конечно, заслужил самой суровой кары. Волна ненависти к волшебнику поднялась во мне со страшной силой. Разве не преступление и дальше позволять ему разгуливать по мирам? Может, и правы снарцы в том, что ненавидят и отрицают волшебство.

— Она поправится? — я с беспокойством взглянула на джинна.

Тот вытянулся, наклонился над принцессой и долго смотрел на неё. Мне даже показалось, что он вот-вот обернётся паром и сольётся с хрупким тельцем принцессы.

— Думаю, без магического вмешательства — нет.

— Значит, нам остаётся только найти лекарство.

Из большой залы донеслись звуки шагов.

— Быстрее.

Джинн живо начертил в воздухе знак, и из лампы повалил густой бирюзовый дым, который окутал меня, Анри и принцессу.

Когда туман рассеялся, мы оказались в уютной комнате, где едва пахло пряностями, на мягких персидских коврах и подушках. Принцесса по-прежнему мирно спала, словно ничто вокруг её не касалось.

Я почувствовала толчок: лампу куда-то быстро и без церемоний несли. Мы с Анри присели и держались за подушки, хотя от порядочной встряски нас это не спасло. Наконец, джинн спустился к нам и сказал, что мы в безопасности.

— Что ты теперь планируешь делать, юная странница? — спросил Абдул.

Я пожала плечами.

— За нами гнались?

— Нет, я исчез из покоев раньше, чем вернулась нянька. Но они уже подняли на уши весь дворец. Я не вынес вас из крысиного царства, так как сам не имею силы проходить через двери странников, ― виновато добавил джинн.

— Ладно, давайте подумаем, как нам быть. ― Я откинулась на подушку. — Как можно вылечить принцессу?

— Отец мне кое-что рассказывал перед тем, как ушёл, — робко произнёс Анри.

Мы с джинном замерли в ожидании. Ученик механика выдержал паузу и заговорил.

— Отец много странствовал и изучал. Он говорил мне, что существует некий источник силы. Источник безграничного волшебства (джинн презрительно кашлянул). С помощью этого источника можно творить любые чудеса.

— Твой отец, — медленно произнесла я, — он тебе это рассказывал до того, как зло пронзило его сердце?

Анри кивнул.

«Значит, это никак не связано с выдумкой о том, что Крауд его отец, и этому, пожалуй, можно верить».

— И источник находится где-то здесь, в крысином царстве? — догадалась я.

— Да, — кивнул Анри, — но я не знаю где.

— Зато я знаю, как туда пройти, — джинн с превосходством посмотрел на нас. За его улыбкой я не увидела ничего, кроме дружеской насмешки над нашей несообразительностью. Джинн молчал, ожидая наших мыслей, чтобы потом победоносно воскликнуть: «Бинго!».

— Платье! — наконец, осенило меня. ― Оно — волшебное, как говорили крысы. И если оно обладает волшебством, то, возможно, приведёт нас к источнику, силой которого было соткано?

Абдул устало закрыл ладонью лицо и вздохнул.

— В сотый раз повторяю: нет никакого волшебства, прекрасная странница. Но крысы — хитрые создания. А у тебя, дева, я чувствую, есть нечто иное, что приведёт нас к секрету крыс.

— Но у меня нет ничего… особенного, кроме платья, — неуверенно возразила я.

— Думаю, ты справишься и без меня, — джинн хлопнул в ладоши, и синий туман перенёс нас в кладовку. Швабра чуть не стукнула меня по носу. В нос ударил мерзкий аромат стирального порошка, смешенный с запахом гниющей мокрой тряпки, видимо, завалившейся за вёдра и не замеченной уборщицей.

— Я присмотрю за принцессой, — донеслось из лампы.

— Ох уж эти джинны. Ничего по-человечески сказать не могут!

В кармане нашарила стопку билетов Крауда. Про них я уже совсем забыла, а ведь когда-то именно они привели меня к джинну. Возможно, приведут и к источнику волшебства?

Перетасовав их, вытащила один.

«Каллы».

Но буквы тут же задрожали и исчезли. Я ощутила лёгкое покалывание в талии, там, где платье стягивалось поясом и плотно прилегало к телу.

«Тёмная бездна» ― зазмеились пурпурные буквы и, трижды обежав билет по периметру, испарились.

— По-моему, это опасно, — заметил Анри.

— Другой дороги я не вижу.

Мы долго блуждали среди теней и темноты. В крысиных подземельях точно перегорели все фонарики-светлячки. Это потому, объяснял Анри, что дворец был создан не для крыс и ему не нравится их господство, вот он и балуется. Лишь редкое мерцание кварца помогала нам не врезаться в стену.

У каждой развилки внутренний голос подсказывал куда повернуть, и я не спорила, а просто шла. И по большему счету было всё равно куда, ведь мы не знали здесь ни единого закутка! Я просто надеялась, что слова с билета запустили механизм, который приведёт нас в нужное место.

Позади меня Анри недовольно сопел, втихаря обвиняя во всём несчастный заколдованный клочок картона. Хотелось обернуться и злобно шикнуть на него. Но я молчала, стиснув губы, и копила негодование.

Наконец, мы увидели яркий свет впереди, мрак отступил. Неожиданно стало легко дышать. Всё зло из мыслей испарялось. Я ощущала себя лёгкой бабочкой с прозрачными крыльями. Хотелось танцевать. Но в тот момент, когда почти поддалась чародейскому, в круге света я заметила длинную фигуру Крауда в кровавой мантии, застёгнутой лишь на золотой аграф.

Странник опирался на колодец и глядел на нас исподлобья. От колодца волнами расползалось холодно-фиолетовое мерцание кварца, затем оно сливалось с чернотой, и только гидры знали, где в темноте прятались стены, если, конечно, они и вовсе были. И в этом странном месте совершенно ничем не пахло.

Колодец, видно, и был тем самым источником волшебства, который решит все наши проблемы. Во всяком случае, кроме него, других претендентов на эту почётную роль я не видела.

— Всё-таки пришли, ― протянул Крауд. ― Тяжёл был путь?

— Снова ты! — в сердцах воскликнула я. — Когда же я от тебя избавлюсь?

Но Крауд лишь грустно улыбнулся, затем вперил в меня пристальный взгляд. На секунду показалось: он хочет что-то сказать, и я должна прочесть это во взгляде. Но, вспомнив о его коварстве, отвела взгляд, и мы застыли в молчании.

Растерялась. Если бы не колдун, я заглянула бы в колодец и ухватила скрывающуюся там силу. Да что я говорю? Я понятия не имела, что делать с волшебством.

— Зачем ты сотворил такое с принцессой? — спросила, заминая неловкую паузу. — Что она тебе сделала?

— Зачем? — Крауд моргнул. — Ты думаешь, что крысы — это такие милые пушистые создания, которые с радостью откроют тебе ворота домой? Если они такие милые, что же ты от них прячешься, как таракан? Почему не явишься без обиняков?

Крауд порывисто хохотнул. Мы с Анри переглянулись.

— Я не обязана отчитываться перед тобой, Крауд. Пропусти меня к колодцу, к источнику волшебства. Я попрошу у него даровать принцессе жизнь.

— Твоя принцесса, о здоровье который ты вдруг так печёшься… Поверь мне, если ты познакомишься с ней ближе, то её милая мордашка перестанет тебе нравится.

— Отойди.

Я ожидала, что наглец рассмеется, но он удивил меня.

— Хорошо. Твой выбор — ты и виновата. Я тебя предупреждал, ― Крауд кивнул. ― Иди.

Он отошёл от колодца и повернулся спиной, закрыв рукой лицо. Подол красной мантии зловеще колыхался на ветру, который невидимым вихрем носился у ног чародея, словно тот был неким хранилищем ураганов.

Я смотрела на колодец и колебалась. От страха чуть дрожали колени, пересохло во рту. Если это настоящий источник волшебства, то почему Крауд так легко отходит в сторону? Нет, мне готовится жуткая ловушка.

Анри вывел меня из оцепенения.

― Я могу это сделать.

― Нет. Я это затеяла.

И прикоснулась пальцами к влажным, поросшим мхом камням колодца. Зажмурилась. Вдохновение наполняло меня. Лёгкий холодок пробежал от кончиков пальцев и ужалил в самое сердце. Я наклонилась и открыла глаза.

На секунду в воде мелькнуло моё собственное отражение: каре каштановых волос, лихорадочно блестящие зелёные глаза, острый подбородок. Но тут же мой лик расплылся: вода в колодце запенилась.

Когда волнение улеглось, на меня таращилась искажённая злым хохотом крысиная морда с выступающими кривыми зубами. Крыса смеялась, и корона на её голове вздрагивала.

Я отпрянула от колодца, но слишком поздно. Вокруг уже всё поплыло, словно тонуло в озере. Казалось, нас мягко подхватил поток и уводил вниз. Всё заняло буквально несколько секунд, я даже не успела толком осознать происходящее, как обнаружила, что из воды меня выталкивает вверх. Я поддалась импульсу и резко вынырнула, отбросила с лица мокрые волосы, протёрла глаза и огляделась.

Мы были в тронной зале, и с водного пола на нас взирали лишь расплывчатые отражения. Прежде чем я поднялась, меня схватили гвардейцы-крысы и приставили к горлу кинжал. Рядом уже беспомощно трепыхался Анри.

Слева Крауд тщетно боролся с гвардейцами. Как и нас, водный коридор оглушил его, и он оказался не готов к бою.

Крысы окружили его. Волшебник не успел выхватить шпагу или увернуться, как капитан с размаху ударил его дубинкой. Засвистела железная плеть, удары посыпались на Крауда без остановки. Я ожидала, что колдун использует дар, но я его плохо знала. Крауд предпочёл сдаться. Волшебство не было бесплатным. Любое действие, даже самое бестолковое, либо разрывало ткань мироздания, черпая из него энергию, либо высасывало жизнь из того, кто колдовал.

В зал, громко шлёпая массивными ступнями, вошёл гигантский робот. В руках железное чудище сжимало цепи, на которых болтался крест.

Гвардейцы заковали Крауда и подвесили к распятию так, что волшебник напоминал переломанную свастику, и с губ его капала кровь.

Я тряхнула головой.

Нет. Так не должно быть. Он же не победим. Он же… Это я должна была одержать над ним верх!

Крысиный царь откинулся на спинку трона и постукивал острым жёлтым когтём по лампе джинна. Скрип раскачивающихся цепей робота, ритм, отбиваемый по лампе, пробивали меня до дрожи. Окружённая врагами, я чувствовала себя ужасно одинокой. И это не было сном, от которого можно пробудиться.

— Вы умрёте на рассвете, — царь тяжело выдохнул и облизнул тонкие губы. Глаза его налились кровью. — Ты, девчонка, этот парень-полукровка, проклятущий странник и джинн. Вы все умрёте.

Я сглотнула. Пот стекал по лицу. На секунду закружилась голова, потемнело в глазах.

«Нет-нет, этого не может быть! А как же мои родители, Светка? Как же старик-механик, который ждёт нашего возвращения? Как же все те люди, что ждут хорошего, и не знают, что мы пошли сражаться за них?»

Всё же я победила надвигающийся обморок и выдавила:

— Позвольте мне объяснить.

— Это неважно, — царь властно поднял руку в знак протеста. — Принцесса умерла. Вы вмешались, и моя единственная дочь умерла. Знаете ли вы, что всё в нашем дворце связано меж собой в единый живой организм? Вы нарушили покой, царящий в наших чертогах, осквернили наше сердце. Мне всё равно, были ли ваши намерения благими или нет. Теперь вы понесёте наказание.

Новость, как гром, поразила меня и сломила надежды, как свирепый ураган ломает телеграфные столбы и картонные дома. Мы убили её, мы убили принцессу, которая должна была спасти народ. Мы.

Нас бросили в пахнущую тиной камеру.

Больше я ничего не пыталась доказать.