Глава 2 (Ольга)

(а также о несказанных неудобствах приличных манер,

странностях гимназийского быта и долгожданных, но мало приятных встречах)

… в этом доме никому нельзя было вставать ночью,

чтобы поесть, поболтать или прогуляться!… Я должен

был есть и умываться в одно и то же время, а здороваясь,

держать хвост под углом в 45 градусов. О, разве можно

говорить об этом без слёз?!

Туве Янссон.

«Мемуары папы Муми-тролля».

1

Каблучки по ступенькам – цок-цок. На лестнице ковёр, а всё равно слышно. Платье по ковру – шур-шур. Одна нижняя юбка, две верхних. Ольга в очередной раз наступила на подол и приподняла его, тихонечко чертыхнувшись. Скоро это войдёт в привычку, и хотелось верить, что возможно привыкнуть и к корсету. По поводу корсета просто слов не было. Благодаря ему – да и всей гимназийской форме! – Ольга узнала, что такое счастье. Раздеться вечером у себя в комнате, свернуться клубком в кресле: необъятное счастье! Всю жизнь физкультуру ненавидевшая, здесь Ольга занималась ею охотно, после второй пары бегом бежала переодеваться в свободный и лёгкий спортивный костюм и со спортплощадки уходила едва не последней. Да, осанка и походка девчонок со старших курсов вызывали тихую зависть, но такой ценой? Белка моя, как говорят в гимназии!.. Увольте!

Впрочем, она лгала себе – потому что один взгляд в зеркало тяжкие муки вознаграждал сторицей. А зеркал в гимназии было множество, и все они отражали безупречную красавицу с невероятной фигурой и обалденной причёской. Старомодной причёской, да. И платья из былых времён, но мы ведь не дома, и понятия о моде здесь иные. А когда она научится выглядеть и держаться так же, как мадам Окстри… о, тогда!..

Мадам Окстри разговоры о причёсках и манерах вела с великою охотой. Да и все здешние учителя за внешностью и поведением питомцев следили со вниманием родителей, озабоченных первым выходом в свет любимого чада. К глубокому Ольгиному сожалению, не менее пристрастно они относились и к учёбе.

Ольга всегда училась хорошо – но неровно, и ей, привыкшей уроки делать за час, а то и вовсе не утомляться, было крайне трудно смириться с полным отсутствием халявы. Зная, какого рода наказания приняты в гимназии, домашние задания она готовила очень тщательно и теперь, к концу сентября, выть была готова. Тем более что последняя пара заканчивалась в шестом часу вечера – каждый день, кроме субботы, в субботу занятия были только до обеда. Времени на дела личного характера практически не оставалось. Прожив здесь месяц с лишним, Ольга ещё ни с кем не подружилась. Да и обстановка к тесному общению не располагала – никаких командных игр на физкультуре, отдельная комната у каждого ученика, мало того – парты в классах, столы в читалке, даже парковые скамейки были рассчитаны на одного человека. Вероятно, чтобы не отвлекать от учёбы; других причин Ольга не находила.

Задумавшись, она выпустила из пальцев юбку, снова наступила на подол и на этот раз упала бы, но тут её поддержали за локоть.

– Осторожнее, сударыня! – сказал ей господин Айзенштайн.

– Спасибо, – сказала Ольга и, спохватившись, добавила: – Благодарю, господин директор! – и попыталась должным образом присесть. На ступеньках это было ужасно неудобно, а директор, отступив на шаг, наблюдал за её мучениями и улыбнулся, когда реверанс, наконец, вышел.

– Добрый день, господин директор, – сказала Ольга.

Директор поклонился в ответ и продолжил беседу:

– Витали в облаках, сударыня? Или что-то заботит?

– Нет, я… У меня всё хорошо.

– Рад за вас. Преподаватели вами довольны, и это тоже прекрасно.

Ольга молчала, совсем не понимая, что ему, собственно, нужно. Директор говорил с ней первый раз с той ночи, при встречах просто кивал и проходил мимо. Словно это не он сидел рядом у костра, обсуждал её планы на будущее, нёс по ночному небу… Было немножко обидно и жутко хотелось спросить про вампиров, Волгоград и прочее, но Ольга догадывалась, что она не единственная, кого господин Айзенштайн в гимназию привёл. Была у неё и ещё одна догадка, превосходно связывавшая воедино встреченных в степи вампиров и директорские предсказания по поводу поднадзорных мест.

Господин Айзенштайн поглядел по сторонам, словно желая удостовериться, что никто их не видит, дёрнул Ольгу за выпущенный из сложной причёски локон и зашагал вниз степенной директорской походкой. Ольга пожала плечами и продолжила подниматься в библиотеку, придерживая треклятый подол.

Библиотека примыкала к учебному корпусу и высотой была почти с него – только этажей не шесть, а два. На каждом стояло множество столов, оборудованных всем необходимым для занятий. Стеллажи с книгами располагались на нескольких уровнях вдоль трёх стен, четвёртая стена – полностью стеклянная. Балкончики и лесенки, целая куча лесенок: гиподинамия посетителям библиотеки не грозила, посетители отыскивали нужную литературу абсолютно самостоятельно. Полное отсутствие библиотекарей и системы выдачи книг радовало душу и особой проблемы не составляло. Быстро разобравшись в каталогах и карточках, Ольга находила книги без труда. Если не считать беготни по лестницам.

Отыскав на втором этаже (уровень четвёртый, раздел «Литературоведение», стеллаж второй, лестниц – восемь, ступенек – пятьдесят шесть) «Теорию стихосложения», Ольга облокотилась на перила балкончика, рассеянно глядя вниз и сожалея, что нельзя хотя бы в библиотеку ходить в трико и кроссовках.

Внизу, за столиками, сидело человек пятнадцать, обложенные учебниками с головы до ног. Торчат в читалке, дабы не тащить всю кипу в общагу: однозначно старшекурсники.

Стояла полная тишина. Только страницы шелестели. Бродивший около стеллажей мальчишка тишину не нарушал, ступая бесшумно, по-кошачьи. Он явно что-то искал и искать не умел, что было странно – даже первокурсники, в библиотеку начавшие ходить ещё в августе, вдоль стеллажей давно не бродили. Ольга нагнулась, всматриваясь в мальчишку, а он тем временем сел за ближайший столик и потянул к себе ящик с карточками. Да, Ольга ни разу его не встречала – ни на стадионе, ни в коридорах учебного корпуса, ни в саду, ни в столовке… нигде. Неужели он? Ольга вспомнила письмо: «И похож на пирата – ты сразу его узнаешь!» – и, прищурившись, мысленно пририсовала мальчишке красную бандану и серьгу в ухе. Точно он. Наконец-то!

Приподняв юбки выше приличных пределов, Ольга быстро спустилась вниз и, подойдя к полкам, около которых пират уселся, сделала вид, что усиленно ищет книгу. Пират внимания на неё не обращал, рылся в карточках. На лице его было большими буквами написано вселенское презрение к окружающей действительности, и, когда Ольга остановилась рядом и поздоровалась (с реверансом! как положено!), он поднял на неё глаза, но выражения лица не изменил – презирал со страшной силой.

– Вам, вероятно, нужна помощь? – спросила Ольга.

– Нет, благодарю вас, – сказал мальчишка и уткнулся в карточки.

– Простите, – сказала Ольга. – Вы не могли бы уделить мне минуту вашего внимания?

– Что вы хотели? – пробормотал он, и тогда Ольга тихо спросила:

– Слушай, ты же Андрей?

Он посмотрел с удивлением, и она добавила:

– Андрей Карцев.

– Предположим, – сказал пират. – И что?

– Мне нужно с тобой поговорить. Сможешь подойти к фонтану с дельфином? Это в сторону моей общаги, там ещё такие… арки, с плющом. Найдёшь?

– Милая барышня! – сказал мальчишка с великолепно исполненным утомлением. – В чём дело?

– Поговорить надо, – повторила она. – Глухой, что ли?

– О чём?

– Об Алексее Гаранине, – сказала Ольга, и лицо мальчишки изменилось так, что она невольно отступила от стола.

– Когда придти? Ты сейчас можешь? – спросил он.

– Тише! – шикнула Ольга и глянула на свои часики. До третьей пары оставалось полчаса, а она ещё не ела. – Вечером. Часов в семь. Понял?

– Да, – сказал он. – Понял. Где дельфин.

2

В столовой было полно народу; народ питался в основном молча, уткнувшись в учебники.

Ольга уселась за столик, открыла меню и быстро нащёлкала на пульте номера блюд. Меню походило на содержание очень толстой кулинарной книги, а сервировка соответствовала внешнему виду вкушающих, тщательно обученных обращению со столовыми приборами. Еда появилась на столе сама собой и незамедлительно. Ольга, уже привыкшая к этому, скатерть-самобранку поминать не стала, а стала быстро есть, запивая сосиски ананасовым соком.

Когда дело дошло до пирожных, она увидела за столиком напротив Андрея Карцева. Андрей Карцев был обставлен супницами, горшочками и салатницами. Ольга понимающе ухмыльнулась – первые дни в гимназии она точно так же запихивала в себя всякую экзотическую еду. Но и после дегустации всех мыслимых и немыслимых блюд столовского ассортимента сердце Ольги по-прежнему принадлежало сосискам: что ни говорите, сосиски – это святое...

Оценив намётанным глазом пиратский выбор, она перевела взгляд на потребителя. Карцев пил маленькими глоточками что-то явно горячее и поверх чашки пристально Ольгу рассматривал, а поймав её взгляд, глаза опустил и чашку поставил. Хотелось думать, что он любовался неземной Ольгиной красотой и восторгался изящным поеданием сосисок, но думать так было чертовски глупо. Обвинив себя в глупости, Ольга, тем не менее, пирожные отодвинула, покрутила в пальцах десертную серебряную ложечку и встала, на Карцева больше не глядя. Настоящие леди едят меньше птичек.

Звонок застал её уже в кабинете словесности, и Ольга попыталась сосредоточиться – до сих пор ей удавалось запоминать всё в классе и хотя бы по литературе уроков не готовить.

Дизайн кабинета соответствовал предмету: книжные шкафы до потолка, десяток портретов – Шекспир, Гёте, Достоевский, неизбежный Лев Толстой и ещё несколько несомненно великих, но Ольге неизвестных. Литературу она не то чтобы не любила – скорее, терпеть не могла свою русичку, тощую выдру, не переваривающую Ольгину букву «д» с хвостиком кверху. В гимназии же учителем был мужчина. Звали его мистер Хендридж, и, единственный, пожалуй, из преподавателей, выглядел он настоящим сказочным магом. К галстуку и сюртуку прилагались седая борода, и седые кудри, и нос крючком. Ольге всё время казалось, что костюм его – видимость, а на самом деле (если отвернуться, а потом быстро-быстро посмотреть) на мистере Хендридже – хламида до полу, усыпанная каббалистическими знаками, и остроконечная шляпа с широкими полями. И волшебная палочка… При этом словесник магией на уроках не пользовался – единственный из учителей. Но лекции его завораживали безо всяких чудес.

Проходили они сейчас Пушкина, и Ольга, стихов особо не читавшая, из уст Хендриджа слушала их, рот раскрывши. А уж если вспомнить, что дедушка – англичанин… Ну, раз «мистер», верно? Впрочем, к большинству учителей полагалось обращаться то «сэр», то «фрау», и все они, невзирая на иностранные фамилии, по-русски говорили, будто профессора филологии – причём в девятнадцатом веке.

Сегодня Хендридж стихи не декламировал, рассуждал о теории, о размерах и канонах. Ольга, возбуждённая встречей в библиотеке, записывать – записывала, но вникнуть не могла и, наконец, попытки бросила, уповая на взятый учебник.

– И в элементах, правила повтора которых не канонизированы, – метры, рифмы… – вещал словесник, а Ольга напряжённо думала, что, собственно, она скажет похожему на пирата Карцеву, вертела ручку, рассеянно рассматривала одноклассниц.

Одноклассниц было всего-то пять, и они Ольге, в общем, нравились. Не тормоза, не крутые, скорее, по школьной шкале, нейтралы. И сплошные заучки, но не по призванию – Ольга сама стала теперь заучка, куда деваться! Но с интеллектом у них полный порядок. Вряд ли станут часами обсуждать, кто кому чего сказал и как посмотрел. Хорошие, кажется, девчонки, но Ольга всегда дружила больше с мальчишками, а мальчишки здесь учились отдельно. Предстоящее общение с Карцевым, правда, тоже не радовало. Пират показался ей высокомерным занудой, при другом раскладе Ольга бы с ним никаких дел не имела никогда и ни за что.

– Уяснили, девочки? – ласково спросил мистер Хендридж. – А теперь попробуем отыскать пример пятистопного ямба. Я вижу, госпожа Заворская чрезвычайно задумчива сегодня, не иначе ямбы ей давно знакомы. Прошу вас, Ольга Сергеевна.

Ольга встала, судорожно соображая: пятистопный ямб… ага, у Пушкина всплошную ямбы...

– Я к вам пишу – чего же боле…

Словесник слушал внимательно и дал ей закончить строфу.

– А теперь посчитаем стопы, сударыня. Загибаем пальчики – мысленно, мысленно! – «я к вам», «пишу», «чего», «же боле»...

– Четыре, – сказала Ольга. – Это четырёхстопный.

– Именно. А пятистопный… вот, послушайте, прекрасные строки! «Роняет лес багряный свой убор, сребрит мороз увянувшее поле»… Кто-нибудь продолжит? Стихи известные… – Мистер Хендридж замолк, вопрошающе оглядывая класс, и, обманувшись в ожиданиях, тяжко вздохнул: – О, эти средние школы!.. Я уж не говорю о косноязычии, которым страдает большинство первокурсников! Ваша речь должна быть безукоризненной, даже если разговор идёт о фасоне платья. А покамест… покамест и словарный запас-то у вас отнюдь не велик… Но мы постараемся, верно, девочки? Словесности у нас всего две пары в неделю, времени на подготовку предостаточно… Дабы поиски вам облегчить, возьмём синий десятитомник, и к следующему занятию, помимо теории, – наизусть...

И он принялся диктовать названия и страницы.

Записывая седьмое стихотворение, Ольга помянула «эти средние школы» с тоскливою ностальгией. «Да уж, придётся постараться, – мрачно думала она, разглядывая неслабый список в тетрадке. – Спасибо, хоть искусство декламации в расписании отсутствует. Хотя у третьего, кажется, курса риторика есть… С ума я сойду, если всё это вызубрю, сил моих больше нет. В фантастике хорошо – час под аппаратом, и готово, китайский выучил… А ещё маги!»

В то, что она сама станет магом, Ольге не верилось. Ну не верилось – и всё. Слишком круто. Да, конечно, если это правда, стоит потратить четыре года (и сколько там ещё потом?) на беспрерывную учёбу и стоит терпеть странные (чересчур! слов нет!) здешние порядки. Вот любопытно, кто и зачем эти порядки устанавливал? Со стороны сплошное умиление – прилично одетые отличники, воспитанные в лучших аристократических традициях… А манеры! Разрыдаться от восторга можно! Ежели не брать во внимание неуклюжих первокурсников, так просто пансион для благородных девиц, совмещённый с кадетским корпусом! Но магия-то причём?!

Магии в гимназии было полным-полно – но исключительно бытовой. Ольга не сомневалась, что еда в столовке не только появляется сама собой, но и готовится так же, и тарелки моются не кухонными рабочими. Пропотевшие на физкультуре футболки на следующий день висели в раздевалке сверкая и благоухая. Подобным же образом были устроены шкафы в общежитии: сунул грязное – достал чистое и выглаженное. Чернила в ручках не кончались никогда, а если ручка терялась, в ящике письменного стола тут же оказывалась новая. Ненавистный корсет затягивался самостоятельно – и ослабить его не удавалось. И ни разу Ольга не встретила в гимназии ни уборщицу, ни садовника – но впечатление было, что чистоту наводят просто ежеминутно!

О занятиях и говорить не стоило – первую неделю первокурсники, напрочь обалдевшие, смотрели на преподавателей, глаз не спуская и рты раскрывши. На уроках лингвистики между пальцами мадам Окстри бегали разноцветные корни и суффиксы. У математика над столом висели в воздухе уравнения, а найденные значения иксов и игреков обменивались церемонными рукопожатиями. А физика! Физика, которую Ольга ненавидела раньше всей душой! Вот первый закон Ньютона, к примеру, описывающий воображаемую ситуацию, – полный маразм! Инерциальные системы отсчёта, координатные оси, проведённые через центр Солнца… Но здесь-то системы отсчёта присутствовали вполне реально! «Изолированным телом в состоянии покоя» была космическая станция: прямо перед доской и во всех фантастических подробностях. Дошкольник поймёт!

На истории по учительскому столу маршировали полки крошечных, но совершенно живых солдат, на биологии миниатюрный и жутко зубастый динозавр с готовностью распахивал шкуру, демонстрируя тошнотворную дыхательную систему… Нет, пожаловаться на скучные уроки просто совести не хватало. Питание было вообще выше всех похвал, форма нареканий тоже почти не вызывала, но Ольге, в гимназии оказавшейся не ради учёбы и магии, всё чудился некий подвох. И несказанно раздражало отсутствие дверей в комнате, хотя её куратор, Олег Витальевич (совсем молодой! классный! классный! зайка такая!), и нёс по этому поводу какую-то неубедительную чушь.

Мерещилось ей что-то. Она сама себе не могла объяснить внятно – что именно, и утешалась тем, что это пылают внутри воспоминания о четырёх вампирах. Воспоминания были уже не первой свежести, но всё-таки… иногда… особенно ночью, если глянуть в окошко на пустой сад, задавшись вопросом, отчего категорически запрещено после девяти вечера по саду гулять… Никого, кроме себя, она о таких вещах не спрашивала. Преподаватели, в массе своей с чувством юмора и довольно милые, но к гимназистам обращающиеся исключительно на «вы», от ответов на подобные вопросы любезно уклонялись – даже её куратор, даже мадам Окстри, которая, между прочим, почти соответствовала в Ольгиных понятиях женскому идеалу. Ольга с удовольствием поговорила бы с директором, но директор явно об этом не мечтал.

И рамки фэнтезийных канонов оказались весьма расплывчаты. Ни принца тебе, ни борьбы с нечистью – одна зубрёжка не по делу. Ольга ещё не решила для себя – останется ли здесь, исполнив свою миссию. Посмотрим, когда исполним… если исполним… если успешно...

3

На назначенное свидание она не спешила. После ужина переоделась в сиреневое с кружевной отделкой платье, повертелась перед зеркалом с волшебным журналом – не из-за свидания, просто так! Журнал был потрясающий: касаешься выбранной фотографии – и у тебя точно такая причёска, очень удобно.

Оторвавшись, наконец, от зеркала, Ольга надела наушники и без особой надежды набрала на клавиатуре название одного из альбомов группы «Тату». Дохлый номер: ни звука. «Эминем», значит, можно, «Би-2» – всегда пожалуйста, «металл» – любой, сколько угодно, а русскую попсу – хоть умри, не услышишь! Не то чтобы она попсой увлекалась, но иногда, успокоить нервы… Ольга сдёрнула наушники и швырнула их через всю комнату на тахту.

Нервы были ни к чёрту – голые, босые и до звона натянутые. Она сама не знала, отчего дёргается, но вот дёргалась – причём до такой степени, что всю дорогу до любимого фонтана придумывала причину для беседы с незнакомым мальчиком. Отмазку. Положим, мы знакомы (бред! откуда бы?), или вот! Мы будем заниматься вместе! Только надо спросить, в чём он лучше всего соображает. Тоже бред вообще-то…

Никто, конечно, не запрещал ей разговаривать с мальчиками. Но Ольга, озабоченная стоящей перед нею проблемой, наблюдала за жизнью гимназии очень внимательно и давно заметила, что дружить здесь вроде бы как не принято. Может, из-за недостатка времени, но тем не менее. Да и разделение на мужские и женские классы что-нибудь значило – ведь разницы в учебной программе, судя по расписанию, никакой не было. А уж парочек вовсе не замечалось, даже среди старших. Впрочем, старшие гимназисты таковыми являлись скорее по курсу, чем по годам. Попадался среди них и народ лет двадцати, и Ольгины ровесники, да и в своей группе она не была ни самой маленькой, ни самой взрослой.

И в конце-то концов! Не выгонят же её из гимназии за беседу с мальчишкой! Не переписку же заводить, пользуясь тайным дуплом!

Карцев, тоже с книжечкой, сидел на бортике фонтана и стрелял глазами по парковым дорожкам. Ждал её, дёргался, а увидев, немедля законспирировался, уткнувшись в учебник. Выглядел он, следовало признать, безупречно – не чета большинству первокурсников! Ольга уселась на бортик почти рядом с ним и открыла «Стихосложение».

За последующие пятнадцать минут выяснилось, что Ольгиного имени Андрей Карцев не слышал никогда. Ничего он об Ольге не знал, а от вопросов воздержался, с заметным, правда, трудом. Лёшку (он называл его так) Карцев в гимназии не видел.

– Странно! – сказал он, захлопывая учебник. – Я был уверен, что он здесь учится. Но раз и ты его не видела – я правильно понял? – значит, его в гимназии нет.

– Ну да, – сказала Ольга, соображая, стоит ли объяснить ему, что столкнись она с Алексеем Гараниным нос к носу – всё равно бы его не узнала. Как и он её. – Но, может быть, он тоже на первом курсе и ещё не… не приехал. Открой книгу.

– Да ладно! Мы что, ограбление банка обсуждаем? – отмахнулся пират.

– Я, знаешь, тут порядки не устанавливала! – сказала Ольга. – Лучше не рисоваться.

– Почему?

Ольга, не найдясь с ответом, поглядела на него с ярко выраженным превосходством:

– Потому! Белке понятно!

– Как-как?..

– Вот так!

Карцев окинул её внимательным взглядом и положил учебник рядом с собой. Ольга покосилась: учебник был по химии, в начале его торчали закладки – много закладок, штук десять, наверное. «А ведь он три недели пропустил, – мстительно подумала Ольга. – Тяжко ему, однако!»

– Хотел бы я знать, в чём ему нужна помощь, – сказал пират. – Главное, насколько срочно.

– Что ты думаешь делать?

– Пока ждать. И в город стоит сходить. Я так понял, в воскресенье отпускают.

– Зачем в город?

– Есть одно место, где он мог мне оставить записку.

Как же, как же, в большом дубовом дупле…

– Вы договаривались?

– Да если бы, – с досадой сказал Карцев. – Просто наш старый тайник. Если он цел… здесь цел, то есть… Всё-таки это тоже Волжский, я и подумал...

– Почему – Волжский? – удивилась Ольга.

– То есть, как – почему? Откуда же мне знать?

И они уставились друг на друга в полном недоумении.

– Ты хочешь сказать, что мы в Волжском? – спросила Ольга.

– По крайней мере, похоже на то. Ты разве в городе не была?

– Оно мне надо? – растерянно сказала Ольга, и мальчишка хмыкнул.

– И за ограду не глядела? – спросил он.

– Нет, – сказала Ольга, чувствуя себя круглой идиоткой. – А ты уверен?

– Я уверен, – сказал он. – Подожди, значит, ты тоже из Волжского? Что-то я тебя не помню совсем...

– Давай об этом не будем, – сказала Ольга. – Покажи мне лучше, где ты тут Волжский увидел.

– Ну, пойдём, – сказал Карцев, вставая. – Пройдёмся. Да хоть до ворот, что ли.

И они отправились к воротам – прямиком по центральной аллее и плечом к плечу, потому что ошеломлённой Ольге на конспирацию стало плевать. Шагов за тридцать до ограды Карцев утащил её с аллеи вбок, и, пробравшись меж сосен, они встали у парапета. Ольга первый раз смотрела на город – так по всему периметру сосны! света ж белого не видно! – и смотрела долго. Очень долго, а когда до неё дошло, Андрей Карцев здорово от этого пострадал, потому что Ольга вцепилась в его запястье всеми пятью ногтями.

За оградой гимназии был – проспект Ленина, а ворота находились на месте ломбарда, и справа оказался центральный универмаг, а слева, за вязами, – остановка сто четырнадцатого...

– А где ларьки? – спросила Ольга, обретя, наконец, дар речи.

– Ларьки? – переспросил Андрей.

– Которые около универмага… и напротив целая куча, на остановке...

– Это же не совсем Волжский. Или ты считаешь, что мы дома?

Ольга помотала головой. Вампиры, они же говорили про Волгоград!..

– Гимназия занимает весь тридцать девятый квартал, – сказал Карцев. – Единственно, универмаг на месте, ограда проходит прямо за двором. И набережной нет. За обрывом – одни дачи, а ближе к стадиону жилые кварталы. А реки нет. То есть, Ахтубы. Я так думаю, что и плотина отсутствует...

– С ума сойти, – сказала Ольга.

Серая зона Волгограда, вот оно что...

– Отпусти меня, пожалуйста, – сказал Карцев, и Ольга разжала пальцы.

– Ой, извини.

Нет, хватит на сегодня. Перебор.

– Ладно, пошли отсюда. Ещё уроки надо делать… – Тут Ольгу осенило, и она предложила: – Ты знаешь что? Ты утром подойди где-то полвосьмого к школе, раньше всех чтобы, вдруг ты его увидишь. Вдруг он сегодня приехал!

– Попробую.

– Значит, завтра после уроков там же, у фонтана.

– Оль, – сказал Карцев. – Но если он не появится, давай в воскресенье в город сходим. Тебя отпустят?

– Должны, – сказала Ольга. – Только я не Оля. Я Ольга. Никак иначе, понял?

– Белкой буду, – сказал Карцев, и лицо у него было абсолютно серьёзное.

Волжский! Вампиры! Цирк!.. Вот и клоун объявился – никакой не пират. Ладно, посмотрим, что там у них в дупле…