Святая Соледад

До сих пор не пойму, как такое могло случиться...

Это всё Джен. Она всегда была чудной. Так называемый «free spirit»*, или, проще говоря, с прибабахом. Голова её вечно полна была идеями… Или тараканами, что в её случае — одно и то же. Удивительно другое, что бы она не предложила, вызывало у всех бурный восторг, даже, когда ежу было понятно, что идея бредовая. Секрет прост, как пареная репа: такие красотки, как Джен, встречаются один-два раза за всю жизнь, если повезёт, конечно. Дело даже не в красоте, а черт его знает, в чем… Ну рыжая, ну кожа, как мрамор и всё такое… Нет, Джен словами не опишешь. Короче, когда она смотрит на тебя в упор и хохочет, понимаешь, что никуда тебе от неё не деться, что ты согласен на всё, как полный дурак. На секс, любовь, дружбу… На то, чтобы просто быть в радиусе её смеха.

С любовью у нас с ней не вышло, да я и не надеялся особо. Она мне сразу дала понять, что я — не её тип. Простые крепкие парни вроде меня её не заводят, ей подавай тощих, длинноволосых и задумчивых. Как Иан. Я их и познакомил. Иан — музыкант, бледный, сутулый, пальцы — как ветви… И тоже намного того. Одного взгляда Джен хватило, чтобы напрочь снести ему крышу. Короче, сложились они, словно кусочки мозаики! Любовь — как в мыльной опере, с заламыванием рук, стихами, луной… Уже через три месяца Иан позвал Джен замуж, хотя до знакомства с ней клялся, что не женится никогда.

Вот тут-то вся эта история и начинается.

Джен заявила, что хочет обвенчаться. Естественно, не так, как это делают все нормальные люди, а, как всегда, — совсем наоборот. Помню, сидели мы у Иана, пили пиво, в дартс играли. Мы — это Джен, я и Анна, подруга моя тогдашняя. Вдруг Джен осенила идея с венчанием, хотя в церковь отродясь не ходила. Завязала она Иану глаза и велела бросить дротик в карту Штатов, что на стене висела. Мол, куда попадёт дротик, туда и поедем венчаться.

Ну, Иан, само собой, слушается. Бросает, попадает куда-то на самый край Техаса, почти у границы с Мексикой. И что вы думаете, эти два придурка всерьёз решают ехать и нас уговаривают! Чем дальше, тем больше их эта идея захватывает. Полторы тысячи миль, для них, видите ли, не крюк, машина у Иана просторная, удобная. Конечная точка — какой-то затрапезный населённый пункт под названием Чистый Ручей.

«Лучше не придумаешь! Церкви в этих местах — на каждом шагу, найдем самую живописную, крошечную… Представляете, как романтично!» — Джен аж сияет от предвкушения.

Платье подобрала согласно общей идее: белое, но простое, ситцевое. Расписала весь сценарий так, что хоть кино снимай. В общем, собрались и поехали.

***

Про дорогу рассказывать не буду, доехали без приключений. Но, как я и боялся, этот чертов «Ручей» оказался практически необитаемым. Миль пять после облезлой вывески с названием — вообще никаких признаков жизни, кроме птиц и койотов. Потом увидели всё же убогую заправку на две машины и рядом с ней обшарпанное строение, что-то типа забегаловки. Местечко выглядело довольно сиротливо, не похоже было, что кто-то там живёт, но мы всё же остановились.

Как ни странно, дверь оказалась открытой, и внутри пахло едой и кофе. Вполне типичная для таких мест забегаловка, маленькая, на четыре столика. Кроме столов и разнокалиберных стульев, только стойка, касса, радиола. Всё допотопное, как в старых вестернах. Всегда удивлялся таким вот заведениям. На что они существуют в подобной глуши? Хорошо, если тут пара-тройка машин за день проезжает…

В ответ на моё: «Эй, есть тут кто?», из-за занавески, что отделяла столовую от жилой части, появился старик. Довольно мрачный тип… И здорово поддатый. Глаза очумевшие… Он что-то крикнул на хрипло-испанском в дверной проем и оттуда показалась косматая неряшливая мексиканка неясного возраста.

Мы съели по бутерброду с пережаренным беконом и выпили по чашке кофе, стараясь не приглядываться к засиженной мухами сахарнице и прочим негламурным вещам. Джен спросила, где тут ближайшая церковь. Оказалось, есть, и совсем близко: за холмом, что виден из окна, всего в пяти минутах езды. Церковь святой Соледад. Только, дед сказал, она не действующая, прихожан не осталось. «А куда все делись-то?» — Иан спрашивает. «Были, да все вышли. А вам какое дело?» — дед ему. При упоминании имени Соледад, молчавшая до этого мексиканка, что-то быстро застрекотала, старик цыкнул на неё и грубо выругался.

«Это еще лучше, что не действующая! Ты будешь нас венчать!» — Джен шепчет, ткнув меня пальцем в грудь. Ей ведь антураж важен, а на правила она плевать хотела. «А что, ты ж в детстве в церковном хоре пел? Пел. Ну и нормально. Скажешь своими словами, чего там говорить-то! Главное, что мы клятву дадим в святом храме, так ведь, Иан? И кольцами обменяемся! Анна, ты снимать будешь… Жесть! На ютуб поставим — народ в осадок выпадет!»

Когда свернули с основной дороги и обогнули холм, ахнули в один голос! Церковка — живописнее не бывает! Старая, крошечная, как и хотела Джен. Всё вокруг — желто-золотое в лучах заката! И никого! Тишина… Только ветер травой шуршит и койоты перелаиваются.

Вблизи, правда, божий храм выглядел немного жутковато: ржавый покосившийся крест, сорванная с петель дверная створка… А над дверью — нечто, увидев которое, мы, честно скажу, слегка офигели. Иан даже длинно выругался. Да и я, вслух не сказал, но мысленно произнес примерно то же самое.

Сколько живу, такого не видел: на стене, прямо над входом, прибито что-то типа деревянной скульптуры в человеческий рост. Сделано грубо, скульптор, видимо, был тот еще… Не женщина, не мужчина, а хрен знает, что… Какой-то лысый клоун с белым лицом… Курносый, и красная обводка вокруг губ и глаз… Выражение лица странное: улыбочка, как у Моны Лизы, типа «хрен поймёшь, что у неё на уме». А тело — как кокон, перетянутый в нескольких местах. Еще на мумию смахивает. Гадость, короче, редкостная.

Кому пришло в голову такое на церковь присобачить?

«Это, наверно, та самая Соледад, — догадалась Джен, — интересно, что с ней произошло?» «Да уж, наверняка, ничего хорошего» — я ей. «Что-то вид у неё не особенно святой...» — Анна говорит. «Вы мне лучше другое объясните. Церковь вся облезла, стекла выбиты, штукатурка осыпалась, петли проржавели… А почему эта ваша Соледад выглядит так, будто её только что выкрасили?» — это Иан умничает. «Может, краски какие-то особенные, — Джен отвечает, — пойдём, а то стемнеет скоро».

Надела она своё платье, заколку-цветок в волосы воткнула, взяла Иана за руку и вперёд.

Анна камеру настроила на сумерки… Внутри-то темно… Хорошо, в машине фонарик нашёлся, а то совсем бы ничего не видно было. Смотреть, правда, оказалось особо не на что. Голые стены, скамьи, полуразвалившийся алтарь, за ним какая-то роспись, вернее, остатки её. Под самым потолком — узкое окошко с осколками грубо сделанного витража.

«Глядите-ка, Библия!» — Джен взяла с ближайшей к алтарю скамьи пыльную книгу. Страницы ссохлись, еле открыла. Вся в бурых пятнах, будто пролили на книгу кофе или еще что… «Это кровь!» — Анна шепчет. Меня аж передёрнуло, а Джен — море по колено. «Никакая это не кровь. А если и кровь, что такого? Может, у кого-то во время молитвы от жары из носа потекло… Или нет, это Библия, которую хранил за пазухой одинокий ковбой… Смертельно раненый мексиканскими бандитами, он дополз до церкви, чтобы произнести последнюю молитву…»

«Ага, Библия у ковбоя, — я смеюсь, — скорее уж у мексиканского бандита!»

«Какая разница? Давай её сюда! Супер! Как в кино: будем клясться на окровавленной Библии!»

Вдруг слышим, в тёмном углу, слева от алтаря, звякнуло что-то… Негромко, будто гвоздь упал или монетка. Иан ныряет в темноту и достаёт оттуда старинный медный подсвечник с почти новенькой свечей. «Надо же, сохранился!» — Анна удивляется. Действительно, странно, что никто его не стащил и что свечка уцелела, но факт есть факт. Джен в ладоши захлопала: «Нам везёт! Спички есть?» «В машине. В бардачке должны быть.»

Я взял фонарь и пошёл за спичками. Долго искал, у Иана в машине черт ногу сломит. Вся машина — сплошной бардачок. Спички оказались под водительским сиденьем.

***

Как-то незаметно стемнело, в этих местах солнце не садится, а буквально плюхается за горизонт. Подхожу к церковным воротам, направляю на них свет фонарика и вдруг понимаю, что что-то не то происходит. Из-за приоткрытой двери льётся свет, тусклый, мерцающий… И голоса раздаются, незнакомые… Но, дело не только в этом...

Поднимаю глаза и вижу, что курносой деревянной балды, которая нас так напугала, над дверью больше нет… Ну, я, конечно, перебрал мысленно все возможные варианты: свалилась, украли, сняли для покраски… Когда понял, что все эти «возможные» варианты ни хрена не возможны, тут у меня недопереваренный бутерброд вместе с кофе заплескался у горла. Фонарик выскользнул из рук и куда-то укатился…

Дальше помню, вбежал я в церковь и кричу: «Народ, валим отсюда, и как можно ско...» Не докричав до конца, я осёкся и застыл, как вкопанный.

Вокруг алтаря горело уже штук пять свечей. Откуда они взялись и как их зажгли без спичек… Я бы, наверно, подумал об этом, если бы у алтаря не происходило кое-что намного более странное.

Джен и Иан стояли друг напротив друга в скованных, нехарактерных для них позах и говорили… По-испански! Нет, «говорили» — неверное слово. Это было похоже на плохой дубляж в старых фильмах, когда шевеление губ актёров совершенно не совпадает со словами, которые ты слышишь. Кроме того, голоса — не их, чужие и, как бы это сказать… Будто пробивающиеся через помехи радиоэфира… Или раздающиеся с затертой виниловой грампластинки…

И всё же, это разговаривали они… Или кто-то «сквозь» них…

Насколько мне известно, ни Джен, ни Иан не владеют испанским… Что за чертовщина…

Я тоже не силен в этом языке, из всего, что я услышал, лишь два слова оказались знакомыми: «no» и «nunca»*. Джен без конца повторяла их… Настойчиво, даже сердито…

«Эй, вы… Что происходит?..» — попробовал я их окликнуть. Оба замолчали и посмотрели в мою сторону… Нет… Это уже были не они… То есть, не только они, если можно так сказать… На их лицах короткими рывками замелькали чужие черты… Вдруг я отчётливо осознал, на кого становится похожа Джен… На эту самую деревянную Соледад… Черные глаза и ярко-красные губы, вздёрнутый крупный нос, высокие скулы постепенно вытесняли черты реальной Джен… Чем дальше, тем сильнее! Затем вдруг уродливая деревянная маска сменилась лицом женщины: совсем юной и даже… Жутко-красивой… Да, именно жутко…

Иан тоже менялся. Этот новый, постаревший, с глубокими залысинами и длинной, всклокоченной бородой с проседью, человек уже почти ничего общего не имел с моим приятелем.

Я замер на месте, мой мозг отказывался переваривать увиденное.

Как описать их взгляд… Не знаю… Люди так не смотрят…

Внезапно, «Иан» схватил уже изменившуюся до неузнаваемости «Джен» за шею, грубо притянул к себе и что-то зловеще зашептал ей в лицо. Она попыталась высвободиться, но Иан с остервенением впился зубами в её губы и не отпускал их, пока кровь темной струйкой не потекла по ее подбородку….

Продолжая одной рукой стискивать горло своей жертвы, «Иан» прижал её руку к лежавшей на алтаре библии и начал произносить не то заклинание, не то клятву. На страницах библии из-под ладони «Джен-Соледад» начало расползаться омерзительное кровавое пятно… Иан-монстр тряс несчастную женщину, заставляя её что-то сказать или сделать… До тех пор, пока с её бледных губ не слетело чуть слышное «si»*. Тогда он ослабил хватку и надел на безымянный палец её левой руки кольцо. Затем, обмакивая свой палец в лужицу крови, образовавшуюся вокруг библии, обвёл красным губы и глаза женщины…

Кровь продолжала сочиться из Библии… Даже уже не сочиться, а выплёскиваться толчками, как из перерезанной артерии… Густо-тягучая жидкость сползала по алтарю и медленно растекалась по полу…

Я понимал, что происходящее — морок, какая-то иная реальность…

Сцена, которую я наблюдал, была до того нелепой, отвратительной и необъяснимой, что я совершенно оцепенел… А что я мог или должен был сделать? Я чувствовал, что теряю контроль над своим сознанием… Чтобы не грохнуться в обморок, лицом в приближающееся к моим ногам кровавое озеро, я заорал во весь голос, как полный идиот. Кажется, мой вопль подействовал на происходящее… Или что-то еще повлияло, не знаю, но омерзительное действо вдруг начало… Сворачиваться в обратную сторону, если можно так сказать.

Сначала, прямо на моих глазах, высохла и истлела кровь, затем Джен и Иан начали принимать нормальный облик… Став прежними, они, как тряпичные куклы, осели на пол…

Исчезли свечи… Наступила кромешная тьма. И полная тишина.

Стыдно признаться, но только тут я вспомнил об Анне. Я выбежал из церкви, подобрал фонарик и, вернувшись, принялся искать её. Нашел лежащей в углу, в полной отключке. Джен и Иан в таком же состоянии валялись у алтаря. Напрасно я хлопал всех троих по щекам, приходить в себя они не желали. Нащупав их пульс, я понял, что, по крайней мере, все были живы. Это уже было кое-что.

Не помню, как я волоком перетащил по очереди три бесчувственных тела, как «загрузил» их в машину… В полной прострации, совершенно обессилев, всё же смог завести машину и поехал. Как ехал, тоже не помню… На автомате. Зато отлично помню, как, отъезжая, бросил взгляд на ворота церкви… Могу поклясться, что эта чёртова кукла снова была на месте. Её белое лицо, отчетливо выделявшееся на фоне чернильно-синего неба, навсегда врезалось в мою память.

***

Добравшись до заправки, я понял, что ехать дальше не могу. Ноги ослабли так, что жать на педали уже нет сил. Вокруг — черным-черно, со мной трое невменяемых… Сам я тоже близок к этому состоянию. В машине — ни одной бутылки воды, чтобы хоть как-то попробовать привести всех в чувство…

Я припарковался у знакомой забегаловки, вылез из автомобиля и, с трудом преодолев три ступеньки, постучал в дверь. Открыл старик, теперь уже, как мне показалось, трезвый, но всё равно хмурый… Сказал, что места для ночлега у него нет. Пришлось сунуть ему сначала парочку сотенных купюр, а затем добавить последнюю, оставшуюся у меня двадцатку, которая в конце концов убедила его впустить нас.

Старик сдвинул столы и стулья, расстелил на полу два ватных одеяла и бросил на «ложе» несколько разнокалиберных подушек. Затем он помог мне перетащить моих друзей внутрь и уложить их на эту кучу дурно пахнущего тряпья.

Надо было бы позвонить в скорую… Хотя, какая в этой глуши может быть скорая! Наши с Ианом мобильники вырубило, телефоны девчонок я не нашел… Выпали, когда я перетаскивал и запихивал их в машину? Скорее всего, сумки Анны и Джен остались в церкви… Фак… Вместе с моим зарядным устройством и камерой… Да черт с ней, с камерой…

В ответ на мой вопрос о ближайшем госпитале, старик лишь коротко буркнул, что, мол, точно не знает, но милях в пятидесяти, не меньше… Телефон его еще несколько месяцев назад отключен… За неуплату… Черт, всё одно к одному. Ну, Джен же хотела, чтобы как в кино… Вот и получила, блин. Сценарий, правда, здорово поменялся. Да и жанр…

Похоже, хозяину заправки было совершенно наплевать на то, что случилось с моими друзьями. Не задав ни одного вопроса, он выдал мне две противно-тёплые бутылки воды и скрылся за занавеской.

Мне удалось влить несколько капель в рот Анны, но с Джен и Ианом ничего не вышло, у обоих слишком сильно были стиснуты зубы. У Иана от напряжения на лбу вздулась вена, у Джен даже слегка челюсть перекосило… Я протёр их лица мокрым полотенцем и еще раз похлопал по щекам. Похоже, это было всё, что я пока мог для них сделать.

Вдруг Анна застонала и открыла глаза… Я обрадовался, трясу её: «Анна, Анна… Очнись… Это я…», а она глядит на меня, как лунатик: мутным непонимающим взглядом и окончательно приходить в себя отказывается… Приподнял я её, подложив подушку, усадил у стены… Она снова отключилась. Или уснула… Тут слышу, позади меня голос: «Оставь их. К утру сами очнутся».

Оглядываюсь и вижу мексиканку. Оказывается, она хорошо говорит по-английски, хотя и с акцентом. Женщина протягивает мне кружку с горячим кофе и кивает в сторону сдвинутых столов. Я послушно беру кофе и сажусь. Обдав меня терпким запахом пота, тётка опускается на соседний стул. На ней — ночная сорочка, наспех заправленная в юбку, всё та же растрёпанная коса, которую она, вероятно, заплела еще в прошлом году… Впрочем, мне без разницы… Важно другое, она явно что-то знает обо всей этой чертовщине…

«Эти, что ли… Жених с невестой?» — спрашивает, глядя на лежащих Иана и Джен. Я ей: «Откуда вам это известно?» «Мне много, что известно… Плохое место выбрали для женитьбы…»

Я, конечно, возмущаюсь, мол, почему не предупредили, а она: «А вы бы поверили? Да и кто ж знал, что венчаться надумали… Коли просто посмотрели бы издалека, обошлось бы… И даже внутри ничего бы не случилось, не встань они к алтарю…»

«Да что там, черт возьми, происходит? И что за дерьмо над воротами прибито, которое то появляется, то исчезает? Библия… Кровища… Что мне теперь со всем этим делать? А если они так и не очнуться? — спрашиваю, а сам чувствую, сейчас вырвет, — Фак…»

Вырвало. Еле за дверь успел выбежать.

Мексиканка показала, где умыться, и, когда я снова сел за стол, начала рассказывать. Я слушал, не перебивая. Хотите — верьте, хотите — нет, но вот, что она рассказала:

«Ты, дружок, видать, парень крепкий… Не то, валялись бы вы там все вместе до рассвета. Я тебе так скажу: та, что у стены сидит… Твоя, что ли? Она-то ничего, скорее всего, отойдёт, и, даст Бог, всё будет хорошо. А вот молодожёны… С ними дело, боюсь, похуже.

Откуда, говоришь, знаю… Как мне не знать. Ваше венчание — уже третье в этом проклятом месте. Может и другие были, но про что мне не ведомо, врать не буду. Про первое я слышала, а второе — наблюдала вот этими самыми глазами… До сих пор кровавые пятна везде мерещатся…

Больше ста лет уж этой истории. А, может, и все сто пятьдесят! Короче, был тут когда-то небольшой городишко… Там, дальше за холмом… Он и сейчас стоит, да опустел давно, не осталось там почти никого. А чуть в сторонке — церковка, как положено. Тогда она называлась по-другому, не знаю, как. Пастором в церкви в то время был падре… Луис, что ли… Или Лукас… Нет, вроде, Луис. Известно про него вот что. Привёз он как-то из Мексики девчонку лет тринадцати. Сироту. На панели подобрал. Пожалел, дал ей работу при церкви, комнатку выделил в пристройке церковной… Одел, обул, грамоте выучил…

Когда девчонка подросла, стала такой пригожей, что взбаламутила всё мужское население городка. Дьявол-искуситель в юбке… Была в её красоте какая-то нечистая сила. Как появится в церкви, у прихожан все благостные мысли как ветром сдувает. А уж если глянет на какого мужичка, у того и разум — вон! Пошли слухи нехорошие, что по ночам девка прямо в церкви телом своим торгует. Может, и правда, что с потаскухи взять?

Падре переживал сильно, старался на путь истинный наставить девку, да всё впустую. Горбатого только могила исправит. Тогда, говорят, стал он её на ночь запирать, кое-кто будто слышал стук и крики из пристройки.

Дальше — хуже. Попался сам падре на дьявольский крючок! Помешался на ней, на шлюшке Соледад, да так, что сам не свой стал. Про службы забыл… Да и народ постепенно перестал приходить в церковь, утратило это место святость.

Всё, что было дальше, узнали позже. Что-то, может, и приврали, пересказывая, но ты же видел… Кое-что и сам, небось, понял.

Говорят, умолял падре девку выйти за него, да она — ни в какую! Тогда он её на цепи стал держать круглые сутки, как собачонку. Голодом морил, плетью бил. Не помогло. Тронулся он умом, видать. Как-то ночью связал её, притащил к алтарю и силой обвенчал таки с собой.

Девчонка пыталась вырываться, кричала… Когда дошло до клятвы в любви и верности, она заупрямилась с новой силой. Тогда падре руку её огромным гвоздём прибил к Библии. Вернее, сквозь неё, прямо к алтарю! Пришлось поклясться ей, сердешной… Ну, так рассказывали, доподлинно-то никому уже не известно.

Что было дальше? Вроде, жили они, как муж и жена, тихо, спокойно, но недолго. Как только бывший пастор ослабил немного надзор и перестал запирать молодую жену днем, она принялась за старое, да открыто, со страстью, словно в отместку. На рынке городском отдавалась всем подряд. «Сухорукой ведьмой» прозвали её. Кисть, что гвоздём пробита была, теперь у нее не работала.

Муж недолго в неведении оставался. Однажды нашел её, пакостницу, лежащей прямо у того самого алтаря, пьяную вдрызг, с задранной юбкой. Сорочка разорвана, на голой груди — несколько монет оставлено… Вроде, и свидетели были. Иначе, откуда бы людям такое знать?

Как бы там ни было, плохо дело закончилось. Спятил человек совсем. Убил он её, но тело не закопал, а сделал из него что-то вроде мумии… Обмотал тряпками, обмазал глиной, раскрасил… Так и нашли её потом «сидящей» за обеденным столом. Перед ней — тарелка с едой, ложка… Господи, прости…

А еще вырезал несчастный копию этой мумии из дерева и над дверью церковной прибил. Рядом табличку прикрепил: «Церковь святой Соледад».

После этого повесился, прямо за алтарём, возле распятия…

Народ это место уже давно стороной обходил, поэтому не сразу узнали о происшедшем. Стали жаловаться, что из церкви душок идёт… Ну, местная власть пока раскачалась…

Когда всё раскрылось, трупы зарыли без отпевания, прямо там же, у пристройки. Деревянную Соледад, говорят, сбили, да что толку… Сколько не сбивай, она всё равно туда возвращается… И всё, как новенькая, только что выкрашенная. Такие вот дела.

Сколько в этой истории правды — решай сам. Я-то не сомневаюсь, что так всё и было. Хочешь узнать, почему?

Мне про Соледад и падре рассказал один человек, также, как я тебе сейчас рассказываю. На этом же самом месте. Он, человек этот, первым «женихом» был. Как его угораздило обвенчаться в этой церкви, не знаю, об этом он умолчал. К тому времени о страшных событиях уж почти забыли, не предупредили… Да и кто мог знать, что там творится, церковь-то заброшена… Потом уж он, видать, узнал как-то, раскопал…

Сказал, что доктором раньше был, да на доктора он меньше всего был похож. Странный, и жена его — тоже чудная. Помню, бродила тут вокруг, стихи какие-то выкрикивала… Или песни.

Рассказ этого доктора я услышала, когда так же, как и ты, прибежала сюда из церкви не живая, не мёртвая. Как я сама в церкви оказалась? Слушай дальше.

Случилось это сорок пять лет назад. Мне тогда как раз пятнадцать стукнуло. Ехали мы из Мексики: сестра моя старшая с мужем и я с ними. Мартин, муж сестры, сам-то из Оклахомы, но вот женился на мексиканке. В те времена это уже не зазорно было, даже модно… Алехандра уж больно красивой была. Приезжали они в Мексику с семьёй повидаться, свадьбу еще раз отметить на стороне невесты, а обратно взяли меня с собой. Хотелось, конечно, мне, девчонке, на Америку посмотреть.

Пересекли границу, едем… Места тут, сам видел, пустынные, скучные, Мартин начал носом клевать. Вдруг, глядим — церквушка. На закате солнца такой красивой она нам показалась! Остановились, вышли полюбоваться, а заодно и ноги размять. Сестра моя вдруг давай тянуть мужа внутрь.

Мартин не хотел, но Алехандра уговорила. Дело в том, что когда они женились, он, человек неверующий, от церковного обряда наотрез отказался. А в Мексике так не принято, у нас без этого обряда свадьба — не свадьба. Сестре моей покоя не давало, что не обвенчаны они. Она и предложила, мол, если не хочет прилюдно венчаться, как положено, пусть хотя бы поклянется ей в вечной любви на алтаре, в храме. Никто, мол, не узнает, а ей — спокойнее. Ну, Мартин и уступил в конце концов.

Что в церкви случилось, рассказывать не буду. Ты сам видел и теперь уж запомнишь на всю жизнь. Я-то сразу, как только разговор их у алтаря услышала, поняла: нечисто тут! Не Алехандра, а Мартин велит венчаться, да с такой свирепой страстью… Какие-то они другие совсем… Страшные… А как кровь увидала, выскочила я из церкви, как ошпаренная! Мчалась без оглядки, куда, не знаю. Прибежала сюда… Тут эта семья странная, доктор… Он мне, помню, виски налил и заставил выпить. Еле сглотнула, никогда раньше не пробовала крепкого. Но благодарна ему за это, уснула я, как убитая. Иначе потеряла бы рассудок, это уж точно…

Наутро этот доктор мне всё и рассказал. Позже, помню, шериф приехал… Они с доктором привезли Алехандру с Мартином, автомобиль их пригнали… Больно смотреть было на сестру и на Мартина… Будто с того света вернулись. А, может, так оно и было?»

Мексиканка вытерла глаза.

«А сейчас-то… Как вы тут оказались?» — спрашиваю. Она продолжает: «Вернулись мы в Оклахому. Я осталась там, жила с ними, нашла работу неплохую… Всё бы ничего, но Мартин с Алехандрой сильно изменились с тех пор. Вроде они, но уж совсем не те, что были. Мрачные, молчаливые. Мартин потерял интерес к работе, закрыл своё дело… А сестра моя… Из неё будто душу вынули… Потом, и года не прошло, они сюда засобирались. Зачем? Не могли они объяснить. Тянуло их это место сильнее наркотика. Приехали, нашли эту заправку. Доктора с женой тут уже не было. Оказалось, что никому заправка не принадлежит. Оформили бумаги, какие надо, поселились.

Как жили, толком не знаю. Сестра мне писала изредка и коротко, мол, всё в порядке… Потом вдруг совсем перестала писать. Я — сюда.

Померла Алехандра моя… Уж лет десять, как… А Мартин раньше времени в дряхлого старика превратился… Пьёт, сам с собой разговаривает, по ночам кричит… Да ты его видел… Осталась я с ним, помогаю, чем могу. Жалко его, да и нет у меня больше никого. Моя жизнь ведь тоже не сложилась… Поначалу о замужестве и думать не могла, потом всё не везло как-то, позже приболела… Теперь-то увезу его в Мексику…»

«А захочет он? Наркотик же…» — спрашиваю.

«Ох, сынок, боюсь расстроить тебя… Похоже, Мартин им больше не нужен… Знаешь, сегодняшней ночью он впервые не кричит».

«Кому, им?»

«Как, кому? Святой Соледад и падре. Грешные души их не находят покоя вот и охотятся за другими… Я так это понимаю. Отмучили они Мартина с Алехандрой, нашли новую замену…» Женщина кивнула в сторону Джен и Иана.

Затем она принесла из-за стойки бутылку виски и плеснула изрядную порцию в мою чашку. «Пей. Полегчает».

***

Покинули «Чистый Ручей» мы поздним утром, когда мои друзья по очереди пришли в себя. Анна очнулась первой. Когда я спросил, помнит ли она о случившемся, Анна лишь коротко бросила: «Да. И давай договоримся больше никогда не вспоминать об этом».

Джен и Иан всю дорогу молчали. В их глазах застыл мутный, будто отражённый ужас, встречаться с ними взглядом не хотелось. Было похоже, что они не всё помнили, а напоминать мы с Анной им не собирались.

Джен все время будто старалась спрятать руки. Кисть её правой руки распухла и посинела, на пальце левой, как и у Иана, чернело кольцо, которое Джен то и дело пыталась снять… Их серебряные обручальные кольца выглядели так, будто их не чистили много лет...

Вернувшись в Чикаго, я постарался забыть о происшедшем. Поначалу накатывало иногда по вечерам, ну и кошмары мучали, но повседневная суета постепенно вытеснила жуткие впечатления. Как я уже говорил, парень я простой и крепкий, особой чувствительностью не страдаю.

С Анной мы расстались. После возвращения встретились разок и поняли, что ничего у нас не выйдет. Не знаю, как объяснить… Это всё равно, что говорить о погоде, когда собеседников связывает общая страшная тайна. Честно сказать, нам обоим только легче стало, когда разбежались. С тех пор ничего о ней не слышал.

Джен и Иан сильно изменились, общаться с ними стало трудно и неприятно. Они оставались вместе, но теперь их не любовь связывала, которая раньше била счастливым фонтаном, а что-то другое… Я бы сказал, что они держались, вцепившись друг в друга мёртвой хваткой… Джен больше не смеялась, её прежний шарм будто выгорел… Иан забросил музыку… Да что уж тут скрывать, оба теперь выглядели просто спятившими.

Несколько дней назад от общего знакомого услышал, что продали они всё и уехали куда-то к черту на рога. Сказал, не то на юг Техаса, не то в Мексику. Уточнять я не стал, мне и так хорошо известно, куда они подались… Наркотик.

Со мной вроде всё в порядке, живу себе… Прошлое осталось в прошлом… Только не даёт покоя навязчивая мысль: когда-нибудь, спустя много лет, путешествующая парочка, юная и бесшабашная, свернёт по ошибке на дорогу, ведущую к «Чистому Ручью»… Увидит живописную заброшенную церквушку в оранжевом ореоле заката… И история повторится заново.

Еще я думаю о Красоте, дарованной миру Богом… О том, что она, вроде как, призвана спасти мир. Соледад, если верить всей этой истории, была красивой… Как и Джен. Почему же одна из этих женщин излучала свет, другая — погружала во тьму. Нет, юную мексиканку особо не за что винить, но, как ни крути, красота её оказалась разрушительной.

Кем дарована была она, Богом ли?

* free spirit — свободный дух (букв.) Человек, независящий от чужих взглядов и часто не придерживающийся общественных норм поведения (англ.)

* «no» и «nunca» — «нет» и «никогда» (исп.)

* «si» — «да» (исп.)

_