Глава 11. Локация -4. У мужиков жизнь укорочена, потому что через одного ведутся на слабо.

Переодевшись во всё лёгкое, то есть трусы и майку, Сычёв решительно улёгся, на этот раз на кресло-реклайнер, и только приготовился к переходу, спохватился, словно при выходе из дома вспомнил, что утюг забыл выключить. До него как-то резко дошло: в чём ляжешь, в том и выйдешь перед Святым Духом. То есть, по сути дела, в неглиже.

Проворчав под нос привычное многофункциональное ругательство, встал и пошёл приводить себя в божеский вид, заодно осознавая, почему они «Люди в белом». Путешествовать в таком виде по загробному миру — предпочтительней. Выглядишь, как чистый ангел среди грязной нечисти. А к белым ангелам априори больше доверия, чем к чёрным не пойми кому.

Чистилище встретило привычно: вертолёт перед глазами, дурнота до комка рвоты в горле. Пересилил. Отдышался. Унял дрожь в ногах. Выпрямился и тут же с почтением поклонился стоявшему перед ним Церковнику.

— Здравствуй, Святой Дух, — поздоровался Сычёв.

Параллельно пришла шальная мысль: а правильно ли подобным образом здороваться уже с неживым? Но дух молчал. Не поучал, не поправлял. Поэтому Дима сделал вывод: не имеет особого значения. Главное — проявить уважение, что он и продемонстрировал. Но вот как быть дальше, не знал. Поэтому просто спросил по существу своей проблемы:

— Церковник, у меня проблемы с переходом из мира в мир. Плохо переношу. Как выяснил, причина в одном из моих предков. Не поможешь его отыскать? Надо бы исправить этот косяк.

Опять поклонился, полагая, что от лишнего проявления уважения спина не переломится. И тут же вновь потерялся от очередного приступа. На этот раз аж до слёз. Одно радовало. Как только отдышался и проморгался, понял, что уже в нужном месте.

Он оказался на берегу большого водоёма, понимая, что это Москва-река. Набережная была каменная, но не такая, которую Сычёв привык видеть в своё время. Он понял, что это прежняя, более ранняя по времени версия. Прошлого, а то и позапрошлого века. Вот только передвижная морозильная камера с мороженым стояла тут ни к селу ни к городу.

Вокруг ни души, вернее, только две души: Церковник, вставший изваянием у лотка с мороженым, и странный мужик, вытаращенными глазами смотревший на Диму, что оказался между ним и Святым Духом. Странность мужика заключалась в том, что в руках он держал ярко-розового поросёнка, гладя его, как ручную миниатюрную собачку.

Мужик очень был похож на Андрюшу, только выглядел постарше и одет был значительно попроще, больше напоминая крестьянина, чем городского жителя. Но Сычёв тут же забыл про своего предка не пойми в каком колене, как только разглядел то, кого тот держал. Это оказался не поросёнок, а чертёнок! На это указывали маленькие рожки и хвост, ну совсем не поросячий. Дима, даже при наличии больной фантазии, ни в жизнь бы не придумал ничего подобного.

— Ну, здравствуй, предок, — начал знакомство молодой человек. — Меня зовут Дмитрий, сын Вячеслава, живущего в двадцать первом веке. А ты кто будешь?

— Василий я, — ответил мужик, задирая жидкую бородёнку кверху, поглаживая промеж рожек дивную нежить. — Тимофеевич.

Дима почему-то сразу вспомнил про Андрюху и выдвинул предположение:

— А Андрюха Васильевич, случаем, не твой сын будет?

— Был у меня младшенький, — подтвердил предок, с неким вызовом продолжая смотреть на потомка.

— Кто бы сомневался, — хмыкнул Дима. — Сын от отца на пьянке недалеко падает.

— Ты про что? Какая пьянка? — вскинул брови предок, словно жена на горячем застукала, а он, естественно, в отказ пошёл.

— Яблоня от яблока, говорю, недалеко падает, коли спилить, — продолжил хохмить потомок, наблюдая растерянность в глазах Василия свет Тимофеевича.

— Мудрёно речишь, — насупился мужик. — Вродь по-русски, а вродь — дебил. Несёшь всяку сумятицу.

— Ладно, Василий Тимофеевич, — примирительно закончил знакомство Дима, подходя вплотную и с любопытством заглядывая в глазки-бусинки свино-чертёнка.

Миленький такой. Прямо муси-пуси. Взгляд, как у побитого шпица. Так и хочется погладить и утешить. Предок, заметив нездоровый интерес к своему питомцу, сделал пол-оборота корпусом, всем своим грозным видом говоря: «Не трожь, моё».

— Мля, — протянул Дима, не прекращая изучать дивную зверушку потустороннего мира, — и где такие водятся?

— Не твово ума дело, — начал злиться её хозяин.

— Не мово, так не мово, — легко согласился молодой человек, переводя взгляд в мутные глаза предка, начав допрос: — А скажи-ка, Василий Тимофеевич, по какой причине ты покинул жизнь?

— Не твово ума дело, — буркнул предок, насупившись.

— А вот тут ты не прав, — пристально смотря в забегавшие глазки предка, постарался продавить его препирательства потомок. — Твоя смерть всем твоим потомкам боком вышла. В том числе и мне. Так что уж будь добр, кайся. Мне с твоим косяком, что в горле комом стал, жить тяжко. Поэтому исправлять будем. Ты, я надеюсь, осознал свою вину за столько-то лет и не против вознестись выше?

Василий Тимофеевич как-то сразу сник, потупил глазки и чуть не плача признался:

— Не смогу я помочь, сынок. Не в силах. Жуть как подняться хочу. Аж ломат всего, как хочу. Но не могу. Боюсь я эту лестницу проклятущую, пуще чёрта с дьяволом боюсь.

— Лестницу? — удивился Дима. — Какую лестницу?

Он огляделся по сторонам и за спиной, в метрах тридцати, действительно увидел широкую мраморную лестницу, уходящую в облака. Архитектурный шедевр выглядел эпично. Именно так и должна, наверное, выглядеть дорога в рай, подумал Сычёв. Белоснежный мрамор с божественной подсветкой. Только ангельского хорала не хватало для озвучки.

В голове всплыли наставления Софии по поводу лестниц. Вывод: предок по имени Вася боится высоты. И у него тут же созрело решение: взять за ручку, как дитя малое, и проводить, сыграв роль эдакого ангела-помощника. Но прежде, чем вести пугливого несмышлёныша, решил всё же уточнить:

— Так как ты погиб, из-за лестницы?

— Нет, — с горечью признался мужик, — по дурости. По пьяни купился на «слабо».

— Это как? — продолжил допытываться Дима, но, видя, что предок не спешит отвечать, додавил: — Надо рассказать, Василий Тимофеевич. Надо. Если не буду знать все подробности, то не смогу помочь ни тебе, ни себе.

Мужик тяжко вздохнул и, хоть и нехотя, но начал рассказ.

— Сидели мы как-то в кабаке на Троицу со товарищами по плотницким делам. Работу мы сробили. Заплатили нам чин по чину. Вот и отмечали. Изрядно набрались. Товарищи знали, что я жутко высоты боюсь, вот и начали подзуживать. А я спьяну и завёлся. А Митька возьми да с вызовом заголоси мне в лицо, мол, слабо на колокольню залезть.

— Так вы в кабаке пили или в церкви? — тоже начал подзуживать Дима, стараясь раскрепостить рассказчика.

— В кабаке, — огрызнулся Василий Тимофеевич, — тольк церковь супротив, вокурат через площадь. С окна видно было. Ну, слово за слово, народ поднялся. Об заклад биться стали. Кто копейку на меня, кто против. Такая меня злость на Митьку взяла, чуть в морду не дал. Довёл он меня до белого каления. Ну, психанул и пошёл доказывать.

— Один пошёл? — спросил Дима для поддержания диалога.

— Почему один? — уже на взводе переспросил предок. — Всей гурьбой двинулись. Они внизу остались, а я стал по лестнице подниматься. Пока злой был, как собака, эту лестницу чуть ли не бегом пробежал, а как к колоколам вышел, злость возьми да пропади. А когда в проём выглянул, чтобы доказать всем, что поднялся, тут и беда случилась. Страх, как оковами сковал. Ноги подкосились, вниз падать стал. Хотел было руками за ограду ухватиться, да куда там. Руки со страху отказали, словно деревянными стали. Так я через перила вниз головой и сиганул.

— Да, дела, — почесал бочину Дима. — А откуда у тебя страх высоты-то взялся?

— Так с детства, — с горечью махнул рукой Василий. — Вроде как роняли меня. А ещё мальцом помню, с дерева упал. За яблоками лазил. Убился сильно. Я всегда высоты боялся.

— Да, — задумался Дима, — судя по всему, кто-то и из твоих предков с высотой накосячил.

— Так прадед мой, — тут же признался Василий. — Бабка сказывала, что от неразделённой любви бросился с крепостной стены и шею себе свернул.

— Мля, — протянул Дима, соображая, что и предкам с бабами не везло, но тут же встрепенулся. — Погоди. А откуда же у него дети, если убился?

— Так женат он был, — удивился такому вопросу предок, — куча детей имел. А тут под седой волос — бес в ребро. Бабка сказывала: ведьма его приворожила. Как пить дать ведьма. Да так его, бедного, скрутила, что жить без неё дальше не захотел.

— Странно, — задумался Сычёв, соображая, а не наведаться ли к тому парашютисту без парашюта, да не попытать ли его на предмет ведьм, поперёк рода вечно через дорогу перебегающих, но, поборов любопытство, переключился на решение насущней задачи. — Ладно, Василий Тимофеевич, бери меня за руку, отведу я тебя в высший свет.

С этими словами он подал руку, словно ребёнку, которого надо перевести через дорогу. Но предок заартачился:

— Не пойду я никуда.

— Почему? — удивился Дима. — Ты же сам говорил, что хочешь подняться, аж всё чешется.

— Да какой подняться, — как-то быстро взъелся мужик, тыча рукой в сторону лестницы, — ты глянь на неё. Как по ней можно подняться?

Дима в недоумении посмотрел на возбуждённого предка. Затем на широкую светящуюся лестницу. Снова на предка. И тут до него дошло.

— Василий Тимофеевич, а какой ты её видишь, эту лестницу?

— Какая есть, — вновь указал он на средство для подъёма. — Три доски, и те гнилые. Да чуть ли не через одну вообще ступеней нет. Она ж на ладан дышит, и вон, глянь, её ж от ветра качает.

И вот тут Дима выпал в осадок. Лестницу они видели, но только разную. И как быть? Переубедить его не получится. Он как видит гниль, так и будет видеть. Попробовать раззадорить в нём злость и перевести её в силу воли, на которой перебороть страх? Как вариант, можно попробовать. На злость он заводится с пол-оборота. А что, если его тем же концом да по тому же месту?

— Трус, — с презрением обозвал его потомок, решив взять мужичка на то слабо, за которое предок и погиб, посчитав, что этот вариант будет быстрей и легче.

— Я не трус, — моментально принялся заводиться Василий.

— Тряпка, — продолжал потомок, состроив злую рожу и выговаривая предку обидные слова прямо в лицо. — Хуже бабы.

Предок дошёл до состояния «сейчас взорвусь» мгновенно.

— Да я тебя, щенок…

Что он его, Василий Тимофеевич рассказать не успел, так как этот мерзкий потомок с нахрапистым гонором пресёк его.

— Дай сюда.

И молодчик самым наглым образом вырвал из рук уважаемого предка розовую хрюшку с рожками. Та, бедная, от подобного обращения завизжала, как недорезанная, а грабитель, схватив животинку подмышку, рванул в сторону лестницы. Дух, взревев раненым зверем, кинулся вдогонку.

Дима, не оглядываясь, издевательски хохоча над почтенным мужчиной, всячески оскорблял его на бегу, опускаясь порой до мата. Мужик ему в фольклоре не уступал, визжа за спиной взбесившейся бензопилой, что только не обещая с ним сделать. На что вор лишь заходился в истерике, перепрыгивая через несколько ступеней. Василий Тимофеевич не отставал.

Закончился забег резко. Лестница хоть и казалась бесконечной, но в результате, пробежав по ней не больше ста метров, бегуны оказались в другом мире. На лугу с зелёной травкой и солнышком в высоком небе. Дима от неожиданности затормозил, отчего преследователь врезался в него со всего маху, уронив потомка на землю.

Свинка-чёрт вырвалась на свободу и, повизгивая со страху, рванула куда глаза глядят. Дима, быстро сориентировавшись, заорал предку, указывая на улепётывающую скотинку:

— Лови её!

Предок с выпученными глазами растерянно заозирался, а потом со всех ног рванул вдогонку, зовя питомца: «Муля! Муля!» А наглый потомок, расхохотавшись, завалился на траву спиной и, утирая слёзы, расслабленно закрыл глаза от удовольствия. Он только что сделал переход, и никаких последствий. Дело сделано.