Глава 13 (Андрей)

(в чулках которого обнаруживаются выпускники, скандалы

и нежданные каникулы, похмелье обращается амнезией,

а кипарисы игнорируют осень)

Она оглянулась на окно, в котором сияла луна, и сказала:

– А вот чего я не понимаю… Что же, это всё полночь

да полночь, а ведь давно уже должно быть утро?

– Праздничную полночь приятно немного и задержать, – ответил Воланд.

М. Булгаков.

«Мастер и Маргарита»

Блокнот: 31 октября, воскресенье, вечер

«…насовали сахару. Не иначе незримые работники плиты и чайника в курсе моей кровопотери!

Впрочем, никакого дискомфорта в здоровье я не ощущаю. Отроку двадцать кубиков пролить – как два пальца об асфальт! Зато адреналинчику вплеснул душевно – раз в процессе оплаты, а два – всучивая приобретённое средство защиты Ольге. Нет у меня поводов плохо думать о дяде Вове – ведь вся гимназия его левый товарец пользует, но таки неуютно! «Штучка», твою ж дивизию!.. А куды бечь? У меня ж и на комнате блок (надеюсь!), и клиночек вон недурной. А у барышни что имеется в смысле защиты – полосатый тигрила с мерзким характерцем?..

О тигриле. Говоря откровенно, и лазерный меч, и «штучка», оплаченная интересным денежным эквивалентом, занимают меня куда меньше, чем Флюк. Откуда он, такой завлекательный, взялся, и действительно ли его чувства к хозяйке столь нежны, сколь она утверждает? А ежели он ей глотку перегрызёт ночью? И преподы куда смотрят, интересно? Или они в курсе, и по их мнению он никакой опасности не представляет? Ни хрена себе, однако! Не знаю, что там Демуров регулировал, не заметил я никаких ограничений. Прижать бы рыжего к стенке да побалакать по-мужски...

Тяжко мне, судари, ощущать себя мужем и героем – даже и одиноким. Ибо немерено в округе мужей куда как круче. Потенция-то имеется, это да! Уж потенция – ага… Сколько я выдержу ещё, вопрос? О морали речи уж не идёт – какая уж тут мораль! Негде просто. Не в кустах же девственности лишать, в самом-то деле. А может, и в кустах. Why not, прости меня господи… В крайнем случае, женюсь. Ниже ремня и на это давно согласен.

Устал я что-то. Неделька та ещё выдалась! Но зато водки попил. И получил за сей факт неслабо – и похмельным вечерком, и в субботу! Поди ты, ощути себя мужчиной, штаны подбирая и носом шмыгая! Адаптировался я, сдаётся, целиком и полностью – едва не лучше, чем натуральные ребёнки.

Ребёнки… Никогда я с малолетками дела не имел, и своих боги не послали, но дети ж есть дети – сопляки зелёные, жизни не видали, закройся, писюк, да молоко утри!.. Ан нет. Чешу в затылке и кайфую – право слово, с барышней моей поговорить куда интереснее, чем с большинством знакомых мне взрослых и жизнью умудрённых баб. То же и к хлопцам относится – шайтан задери! Да я сто лет бесед таких не вёл, как с тем же Никитосом!

Нет, народец, конечно, в гимназии неординарный, эксклюзивный народец, но всё равно ж – сопляки! Словом, спеси взрослой ох как поубавилось во мне, прожжённом журналисте...

Но вот малой-то какой-нибудь давно встал бы перед окошком, да и призвал к себе Силу джедаевскую...

Нет охоты и пробовать.

Ни к чему мне нет охоты. Аморфен я, расслаблен, ни на что несмотря, в кайфе я, судари мои, в нирване. Кумар-скирдык!.. Кумар, кумар… Век бы сидел вот так, и нирванил, и кумарил, и в ус бы не дул...

Друг мой лепший, змей подколодный, предводитель команчей и эльфов, гроза крутых колдунов, ау! А ведь ты тут должен быть – как рыбка в воде. Как волчонок на Совете Стаи. Самое место тебе тут, кролик ты мой белый...

РЕКОМЕНДАЦИЯ.

Рекомендатель ваш, Андрей Евгеньевич, маг, написавший письмо господину директору, вот кого следует вам искать неотложно! Обратиться к директору?

Не прёт. Ох, не прёт мне обращаться к кому бы то ни было из преподавателей… Хреново быть жертвой шантажа. Обложен я флажками, и никакого выхода тут нету, хоть сдохни.

Но ведь там должна быть подпись? На рекомендации-то? Вооружиться мечом и вскрыть ночью директорский кабинет? А ежели нету – подписи?

Да и чего б я с неё поимел, с той подписи?

Словечко бы хоть прислал дельное, дикобраза тебе в задницу, змеюку незабвенному…»

1

Вечера в гимназии отличались удручающим однообразием: Андрей полагал, что братья-гимназисты, вынужденные коротать время в компании книжек и наушников, испытывали смертельную скуку и тоску зелёную. То есть, когда и если успевали сделать уроки до десяти вечера.

Сам он не соскучился ещё ни разу. Раз-два и обчёлся было у него дома таких вечеров – чтобы звук у магнитофона убавлен до шёпота, чтобы статья добита… И один! один как перст, ни пьянки, ни случки! Телефон выключен, брюхо круглится – да не пельменями опостылевшими, а тушёной картошечкой… Плюс излюбленный Маркес на сон грядущий.

А уж ежели вместо раздолбанного кассетника высококачественные наушники, ежели в брюхе и не картошечка даже, а свежайшего приготовления деликатесы, да спина не ноет! Лепота! И всё тот же Маркес: «Полковнику никто не пишет».

Словом, волшебное это было время – гимназийские вечера. Дискомфорт вносило разве отсутствие двери в комнату, но к этому безобразию он почти привык. Тем более что никто не посягал на право собственности и одиночества. Изредка – по великой нужде! – заходил Никита, от силы на пять минут и постучавши предварительно в стеночку. Имели место также визиты куратора – чаще малоприятные, но опять же с предварительным стуком. Монстра Андрей во внимание не брал, рассчитывая, что сей горестный случай – печальное исключение из правил.

Так что последнее октябрьское воскресенье наш герой завершал полулёжа в уютнейшем кресле, с закинутыми на подоконник ногами: читал «Полковника» и кайфовал по полной программе. В голове переваривалась латынь, в животе – форшмак с креветками. В наушниках тихонько бормотал Макаревич, один из первых концертов «Машины». Чуть-чуть (но только чуть-чуть!) напрягали оставленные на утро примеры по алгебре. В количестве восьми штук – дюжину он всё же решил. Два дня без математики, как же утерпеть и не задать на понедельник побольше? Волки, короче...

Странные огоньки в саду Андрей заметил не сразу, а заметив, решил пренебречь: дело житейское! Мы тут всяко повидали! Но совсем скоро за окном стало очень светло, и игнорировать иллюминацию дальше он не сумел. С тяжким вздохом покосился, удивился, повернул голову и замер, выронив из рук книжку.

Светлячки!

Один раз в жизни довелось ему увидеть такое – в городке на побережье Чёрного моря. Будто все звёзды разом посыпались с ночного неба, усеяли воздух, опутали кусты и деревья мигающими новогодними гирляндами. Феерическое зрелище! Вернувшись из Гудауты, Андрей попытался изложить впечатления – и устно, и на бумаге пытался – но куда там! Это был тот самый случай, про который «ни словом сказать, ни пером описать».

В гимназийском саду творился тот же светлячковый звездопад – только не жёлто-зелёный, а разноцветный. Андрей развернул кресло и опёрся на подоконник локтями. Век бы смотрел!..

Он и смотрел; только в поле зрения совершенно некстати вдруг попали некие посторонние предметы. Предметы неторопливо спускались сверху – прямо ему под нос. Андрей сдвинулся сам, потом попытался было отодвинуть помеху, но, уже почти коснувшись, опомнился и вскочил, чуть не опрокинув кресло.

Ноги. Он поднял глаза и попятился. Над ногами обнаружились фрачные фалды, тросточка, повязанный бантом галстук и, наконец, голова в сидящем чуть набекрень цилиндре. Перламутровой масти трость искрилась отражениями светлячков. Весь в белом – от туфлей до цилиндра – пришелец остановился на уровне подоконника, потоптался в воздухе, сверху вниз глядя на Андрея, и, снявши цилиндр, раскланялся. Рожа у него была ехидная и совсем молодая. Ну, понятно! Одно из двух – или белая горячка (в конце-то концов!), или умер… Это ж ангел! И сияние имеется. Крылышки, небось, за спиной сложил, сволочь… Или смерть пришла – а косу в тросточке упрятала…

– Вы кто? – спросил Андрей, судорожно вспоминая, в какой из ящиков сунул хитрый меч. – Вы зачем?..

– Моё почтение, – сказал ангел и подмигнул. – Науки постигаем?

Ящиков в столе было пять – пока найдёшь, сожрёт с потрохами! Андрей отступил ещё, прикидывая, что будет быстрее: заорать или побежать самому?..

– Друг мой! Нижайшая просьба: соблюдите тишину! – попросил ангел и шагнул на подоконник. – Тихо-тихо! Кто дежурит, подскажете?

– А?..

– На посту, говорю, кто сидит?

– Сэр Шелтон...

– Повезло! – удовлетворённо сказал ангел. – Премного вам благодарен! А кто вас научил эдак любопытно в лице меняться? Хотя, понимаю! Неофит? Первачок?

– А вы кто?

– А я выпускник, – улыбнулся ангел и уселся на окошке, положив рядом цилиндр и трость. – Здесь вот и обретался, в вашей, представьте, комнате. Меня Боб зовут. Боб Чернецкий. – Он поклонился опять, знакомым гимназийским поклоном. – По паспорту Борис. Только где тот паспорт!..

– Андрей, – представился Андрей, несколько успокоившись. – Так вы тут учились?

– Точно, – сказал ангел и, откинувшись назад, позвал: – Стас!

– Аюшки! – отозвались из соседнего окна.

– Престо! – скомандовал ангел и обратился к Андрею: – Покидаю вас, сударь! С праздничком!

– Каким?

– Хэллоуин начался, бестолочь! – пояснил ангел, спрыгивая с подоконника и нахлобучивая цилиндр. – Держи подарочек! Счастливо доучиться! – Он сунул Андрею свёрточек и моментом оказался у выхода из комнаты. Крыльев у него таки не было.

Андрей метнулся следом, затормозив на пороге, осторожно выглянул в коридор и увидел ещё человек семь незнакомцев в белом. Они выбегали из комнат и устремлялись прямиком к посту, а сэр Шелтон выбирался из кресла, громко ругаясь.

– ХЭЛЛОУИН!!! – завопил, приближаясь к нему, Андреев ангел. – Все святые с нами! Доброй ночи, господин учитель! Как я счастлив, что вы дежурите! Взяли, господа!

– Черр-нецкий!!! Бесы с вами, а не святые! Хар вашу!.. Григорьев! Даже в голову не берите, негодяи! Всем отойти от меня! Не сметь! Я кому сказал, Чернецкий!

Тем временем выпускники, окруживши кресло, с молодецкими возгласами подняли историка и подкинули к потолку.

– С праздником, сэр! – заорали они хором, принимая историка на руки и подкидывая снова. – Ур-ра!!! ХЭЛ-ЛО-У-ИН!!!

– Мало я вас порол, Чернецкий! – объявил сэр Шелтон, взлетая. – Прекратить безобразие! Сию секунду опустите меня! Господа, я ко всем обращаюсь!

– Ни за что, господин учитель! Хэл-ло-у-ин! УР-РРА-А!!! – орали выпускники, продолжая своё чёрное дело. Правду сказать, господин учитель принимал безобразие весьма покорно, если не с удовольствием, а через минуту уже смеялся, не прекращая, впрочем, отчаянных требований.

Из дверных проёмов по всему коридору торчали гимназистские головы. Головы в полнейшем изумлении хлопали ресницами: никто из гимназистов, кажется, и улыбки на лице историка ни разу не видал!

Вдоволь накидавшись, выпускники на вытянутых руках потащили дорогого учителя к лестнице. Беспредел, судя по крикам и смеху, имел место на всех этажах интерната. Стоя среди сбежавшихся к посту гимназистов, Андрей увидел, как сносят яростно отбивающегося Демурова, и немедленно испытал чувство жестокой и необоримой зависти к выпускникам – кайф! Кайф-то какой! Самого Демурова!..

Спустившись вслед за нежданными гостями, обитатели интерната столпились на ведущей в холл лестнице, восторженно взирая на веселящихся предшественников. Предшественников явилось много, и они устроили в холле немыслимое, невообразимое для гимназии шоу. Над пёстрыми платьями и белыми фраками летали цветы, светлячки, воздушные шарики и четверо дежурных преподов. По завершении полётов преподы попали в руки девушек. Девушки, прекративши визг и рукоплескания, занялись исконно женским делом: поцелуями и объятиями. На Демурове повисло сразу штук шесть воздушных созданий – Андрей просто млел, наблюдая. Кто бы мог подумать?!

Насладившись, наконец, встречей, выпускники вынесли преподавателей на улицу. Светлячки и шарики потянулись следом.

– Двери!.. Господа, барьер кто-нибудь поставьте! – донёсся из сада голос историка. – Борис, поставьте барьер, будьте так любезны!

Створки сошлись, отрезая гимназистов от праздника. Было совершенно ясно, что пытаться открыть их не имеет никакого смысла. Народ кинулся к окнам. Как и следовало ожидать, выпускники отправились к учительскому коттеджу. Шествие разбилось на четыре группы, с преподавателем в центре каждой. Перед сэром Шелтоном, отчаянно жестикулируя, прыгал спиной вперёд Боб Чернецкий. Демуров шёл в обнимку с двумя девицами. Посильное участие в шоу принимал и сад: шумел листвой и гнал светлячков за толпой.

Сомнений в том, что посты в общежитии брошены всерьёз и надолго, не возникало. В подтверждение этой мысли Колька-Клаус, навалившийся рядом с Андреем на подоконник, сообщил:

– До утра гулять будут! А нам, сударь, теперь и в окна вылезти не светит. Барьер изволили поставить, белкины дети!

– А чего это они? – спросил Андрей. – День выпускника, что ли?

– Вроде того. Традиция тут такая, на Хэллоуин. «Среди святых воспоминаний я с детских лет здесь возрастал»*… Эх, когда-нибудь и я Шелтона покидаю! «Вновь нежным отроком, то пылким, то ленивым»! Прикинь, круто! – Клаус оторвался от окна и завертел головой. – Ты Бельского не видишь? Витька! Андрусь, пьёшь? У нас есть.

– Чего есть? – рассеянно спросил Андрей.

– Того! А, вот он! Виктуар! Выноси святых!

– Вынесли уже! – сказал Бельский. – Н-ну-с, в холле сядем? Один бес, до утра никто не явится!

Андрей сообразил, наконец, и деловито предложил:

– Так надо тогда Саньку, господа.

– Да к чему такие изыски, – сказал Бельский. – Преподы с утра сами тёпленькие будут. In vino veritas! А вон он, Санька. Нынче под классику употреблять придётся.

– Подо что? – не понял Андрей, и Витька указал ему в угол холла. Там на диванчике сидел Горленко, устраивая под подбородком скрипку. Судя по выражению лица, он пребывал в своём обычном состоянии: отсутствовал в мире напрочь.

– А мы люди интеллигентные, нам положено… – печально сказал Клаус. – Спасибо, на рояле никто не лабает!..

Хэллоуин вышел славный. Правда, к пиву Андрей и прикасаться не стал – большое спасибо, мы вот водочки!..

Первый раз за полтора месяца он созерцал гимназистов коллективом – не то чтобы, правда, таким уж дружным. Пьянка в холле интерната сильно смахивала на банкет после презентации – столь же шумная, бестолковая и разрозненная. Четверокурсники посидели не более получаса – но Андрей знал, что у них впереди ужас зимней сессии и кошмар выпускных экзаменов. Не до водки, ясное дело! Хотя, раз-то в году… Да и прочие кадеты, отдав должное празднику, разошлись довольно быстро. Осталась, как водится, элита: истинные ценители спиртного – человек десять. Помимо элиты и в полном от неё отрыве в холле зависло музыкальное сопровождение: Санька со скрипкой. «Слабаки! – снисходительно думал Андрей о покинувших праздник. Сам он пребывал в третьей – самый цимус! – стадии опьянения, позорно опасаясь шагнуть на четвёртую. – Это вам не Рио-де-Жанейро, да-с!..»

Бельский, состояние которого выдавали только растрепавшиеся волосы, рассказывал, делая для убедительности страшные глаза:

– Вот белкой буду, господа! Я в прошлом году-то и в мыслях не имел, что они вот так вот! Являются! Болтаюсь на пленэре, прикиньте...

«Эт-то мысль! – подумал Андрей. – В следующем году вылезу до полуночи! Погляжу поближе на преподавательскую гулянку!..»

– И чтобы я!.. Вот так!.. Вокруг бабули?! Да я ей такое устрою после выпуска! – клялся Витька. – А эти, прикиньте, руки ей целуют, «я помню чудное мгновенье и ваши дивные духи», все дела! Фрау – то, фрау – сё, тьфу!.. А попало мне потом как! Да чтобы я...

– Может, она тогда была вся пушистая, – предположили за столом. – Вино обращается в уксус… и в климакс! Или не помнят уж… чудные мгновенья...

– Да забудешь такое! Такую!.. – оскорблённо сказал Бельский. – Не-ет, господа, вот я закончу...

– Мы-слить! Мыслить, сударь, будешь и-на-че! – философски уверял Клаус. – Мадмуазели сегодня Демурова лобызали, видал? Это ж его позапрошлый выпуск! Вот ты Карцева спроси – будет он Демурова… того… лобзаться? Андрусь?! Будешь? А вот лет через пять он уже по-другому оценит! Да, сударь? Андрюха, скажи!

Андрей кивал и грустил: «Андрюха, Андрусь, Андрюшка – хоть бы кто догадался! Люди, я же теперь маленький! Я, значит, Андрейчик! Я – Дрейчик… Один Лёшка меня так звал – и мама… Хоть бы Ольга сообразила!.. А не податься ли мне к Ольге?! Ну да, ну да, господа, барьер, я что-то не подумавши, брэк, господа, и полотенце на ринг! «Вы не смотрите, что он всё кивает – он понимает, всё понимает»*… Точно-точно, Серёга, без девушек скучно! Точно, до белки нам эти бабы, шайтан их нюхал! Морока одна!»

Одна морока...

… Хэллоуин, господа! Хэллоуин в гимназии только начинался! Хэллоуин намеревался на сей раз длиться долго – но этой, первой праздничной ночью ни школяры, ни преподаватели представления не имели о таких его намерениях.

Гимназия наивно отводила празднику ровно сутки.

2

Первое ноябрьское утро было свежо и ошеломительно прекрасно.

Изрядную долю прелести утру придавало отсутствие похмельных страданий. Свёрток, врученный Андрею ночным ангелом, оказался при ближайшем рассмотрении шерстяным чулком в широкую цветную полоску, вроде тех, что положено вывешивать на камин в канун Рождества. «А у нас тут, стало быть, Дед Мороз и в Хэллоуин расхаживает», – думал Андрей, запуская в чулок руку.

Дед Мороз в лице Боба Чернецкого оказался на высоте. Внутри чулка обнаружился флакончик зелёного стекла – объёмом с чекушку водки. С пробки флакончика свисал ярлычок с размашистой надписью:

«От похмелья.

Один маленький глоток!»

Плюнув на осторожность, Андрей совершил глоток. Результат вышел потрясающий – а главное, моментальный!

Так что Андрей вполне способен был оценить утро. По дороге к учебному корпусу он размахивал кейсом, нарочно задевая шагавшего рядом Никиту, тихонько насвистывал, дышал полной грудью и ощущал себя девятиклассником, беззаботным и лёгким. Страшно хотелось прогулять школу: не абы как, а шляясь по парку и шурша листвою под ногами.

Правда, облик чинно идущих братьев-гимназистов навевал ассоциации не совсем школьные: сюртуки, воротнички… Царскосельский лицей! Пушкинская осень и лицей! «Вновь отроком ленивым»… или нежным, что ли?.. Ежели, конечно, в том лицее имелись вечнозелёные деревья.

Осень в гимназийском саду присутствовала редкими пятнами, но роскошна была действительно по-царски – особенно вяз под окнами учебного корпуса. Весь в золоте, красною дымкой подёрнутый, вяз непрестанно охорашивался, подставляя ветки услужливому ветерку. Под вязом увлечённо общалась парочка преподов: демонический математик и великолепная лингвистка. Демуров, прислонившись к необъятному стволу, снимал с округлого плечика рыжую веточку. Мадам, отобравши веточку, пристраивала её в петлицу сюртука, Демуров ловил тонкие пальчики, смеялся… Идиллия, словом – Андрей аж загляделся. Любопытствующий его взгляд идиллию разрушил: мадам заметила гимназистов и помахала им веточкой.

– Доброе утро, мадам! Доброе утро, господин учитель!

– Прелестное утро, мальчики! В такое утро хочется гулять и петь! Лучше бы в берёзовой роще… Кипарисы осени не понимают! – Мадам указала на непонятливые зелёные кипарисы поодаль, уронила перчатку, и гимназисты, бросившись поднимать, столкнулись лбами.

– Danke! – улыбнулась мадам, принимая перчатку. – Как очаровательна юность! – сказала она Демурову. – «Забот насущных не имея, она торопится»… Нет! «Не ведая забот насущных, всегда торопится она»...

– На алгебру, – подсказал Демуров.

– О, несомненно! – согласилась мадам и кинула в него перчатку. – Никогда не взрослейте, мальчики!

Андрей поклонился, пряча улыбку. «Юный друг, всегда будь юным, ты взрослеть не торопись!» Черепаха Тортилла, конец цитаты.

– Мы не станем, мадам, – пообещал Никита.

Идиллические настроения в столовой были представлены господином словесником. Господин словесник изволили кушать кофе, с грустью взирая на сочащиеся маслом булочки – словно бы и не булочки это были вовсе, а букет увядших роз, отвергнутый любимой девушкой. Похмелье у них, что ли? У магов-то?!

Андрей разложил на столе тетрадки и принялся списывать у Никиты алгебру, попутно раздумывая над интересным вопросом магического похмелья. Или это их встреча с бывшими воспитанниками в такое состояние ввергла? И насколько элегичен будет в отсутствие мадам Демуров? Сдаётся, его никакими сантиментами не проберёшь...

Подозрения эти оправдались ровно наполовину.

Ни нежные воспоминания, ни похмелье (буде таковое имелось) не помешали математику проверить домашнее задание. С томностью во взгляде и хрипотцою в голосе он изъяснил невыспавшимся подопечным, что празднование даже и Хэллоуина отнюдь не должно служить помехой образованию. Закончив тираду, Демуров пригляделся к гимназистам, выискивая жертву. Немалая толика внимания досталась Андрею, но Андрей глаз не отводил, ручек не ронял и невинно хлопал ресницами: мол, вот он я, берите, ешьте, но предупреждаю – зубрил всю ночь!

Вызвали Макса. Макс, благосклонно принятый ночью в золотую элиту алкоголиков, чувствовал себя нехорошо – видно, в чулок с утра не лазил. Урок он, впрочем, знал, только вот говорил с великим трудом – парня явно подташнивало. Слушая беднягу, Демуров стоял к нему почти вплотную, подёргивал ноздрёй: принюхивался. Макс бледнел, готовился к худшему и заметно заикался. Демуров, наконец, отошёл к окну и распахнул его настежь.

– Прекрасная погода сегодня, господа! А вот в классе весьма душно! Вам душно, сударь?

Макс нервно облизнулся и кивнул.

– Присаживайтесь. Никому не дует? Превосходно. Тема сегодняшнего занятия – основные геометрические тождества...

Чудо! Великое чудо! Не иначе все монстры в саду издохли!..

Чудеса продолжались и на физике: фрау Бэрр опросом пренебрегла вовсе, а о величинах, характеризующих колебательное движение, рассказывала таким тоном, словно любовный роман вслух читала. На переменке Андрей собственными глазами увидел, как бабуля милостиво улыбнулась в ответ на не слишком почтительный поклон Витьки Бельского. Хороший праздник – Хэллоуин!

Ближе к вечеру преподаватели впали в полную рассеянность и добродушие. Последняя пара завершилась на полчаса раньше; никто из преподов и носа в столовую не показал. «Какие воспоминания, – снисходительно вразумил изумлённых первокурсников Колька-Клаус, – пьянкус грандиозус у них сегодня! День всех святых, однако! Возрадуемся, господа, – наставительно вещал Клаус, собирая в пакеты закуску, – восхвалим святых и великого Бахуса и приобщимся к вере его – вкупе с учителями нашими, ибо их… ибо они!..»

Андрей был не в курсе, имелись ли приверженцы Бахуса в Царскосельском лицее, но вот в незабвенные школьные времена окунулся с душою и удовольствием: не то дискотека, не то летняя практика в колхозе… Спиртное, припасённое старшекурсниками на праздник, минувшей ночью закончилось, а посему в город были посланы гонцы. В число гонцов, людей искушённых и опытных, Андрей не вошёл, но удостоился чести ожидать в соснах у ограды. «Где брать-то будете?» – интересовался он, принимая у гонцов гимназийские шмотки. «Всё схвачено, – ответствовал Клаус, натягивая свитер, – была бы капуста…» Да! Уж чего-чего, а денег у гимназистов хватало!

Оставив Макса около аккуратно сложенных костюмов, Андрей побежал в свой рокарий, а оттуда – к фонтану с дельфином. Никого не застав и у фонтана, он в недоумении отправился к девчоночьему интернату.

Ольга встретилась ему на полпути. Вид у неё был виноватый. Быстро скумекав, что извинений и оправданий от него не ждут, Андрей поменял тактику: перейдя из обороны в наступление, он последовательно разыграл удивление, обиду и готовность по-мужски смириться со сложившимися обстоятельствами. Только объясните, какими, он полчаса прождал, между прочим! Барышня отвела глаза и залепетала что-то невразумительное. Принявши облик невостребованной добродетели, Андрей стал вникать, а когда вник, забыл о роли напрочь. «Что, пить будете?!» – потрясённо спросил он. Тут барышня одарила его странным взглядом, после которого представления Андрея о Бестужевских курсах претерпели кардинальные изменения.

Отличницы! Юные пионерки! Аристократки, твою дивизию! Манеры! Воспитание!.. Ничего подобного он говорить, конечно, не стал, распрощался быстренько и поскакал в сосны – едва не вприпрыжку.

Около девяти часов вечера мужской интернат удостоил визитом директор гимназии. Утвердившись посреди холла, директор окинул воспитанников отеческим взглядом и толкнул речь – недолгую, но весомую. В речи он выразил надежду, что и лишённые нынешней ночью надзора господа гимназисты неукоснительно будут соблюдать правила поведения, безукоризненно подготовятся к завтрашним занятиям и не позволят себе ничего неподобающего. Получив многочисленные заверения, господин Айзенштайн оглядел аудиторию ещё раз и величественно удалился – нетвёрдым, но королевским шагом.

Сразу же после его ухода вокруг интерната возник барьер, отрезав гимназистов от окружающего мира. Ну и ладно!

Праздник удался на славу – даже круче вчерашнего. Народ расслабился. Курили сначала в открытые окна, а когда перевалило за полночь – прямо за столами, плюнув на всё. На всю общагу гремел кассетник, приобретённый противником классической музыки Клаусом. Подборка кассет Андрея удивила: «Наутилус Помпилиус», «Агата Кристи», «Кино», «Пикник», «Ария»… Не менее удивительно было то, что никто против корифеев российского рока не возражал. Вот тебе и тинэйджеры! Любопытно было, что именно слушают девушки – может, всё-таки попсу? Жаль, не проверить...

Судя по состоянию директора и нескончаемому фейерверку за окнами, веселились и преподаватели. Фейерверк имел источником учебный корпус: точнее, танцзал (а не шестой этаж, отметил для себя Андрей). Только вот светлячки отсутствовали – светлячки, видно, были делом рук выпускников. Но огненные цветы, драконы и прочие изыски, мечущиеся над садом, смотрелись вполне недурно.

Особо пить Андрей не стал: хранил состояние души. Состояние было лёгкое, приподнятое, ничем не омрачённое. Одна возможность нагло дымить в холле чего стоила! «Ещё бы в сад попасть, – прикидывал Андрей, стоя у окошка. – Дошёл бы до девчонок, барышню бы на прогулку вытащил...»

Через голову перелетела петарда и взорвалась над фонтаном – красиво и громко. Андрей запустил вслед петарде бычок и вытянул руку. Рука наткнулась на невидимую преграду, холодную и упругую на ощупь.

– На волю рвётесь, сударь?

Повернув голову, он увидел Бельского: Витька, обхватив коленки, сидел в углу подоконника.

– Неплохо бы на волю, – сказал Андрей.

– Шумно здесь, – пожаловался Витька. – Надоело.

– А ты можешь выйти?

– Есть тут одна дырочка… – сказал Витька и соскочил с подоконника. – Если ты подержишь, я открою. Одному тяжко.

– Давай! – с энтузиазмом согласился Андрей.

Они отошли в дальний угол холла, остановились у хрупкого шкафика с коллекцией ракушек, и Витька, отодвинув шкафик от стены, скользнул за него.

– Здесь? – спросил Андрей.

– Ага… моменто… Ага!

Витькина ладонь провалилась в стену, и он схватился второй рукой – словно за дверной косяк.

– Лезь сюда, – сказал он Андрею. – Держи вот тут и тяни на себя.

– Что держать-то?

– Не видишь? Прикрой глаза.

Андрей послушался и действительно увидел сквозь ресницы: решётка. Тонкие прутья, словно пеленой подёрнутые, заметно дрожали. За решёткой – сад. Однако...

– Дошло? За прут берись, – велел Витька.

Андрей схватился за железную поперечину. Решётка скрипнула и начала поворачиваться. Витька налёг на решётку и повернулся к Андрею:

– Иди за мной, а то останешься. Она как турникет.

Андрей шагнул к нему, не выпуская прут, зацепился сюртуком, дёрнулся – и вывалился вслед за Витькой в сад. Решётка мгновенно захлопнулась и пропала. Кирпич стены, лоза по кирпичу. Он потрогал виноградные листья, а Витька засмеялся.

– А говорил, не умеешь ничего!

– Я и не умею, – растерянно сказал Андрей.

– Воля ваша! Обратно легко открыть. Место только запомни. Вот, смотри. – Витька провёл пальцем по неприметной царапине. Палец наполовину ушёл в стенку. – Найдёшь?

– Найду, – сказал Андрей, с восхищением на Витьку глядя. – Спасибо.

– Служу Отечеству, – сказал Витька, коснувшись несуществующего козырька. – Гуляйте, сударь.

Он отступил на шаг и скрылся в темноте. Андрей покрутил головой, преисполненный зависти, и неспешно зашагал к девчоночьему интернату, не прячась и не осторожничая: в натуре! Чего нас, магов, бояться!..

Шагов за сто от цели музыкальное его любопытство было удовлетворено целиком и полностью: у девушек вовсю распевал Александр Васильев: группа «Сплин». Не Кинчев, конечно, но всё-таки. Вот «Квинов» его любимых, увы, никто в гимназии не предпочитал – ежели преподы!.. Что играет у преподов, он не выяснил, учебный корпус обойдя далеко стороной.

Окна холла были нараспашку: курили и барышни. Шум, звон, гомон и грохот – всё как у людей. И чего он сюда припёрся, вот вопрос! Турникетов тут нипочём не отыскать! Через окошко переговариваться? Детский сад, право слово… «Девочки, а девочки, а позовите мне Олю Заворскую!» – «Ольга, Ольга, тебя тут кавалер спрашивает, симпати-ичный!» Тьфу ты!..

Он покурил, переминаясь с ноги на ногу и вытягивая шею, чтобы заглянуть в шум и гомон, и собрался идти назад, но тут у ног мелькнула тень, потёршись мимоходом о штанину. Андрей подскочил от неожиданности и обрадовался:

– Флюк!

– Мряф, – сказал тигр, усаживаясь рядышком. – Гуляешь?

Андрей плюхнулся на траву и потянулся было тигра погладить, но не решился.

– Ты как вылез-то? Барьер же.

– Пфе! – презрительно сказал Флюк. – Барьер! Мне их барьер – раз плюнуть! Это вы, козявки!.. Кх-мряф, да...

– Да! – победно сказал Андрей. – Нам, козявкам, тоже не проблема! А Ольга где?

– Ольга? – задумчиво спросил тигр. – А тебе зачем? Где… вон, водку пьёт с девицами. А такие все девицы вроде! Не подойди!.. Скажи?

– Говорю, – согласился Андрей. – Так она там, в общаге, да? Жалко. Ночь такая хорошая! Ладно, пойду я тогда. Или, может, позовёшь?

– Не, – сказал Флюк. – Как же я тебе? Меня увидят, мряф!

– Жалко, – повторил Андрей и поднялся.

– Завтра нацелуетесь, – пообещал Флюк.

– Завтра труднее, – вздохнул Андрей. – Ну, пока! Или прогуляешься со мной?

– Не, не, другой раз, – отказался Флюк. – Спать пойду. Мне ещё с пьяной хозяйкой, знаешь, беседовать! Не. Но, если хочешь, можешь за ухом мне почесать – я ей передам...

Андрей честно почесал в указанном месте и, махнувши рукой на осторожность, отправился к учебному корпусу. «Вот если и преподы наших рокеров слушают, то я точно дурак», – думал он по дороге. Не то чтобы русский рок ему не нравился, но если есть на свете «Rolling Stones» и «Nazareth», так какого ж беса?!..

Флюк некоторое время шёл за ним, а убедившись, что общение с Ольгой не входит в дальнейшие Андреевы планы, вернулся назад, к засевшей в кустах хозяйке.

– Ушёл? – спросила Ольга.

– Ушёл, – подтвердил Флюк.

– Вот тебе и барьеры… – вздохнула Ольга, с тоской глядя в сторону мальчишечьей общаги.

– Любовь, – философски заметил Флюк.

– Ночь такая хорошая, – вздохнула Ольга.

– Мне уже сказали, – заметил Флюк.

Хозяйка, иронии не отследив, копалась в кармане джинсов, вытаскивая оттуда некие странные предметы.

– Ты не виновата, – напомнил Флюк. Он был страшно озабочен подавленным состоянием барышни.

– Да, – сказала Ольга.

– А зато развлечётесь! – сказал Флюк, стараясь быть убедительным.

И, под грохот музыки и свет фейерверков, они начали готовить продолжение Хэллоуина.

3

Утро второго ноября напоминало вчерашнее, как две капли воды: не менее было свежо и прекрасно.

Элегия и грусть посетили сегодня и гимназистов. Гимназисты ясно сознавали, что праздник завершён, и брели на занятия всё тем же чинным, но замедленным шагом. Единственно, героя нашего пессимизм не затронул: Андрей чувствовал себя по-прежнему невесомым и пятнадцатилетним, и состояние это ему очень нравилось. А вот Никита по дороге вздыхал, отставал и ныл: «Каникулы… осенние… десять дней… хоть недельку бы…»

– Ты пил вчера, что ли? – спросил, наконец, Андрей. – В чём причина грусти?

– Я не пил. Просто у нормальных людей каникулы. Десять дней!..

– Зимние будут, – утешил Андрей.

– Это ещё когда! Два месяца ещё...

– Смотри, – сказал Андрей. – У них тут что, утреннее свидание?..

Они подходили к вязу. Вяз переливался золотом, золото подёрнуто было красною пеленою. Под вязом беседовали Демуров и мадам Окстри. Великолепнейшая была одета во вчерашнее платье, чего за ней сроду не водилось. Платье было цвета опавших листьев. Гимназисты уставились на преподов во все глаза, мадам повернула к ним голову и ласково улыбнулась.

– Доброе утро, мадам! Доброе утро, господин учитель!

– Прелестное утро, мальчики! Не до учёбы, верно? Гулять по берёзовым рощам, петь… Кипарисы осенью – non comme il faut*, согласитесь!

Мадам указала на кипарисы, и Андрей шагнул к ней, дабы поднять уроненную перчатку, но на сей раз перчатка владелицу не покинула. Вторично обменявшись поклонами, расстались: преподаватели продолжили идиллическую беседу под кроною роскошествующего вяза, ученики направились в столовую.

В столовой, за угловым столиком, медитировал над булочками мистер Хендридж. «Серьёзная, однако, штука – магическое похмелье», – подумал Андрей, доставая тетрадку по алгебре. Алгебра, правда, была сегодня последней, но её следовало ещё и выучить – вчера-то не до уроков было!

– Дай списать, – сказал он Никите вполголоса.

– Нету, – сказал Никита.

– Да ладно тебе!

– Правда нету. Давай в обед сделаем. Чего-то я вчера… Да вчера никто ничего не делал, по-моему.

– Кондуита не хватит, – вздохнул Андрей. – Всю гимназию-то записать!..

Магический бодун и впрямь был нешуточен: увидев у кабинета словесности Андрееву группу, Хендридж задрал брови и, откашлявшись в бороду, осведомился:

– Господа? Я совершенно уверен, что сегодняшним утром моё время принадлежит четвёртому курсу!

Первокурсники захлопали глазами и вразнобой затвердили, что господин учитель… э-э… мг-м… вероятно, ошибается?.. У нас первой парой литература, господин учитель! Хендридж внимал; на лице у него было явственно написано сомнение в душевном здоровье толпившихся вокруг подростков. То же выражение пребывало и на ученических лицах, хотя сомневаться в адекватности преподавателя было явным нонсенсом!

Скопления учеников с преподавателем в центре наблюдались по всему этажу – и очевидно, что по всему корпусу. Назревал скандал – невозможный и непонятный. За пару минут до звонка в коридоре появился директор, и при виде директора народ утих. Директор был в курсе проблемы и на стороне преподавателей. С ядовитою иронией он объявил, что расписания занятий никто не менял, и поинтересовался, уверены ли господа гимназисты, что не позволили себе ночью неподобающего? После этого вопроса господа гимназисты покорно разошлись по классам, следуя чётким указаниям пришедших в себя преподов. Вид у преподов был гневный.

Звонок застал в коридоре только группу Андрея: растерявшиеся первокурсники не имели ни малейшего представления, куда им податься. Сомнения разрешил куратор, скандал пропустивший. Прошагав мрачною тучей по коридору, он навис над примолкшими воспитанниками и вопросил:

– Что происходит, господа?

Нет ответа.

– Господа!

Собрав остатки мужества, Андрей кинулся в омут:

– Мы не знаем, какой у нас урок, господин учитель.

– Я не ослышался, Карцев?

– Господин учитель...

Демуров глянул на часы, висевшие в простенке, и заявил:

– Оставим разбирательство! На урок – немедля.

– У нас должна быть литература, господин учитель, а мистер...

– Я с удовольствием разрешу вашу проблему! – загремел Демуров. – Сегодня – с полуночи – первое ноября! Понедельник! Ваш первый предмет – алгебра! Будут вопросы, господа? Сны дурные видели? Марш в кабинет!

«Крыша поехала, – думал Андрей, усаживаясь в кабинете математики. – Но у всей гимназии? У всех до единого?..»

– Раскрыли тетради на домашнем задании! – скомандовал Демуров и пошёл по рядам. Первым на его пути был Никита. Демуров заглянул в тетрадку и хмыкнул: – Похвальное рвение, Делик! Решили изучить грядущую тему самостоятельно? А что с минувшей?

Никита взирал на него с ужасом. Демуров, игнорируя его эмоции, перелистнул тетрадь и, явно удовлетворившись, перешёл к следующему столу. К этому моменту сидевший сзади Никиты Андрей успел сориентироваться в происходящем и перевернул страницы назад, мысленно почёсывая в затылке. Куратор посмотрел на вчерашние, второпях списанные примеры и не преминул заметить:

– Помарки, Карцев! Куда торопились? – но отошёл.

Класс спешно зашуршал тетрадками: ежели у дорогого учителя с головой не в порядке, пожалуйста! Вот вам то, что вы вчера проверяли! Никаких проблем, Фёдор Аркадьевич!

Закончив проверку, Демуров оглядел воспитанников. Воспитанники не прятали честных глаз и пребывали в тихом восторге: уроки на сегодня из семи человек сделали от силы двое.

Демуров вызвал Макса и задал вопрос из прошлой темы, тот же самый, что и вчера. Макс начал тихо, закончил уверенно; Демуров стоял с ним рядом и принюхивался. Элегия, имевшая место вчера, сегодня приказала долго жить: раздраконенный странным утренним происшествием, Демуров не стал открывать окно, а принялся злобствовать:

– Ну-с? Что за амбре, сударь, я ощущаю уже в двух шагах от вас?

Макс, воспрявший было духом, побледнел и напрягся.

– Праздновали вчера? Не слышу ответа! Кто ещё праздновал, господа? Вам не кажется, что в классе весьма душно? Не будем отнимать друг у друга время: пусть встанут те, кто вчера употреблял алкоголь.

Исчерпав запас молний, Демуров, дабы времени не терять, с кондуитом заморачиваться не стал (тут гимназистам, как выяснилось впоследствии, крайне повезло!) и объявил новую тему.

Темой были основные геометрические тождества.

Десятиминутная переменка миновала в молчании; первокурсники опасливо пошли на второй предмет по расписанию понедельника: физику. Никакой ошибки – фрау Бэрр их явление не удивило. Повторяя вчерашнее, фрау пренебрегла опросом. Всю пару народ изучал по второму кругу величины, характеризующие колебательное движение.

В молчании прошла физкультура, в недоумении – обед. Ближе к вечеру преподаватели подзабыли утренний скандал и впали в рассеянность. Последняя пара завершилась на полчаса раньше. На ужине преподаватели отсутствовали, зато гимназисты имелись полным составом – все до единого, благо размеры столовой это позволяли. Столовая гудела. Колька-Клаус размахивал руками, требуя внимания, и, наконец, влез на стол. Клауса приветствовали сдержанными аплодисментами.

– Господа! По поводу сегодняшнего дня! У кого есть соображения?

Соображения имелись у всех, и Клаус снова замахал руками:

– Позвольте мне! Господа! И дамы! Сдаётся мне, мы имеем во плоти праздник непослушания! Книжка такая есть – детская! Преподы наши, сдаётся мне, вчера круто перебрали! У них и сегодня – Хэллоуин! Что делать будем, граждане?

– И дражайшие старушки! – крикнули из партера.

– Я вас умоляю! У меня, присяжного заседателя, предложение: не делаем ничего! Молчим! Кто за? Единогласно! На сём завершаю!..

– Сударь! – окликнул Клауса Витька Бельский. – Вы, как присяжный заседатель, не изъясните ли согражданам – нам по какому расписанию завтра определяться?

– По вторничному! – мгновенно ответил Клаус. – Кайф-то какой, уважаемые!

– А я бы по средовому предпочёл, – сказал Андрей Никите. – Завтра-то они оклемаются!

– От чего им оклёмываться, по-твоему? – спросила Ольга, сидевшая с ними за столиком.

– Это у них похмелье так проявляется, полагаю, – важно сказал Андрей. Он и в самом деле так думал – а что ещё прикажете предположить? Отравление коньячком? Эпидемию шизофрении?

– Ничего себе похмелье, – сказала Ольга.

– Маги! – со значением сказал Андрей. – Нам откуда знать, какие у них симптомы. Верно, Никитос?

– Денька бы хоть два им ещё такого похмелья, – мечтательно сказал Никита.

– Лучше неделю, – сказала Ольга. – Вот мне кажется, это не меньше чем на неделю.

– Не кассандри, – сказал Андрей. – Нам же хуже потом будет – программу догонять!

– Что такое «кассандрить»? – спросил Никита.

***

Третье утро ноября (среда вроде как) выдалось свежим. Было оно прекрасным и ошеломительным было тоже. Гимназисты, нервные и напряжённые, взирали на утро с подозрением.

Андрей и Никита шли обычной дорогой и уже издали стали всматриваться в трепещущий на ветерке вяз. Вяз блистал золотом и багрянцем. Под вязом делили рыжую веточку Демуров и мадам Окстри, третий день кряду надевшая платье осенней расцветки. Заметив гимназистов, мадам указала им на прелесть утра и высказала желание петь и бродить по берёзовым рощам. Никита согласился с ней полностью, Андрей же, не удержавшись, обратил внимание мадам на моветон игнорировавших осень кипарисов.

В столовой сидел словесник: пил кофе и грустно рассматривал булочки. Андрей, поколебавшись, подошёл к нему:

– Господин учитель...

– Да, друг мой? – откликнулся мистер Хендридж.

– Скажите пожалуйста, а… а Хэллоуин сколько дней продолжается?

– Хэллоуин, сударь, празднуется в ночь с тридцать первого октября на первое ноября, – ответил словесник, выныривая из нирваны. – С рассвета же и до сегодняшней полуночи – то бишь, до нуля часов второго ноября – продолжается День всех святых, кануном коего и является Хэллоуин.

– Клаус, а Клаус! – на всю столовую позвал Витька Бельский. – Ты зачем же сограждан обманул? С праздником, дамы и господа! С понедельничком!

Народ восторженно безмолвствовал.

Первой парой по расписанию понедельника у Андреевой группы была, как известно, алгебра. Проверка домашнего задания и опрос миновали без эксцессов. Вызванный к доске Макс ответил блестяще и скромно принял скупую похвалу. Макс благоухал дорогою туалетной водой, был бодр и радостен, чего никак нельзя было сказать о Демурове: у математика под глазами обозначились явственные мешочки. А это вам не шутка – третью ночь подряд бухать!..

Новой темой урока были всем уже хорошо знакомые основные геометрические тождества.

Название творящемуся в гимназии дал Витька Бельский. Название не было ни новым, ни оригинальным, зато безупречно отражало суть дела.

– Андрусь полагает, что это у них похмелье, – сказал Клаус, разливая вечером водку по чашечкам. Дело было в холле интерната; полчаса назад холл посетил директор с речью, известной гимназистам до последней фигуры.

– Да вряд ли уже похмелье, – откликнулся Андрей.

– День сурка, – сказал Бельский.

– Чего?..

– Фильм такой есть, с Биллом Мюрреем. Там в городок все пути перекрыло, зима, метель. И вот у них один день всё крутился, какое-то января, что ли. День сурка они праздновали. Мюррей там журналиста играет, он один и жил нормально, а у остальных был этот День сурка беспрерывно. Классный фильм, господа! Не видели? Вот и у наших преподов, похоже, – День сурка. Это им выпускники пакость устроили, точно вам говорю! Вот я закончу… – сказал Витька и мечтательно прижмурился.

– И что теперь будет? – спросил Никита.

– Ты же хотел осенние каникулы, – сказал Андрей. – Заполучи…

– Прозит, господа! – сказал Клаус. – За каникулы!

* А. С. Пушкин.

* В. Высоцкий.

* Не так, как следует (фр.).