Глава 15 (Андрей)

(семейная трагедия, перед чтением которой не помешает

запастись стаканом жареных семечек)

— У вас тут не заседание клуба любителей Кэрролла случайно?

Имейте в виду: Алиса из меня фиговая. Маленькие девочки обычно

сообразительнее и храбрее, чем взрослые дядьки...

Макс Фрай.

«Энциклопедия мифов»

Блокнот: 4 ноября, четверг, четыре утра

«…пьян-с. А имею право. Девочка моя! Губы твои — лепестки лотоса! Нет. Чашечка лотоса, в которую входит ровно две унции розового масла. «Бхагавадгита», что ли. Нет! Это в пупок две унции. Точно! Груди твои… А, это из Стругацких! Бёдра твои! И так далее. Агасфер Лукич там вспоминает. Барышня моя! Я бы эти лотосы… И пупок тоже. А шейка! Лебединая шейка.

А теперь! Радио «Джедай-Плюс» — представляет! Ария Джедая из оперы «Барышня-лебедь» в исполнении Андрюса Ван Кеноби! Слушаем и ПОДПЕВАЕМ!!!

И в шуме кры-ы-ыльев,

теряя пе-е-ерья,

я лебедя позна-а-ал!!..

Да.

Штуки три бы девочки сейчас. Пять. И чтобы менялись лотосами! Эдак — неожиданно.

Как это славно, что нету тут моей девочки. А то бы к утру по-любому девочек бы не было, бёдра там или куда. ХХА!!! А другу любимому — хвостов тачку, а не девочку. Спасти — спасу. А девочку — не-ет, сладкую мою барышню!

И не таких спасали. Кстати! А где тут мой новый паззл! А! Ну, давай — Алексей Гаранин! Лёха — даже не думай!!! У меня, чтоб ты знал, лазерник имеется! А помнишь — как мы их?! — бластерами?! На Бете Ориона! Которые зелёные такие были… Или не зелёные, что ли… Короче! У меня меч — голова с плеч! Платок на лету — пополам!!! Понял, сударь мой?! А ну — кто тут на новенького? Уноси готовенького! Спокойно, Лёха! Мы, джедаи, ещё кирдыкнем. Теряя перья, да-а...

Чер-тов-ски пьян.

Девочка моя! Сладкий мой сахар! Лебедь мой. Из пещеры — ни ногой!

Баиньки, Андрей Евгеньич баиньки хочет.

Паззл.

Не вот эта моя игрушечка от дяди Вовы, а вообще. Всё это — паззл, а я собираю картинку. А на картинке — суки злобные враги. Зелёные такие — с Ориона.

Точно — они!

Совсем Андрюшенька свихнулся. Чердак у Андрюшеньки нараспашку.

Эт-то я пьян.

Баиньки, джедаи, баиньки-баю, Люки мы — полные Скайуокеры, м-мать нашу дивизию...»

1

Посторонние люди появлялись на территории гимназии исключительно редко — и, как правило, по делам неотложным.

У посетителя, шагавшего по розовому песчанику центральной аллеи утром четвёртого ноября, повод для визита имелся, судя по его виду, весьма серьёзный. Шёл он так быстро, что полы длинного плаща за ним успевали еле-еле, вертел головою по сторонам, словно пытаясь усмотреть новое и подозрительное в знакомом ландшафте, корчил разнообразные гримасы и шептал себе под нос неразборчивое, перемежая сей шёпот отчётливыми ругательствами. По мере приближения к учебному корпусу посетитель убедился, что ничего подозрительного вокруг не наблюдается, и на лице его явственно отразились два преобладающих чувства: полное недоумение и с трудом сдерживаемая ярость.

Около мраморного Андерсена посетитель таки обрёл ожидаемые им странности: из дверей корпуса выбежал мальчишка, двумя прыжками одолел ступени и неминуемо сбил бы посетителя с ног, обладай тот менее быстрой реакцией. С проклятием отскочив в сторону, посетитель повернулся к нахалу — немыслимое! невозможное для гимназиста поведение! — да так и остался стоять с открытым ртом. Мальчишка и не подумал рассыпаться в извинениях. Плевать он хотел на посетителя — а скорей всего и вовсе бедолагу не заметил. Мальчишка полетел по аллее, словно удирая от стаи голодных шакалов, вот только погони никакой не было. Тишь да гладь. До глубины души поражённый, посетитель окончательно уверился, что дело нечисто. Ох, нечисто! Ох, мутна вода в здешнем колодце! Ох, темна во облацех!..

С совершенно уже неприличной поспешностью посетитель взбежал на второй этаж, запнулся о собственную ногу на повороте широченной лестницы, прохромал, шипя от боли, по коридору и без стука ворвался в директорский кабинет, готовый к самому худшему.

Картина, представшая посетителю, была вполне обыденная: ни пожара тебе, ни погрома, ни окровавленных тел. Уютно горел огонёк в камине, играла тихая музыка, на столе источали ароматы чашка с кофе и блюдо со сладостями. Директор, подпирая рукою голову, кушал халву и читал толстую книгу.

В нервическом своём состоянии посетителю впору было визжать, плеваться и топать, узрев столь безупречную идиллию. Подскочив на одной ноге к столу, посетитель опёрся на него кулаками и пару минут изрыгал из себя нехорошие слова, поминая маму, папу и прочих родственников директора до пятнадцатого колена.

— Доброго утречка, — сказал господин Айзенштайн, дождавшись окончания тирады.

Посетитель обрушился на диван и вытянул пострадавшую конечность.

— Гнездовья штурмовал? — осведомился директор.

— Р-распустили! — рявкнул посетитель, тут же вспомнив нахального мальчишку. — Манерные ваши! Бегут с уроков, как макаки! Хар-р!..

— Светленький такой, м-м?

— Брюнет! Брюнет! Каланча вот такенная! Розги у вас кончились, а? Ты скажи, я тебе воз — два! три! — нынче же!

— Розги есть, — мирно сказал директор. — Не шуми так, занятия идут.

— Что — здесь — происходит? — спросил посетитель.

Господин Айзенштайн оглядел кабинет и пожал плечами.

— Да вроде бы и ничего… Ежели не считать неурочных визитов.

— Звоню во вторник, — сказал посетитель сквозь зубы, — отвечать никто не изволит. Звоню вечером — та же история. Звоню Фариду — тишина! Звоню Хендриджу! Звоню Коре! Пытаюсь связаться официальным каналом! И не я один, заметь! Нет гимназии! Я звоню в среду! Никого! Хааршмейц-шрасс*! — я звоню Вольдемару! Вольдемар скребёт в затылке — за сто миль слышно! — и сообщает задумчиво, что с детишками давеча вечером чаи гонял. С прогульщиками вашими! — гаркнул посетитель. — Сшибают с ног средь бела дня!!

— Не кричи же ты, умоляю! — попросил директор, глядя на посетителя с нарастающим удивлением. — Что-то не разумею я твоих претензий — да праздничным утром, да пылу сколько! Нехорошо, господин попечитель, право слово, нехорошо.

— Ах, у вас тут праздники! — восхитился посетитель. — Не разъяснишь, какие?

— Хэллоуин с самой полуночи, — с готовностью сообщил директор. — Выпускники вот на рассвете только распрощались. Коньячку налить? Тебе не помешает.

— Хэллоуин?.. — переспросил посетитель. — Шутить изволите, господин директор? Как дракон языком гимназию слизнул — съехали! вымерли! — а господин директор, стало быть, шутки шутит. Выпускники!..

— Хороши! — мечтательно подхватил директор. — Ах, хороши поганцы! Госпоже Гориной впору патент давать! А Муратов!..

— Муратов… — сказал посетитель, присматриваясь к директору. — Муратов под утро с моими инструкциями отбыл… М-да… Уехал, словом, по делам нашим скорбным. Никак он вас ночью посетить не мог — да и чего бы ради! На Хэллоуин отгуляли — и будет...

Тут он вдруг замолчал и прищурился.

— Во-он оно как… — пробормотал он. — Во-он оно что… Однако! — сказал он в изумлении. — Это, стало быть, вас с праздничком эдак поздравили! Простенько эдак… Душевно!..

И посетитель расхохотался — гулко, счастливо, хлопая себя по коленкам.

— А детишки-то ваши каковы! — простонал он, утирая слёзы. — Хар шенцсмей!.. Четвёртый день гуляют, ты подумай! Кто ж это вас так славно!.. Ах-ха-ха-ха!..

***

Детишкам, кстати сказать, жилось этим утром не так уж и сладко. Наизусть уже запомненные лекции ничего, кроме смертной скуки, не вызывали. Особенно у представителей алкогольной элиты: четыре ночи в обнимку с зелёным змием — поди не усни на уроке!

Андрей Карцев, давным-давно утративший студенческое умение спать с открытыми глазами, готов был спички в веки вставлять. Алгебру он с грехом пополам выдержал — лицезрение Демурова вообще было неплохим возбуждающим средством. А на второй паре сломался. Щипал себя за ляжки, беззвучно пел песни, но носом клевал, чего делать было ни в коем случае нельзя: фрау Бэрр от Демурова отличалась разве что наличием юбок. В нынешнем сентиментальном настроении она напоминала, по утверждению Бельского, пригревшуюся на солнышке гюрзу.

Только сей выпуклый образ и удерживал Андрея на границе между сном и явью. Поэтому при виде влетевшего в приоткрытое окно бумажного самолётика он ущипнул себя так сильно, что чуть не вскрикнул. Самолётик и не подумал исчезнуть. Зависнув над подоконником, покачал крылышками и, обогнув повернувшегося к нему Никиту, бойко спикировал на Андрееву тетрадку.

Фрау замолчала на середине фразы и воззрилась на возмутителя спокойствия.

— Что это у вас, сударь?

— Я нечаянно! — повинился Андрей, вскочивши и накрывая самолётик ладонью.

— Нечаянно — что?

Бабуля фыркнула и подозрительно посмотрела на окно.

— Сядьте, Карцев. И уберите это немедля!

Андрей плюхнулся на стул и сунул самолётик в карман, но до конца пары всё же не утерпел: очень осторожно, чувствуя себя заклинателем змей и сокрушаясь своей в этом тонком деле неопытностью, развернул самолётик на коленке.

Листок был искалякан кривыми печатными буквами. Оно и понятно — легко ли держать карандаш в мохнатой когтистой лапке!

«Ольга ВЛИПЛА

беги быстро к Спутнику

ЗАПИСКУ СЪЕШЬ

Флюк»

Андрей сглотнул и перечитал записку ещё раз, в слабой надежде, что всё-таки спит.

— Фрау Бэрр! Позвольте мне выйти!

Гюрза вытянула шею и сдвинула на кончик носа очки.

— Не вижу повода, сударь, — недоумённо сказала она.

— Я… я, кажется, что-то не то съел за завтраком.

Потрясённая столь откровенным враньём, гюрза раскрыла пасть, намереваясь безжалостно ужалить наглого цыплёнка. Но цыплёнок заслуженной кары дожидаться не стал: искательно гюрзе улыбнулся и спешно покинул класс, сопровождаемый еле слышным писком напрочь шокированных собратьев.

Даже вещи свои бросил на произвол судьбы. Роль судьбы сыграл на переменке Никита Делик: собирая Андреев кейс, он углядел на полу бумажный комок и, присев на корточки, комком озаботился.

Дальнейшие события развивались следующим образом.

Проклятия незнакомого мужика в длинном плаще настигли адресата на лестнице в интернате. Споткнулся, грохнулся, приложился глазом к ребру ступеньки, свёз до крови локоть и сюртук порвал. Пришлось потратить драгоценные секунды на первую помощь самому себе. Сдёрнув с шеи галстук, Андрей замотал пострадавшую конечность прямо поверх сюртука, добыл из стола кинжал и приложил к заплывшему глазу холодное лезвие.

Искалеченный, но вооружённый, он покинул гимназию, перелезши через забор у остановки сто четырнадцатого маршрута, и смерчем бушующим понёсся к указанному в записке месту.

Около получаса спустя гимназийскую ограду преодолел великий сыщик, в городской одежде и в кроссовках. Всё ещё не дождавшийся автобуса народ на остановке с ленивым любопытством отнаблюдал, как заполошенный мальчишка понёсся в том же направлении, что и первый, — и с не меньшей скоростью.

Госпожа Заворская по праву могла гордиться: её поступок возымел должные последствия. Даже с лишком: в кондуите появилось целых три записи. Ведьма, куда деваться...

Рыжего игрушечного тигра, разлёгшегося на стойке ограды у фонарного домика, не видел никто: вероятно, потому, что в отличие от мальчишек тигр никуда не торопился. Проводив взглядом сыщика, он перескочил на ближайшую сосну, отломал недлинную ветку и, вцепившись в неё передними лапками, словно в велосипедный руль, плавно взмыл в воздух.

Полёт этот тоже не имел зрителей, о чём Флюк в глубине души весьма сожалел, самодовольно полагая, что режиссёры сказочных фильмов заплатили бы за эдакий кадр недурственную сумму.

Отменное зрелище! Что там сирокко — даже и пряный…

Правда, в обличье тигра он долетел только до городского стадиона, но ветку запрятал в кустах для дальнейшего использования. Ветка была очень удобная.

2

Андрей пересёк границу реальности, приближаясь к площади Свердлова: аккурат напротив гостиницы.

Переход был демонстративен до пошлости. Ливень! Взвывшая с неба музыка! Ночь откуда ни возьмись! Прохожие канули! Все дела. Слепой бы переход заметил, и глухой заметил бы тоже — но Андрей не заметил.

Сон разума порождает чудовищ, а разум нашего героя находился даже и не в спячке — в коме! Флюкова записка предоставила воображению полный карт-бланш, и воображение трудилось в поте лица, не позволяя отвлекаться на всякие посторонние мелочи. Благодаря его стараниям собственную голову Андрей ощущал как голову Страшилы — иголки и булавки, продравшись сквозь солому и ткань, торчали во все стороны и вибрировали от напряжения — правда, далеко не мозгового. Чего-чего, а чудовища Андрею всегда удавались на славу.

Среагировал он только на затрезвонивший в кармане гимназийский передатчик. Попытка вытащить передатчик на бегу не удалась, и Андрей остановился.

«Серая зона. Вы находитесь за территорией города. Серая зона».

Андрей в недоумении огляделся. Полная чушь: Волжский был Волжским. Ну, дождь. Ну, ночь… Т-твою же мать!..

Озвучивал ночь Глеб Самойлов. Сидел на небе, откидывал со лба волосы, глядел с усмешкою на мокрого и одинокого героя:

«Я крашу губы гуталином, я обожаю чёрный цвет… И мой герой, он соткан весь…»*

Андрей вышел на площадь, огляделся снова и присвистнул.

«Напудрив ноздри кокаином, я выхожу на променад…»

Променад был тот ещё — безо всякого кокаина. Посрамленное воображение развело руками: «Это тебе, хозяин, не монстров чешуекрылых сочинять! Тут, сам видишь, специалисты работают! Профессионалы!»

«Будем опиум курить-рить-рить», — подсказал с неба Самойлов.

Профессионал и специалист, поработавший над окружившей Андрея действительностью, не иначе и впрямь душевно накурился: действительность, не изменившись ни на грош внешне, выглядела, тем не менее, картиной Босха, с которой временно отлучились персонажи.

Клонившиеся к площади дома мерцали, словно издыхающие неоновые трубки. Мерцали голубеньким пузыри в огромной луже у автобусной остановки. Бюст Свердлова смаргивал дождь, тяжело ворочая подсвеченными веками.

Каменный школьник, стоявший между горкомом и хлебным магазином, был и вовсе нехорош: ухмылялся Андрею, аки демон алчный и сатир похотливый. Не шевелился, правда, — статуй как статуй. И на том спасибо. Изгадили, понимаешь, родной город идолами погаными...

Спрятавшись за огромным развесистым вязом, Андрей всматривался в окрестности, ожидая крупных неприятностей — с минуты на минуту.

Этого варианта родного города он не видел никогда.

Этот вариант родного города он видел сотни раз — причём именно с данного места.

Дежавю.

Промокла голова соломенная. Страшиле что — голову снял, солому просушил, булавки протёр и опять мудрый. А тут сушиться некогда, тут барышень спасать надо. Многие знания — многие печали...

Сюртук застегнуть доверху, воротник поднять, дабы камуфлировать белую рубашку, руку на меч,. Вот и получился герой. Во тьме и при оружии, как положено. И музыкальное сопровождение выбрано со вкусом и к месту — если б ещё отключить режим реверса!..

«У этой сказки нет конца, ты не изменишь ничего…»

Что-то важное, очень важное ускользало, не давалось в руки, крутило хвостом перед самым носом. Но поймать мысль за хвост Андрей не успел — постамент поганого идола вспыхнул пронзительным синим светом.

Детский, давно забытый ужас заставил вскинуть к глазам ладонь, рванул за плечи, оттаскивая от вяза: «Бежать! бежать! Шарик! мой шарик! Синий свет! Это мне! Это для меня!..»

Он присел на корточки и зажал свободной рукой рот. От резкого движения рукав сюртука съехал вместе с повязкой и рубашкой, присохшей к раненому локтю. Зашипев от боли, Андрей опомнился — словно в морду сам себе дал! — и отвёл от статуи глаза.

Сделал он это чрезвычайно вовремя.

Идол плевать хотел на Андрея лично: кто подойдёт, того и цапнем.

Жертва, разумеется, ждать себя не заставила, появилась, как миленькая, на дорожке, ведущей к статуе от Дворца пионеров. Завидев жертву, Андреево воображение немедленно возгордилось собой — хоть здесь угадало! Браво, браво!

«Давай вечером умрём весело, поиграем в декаданс…»

«Чтоб тебе пусто было, — в отчаяньи подумал Андрей, адресуясь к воображению, и нашарил в кармане передатчик. — Хватит, наигрались!»

Законы жанра блюлись свято: к поганому идолу приближалась любимая девушка одинокого героя. Синий свет её не пугал — топала прямиком к постаменту, прикрывшись от дождя здоровенной картонной коробкой.

— Ольга! Стой! Не ходи туда! — заорал одинокий герой.

Ольга повернула голову, ступила в лужу и с громким «Блин!» затрясла ногой. Из кармана у неё вывалилось что-то круглое, замерло на мгновение в воздухе и, совершив красивую дугу, упало на постамент. Ольга кинулась следом, и Андрей метнулся тоже — наперерез, огромными скачками, явно и безнадёжно не успевая.

«Убей меня, убей себя, ты не изменишь ничего!» — насмешливо комментировал Самойлов.

Беда! Беда! Тщательно подготовленная, продуманная до последней детали!.. Но тут ход событий был нарушен самым грубым образом — и отнюдь не гимназийскими магами.

— Полиция! Всем стоять! — истошно завопили с неба. — Оружие наземь! Руки за голову! СТРЕЛЯТЬ БУДУ!!!

Устроитель действия (профессионал и специалист), невидимою тенью сидевший в кресле около хлебного магазина, раздражённо сплюнул и забарабанил пальцами по подлокотнику.

— П-паршивец, — сказал он вполголоса. — Ну, я тебе покажу самодеятельность.

В небе, держась лапками за толстую ветку, руля хвостом и упоённо совершая виражи, летел маленький тигр — рыжий, взъерошенный, плюющий на законы жанра и земного притяжения.

— Флюк! — крикнула Ольга — и остановилась.

Андрей, добежав наконец, сгрёб её в охапку и потащил прочь от статуи. Любимая яростно выдиралась.

— Держи-держи! Я иду уже! — одобрил тигр и метнулся вниз, отшвырнув ветку. Ветка упала в лужу и окатила всех присутствующих грязной водой.

Всё смешалось в доме Облонских. Хаос! Беспредел! Кто так работает, скажите на милость? Кто так работает?!

***

Происходящему на игровом поле (как называл созданную им действительность враг наших героев), разумеется, имелся посторонний свидетель. Правда, на сей раз ему пришлось вести слежку в ужасных условиях. Более всего это было похоже на дурно работающий телевизор, изображение на экране которого то появлялось, то пропадало.

Никита Делик вломился в игровое поле там же, где Андрей, только получасом позже, и заметил переход сразу. Наблюдательность, впрочем, ничем ему не помогла — поле, возмущённое столь наглым и грубым вторжением, немедленно выплюнуло великого сыщика в реальность — ещё и в ночь! В час ночи! Свинство, да и только!

Будучи выплюнутым вторично и ощущая себя живым футбольным мячиком, сыщик нехорошо выругался и продолжил попытки. Упорства ему хватало — и не только упорства: отдадим должное, сыщик имел всё необходимое, дабы с полем справиться. Кроме опыта и знаний. А далеко ли уедешь на одних талантах!

Так что он был вынужден довольствоваться тем, что получалось, а получалось следующее: полминуты в городе — секунд десять на поле.

Но лучше, чем ничего, верно?

Сообразив, что дело плохо, Никита благоразумно нажал кнопочку вызова преподов (совершенно напрасно — поле было начеку) и продолжил наблюдение. На неизбежные последствия своей неопытности он махнул рукой. Последствия были мелкие, но неприятные: головная боль, тошнота, дрожь в коленках. И уши закладывало, будто в самолёте, — благо, слушать было особенно и нечего!

Помимо прочих талантов наш сыщик обладал редкостной везучестью: враг и в этот раз его не углядел.

С удовольствием сообщаем благосклонному читателю, что со временем враг оценил сыщика по достоинству — а его оценка стоила дорогого!

Но абы кого в гимназию и не принимали.

3

Трагедия на глазах обращалась фарсом.

Почитатели Босха могли разочарованно отвернуться: явившихся на картину персонажей рисовал не их кумир. Большой художник, изливавший на полотна мраки и ужасы из душевных глубин, сотворить такое безобразие по определению не мог.

Что уж говорить об истинном режиссёре и декораторе трагедии! Он взирал на безобразие, подперев кулаком щёку и отгоняя желание наколдовать себе попкорна — или семечек на худой конец. Сериал! Семейный, мексиканский, отвратно поставленный! Взять хотя бы поведение главного героя. Раз уж успел ты предотвратить трагедию — будь любезен и далее соответствовать образу! На плечо её, дурочку, — и прочь с гиблого места! Ан нет — разговоры разговариваем, уговоры убалтываем… Смотреть, право, тошно.

Подчиняться глупым женским прихотям Андрей и в мыслях не имел. Ни секунды не задумываясь, уволок бы любимую подальше и рот ей вдобавок заткнул — да погрубее, погрубее! Однако силу применять он медлил, прекрасно зная, с кем имеет дело. Барышня отличалась редкостным упрямством — возжелавши орех на верхушке, всё дерево могла срубить под корень. Бараном безмозглым и псом бешеным пёрла напролом, в кровь разбивая о препятствия уязвимые органы души и тела. Свои и чужие — без разницы.

— И можешь считать, что мы расстались! — орала любимая. — Понял? Ты понял?! Я с такими уродами дел не имею!

— Не бей по руке, я раненый...

— На всю голову раненый! Пусти, говорю! Да пусти, блин!

— Не доводи ты меня до греха!

— Ещё указывать мне тут будет! Второй фингал получишь, понял?!

— Т-твою же!.. Уймёшься ты?!

— Давай, я до постамента сбегаю и достану! — не выдержал Флюк. — И пусть она поглядит, что будет!

— Не лезь! — рявкнул Андрей.

— Тебе, Флюк, я тоже припомню! Сдурели оба!

Они медленно удалялись от статуи — метров на тридцать отошли, но чего это стоило! Изрядно уже побитый, мокрый насквозь, Андрей стервенел с каждым шагом — поди ты удержи в руках эдакую фурию! Ужасно хотелось дать фурии в морду.

Тут фурия вдруг замолчала и уставилась вверх с безмерным удивлением на лице.

— Ой, — сказала она совершенно другим тоном. — Ой, что это? Гляди!

Ага, птичка летит. Нашла дурака!

Не сводя глаз с неба, Ольга попятилась, потянула Андрея, ухватившись опять же за больной локоть, а тигр, крутившийся под ногами, отскочил в сторону и взвыл дурным голосом:

— Атас! Мря-а-ау!!

Андрей покосился — обомлел — и, ничего более уже не успевая, отшвырнул Ольгу от себя — отшвырнул так, что она, на ногах не удержавшись, покатилась по лужам, захватив с собой воющего тигра.

С неба, с неимоверно вытянувшейся руки каменного школьника на Андрея опустилась сеть, в считанные секунды оплела с головы до ног и дёрнула вверх — как большую, глупую, вкусную муху.

Он опомнился будучи метрах в трёх от земли и прекратил бессмысленное сопротивление. Всё, абзац. Берите барышню, кто хочет, — только не обижайтесь потом.

Барышня, однако, нападению не подверглась. Сидела в луже, обнявшись с рыжим и потеряв, видно, дар речи. Наконец-то.

— Ты живой? — спросил Флюк. — Сейчас его жалом уколют — и привет, мряф, — сказал он Ольге. — Надо сетку быстро резать. Нож есть?

Меч!

С несказанным облегчением Андрей полез за пазуху, предвкушая восторги из партера. Ха! Что там Фродо Торбинс в паутине Шелоб! Мы, лихие джедаи, ваше макраме двумя пальцами разорвём. Но ради зрителей, из любви к искусству, можно и мечом щегольнуть, why not! У нас меч — голова с плеч! Платок, понимаешь, на лету — пополам! А из идолов поганых статуэток понарежем — пастушек и овечек...

Опаньки. А где меч?..

Прикидывать, как поступили бы на месте Андрея лихие джедаи, смысла не имело. Уж Люк Скайуокер — и иже с ним — нипочём не потерял бы оружие в пылу семейной сцены. Так что лихие джедаи с презрением отвели бы глаза от своего бестолкового преемника. Понарезал, мля, овечек. Герой, мля...

Андрей нацепил на лицо подобающее выражение и принялся командовать:

— Ольга! Там где-то кинжал должен валяться — нож такой большой. Из кармана выпал. Посмотри быстренько.

Отыскать меч труда не составило — рукоять, выложенная стёклышками, блестела в синем свете не хуже бриллиантов. Барышня — перепуганная до смерти и оттого послушная как никогда — извлекла меч из лужи и смерила глазами расстояние до сетки.

— Я же не достану.

— Ты кинь, я поймаю, — сказал Андрей и тут же проклял свой язык.

Ольга размахнулась, меч щёлкнул и вытянулся языком изумрудного пламени — невероятно красиво! Но барышня красоты не оценила — отшвырнула меч будто мерзкую лягушку, завизжала и отпрыгнула. «В точности как я», — сумрачно подумал Андрей.

— Ну чего ты испугалась? — сказал он. — Это лазерный меч. Он от взмаха активируется.

— Круто, — сказал тигр и потрогал меч лапкой. Меч, снова прикинувшийся кинжалом, лежал тихо. — Ты в натуре пират, мряф! Щас мы им всем покажем! А ты где его взял?

— По наследству достался, — сказал Андрей.

— Я сейчас с ума сойду, — сказала Ольга.

Статуя ничего не сказала. Похоже, на сетку с мухой в собственной руке ей было наплевать. И отлично. Лишь бы выше не подняли.

— Значит так, — строго сказал Андрей. — Бери меч и аккуратненько активируй. Бояться нечего. Активируй и режь сетку. Он длинный, ты дотянешься. Я вот ноги повыше уберу...

Барышня задумчиво посмотрела на меч, посмотрела на Андрея и рассудительно сообщила:

— Ты, Андрюш, пока подтягивайся. А потом я разрежу, и ты спрыгнешь. И пойдём отсюда. Правильно?

— Конечно, — сказал Андрей.

— Вот и подтягивайся. Я быстренько.

— Ты куда?! Ольга!..

«Ты будешь мёртвая принцесса, а я твой верный пёс», — издевательски напомнил Самойлов.

Барышня — дура упёртая! — нежно улыбнувшись герою, отправилась к постаменту, и помехой на её дороге был только Флюк. Флюк скандалил, рычал, выгнувши спину и оскалясь, хватал зубами за штаны — всё без толку! Получив, наконец, весомый пинок, тигр демонстративно отошёл, махнув на всё хвостом и громогласно сообщив об этом, а убравшись из Ольгиного поля зрения, изготовился к действию.

Увидев его манёвр, враг наших героев вытянул губы трубочкой и издал звук, никем кроме тигра не услышанный. Тигр, паршивец, даже ухом не повёл. Великолепным прыжком он перемахнул Ольге на грудь, схватил зубами гимназийский передатчик, метнулся в лужу за своей веткой и взлетел ввысь, мгновенно превратившись в крохотную рыжую точку.

— Браво, — холодно сказал враг. — Буду должен.

До постамента оставалось шагов десять, и Андрей заорал, поливая подругу отборным матом.

Мог бы и не стараться — в этот момент действие подошло к кульминации.

Кульминация удалась не то слово как эффектна: на помощь герою явился могучий бог в ореоле красных сполохов.

Явление его было медленным и странным.

Отмахиваясь от сполохов и громко ругаясь, бог возникал в разных местах и частями, на шарахнувшуюся от него Ольгу никакого внимания не обращая. В руке он держал нечто маленькое — и маленьким этим, несомненно, очень дорожил. После долгих и разнообразных усилий бог материализовался полностью и, высоко поднимая ноги, прошествовал к постаменту. Осторожно поставив на самый край свою драгоценность, он повернулся лицом к зрителям, скрестил руки на груди и выпятил подбородок. На полном фургоне — к гадалке не ходи!

— Н-ну? Что происходит? — осведомился бог.

— Добрый вечер! — сказал Андрей. Бога он узнал сразу.

— Глаза бы мои вас не видели, Карцев! — ответствовал бог. — Н-ну? Среди ночи!.. Что это вы там висите? Где Заворская?! Ага! А куда это вы направляетесь, сударыня?

— Держите её, Олег Витальевич! — закричал Андрей.

Бог, невзирая на своё состояние, соображения не терял — извернувшись не хуже тигра, он поймал Ольгу за плечи и вместе с нею рухнул в лужу. «Просто бальзам на душу!» — восхитился Андрей, с удовлетворением наблюдая, как любимая выбирается из-под смертельно пьяного куратора.

— И что? — сурово спросил куратор, с некоторым трудом принявши вертикальное положение. — Вот я вижу вас тут, Ольга Сергеевна! Ночью! В непотребном виде!

— Сами меня в лужу уронили! — огрызнулась барышня, отряхиваясь.

— В кондуит, — сказал Олег Витальевич. — Немедля.

— Ладно, — сказала Ольга и засмеялась.

«Нервишки сдали», — подумал Андрей, представления не имевший о причине её прогула.

— Господин учитель! — сказал он. — Выключите статую, пожалуйста!

— Эту? — спросил Олег Витальевич и прищурился на поганого идола. — То-то я смотрю… Ни с места, Заворская! — приказал он воспитаннице и, подойдя к постаменту, взял свою драгоценность. Драгоценность была рюмкой на высокой ножке, до краёв налитой тёмной пузырящейся жидкостью. Олег Витальевич пригубил жидкость, почмокал губами и допил. «Сейчас выпадет в осадок», — испугался Андрей. Но не тут-то было: маг тряхнул головой, отшвырнул рюмку и принялся за работу.

Для устранения безобразий ему потребовалась пара жестов — быстрых, сложных и безупречно исполненных (враг, уже готовый к выходу из поля, мысленно поаплодировал).

Постамент потух, сетка исчезла, Андрей грохнулся вниз, а поганый идол обратился мирной статуей: картина приняла прежний вид — отвратительный, но безопасный.

Наведя порядок, Олег Витальевич схватил Ольгу за руку, подтащил её к Андрею. Тот, сидя в луже, потирал ушибленные места. Барышня плюхнулась рядом, а маг неожиданно трезвым голосом поинтересовался:

— Что вы здесь делаете, господа гимназисты? Потрудитесь объясниться!

— Воевали, — сказал Андрей. — Спасибо, Олег Витальевич!

— Воевали, говорите? — сказал маг, глядя в сторону хлебного магазина. Поздно — не было там ни кресла, ни врага, ни каких-либо следов его присутствия. Так — лёгкий запашок.

«Давай вечером с тобой встретимся, по-китайски говорить», — предложил всем Самойлов. Олег Витальевич поморщился и глянул вверх.

— А песню выключить нельзя? — тут же спросил Андрей.

— «Агата Кристи», если не ошибаюсь? — спросил Олег Витальевич.

— Ага, Самойлов, — подтвердил Андрей. — Выключите, пожалуйста.

— Удачный выбор, — сказал Олег Витальевич. — Д-да...

Музыка утихла — о счастье!

— Коньячку бы, — мечтательно сказал Андрей. — Не найдётся у вас, господин учитель?

— Прямо сейчас вас бы высек, Карцев, право слово, — сказал Олег Витальевич.

— Да пожалуйста, — сказал Андрей. — Мы же вас с праздника сорвали!

— Праздник-то, любезные мои, закончился, — сказал маг. — Ещё сегодня утром. Полагаю, для вас это новость?

«Посетитель, — вспомнил Андрей, — дядька у памятника! Я ещё чуть с ног его не сбил! Ой-ой!..»

— А чего ж вы пьёте тогда? — спросил он. — Нет, правда, господин учитель, нет больше с собой?

— У вас, сударь, от нервных стрессов язык удлиняется? — спросил Олег Витальевич. — Сейчас вам всё будет — и коньячок… и таблетки от хамства...

Он извлёк из недр фрака сотовый телефон (настоящий) и потыкал пальцем в кнопочки.

— Нашёл, — сказал он в трубку. — И не разлил! Пари за мной, Фарид. Разумеется, и Карцев ваш… А вот вы его и спросите, отчего он не звонил.

— Я-то звонил! — сказал Андрей.

— Говорит, звонил… Поле, конечно. И выведено славно. Да не должно бы… А мы без канцелярщины, гуляючи. Подожду, подожду… — Олег Витальевич убрал сотовый и двинулся к магазину. — Вы бы встали из лужи, сударыня, — сказал он, не оборачиваясь. — Не комильфо… Да и вам, Карцев, советую.

— Я всё равно мокрая, — сказала Ольга и состроила куратору в спину рожицу. — А где меч? — спросила она шёпотом. — Вот подберёт сейчас!

— Я на нём сижу, — успокоил Андрей.

— Что-то быстро он протрезвел, а? — с сожалением сказала Ольга.

— Как думаешь, и Демуров в том же виде?

— А так тебе и надо! — надменно сказала любимая и дикой кошкой бросилась к постаменту. Андрей и ахнуть не успел. Схватив клубочек, она вернулась к наследнику джедаев и показала ему язык.

— Вот загорелась бы синим пламенем!..

— Грызи орешки, бельчонок! — посоветовала барышня, и Андрей махнул рукой.

— Что за сокровище-то такое?

— Я знаешь где была?! — зашептала барышня, мгновенно забыв обиды. — Дурак ты, без этого клубочка туда ночью не доберёшься! Блин!.. Смотри, кто идёт! Демуров…

Андрей издал тяжкий стон и плеснул в лицо водичку из лужи — за неимением иного успокоительного. Коньячку нынче и понюхать не удастся. Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына… Спаси и сохрани, мать-заступница… троеручица… Лучше бы в сетке сидеть — уютно, мягко...

Со стороны площади к одинокому герою шествовал огнедышащий дракон — разъярённый и неуязвимый даже для джедаевского меча. Шествовал зигзагами, на поворотах дракона слегка заносило.

Сие вот и называется — вселенская несправедливость. Эх, пришла беда — открывай ворота!..

***

— Сударь мой боевой тигр! Вот нежданная встреча! В какие дали путь держим?

— Ма-ау-у! Больно, больно!

— Неужто? Миль пардон, дружок! Так лучше?

— Мря-а-ау!!! Ухо, ухо моё-у! Мря-а-а!!..

— Довольно тут кошечкой прикидываться! Благодари, что в шкурке, выродок паршивый!

— В ножки, в ножки поклонюсь, хозяин! Выпусти ухо, укушу!

— Укуси, мой боевой, усугуби, мой пушистый. Что ж ты творишь, дорогуша? Не было мне печали!..

— Претензии ваши мне непонятны! Как лучше хотел-с! Старался! Отнёсся к заданию творчески!

— Отверни-ка морду, я рыдать сейчас начну. Невинен, стало быть, и оскорблён бестактно?

— И невинен! Сам велел: чтоб никто меня и в намерениях не заподозрил! А теперь — за ухо! Эх, хозяин!..

— Ты бы определился — кто тебе, твари лицемерной, хозяин. Пригрела милая барышня?

— И в мыслях не держал подобного! Увлёкся! Забылся! А что?! А что?! Меня положение обязывает! Нет?!

— Я тебе покажу положение, забывчивый мой.

— Мря-ааф!.. Уф! Честью клянусь, никогда больше!..

— Я тебя научу субординацию соблюдать.

— Хвост! Хво-ост! Р-р-р-р!..

— Ах ты дрянь! Клыки вырву!..

— Маа-ау!!..

…Эх, горе не беда, вывезет кривая! Открывайте ворота — я дошёл до края!

* Перевод невозможен из цензурных соображений.

* Здесь и ниже: цитаты из песни «Опиум для никого» (группа «Агата Кристи»).