Часть IV. 1099

Войско крестоносцев всё ближе и ближе подходило к Святому Городу и воины со дня на день ожидали увидеть желанные стены.

Кристоф и его друзья также были в этом ожидании, но их души омрачало то, что Амори и Жерар так и не вернулись в войско.

– Интересно, а у Иерусалима большие стены? – спросил Жиль.

– Думаю да – ответил сын графа.

– Когда освободим Иерусалим, закажу молебен по Годфри – тихо произнёс Матьё.

– И по Вильгельму – добавил Раинульф.

– И… – Кристоф задумался и не стал продолжать. Крестоносцы итак поняли, чьи имена хотел добавить муж Изабелль.

Друзья замолчали и в таком состоянии ехали дальше, когда к ним прискакал всадник.

– Впереди Иерусалим! – прокричал он.

Крестоносцы благочестиво перекрестились и стали шептать слова благодарности Богу. Не проехали они и получаса, как увидели стены Святого Города. По щекам закалённых в боях воинов, которые неоднократно смотрели в лицо смерти, текли слёзы радости и счастья.

Первое время никто не мог вымолвить и слова от переизбытка чувств. Наконец, военачальники приказали крестоносцам идти вперёд, ближе к городу. Герцог Роберт и граф Робер решили расположиться с северной стороны, герцог Готфрид и Танкред – с западной, а граф Раймон – с южной[1]. Но, прежде чем разойтись по своим позициям, было решено пройти вокруг города крестный ход[2] босыми и безоружными. Крестоносцы разулись и сложили своё оружие на песке, после чего под руководством Петра Пустынника и монахов, взявших в руки кресты, пошли на безопасном от стен расстоянии, молясь.

Пройдя где-то четверть своего пути, воины стали слышать крики и насмешки со стороны защитников города. Кто-то даже пустил стрелу в крестоносцев, но она не смогла достигнуть своей цели.

Закончив крестный ход, воины обулись и взяли своё оружие, после чего военачальники повели их на выбранные позиции. На удивление многих, атака не началась – был выбран путь длительной осады. Крестоносцы перекрыли все дороги к городу и стали ждать.

Кристоф устало сел рядом со своим конём рядом с небольшим корявым деревцом. Крестоносец снял шлем и стал с наслаждением чесать голову.

– Что же такое? Почему мы не идём в атаку? – высказал своё удивление Жиль, подсаживаясь к сыну графа Ришара Бюлона.

– Ждут чего-то наверно – тихо ответил Кристоф.

– Мы так смерти своей дождёмся от жажды – недовольно произнёс Жиль.

– Может, они хотят план какой составить до атаки – предположил Матьё, усевшись рядом с друзьями.

– Нет, это навряд ли. Граф Раймон даже гонцов не шлёт о том, что он достиг своей точки – заметил Раинульф, присоединившийся к крестоносцам, сидящим на песке рядом с маленьким деревцом.

– Нам бы сейчас башни построить – произнёс муж Изабелль.

– Из чего? Тут деревьев раз, два и обчёлся – ответил на это Матьё.

– Вон там есть третье – раздался знакомый голос. Кристоф первый вскочил на ноги.

– Амори! Ты жив! – крестоносцы стали обнимать вновь обретённого друга. Амори же, после объятий, жадно схватил протянутые ему Раинульфом меха и стал пить тёплую воду.

– Не налегай так, плохо будет – сицилиец осторожно забрал у него меха.

– А где же Жерар? – спросил сын графа.

Амори не ответил и, снова взяв у норманна меха, стал медленно пить воду.

– Ты чего молчишь? – через некоторое время спросил Жиль, удивлённо смотря на друга.

Муж Марты медленно закупорил меха и отдал их напряжённому Раинульфу.

– Амори! – не выдержал Кристоф, чувствуя, что его друг неспроста молчит.

Крестоносец посмотрел мужу Изабелль в глаза.

– Не молчи – чуть ли не умоляя попросил Матьё – Где Жерар?

– Его нет… Он погиб в этих чёртовых песках – губы Амори задрожали – Чёртова стрела. Из-за неё нога сгнила в момент. И ничего уже не помогло, даже то, что мне пришлось отрубить её. Жерара лихорадило, он мучился всю ночь… а потом затих… навсегда...

Кристоф еле сдерживал слёзы. Матьё осел по стволу дерева на песок и уткнулся в колени. Жиль выругался и пнул ногой песок, скрывая боль. Раинульф сжал челюсть.

– Жерар… он хотел мне что-то рассказать… перед смертью… он знал, кто его убил… он видел кого-то среди сарацин… – Амори говорил тихо, но его слова прекрасно слышали все, кто был здесь.

– И кого? – спросил Жиль, повернувшись к другу. Повязка от резких движений чуть съехала с лица и обнажила страшную рану.

– Он не успел мне сказать...

****************************************************************

– Готов? – герцог Готфрид посмотрел на Эсташа.

– Да, брат – крестоносцы обнялись.

– С Богом! – герцог Лотарингский откинул мост осадной башни. В воинов Христа тут же полетели стрелы и камни. Но хуже всего был «греческий огонь»[3] – от первого же его залпа вниз полетели горящие крестоносцы.

Братья Булонские первыми прошли эту смертельную завесу и спрыгнули на стены Иерусалима. На них тут же накинулись сарацины, но к герцогу и его брату поспели на помощь выжившие в огненном аду крестоносцы.

Танкред и Кристоф оттащили Раинульфа в сторону, дабы его не раздавили идущие на приступ воины. Сын графа попытался снять с сицилийца латы, но тут же убрал руки – даже через рукавицы он чувствовал, как доспехи были накалены. Племянник Боэмунда, увидев неудачу друга, достал кинжал и распорол ремни, скрепляющие латы, после чего сорванным плащом отбросил их от Раинульфа. Норманн тяжело дышал, закрыв глаза.

– Жив? – спросил Кристоф.

– Местами – попытался улыбнуться сицилиец – Вы идите, а то всё самое интересное пропустите.

Крестоносцы ринулись в самую гущу сражения. Сарацины ещё пытались как-то удержать этот безумный натиск, но было уже поздно – христиане почувствовали, что они близки к своей цели и поэтому крушили всё и всех, кто был на их пути.

Сражение недолго шло на стенах города – крестоносцы вытеснили защитников Иерусалима на улицы и площади. Началась самая настоящая резня. Воины Христа убивали всех, будь то сарацины или евреи, мужчины или женщины, старики или дети.

– Бог ты мой – Танкред поднял забрало.

– Его здесь нет – мрачно произнёс Кристоф.

– Надо что-то сделать, иначе мы все будем гореть за это в аду – произнёс Гастон Беарнский[4].

– Вот там церковь. Соберём всех безоружных в ней – предложил племянник Боэмунда.

Крестоносцы разбежались в разные стороны. Сын графа Ришара подбежал к Амори и передал ему слова Танкреда.

– Сейчас найду Матьё и Жиля – кивнул тот.

Церковь постепенно наполнялась спасёнными от резни жителями Иерусалима. Танкред и Гастон, дабы защитить их, оставили своих знаменосцев у входа.

****************************************************************

Матьё стоял посреди площади. Мимо, не замечая его, пробегали озверевшие крестоносцы в поисках жертв.

– Остановитесь! Во имя Господа, прекратите! – племянник аббата хватал воинов за руки, но его отпихивали и не обращали внимания на воззвания к человечности – Боже, останови это.

Но никто и не думал останавливаться. Пробегавший мимо крестоносец толкнул Матьё и уронил его в грязь. Племянник аббата стал отплёвываться от песка и земли, попавших ему в рот. Всё одеяние было грязным.

Кое-как отряхнувшись, Матьё встал на ноги. Подняв взгляд, он увидел виновника своего падения.

– Вот мы и свиделись – слишком неестественно удлинённая с правой стороны улыбка не предвещала ничего хорошего для крестоносца.

– Господи – прошептал Матьё и почувствовал острую боль в районе сердца. Опустив взгляд, он увидел всаженный в грудь кинжал.

– Не угадал – улыбка не сходила с лица убийцы.

– Заканчивай – произнёс подошедший рыцарь в латах и закрытом шлеме.

– Как я долго ждал этого дня...

Пробегавшие мимо крестоносцы видели двух своих соратников и лежащего в луже крови грязного сарацина в балахоне.

****************************************************************

– Где Матьё? Я не могу найти его? – к Кристофу подбежал запыхавшийся Жиль.

– Я не видел его с самого начала штурма. По идее, Амори должен знать, где он – неуверенно ответил сын графа.

– Он был где-то в районе той площади, помогал заводить стариков и детей в церковь – крестоносец указал рукой в сторону площади, про которую говорил.

– Пошли – Кристоф направился в указанную сторону.

Друзья стали пробираться сквозь толпу осоловевших от убийств, насилий и грабежа крестоносцев.

– Давайте разделимся – предложил Жиль.

– Хорошая мысль – поддержал его сын Ришара Бюлона, и друзья направились в разные стороны.

Бывший пленник Мохаммеда пошёл по одной из маленьких улочек. Проходя мимо маленького тупичка, крестоносец услышал сдавленный женский вскрик. Остановившись, Жиль решил завернуть в этот тупик и узнать, что там.

– А ну отпустили её! Живо! – калека опустил руку на секирище[5].

Два крестоносца перестали сдирать одежду с молоденькой сарацинки. Та пыталась хоть как-то прикрыть свою наготу остатками одеяния.

– Ты кто такой? – крестоносец достал меч из ножен. Второй стал огибать Жиля сбоку. Недолго думая, калека рубанул секирой по горлу ближайшего противника. Второй опешил, увидев убитого товарища, и поплатился за это размозжённой головой.

Жиль вытер секиру о тело убитого и посмотрел на рыдающую девушку. С одной стороны ему захотелось подойти к ней и успокоить, с другой же он понимал, как он сейчас выглядит. Подумав, крестоносец сорвал с себя плащ и, неся его перед собой, подошёл к сарацинке.

– Вот… надень это...

Девушка испуганно смотрела на пыльный прожженный плащ крестоносца, на котором были следы крови. Наконец, она решилась, взяла протянутый плащ и обернулась им.

– Там – хорошо, спасение. Церковь, безопасность, иди – Жиль пытался жестами помочь себе в объяснении с сарацинкой.

Поняв, что это бесполезно, он недовольно хмыкнул и пошёл обратно на улочку. На удивление, девушка пошла за ним. Заметив это, крестоносец направился к площади и вышел к тому месту, где он расстался с Кристофом и Амори.

– Безопасность, иди – калека снова стал жестикулировать, указывая на церковь. На этот раз видимо он лучше объяснил, потому что сарацинка неуверенным шагом направилась к знаменосцам Танкреда и Гастона Беарнского, украдкой поглядывая на своего спасителя.

– Жиль! – крестоносец обернулся и увидел Амори, махающего ему рукой. Калека направился к нему.

– Ну как? – спросил муж Марты.

– Ничего – отрицательно покачал головой Жиль.

– Тоже самое. Как в воду канул – произнёс подошедший Кристоф.

Неожиданно, взгляд сына графа остановился на чём-то одном. Кристоф направился к ему одному видимому месту. Амори и Жиль, не задумываясь, пошли за ним. Муж Изабелль быстрым шагом пересёк площадь, направляясь к самому её грязному месту, где лежал труп человека в луже крови. Кристоф упорно смотрел на это тело, на эти волосы, с ужасом понимая, что всё сходится.

Остановившись у трупа, Кристоф медленно сел рядом с ним. Амори и Жиль тихо встали рядом, тоже поняв, что их поиск окончен. Никто из них не решался перевернуть тело лицом к небу, никто не хотел убеждаться в том, что ещё один из них погиб.

Наконец, сын графа медленно перевернул труп. На них уставились остекленевшие глаза Матьё. Руки Кристофа тряслись, когда он закрыл глаза другу.

Жиль же приметил то, благодаря чему сын Ришара Бюлона заметил тело их погибшего Матьё. Присев, он вынул из груди трупа кинжал, чтобы удостовериться в том, что он прав.

Амори охватила волна гнева и ненависти при виде рукояти кинжала. Ему хотелось хоть на что-нибудь выплеснуть свои эмоции, и он сильно пнул валяющуюся под ногами саблю. Но это нисколько не успокоило его.

Кристоф смог сдержаться, но его ногти до крови впились в ладонь.

****************************************************************

Матьё похоронили на местном христианском кладбище. Кристоф мрачно смотрел на небо, обняв за плечи Изабелль. Амори изнутри жгла жажда мести. Танкред и стоявший рядом с ним Раинульф молча прощались с ещё одним павшим товарищем. Жиль же склонился над могилой друга.

[1] Роберт Нормандский разбил лагерь с северной стороны около церкви Св. Стефана. Далее расположилась армия Роберта Фландрского. Отряды Готфрида Булонского и Танкреда стояли на западе напротив башни Давида и Яффских ворот, через которые обычно проходили прибывшие из Европы паломники. На юге занял позиции Раймунд Тулузский, укрепившись на горе Сион близ церкви Св. Марии. Армия крестоносцев, согласно хронике Раймунда Ажильского, состояла из 1200—1300 рыцарей и 12 000 пехотинцев (в начале похода их было соответственно около 7000 и 20 000 человек). Дофин Гуго де Вермандуа уже не принимал участие в этом: ещё в 1098 году он уплыл на родину во Францию.

[2] Этот крестный ход произошёл позже, в начале июля (осада началась 7 июня 1099), после того, как одному монаху явился дух епископа Адемара Монтейльского, скончавшегося год назад в Антиохии.

[3] Горючая смесь, применявшаяся в военных целях во времена Средневековья. Впервые была употреблена византийцами в морских битвах. Точный состав «греческого огня» неизвестен.

[4] Виконт Беарнский (умер в 1131 году), сын виконта Сантюля IV Старого. Со своими людьми входил в войско графа Раймона Тулузского. Получил прозвище Крестоносец.

[5] Рукоять секиры.