Часть 2. Отрывок 4.

Незамеченными, мы подобрались к Храму Голубого Свечения, что притулился за городом на берегу пересыхающей реки, где глина уже потрескалась, и несколько рыбешек жалобно плескались в грязной лужице и в беззвучном крике открывали рты.

Святилище оказалось квадратным коробом, обнесённым забором колонн с глубокими желобками. Похожие на змей иероглифы узорным полотном покрывали стены, а у входа грелись на солнце ящерки. Заслышав наши шаги, они всполошились и удрали в темноту за аркой-входом. Мы нырнули следом.

Удушающая жара сменилась каменной прохладой, и я едва заметно выдохнула. От солнца у меня уже разболелась голова.

В центре крошечного зала из земли вырывалось ровное голубое пламя, его языки рассеивались и столпом медленно кружащейся пыли поднимались ввысь, под потолком расходились в стороны и терялись в непроглядной тьме углов.

― Почему храм не охраняют?

― Охрана может его осквернить. Арахисцы верят, что тут никто не должен находиться.

— Тогда кто же построил храм?

Волшебник пожал плечами.

— Какой-нибудь сумасшедший.

Крауд протянул к огню руки. На каждом пальце — по три массивных кольца с прозрачными камнями. Огонь встрепенулся, заколыхался, точно ожил. Тонкие языки пламени лизнули ладони и смешались с прозрачными камнями, наполняя перстни силой.

Когда хрусталь налился волшебством до ярко-голубого света, Крауд отнял руки от огня, снял с мизинца бирюзовое, с узором трещин кольцо и протянул мне.

― Если сможешь совладать с волшебством, то этого хватит, чтобы забраться куда-нибудь далеко и обустроить жизнь заново.

― Так просто? — я была разочарована. Ведь если всё так легко заканчивается, выходит, всё было зря. Он столь легко от меня отрекался.

Крауд раздражённо вздохнул.

― Сделай милость, забудь все глупости, что я тебе наговорил. Считай, что я притащил тебя в потусторонние миры шутки ради. В том, что с тобой случилось, нет никакого тайного смысла. Понимаешь? Я поступил некрасиво и теперь исправляю ошибку. Мне жаль, что ты уже не сможешь вернуться обратно, домой, но надеюсь, ты найдёшь новый дом и со временем забудешь весь этот бред.

Я молчала, плотно сжав губы, чтобы ненароком не вырвалось согласия. Комок застрял в горле, слёзы вот-вот вырвались бы вместе с плачем. Я понимала: всё это хитроумная игра, но никак не могла разгадать её сути.

Протянула дрожащую руку. Крауд, опустившись на одно колено, поймал мою ладонь и надел перстень на указательный палец, задержав мои пальцы в своих чуть дольше, чем требовалось, и едва ощутимо прикоснувшись губами.

― Мне действительно очень жаль, что я испортил тебе жизнь. Но обещаю, однажды ты найдёшь чудесный серый и скучный мир, твоя жизнь станет такой, о которой ты всегда мечтала. Больше не смею задерживать. Уходи.

И поднял взгляд.

В те времена я плохо понимала Крауда. Догадывалась, что многие его слова — это бесстыжая ложь, но не знала причин. Тогда, когда он преклонил предо мной колени и держал мою руку, я его не понимала. Для меня он был негодяем, который не чувствовал ответственности за поступки, и развлекался происходящим. Он выбрасывал меня, чтобы я не путалась под ногами.

Когда он поднял взгляд, в тот короткий миг мне почудилась то ли боль, приправленная сожалением, то ли отчаяние. Но — лишь на сотую долю секунды.

Мы зашли слишком далеко, чтобы я могла выкинуть всё из головы.

Крауд вытянул перед собой руку с кольцами и легонько подул. Взвился голубой сверкающий вихрь. На секунду зажмурилась, а когда открыла глаза, волшебника уже и след простыл.

Внимательнее посмотрела на кольцо. Запертая в камне пыль медленно хороводила. Одно слово — и я найду новый дом. Я могла бы… Стоило только пожелать. Но я знала, чувствовала, что одного желания недостаточно.

«А ведь он опять со мной играет. Опять испытывает прежде, чем взять в ученицы! А вот не буду больше по его правилам играть!»

Мне будто бы воздуха не хватало, я задыхалась от навалившегося одиночества. Отбежала от Храма и присела на берегу пересыхающей реки. Впилась взглядом в трещины на бывшем дне. И дышала.

Недалеко от Храма заметила нищенку — сгорбленную старуху в красном платке. Её приплюснутое лицо с подслеповатыми глазами ничего не выражало, кроме тоски. Может, она тоже ловила капли волшебства. Может, просто караулила паломников, чтобы вытянуть из них милостыню. Может, заблудилась лет двадцать назад и ждёт добряка, который отведёт её домой? Но я проскользнула мимо. Я не умела общаться со старухами. Они всегда плохо слышат, и приходится орать и повторять без конца одно и то же. А пока ведёшь их домой, они умудряются изъесть тебе мозг ценными советами о жизни. В общем, лучше их не трогать, пусть живут своей пеньковой жизнью.

Не прошла я и десяти метров к лесу, как услышала позади крики:

― Вон она! Держите её!

Я обернулась. Приказ относился не ко мне, а к несчастной нищенке, которую обступила стража. Меня же скрывали раскидистые ветви шиповника с кроваво-красными ягодами и зелёной гусеницей, дугой согнувшейся прямо у меня под носом.

― Храм осквернён! ― взвизгнул кто-то из стражников. ― Девчонка использовала священный свет, чтобы перевоплотиться.

Опутав нищенку цепями-змеями, они поволокли её в город.

Потоптавшись на месте, я стала осторожно пробираться к покосившимся арахисовым домам, самым бедным кварталам.

Нельзя же, чтобы из-за меня пострадал невиновный человек. А Крауд ещё ответит за это. Одно дело комкать, как исписанную бумагу, мою жизнь, и совсем другое дело — калечить беззащитных. О, я ещё докопаюсь до истины!

Я надеялась, что старуху запрут в одной из известных мне камер и её не придётся долго искать.

Обойдя здание тюрьмы, поднялась по наружной пожарной лестнице и заглянула в открытое окно. На площадке пустовал стол вахтёра, но раскрытый журнал наводил на мысль, что стражник вскоре вернётся.

Быстро влезла через окно и спустилась на несколько ступеней. Мои шаги эхом разносились в пустоте. Замерла. Прислушалась. Никто не шёл. С опаской, замирая и проклиная всё на свете, пошла вниз. Когда случайно оступилась и с грохотом скатилась, то минуты две напряжённо вслушивалась. Мне почудилось, что уже вернувшийся вахтёр наверху вооружился дубинкой и теперь мчится по мою душу.

Но никто не появился. Потёрла ушибленную ногу и всё же добралась до двери, за которой притаились, как дикие звери, тюремные камеры. Осторожно толкнула дверь, и — ничего.

Заперта на ключ изнутри. Наверное, офицер-гвардеец закрыл после нашего вопиющего побега. Отмычки не было, поэтому покусилась на святое — на кольцо.

— Исчезни, — прошептала.

Из перстня вырвался поток голубой пыли и бесшумно раскрошил замок. Синеватый прах осел на двери, на полу, на руках. Но я слишком торопилась, чтобы убирать улики.

Вошла в темницы. В нос ударил едкий запах страха и мочи из камеры слева: там, в углу, дрожал невротик. Поспешила дальше, пока он не заметил меня и не поднял крик.

Нищенку заперли в моей бывшей камере. Я не знала, как скоро стражники совершат обход, поэтому действовала быстро. Приложила кольцо к замку и приказала:

― Откройся.

От взрыва осколки замка разлетелись острыми когтями, чуть не задев меня и старуху. Камень в кольце наполовину потух, огонёк сжался с левого края и предательски мерцал. Я пождала губы. Не слишком ли много расходую? Но меня никто не учил, я не умела пользоваться кольцом.

― Идёмте.

Вопреки ожиданиям седая женщина не взяла протянутой руки и сурово прошествовала мимо, обдавая сладким запахом ванили. Она вытянула шею, вдохнула, выдохнула, поправила складки на широких рукавах и, надменная, повернулась ко мне.

― Тебе вовсе не стоило этого делать.

Старуха приоткрыла котомку на поясе, и в глаза ударил яркий голубой свет.

― Они приняли вас за меня, ― недовольно буркнула я. ― Что мне оставалось делать?

― Оставалось? Фу! Какое пренебрежение. Ладно, деточка, я выведу тебя отсюда.

Жёстко старуха схватила меня за руку. Голубой вихрь закружил нас и отпустил в небольшом переулке, у невысокого здания из красного кирпича, конечно, с вкраплениями арахисовой стружки. Высокие витражные окна опоясывали дом кольцом зелёно-синего стекла, неожиданно вспыхнувшем в этом буйстве арахисовых красок.

— Это отель Арахилюкс, где я живу последние несколько лет, с момента установления крысиной диктатуры и моего изгнания из стеклянного дворца.

— Кто вы? Королева?

— Да. По прихоти моего непокорного народца мне сохранили жизнь и позволили томиться в этом городке. Возьми меня под руку, я отведу тебя в номер через чёрный вход, а то через парадный такую замарашку не пустят.

Бывшая королева жила в трёх просторных комнатах, заваленных нужным и не нужным роскошным барахлом, из которого я запомнила лишь фарфоровые вазы, одинокими истуканами стоявшие на тумбочках и пустых книжных полках. Должно быть, в изгнании было приятно сохранить хоть что-то от прежней жизни.

— Иди, умойся. После поговорим.

Она показала ванную комнату, облицованную изразцами с голубой, похожей на гжель, росписью. В углу — корыто для умывания, мыльница с душистым кусочком мыла, кувшин с водой; рядом висело махровое полотенце. В другом углу круглая ванна уже заполнилась водой с лопающимися пузырьками пены, от которых пахло лесными ягодами.

После всех скитаний я с радостью окунулась в тёплую воду и, намылившись, блаженно закрыла глаза и несколько минут лежала неподвижно.

После мытья переоделась в чистое: юбку ниже колен и батистовую блузку, которые раздобыла королева. Старушка оказалась очень мила и ласково щебетала о том, какая у меня красивая, кукольная фигура.

Усадила за стол и любезно придвинула тарелку с булочками и чай. Поблагодарив её кивком, вцепилась в еду. Я так долго не знала нормальной пищи, что голод превратил меня в типичнейшего варвара.

— Значит, ты, дитя, та девочка, которая свергла царя крыс и могла убить Крауда, но не убила?

Кивнула, уплетая за обе щёки, словно еда могла исчезнуть в любую секунду.

— Что ж, я ничего не имею против Крауда или волшебства, несмотря на то зло, что он ненамеренно причинил мне, — продолжала королева. — Поверь, дитя, есть вещи и похуже.

Я пожала плечами, вспомнив Северный Мыс, где крысиная царица замышляла недоброе.

— До того, как угодить в тюрьму, я видела ночью колонну пленных, которых сопровождали крысы.

Королева кивнула.

— Это такие же странники, как ты или Крауд. Для своих зверств крысам нужна сила странников, единственных, кто может договориться со временем. И получив её, они разгуляются на славу!

— Ну, меня и Крауда они не получат.

После недолгого молчания королева добавила:

— Тебе надо учиться волшебству, девочка. Без знаний ты ничего из себя не представляешь, просто ещё одна необразованная странница, которую рано или поздно прибьют крысы. А сейчас, увы, настают такие времена, когда каждый на счету.

Она точь-в-точь повторила мои мысли.

— Ты уже видела временные разломы?

— На Северном Мысе.

— Видишь, наш мир разрушается. Когда-то это уже случилось с крысиным миром и, гонимые катастрофой, они приползли в Снарный мир, а когда их не приняли, захватили его силой… Не крысы — главный бич, а те, кто высасывает время, жизнь, голубую пыль из мироздания. Те, кто не умеют обращаться с даром, не знают границ, жадные эгоисты. Тебе, девочка-странница, нужен учитель, который расскажет о сути волшебства, научит управлять голубой пылью, по-настоящему управлять, а не бездарно её расходовать, как ты недавно сделала. Без знаний, без умения контролировать ты ничуть не лучше крыс.

Слова старухи лезвием задели меня, но в них была крупица истины, истины, на которую я не могла закрывать глаза.

— Может, вы станете моим учителем?

Королева покачала головой и ласково улыбнулась.

— Я едва ли знаю больше тебя. Я стара и вряд ли принесу пользу. Тебе нужен настоящий волшебник. Единственный волшебник. Последний. Септимий Крауд.

— Что? — я уронила булочку, она упала в чашку, и чай забрызгал мою блузку. — Этот… этот… Крауд должен стать моим учителем?

Королева молча кивнула. Конечно, я и раньше подозревала, что лучшего наставника мне не найти, но надеялась встретить кого-то ещё. Но Крауд только что избавился от меня! Оплёл сетями и вышвырнул прочь, а мне что? Идти к нему милостыню просить? Я была зла на него за то, что он вновь бросил меня произвол судьбы, вновь испытывал. Я не хотела перед ним унижаться и просить принять меня. Я хотела другого учителя.

— Почему он?

— Он лучший. Самый могущественный волшебник всех миров. Я понимаю, тебя оскорбляют его выходки. Но смирись с тем, что мир не вертится вокруг тебя. Дай Крауду шанс. Дай ему шанс стать твоим учителем. Попытайся если не понять его заплутавшую душу, то хотя бы прими его таким, какой он есть, со всеми достоинствами и недостатками. Я знала его, когда ещё была правящей королевой. Может, он не всегда поступал хорошо и правильно, даже очень часто он причинял боль и страдания ближним, но он — единственный, кто постиг суть волшебства, прошёл этот тернистый путь до конца. Волшебство — это чудо. Это время. Это жизнь. Видишь, ткань мироздания порвана. Ты помнишь хаос на Северном Мысе, где люди боятся свернуть с проторенной дорожки? Скоро так будет повсеместно, а затем — хлоп — и уже не будет вообще ничего. И только волшебник способен на чудо, способен всё это остановить. Поэтому ты должна учиться.

В конце концов, Крауд — единственный волшебник, которого я знаю. Все остальные странники, которых я встречала, брели уныло закованные в цепи, если не считать Эллис, которая давно поставила крест на мироздании и отреклась от кодекса чести. Да, наверное, только Крауду под силу сразиться с межмирьем. У него мне и учиться тайному искусству.

Я прищурилась.

— А не слишком ли хорошо вы осведомлены обо мне и Крауде? Откуда?

Королева недовольно фыркнула, и брови её превратились в две сердитые галочки.

— Вы оба прилично наследили.

Чувствовала: старуха что-то не договаривает, но она смотрела столь грозно, что я решила не настаивать.

— Допустим… Но всё-таки с чего вы взяли, что Крауд действительно самый могущественный волшебник? Разве он не может просто щёлкнуть пальцами и остановить надвигающийся хаос?

— Нет, не может, — королева покачала головой. — Понимаешь, сила отнюдь не в том, чтобы безгранично пользоваться волшебством. Ведь всякий раз, даже когда ты созидаешь, ты высасываешь жизнь из окружающего мира, убиваешь этот мир, и от этого рвётся ткань мироздания. У каждого действия есть цена. Сила в том, чтобы контролировать себя. Сила в том, чтобы отказаться от своего могущества.

Я колебалась, разрывалась, но всё же рискнула.

— Наверное, мне и в самом деле нужен толковый учитель. Но как мне найти Крауда?

— Есть одно место, куда он мог отправиться. В горах затерялась одна деревня, небо над которой стрелами рассекает заходящее солнце.

— Почему вы решили, что Крауд будет именно там?

— Когда-то по его просьбе я спрятала там сокровище. И теперь, когда вот-вот начнётся война меж мирами, он вернётся за ним.

— Почему я должна вам верить, ваше величество?

Я ожидала, что она вновь нахмурится, но бывшая королева чарующе улыбнулась.

— Давно ко мне никто так не обращался. Нет, дитя моё, у тебя нет причин мне верить, а у меня нет никаких доказательств, но тебе придётся довериться. Ты отправишься в путь на дилижансе номер двадцать три, который довезёт тебя до тропинки, танцующей змеёй убегающей в горы. Там и ищи волшебника. Он придёт.

Не видя других вариантов, я согласилась.

Королева посадила меня в дилижанс, следующий по главному тракту до самой дальней границы мира, и купила мне несколько газет, чтобы я не скучала в пути.

Уселась в углу на потёртое кожаное сиденье, помахала королеве из окна. Та улыбнулась мне на прощанье. И когда дилижанс тронулся, ещё немного постояла, глядя мне вслед, а затем медленно, по-старушечьи заковыляла в отель.

Дилижанс покачивался на рессорах, и большинство пассажиров дремали в обнимку с саквояжами. Я открыла газету. Первые страницы вопили о дерзком побеге Крауда из-под стражи за четверть часа до казни, про меня же не говорилось ни слова. Да и кому интересна такая мелкая сошка?

«Наша прекрасная и мудрая крысиная царица Адалинда до глубины души возмущена нерасторопностью стражей Арахисового мира, — сообщает начальник патруля, офицер Рэтбух. — Мы уже подготовили всё необходимое для церемонии завершения казни, а Септимию Крауду позволили бежать»…

«Это может послужить причиной начала войны меж мирами, опасаются министры Арахисового мира. Поэтому в ближайшее время в крысиное царство будет направлена делегация…»

«Суд над преступником было решено провести в Ашаине, дабы подчеркнуть значимость этой провинции и лояльность местного парламента… теперь же побег может быть расценен как бунт арахисцев против Снарного мира…»

Я не любила читать о политике: сплошные интриги и заговоры. Они ещё сотню раз успеют передумать. Сплошная ложь.

― Вы ему сочувствуете? ― спросил подросток напротив. Длинная кривая шея с огромным кадыком делала его похожим на птицу-марабу. Всклоченные волосы торчали во все стороны. А взгляд большущих глаз прожигал.

― Тебе-то что?

― В ваших глазах нет ненависти. Мои родители погибли из-за Крауда, ― сурово ответил мальчик.

― Парень, оставь её в покое. Она — странница, — сказал сидевший поодаль коренастый торговец-гном в накрахмаленной рубашке и камзоле с жёсткими кожаными манжетами. — А странники все как обезумившие мартышки. Так что не задирай её. Пусть едет пока.

Пассажиры постарались незаметно отодвинуться от меня. Гном ещё некоторое время поглядывал на меня, точно раздумывал, а не зря ли вступился? Временами его взгляды настолько раздражали, что я собиралась спросить, живёт ли он с Белоснежкой и братьями, но кинжал у него на поясе останавливал меня.

Сильнее закуталась в плащ, подаренный королевой, и задремала. Сквозь сон слышала, как наш дилижанс остановил патруль. Крысы в доспехах, усеянных пылью дорог, искали Крауда. Они сопели, вдыхая наш пот и страх, перелапали всех пассажиров мужского пола и, злобно щёлкнув зубами, захлопнули дверцу и удалились прочь.

— Чёртов Крауд, чтоб ему змеи в глотку заползли, — шипел гном, проверяя кошелёк. А не украли ли крысы золотые монеты? — Странно, что девку не забрали.

Он метнул на меня огненный взгляд, но я отвернулась к стене. Не хватало ещё с карликом драться.

Утром растолкал извозчик.

— Приехали, мадмазелька.

Он едва дождался, пока я спрыгну с последней ступени, лихо ударил коня, и дилижанс унёсся прочь, выстрелив пылевым ураганом, от которого я ещё долго кашляла.

Меня оставили у телеграфного столба на перекрёстке.

Когда экипаж скрылся из виду, а грязная туча за ним улеглась, я хлюпнула носом и потихоньку потопала к горам. Тёмно-коричневые холмы терялись в низких ватных облаках. До неба, казалось, можно дотянуться рукой. Но это обман зрения: каким бы могущественным волшебником ты ни был, небо всегда недосягаемо.

На меня навалилась вся тяжесть одиночества. Раньше, в родном мире, мне нравилось бывать одной и запускать радужные самолётики мечтаний. Но, поднимаясь по извилистой тропинке, цепляясь за колючий вереск, я ничего, кроме пронизывающего холода, не ощущала. Мне вдруг нестерпимо захотелось лишь одного: поскорее вернуться домой, к привычной жизни и забыть всё, как страшный сон.

Я минула жуткий, как тигриный зуб, отвес скалы и за поворотом серпантина увидела девочку лет пяти: грязное курносое личико, растрёпанные пшеничные косички и выцветшее зелёное платье с пятнами засохшей земли.

― Ты откуда? ― девочка окинула меня орлиным взглядом. Что-то смутно знакомое мелькнуло в её глазах.

― Правильнее спросить, куда я иду. Я иду в деревню. Ищу одного знакомого.

Пшеничная девчушка склонила голову набок.

― Мой дедушка говорит, тут опасно гулять. Надо знать дорожки.

― Правда? Что ж, надеюсь, я не заблужусь. Послушай, а я могу поговорить с твоим дедушкой? Вдруг он подскажет, где искать моего знакомого?

Мелькнула призрачная надежда, что, наконец-то, доходчивый собеседник объяснит все тонкости здешнего мироустройства.

― Можете. Он в богадельне. Это недалеко.

― Как зовут твоего дедушку?

― Самант.

― Ладно, показывай дорожку.

Через несколько изгибов тропинки я увидела деревню. Каменные домишки с соломенными крышами росли из плоти горы, точно грибы-вешенки на дереве. Кое-где в скале виднелись чёрные червоточины, туннели, куда заползали жители. Но там я так никогда и не побывала и не узнала, что внутри. Должно быть, тайный город.

Мы прошли мимо серой женщины с обветренным лицом, которая развешивала сушиться белье, к круглой постройке, густо усеянной иероглифами.

В богадельне горело три чахлых свечи, и свет пробивался лишь через слюдовое оконце с левой стороны. Воздух стоял затхлый, пахло немытым телом, гарью свечей и прогорклыми лекарствами. Там же, у окна, на звериных шкурах сидел сгорбленный, иссохший, как мумия, старик. Густые брови почти полностью закрывали глаза. Губы беззвучно шевелились. В такт бормотанию он дёргал большим пальцем правой ноги в дырявом лапте.

― Вы Самант? Здравствуйте.

Опустилась на небольшой, покрытый мягким мхом выступ.

― Я ищу одного знакомого. Мне говорили, что он может оказаться в вашей деревне.

― Посмотрим, может, и так, ― скрипучий голос раздался у входа. Обернувшись, увидела девочку в грязном платье, как призрак, стоявшую в светлом дверном проёме; чуть колыхающуюся тростником на ветру.

― В нашей деревне люди утрачивают способность говорить после семи лет, ― хрипло продолжила девочка, передавая мысли дедушки. — Я буду говорить через внучку. Что же тебя привело в наш богами забытый край, странница?

Не зная, на кого смотреть и с кем говорить, я вертела головой то в одну, то в другую сторону. Эта безумная фантазия запутывала в сети.

― Я ищу человека, которого называют волшебником.

― У нас таких нет. Да и не бывает в мире этого кошмарного, разрушительного волшебства. Это всё страшилки, ― прохрипела девочка. А старик чуть поднял голову, и теперь из-под бровей выглянули глаза молочного цвета. От их слепого взгляда становилось не по себе, и я отвернулась.

― Что же мне делать?

Старик и девочка молчали. С каждой секундой тягостного безмолвия моё сердце билось всё сильнее.

― Ступай своей дорогой, ― наконец, скрипнула девочка.

Старик закрыл глаза и лёг на лавку, набросив сверху шерстяной плед. Я в недоумении огляделась. Девочка проскользнула ближе и дотронулась до меня тёплой маленькой ручкой.

― Всё. Больше сегодня говорить нельзя. Таков закон.

― Какой закон?

Девочка потянула меня к выходу, но я не сдвинулась с места.

— Какой закон?

― Согласно закону, установленному Станимиром, взрослые могут передавать лишь ограниченное число слов через детей, — оттараторила девочка. — Это связано с тем, что детский разум не устойчив и его нельзя перенапрягать.

― Заумно! — я постаралась изобразить улыбку. — Тебя этому научил Станимир?

«Уж не тот ли это Станимир, последний волшебник, о котором давным-давно упоминал Анри?»

— Да.

— Кто он такой?

— Сейчас покажу.

Девчушка проворно открыла сундук и вытащила свиток из тонкой кожи. Развернув его, я ахнула.

Мальчишке на угольном портрете было не больше пятнадцати-шестнадцати лет. Брови чуть нахмурены, глаза смотрят грустно. Лёгкие штрихи вокруг головы обозначали длинные волосы. Губы приоткрыты, но в них уже угадывается намёк на будущую вечную усмешку. И глаза! Этот уверенный, беспощадный взгляд был мне хорошо знаком.

Я часами вглядывалась в его фотографии, вырезанные из газет и сорванные с досок объявлений на станциях, и теперь в этом мальчишке в леопардовой шкуре, перевязанной ремнём с ножнами, легко узнавала Крауда. Другой бы не узнал.

Но он так молод. Когда же это было?

― Это и есть твой друг Станимир?

— Да. А ты его видела?

Я не ответила. Лишь внимательнее вгляделась в портрет. Нет. Я не ошиблась. Это он.

— Когда он приходил в последний раз?

― Вчера. И он обещал мне сегодня подарок принести.

В нежном голосе девочки чувствовалась любовь. И каждое её мягкое слово навевало на мысль о бескрайнем поле незабудок, вереска и полевых цветов и о бабочках-крапивницах, весело порхающих над лугом.

Неужели можно любить это чудовище?

― А ты познакомишь меня со Станимиром?

Словно потемнело. И серебряная молния разрубила посеревшее небо над цветочным полем и вспугнула всех бабочек.

― Нет. Станимир не любит никого, кроме меня, и приходит только ко мне, ― сурово ответила девочка. Она явно хотела сказать что-то ещё, но прикусила губу.

― Ладно. Но можно я хотя бы переночую в деревне?

― Конечно! ― и радостно хлопнув в ладоши, девочка убежала. В богадельне остались только я, старик и монашка, которая незаметно пряла в другом конце. Я немного посидела, наблюдая за монотонными движениями женщины.

Остаток дня скиталась по деревне. Люди не отворачивались от меня, а просто брели мимо, занятые делами. А я струилась меж ними, как призрак, пыталась ухватиться за них, но они словно проходили сквозь меня.

Дождь так и не пожаловал. Отгремело несколько раз вдали, молнии сверкнули, и тучи проплыли мимо. На закате я примостилась на мшистом валуне и смотрела, как солнце золотит рябь озера в горной долине.

Краем глаза я заметила утреннюю девочку. Она гонялась за синей птичкой и потихоньку отходила от деревни. Я последовала за ней, укрываясь за выступами скалы. Когда деревня исчезла за поворотом тропинки, девочка забыла о пернатом друге и присела на корни старой ивы, выросшей из мёртвой земли, вопреки всем законам логики пробив дорогу к жизни. На кривых раскидистых ветвях устроились зелёные птицы и, чирикая, наблюдали за девочкой.

Я терпеливо пряталась за камнем.

Девочка постукивала пальцами по коре, отбивая ей одной понятный гимн. Солнце опускалось всё ниже, нежно лаская светлые волосы девочки. Ветер играл ивовыми косами, шелестя и напевая песню гор.

Вскоре появился Крауд, элегантный, похожий на фарфоровую куклу, как принц из сказки для маленьких девочек: новый чёрный фрак, рубашка с накрахмаленным жабо, выглаженные брюки со стрелками, лакированные ботинки. Зализанные назад волосы блестели в лучах заходящего солнца. И как никогда ранее он казался чужаком.

― Станимир! ― девочка соскочила со «скамейки» и тонкими ручонками обвила Крауда, прижимаясь к нему, точно боялась потерять его.

― Здравствуй, солнце. Здравствуй, Дамьяна, ― Крауд погладил девочку по волосам и улыбнулся почти так же красиво, как однажды улыбнулся мне, когда мы впервые встретились. Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

― Ты привёз конфет? — пропела Дамьяна.

Крауд вынул из внутреннего кармана пёстрый свёрток. Пока девочка, плюхнувшись на землю, разрывала обёртку и с жадностью поедала угощенье, Крауд умиротворённо смотрел на горы, за которыми тонуло солнце поразительно нескончаемого заката. Если бы Крауд не был бездушным волком, я бы подумала, что он счастлив.

― Сегодня я забираю тебя.

― Правда? ― от радости девочка чуть не выронила шоколадную конфету. ― А в царстве крыс ты купишь мне механическую лошадку?

― Конечно.

― А волшебству когда начнёшь учить?

― Скоро, как только домой доберёмся, — Крауд блаженно закрыл глаза, подставляя лицо солнцу. — Я научу тебя всему, когда мы доберёмся до горного домика.

Купидон тысячью стрел ненависти пронзил мне сердце.

Это я должна стать его ученицей. Я прошла с ним через безжалостность крыс, сбежала из Арахисовой тюрьмы, сражалась с гвардейцами, мне он говорил: «Закрой глаза», и мне он целовал руку, надевая на палец волшебный перстень.

Это девочонка покусилась на святое, на то, что по праву — моё и только моё.

Я, таясь, следовала за ними до перекрёстка, а затем просто шагала по колее, оставленной каретой с гербом-шпагами, в надежде, что встречу их на каком-нибудь постоялом дворе.

Наконец, совсем стемнело; ночь в этой части Арахисового мира была долгожданной. Звездные цветы распустились на небесном поле. Луна дарила ровный белый свет, загадочно освещая дорогу и редкие деревья вдоль тракта.

К полуночи, уже начав прикидывать, у какой бы обочины заночевать, я заметила огни гостиного двора. Подойдя ближе, увидела карету, которую преследовала.

Осторожно, как воришка, заглянула в окна. Столовая пустовала. Крауд уже, наверное, уложил Дамьяну спать, а сам сидел на террасе с другой стороны, курил трубку и смотрел, как в темноте ветер перегоняет перекати-поле меж кактусов, как созвездие пса гоняется за созвездием кролика, поднимая вокруг облака серо-голубой пыли.

В столовой заказала скудный ужин. Хозяин, бородавчатый, полнолицый мужчина со свиными ушами, вперил в меня неприветливый взгляд, который я с честью выдержала, и удовлетворённо кивнул.

— Издалека?

— Очень даже.

— И что нового в большом мире?

— Говорят, крысы с Арахисовым войну затевают.

— Опять? — он ещё немного побурчал о бессмысленности войн, а потом удалился готовить заказ.

Устроилась в углу за изъеденный пулевыми отверстиями стол. Хозяин принёс кувшин воды и тарелку переваренной жижи, по вкусу похожей на брокколи.

Пока я ужинала, появилось ещё несколько припозднившихся путников: двое рыцарей в звенящих доспехах, их уморенные дорогой и ношей оруженосцы, торговец, сопровождаемый женщиной под чёрной вуалью, и неприметный крестьянин. Свиноухий пристально вглядывался в лицо каждого: не завяжут ли они драку, что оставит на столах ещё с десяток шрамов?

После ужина я осознала, что мне нечем расплатиться ни за еду, ни за ночлег. То, что осталось от денег, полученных от волшебника у крысиного дворца, я не хотела тратить. Быть обязанной ему! Только не сегодня. Когда я его найду, то верну ему эти деньги, а то, что потратила, заработаю и тоже отдам. Не нужны мне его подачки и милости. Я бы могла расплатиться чем-то из моих вещей, но что ценного у меня было? Волшебное кольцо? Но его тоже следовало бы вернуть Крауду.

Хозяин таверны следил за каждым моим движением.

― Боюсь, у меня туго с деньгами, ― виновато поджала губы.

Было ли мне стыдно? Не то слово! К тому же я не хотела оставаться перед кем-то в долгу. Это чувство несвободы сводило с ума.

― За честность я не сдам тебя полиции. Поработаешь немного на меня. Разнеси новым гостям напитки, а затем приступай к мытью полов. Этой старой швабре Игритт я дал сегодня выходной.

Кивнула, вооружилась тряпкой и с усердием, с каким никогда не учила свои драгоценные конспекты, принялась за работу.

― Что ты здесь делаешь, странница? ― раздался суровый голос, как раз когда я на корточках отмывала жирное пятно.

Надо мной склонилась Дамьяна. Может, ей захотелось в туалет и, возвращаясь обратно в постель, она решила пройти через столовую, чтобы выпить стакан воды, и встретила меня. На её лице застыло по-королевски брезгливое выражение. Даже её удивительные, ярко-бирюзового цвета глаза словно потухли.

― Что ты здесь делаешь?

― Отрабатываю ужин, ― поднялась и неуклюже спрятала тряпку за спиной. Было гадко, что меня застали в таком положении. Взгляд Дамьяны, столь не вяжущийся с её детским, невинным обликом, прожигал до костей.

― Ты шпионила за нами! ― прошипела девочка.

― Вовсе нет, ― вместо уверенности в голосе прозвучали нотки оправдания.

― Станимиру это не понравится.

― Послушай, малышка, я не хочу проблем. Наоборот, я бы хотела остаться с вами и учиться волшебству.

― Не-е-ет! ― Дамьяна закричала так пронзительно, что я вздрогнула, а несколько посетителей вскочили с мест, обнажив шпаги в полной уверенности, что напали разбойники.

— Нет! Нет! И снова нет! — безумная девчонка подпрыгнула, сжимая в ярости кулаки, и со всей дури стукнула по подносу, который я по глупости поставила на край стола. Графин и стаканы разбились вдребезги.

― Тише! ― попыталась зажать Дамьяне рот, но та вывернулась, по-кошачьи шипя, чуть не укусила меня и выбежала на улицу с громким топотом.

― Убери всё! ― свиноухий хозяин кинул мне в лицо пропахший пылью веник.

Я стояла на коленях и, не поднимая головы, сгребала осколки в савок, когда послышался стук каблуков и шорох мантии.

― Итак, господа трапезующие, кто обидел Дамьяну?

Разговоры резко смолкли, посетители отложили ложки, отставили кружки, чуть не подавившись, проглотили то, что жевали, и уставились вниз, не смея издать ни звука, точно перепуганные пичуги.

― Кто? ― громче произнёс Крауд. Сидя на полу и скрываясь за стулом, я видела, как вышитый серебряными нитками по краю мантии змей шипит и недовольно ворочает головой. Странно, я носила эту мантию несколько месяцев, но змеи ни разу не видела. Она, как воплощение гнева хозяина, вдруг загорелась лунным светом и заструилась в бешенстве по подолу.

Отодвинула стул, как назло пронзительно скрипнувший в тишине, молча встала и дерзко, исподлобья посмотрела Крауду в глаза. Ответил долгим изучающим взглядом. Я не могла прочесть, о чём он думает; непроницаемая чёрная стена с ровной кирпичной кладкой, слегка тронутая дёрном, и глухая безлунная ночь — вот, на что похож его взгляд.

― Выйдем, ― сказал Крауд после минутной паузы. Я не подала вида, что испугалась. Угрюмая, прошла во внутренний двор, спиной слыша, как облегчённо вздохнули постояльцы.

Ветер шуршал наверху, не смея проникнуть в огороженный стенами клочок пространства. Луна, маленькая и бледно-малиновая, точно неспелое яблоко, подозрительно выглядывала из-за чернильных облаков. Ночная стужа пробирала до костей. С конюшни доносился запах конского навоза, а из пустыни — прохлада и свежесть.

Крауд схватил меня за плечо и прижал к стене, неровные брёвна царапнули по спине.

― Какого кракена? Почему ты ещё тут?

― Я только хотела…

― Что? ― волшебник наклонился. Клянусь, его глаза пылали такой злобой, что я продала бы душу самому дьяволу, лишь бы оказаться подальше отсюда. Но страх не дорос до неукротимого зверя, рвущегося на свободу. Его можно побороть. Я не отвела взгляда.

― Я лишь хотела стать твоей ученицей.

― Вот как?

― Пожалуйста. Хватит испытаний. Возьми меня в ученицы.

Он отстранился, и стало легче дышать. Рукой он всё ещё прижимал моё плечо к стене. Чувствовала тепло его ладони, и последние отголоски страха смиренно затихли. Он мог бы давно избавиться от меня. Ему ничего не стоило.

― Я не беру в ученики кого попало. Я должен знать, что ты действительно годишься для этого бремени.

Мы проскользнули через арку и с внутреннего дворика вышли к конюшням и хозяйственным помещениям. Пахло свежим сеном и ещё резче — навозом. Крауд взял топор, я отпрянула. Усмехнувшись, волшебник разрубил полено на несколько частей.

― Это будут наши клинки.

Я недовольно нахмурилась.

— Или ты хочешь настоящие шпаги? Не боишься пораниться?

— Конечно, она не боится пораниться, — фыркнула Дамьяна, прокравшаяся за нами. — Ей бы даже хотелось бы пораниться, чтобы потом наслаждаться несчастьем и возводить в культ всякие недостойные мелочи, как обычно делают люди её мира. В волшебном зеркале я видела то, что они называют телевизором. С помощью этого устройства они смотрят и слушают всякую чушь. Просто поразительно, как они не устают от этих бесконечных историй, где герои попадают в глупенькие ситуации. Признайся, Вики, у тебя ведь достаточно высокий уровень интеллекта, чтобы захотеть оказаться частью этого телевизора? Представляешь, какой бы фурор произвела там твоя никчёмная рана от шпаги. О, ты была звездой и гордилась бы собой, как снёсший яйцо индюк.

Косо посмотрела на маленькую забияку.

«Боже, откуда у неё такие мысли? Она же простушка из деревни! Ребёнок! Но с ней что-то не так!»

Я сочла за благо не отвечать. Крауд кисло взглянул на девчонку и вручил мне импровизированную шпагу. Мы разошлись по разным углам. Трижды мы сходились, и трижды Крауд выбивал у меня оружие на первой же секунде боя. Всякий раз я разочаровано возвращалась на исходную позицию и надеялась, что следующая попытка будет более удачной. Но, наконец, сказал: «Стоп!».

Напряжённо ждала решения. Нетерпение разрывало изнутри. Чувствовала, что могла бы выступить лучше, могла бы! И это «могла бы», и долгое, изучающее молчание сводили меня с ума.

— Какое отношение моё умение владеть шпагой имеет к волшебству? — не вытерпела.

Крауд лишь пожал плечами.

— Ты думаешь, волшебника всюду встречают красной ковровой дорожкой и лепестками цветов? Не умея защищаться, ты долго не протянешь. Или ты ещё не поняла, что странников во всех мирах ненавидят? Представь, как ненавидят волшебников! Волшебник — изгой, прокаженный урод, несмотря на все способности. Ты не успеешь выучиться на волшебника, тебя убьют раньше. Убьют, едва ты станешь на этот путь, едва заикнёшься случайно в какой-нибудь таверне. Я не буду вечно присматривать за тобой.

И вдруг его лицо исказила гримаса боли. Он схватился за грудь и резко упал на одно колено. Казалось, что-то разъедает его изнутри, словно клыками выгрызает плоть. Меж пальцев, прижатых к груди, проступила кровь. Я стояла совершенно огорошенная, сбитая с толку, опустив шпагу-деревяшку.

Надменная улыбка тут же стёрлась с лица Дамьяны. Она подбежала к Крауду и обняла его за плечи.

— Что с тобой? Пожалуйста, Станимир, скажи, что с тобой всё в порядке.

«Почему же я стою?» — но ноги прилипли к земле.

— Всё в порядке, — прохрипел Крауд. Он отдышался и поднялся. ― Всё в порядке.

Встретились взглядами. Смущённая, растерянная. Вопрос вертелся на языке, но я не осмелилась. Крауд отвернулся. На тыльной стороне его ладони резко проявился и исчез символ — алая роза с тремя, исходящими из верхних лепестков, шипами, похожими на драконьи зубы.

Ещё совсем недавно я ненавидела этого человека и больше всего боялась, что не смогу отомстить. Теперь переживала, что он не возьмёт меня в ученицы.

― Мы собрались в царство крыс. Хорошо, можешь поехать с нами, — Крауд сутуло стоял ко мне спиной.

Капает ли кровь с ладони?

Обернулся.

― Ты знаешь, что мироздание расползается по ниточкам? Знаешь, как его восстановить?

Мотнула головой.

― Нужно его уничтожить. Нужно позволить хаосу стать беспредельным и поглотить мир. И когда мир будет уничтожен, он возродится из пепла. Ты готова уничтожить мир?

― Да, ― не была в этом уверена, но иного ответа он бы не принял.

― В конце этого пути я умру. Мне нужен тот, кто взвалит на себя ношу — поддерживать равновесие. Впрочем, вероятно, наша миссия сложнее и опаснее, чем я предполагаю. Ты готова умереть, если придётся?

Холодок пробежал по спине. Я действительно смогу? Смогу жертвовать собой ради спасения других? Или опять запуталась в желаниях и просто играю с жизнью? Точно знала, что не готова умереть сейчас или завтра, или через неделю. Но и не хотела всю жизнь бесцельно скитаться или прятаться. У жизни должна быть высшая цель. Что я могу ещё, кроме того, чтобы стать волшебником и защитником мироздания? Конечно, могу струсить и… Но какой в этом будет смысл?

― Волшебник не преследует своих интересов, ― прошептала, наблюдая, как тёмно-красная капля стекает с ладони моего учителя.

Я пойду за ним. И надеюсь, когда и с моих ладоней закапает кровь, не испугаюсь и не отступлю. Но сейчас, чёрной ночью, когда звёзды расползались каплями молока, мне было страшно.

Волшебник всегда побеждает страх.