Глава 16 (Ольга)

(не замечая которой, обитатели гимназии починяют хвосты,

совершают судебные ошибки и сражаются с мороками)

—… Жаль, что это был не ты.

— А вдруг? — возразил слегка уже захмелевший Ар-Шарлахи. —

Разбойник, он ведь, знаешь, только при луне разбойник.

А днём он может на базаре финиками торговать...

Е. Лукин

«Разбойничья злая луна»

1

На рассвете пятницы маленькой ведьме приснился кошмар.

Предутренние кошмары, конечно, дело отвратное, но против сегодняшнего ведьма ничегошеньки не имела. Кошмар был несказанно сладок — в самом буквальном смысле слова. Пирожных в кошмаре имелось — не счесть.

Ведьма сидела в уютном кафе, маленьком, полутёмном, и её соседом по столику был враг. Враг то и дело подзывал официантов, официанты низко кланялись, сверкая на ведьму красными очами, и подносили новые блюда, подметая хвостами пол. Враг подвигал ведьме тарелки и, сведя под подбородком руки в отделанных металлом перчатках, нудел какие-то угрозы, пугал расправами, выставлял условия. Ведьма кивала — и с упоением ела, просто остановиться не могла. После ужина в среду крошки во рту не было — разве что кофе у госпожи Элис! Натуральный разгрузочный день.

Так что и враг, и речи его, и красноглазые официанты были ведьме совершенно до белки. Может, попозже, когда ещё вот эту корзиночку съест, и трубочку тоже...

Враг, однако, кормить — кормил, но и внимания требовал. Даже маску с рожи стянул и кинул злобно — попал, урод, на кувшин с соком! Враг был, точно, вылитый Бандерас, только уши всё портили. Длинные такие, заострённые, плотно прижатые к черепу — гоблинские! Впрочем, особо всматриваться ведьма не стала — успеется, небось! Двумя пальчиками снявши с кувшина маску, она подлила себе ананасового соку и вплотную занялась очередной тарелкой. Ореховые «ёжики», объедение! И в каждом — клубничина в шоколаде!

Враг, зараза нетерпеливая, стукнул по столу кулаком — аж дым из перчатки повалил! — и заорал на всё кафе:

— Слушать, я сказал! Оу-у! Мой хвост! Хвостик мой любимый, единственный! У-у!..

Ведьма вскинулась, проснулась — и уткнулась носом в пушистое и мягкое.

— У-у-мря-ау! Хвостик мой, хвостушечка!.. Спи, хозяюшка, спи, не обращай внимания! Ма-ау!.. Повернись на другой бочок и дрыхни себе. Я и без тебя умру, не переживай и не думай! Никто о бедном тигре не подумает, не позаботится, у-у!..

— Флюк, — сказала Ольга, не открывая глаз. — Ты чего?

— Говорю, не волнуйся! Ну, лишился я хвоста, не будить же тебя по таким мелочам! — прошипел тигр и завёлся снова: — Мря-ау! Вам, человечкам, не понять, как оно — без хвоста! Не жизнь, а существование бессмысленное, безрадостное-е… У-у!..

— Слушай, дай поспать! Чего ты воешь-то?

— Фигня! Не бери в голову! Подумаешь, хвост оторвали!

С причитаниями и проклятиями ведьма уселась на постели и протёрла глаза. В животе бурчало и хлюпало. Чертовски жалко было просыпаться, не доевши пирожных, но, увидев драгоценного своего и ненаглядного, пушистого и полосатого, ведьма вскочила, словно пушистый тараканов ей в простыни напустил.

И лучше бы тараканов! Зрелище, представшее ведьме, было воистину кошмарным — куда там сладкому сну и врагу с длинными ушами!

Полосатый и ненаглядный валялся на подушке, оглашая комнату тихими стонами. И ведь не ёрничал нисколечко — повод для стонов у пушистого имелся самый что ни на есть серьёзный. Явился он не иначе как с большой, душевной драки с неравным противником. Только что кровью не истекал.

Крови не было — да и откуда бы ей у игрушки, даже живой, взяться. Зато была шерсть — повыдерганная клочьями, грязная и слипшаяся. Были усы — встопорщенные и явно прореженные. Было вывернутое ухо. Был хвост — толстый, неописуемой пушистости, с кисточкой на конце. Хвост держался на двух ниточках. Флюк поглаживал хвост лапкой.

— Ты где был? Ты откуда? Кто тебя так? — в ужасе забормотала Ольга, мгновенно простив тигру ночные выкрутасы.

— Не трогай меня, — умирающим голосом сказал Флюк. — Это всё мелочи. Я вылижусь… Хвост! Мой хво-ост!..

— Подожди, — сказала ведьма и заметалась по комнате. — Сейчас! Сейчас я что-нибудь придумаю… Надо забинтовать. А! — Она выхватила из шкафа футболку и надорвала зубами шов.

— Бестолочь! — простонал Флюк. — Нитку с иголкой давай! О, могучий бог джунглей, за что мне такие муки!

— Зачем иголку?

— Дура! Хвост пришивать! О-о!..

— Как — пришивать?..

— Молча! Мозги, что ли, дождём вымыло?! О-о! ма-ау!.. Больно, больно!..

— Флюк. Подожди. Ты что, серьёзно?..

Тигр приподнял морду с подушки и объяснился — ничуть не стесняясь в выражениях. В том числе, по поводу вчерашнего дня. И безбашенных девиц, шляющихся по неведомым притонам. И тупых рыцарей, теряющих мечи в самый ответственный момент. И несчастных тигров, вынужденных спасать девиц и рыцарей ценой собственной драгоценной шкуры. И проклятых ворон, летающих стаями на выходе из сотворённых незнамо какими идиотами полей. И...

— Ладно! Ладно! Всё! — не выдержала Ольга. — Перестань! Сейчас я пришью и вымою тебя. А потом поговорим.

— Не надо мыть, — мрачно отказался Флюк. — Знаю я вас… Обойдусь. Давай пришивай хвост, да побыстрее!

Легко сказать.

На бинты можно порвать футболку. Еду для умирающего друга можно принести из столовки (тигр был на удивление не дурак пожрать — особенно котлеты). Шампунь и мыло тоже не проблема. Но иголка с ниткой?..

Швейных принадлежностей у ведьмы, разумеется, не водилось — никаких. Зачем бы? В гимназийских шкафах не только оторванные пуговицы сами собою пришивались, но даже сломанные каблуки менялись на новые.

— Может, тебя в шкаф сунуть? — раздумчиво сказала Ольга.

— Сунь, — сказал тигр со слезой в голосе. — Только я тебе не оборка на заднице. Меня чинить в твоём шкафу и в голову никому не придёт. Тебе всё равно, я понимаю...

— Мне не всё равно! — обиделась ведьма и принялась натягивать спортивные штаны. — Давай, ты в шкафу полежишь — ну, мало ли, вдруг поможет! А я пойду иголку искать, ага? Ты только...

— Что ещё?!

— Ты только не умирай, ладно? Флюк!

— Ещё чего! — сказал тигр, растрогавшись. — Не дождётесь. И нечего тут сырость разводить! Умывайся и топай. И подушку в шкаф положи! Мне надо мягко...

***

После шести утра в гимназии можно всё.

Можно вкушать столовские деликатесы и кофе — надоевший до тошноты кофе, в маленьких чашечках, в больших чашечках, со сливками, по-турецки, глясе… Можно торчать в библиотеке, сонно проливая на страницы всё тот же вечный кофе. Можно валяться на травке, представляя себя бабочкой или птичкой, «ни заботы, ни труда» не ведающих. Можно шататься по саду, где воздух свеж, прозрачен и вызывает желание декламировать Бёрнса. И уж совсем не возбраняется решать накопившиеся с вечера проблемы. Школьные или нет — без разницы.

Забыть о реверансе — смерти подобно, а вот припереться ни свет ни заря к любому преподу на дом — это всегда пожалуйста. Как и повстречать по дороге Бельского, яростно спорящего в рассветной тиши с бабулей Бэрр (хотя в случае Бельского было непонятно — то ли философский вопрос какой обсуждали, то ли фрау выловила Витьку в саду ещё до шести). Ольга и сама бегала однажды к Олегу Витальевичу с нерешённой задачкой. Куратор, некормленый, но при сюртуке, принял ведьму без тени неудовольствия, да ещё и похвалил за визит.

Гимназийские преподаватели были готовы к общению в любое время суток — причём в душу не лезли и ничему не удивлялись (гимназисты, известно, народ эксклюзивный, непредсказуемый), а терпеливо выслушивали и помогали незамедлительно. В нормальной школе таких учителей — раз-два и обчёлся! Но и прибамбасов у них хватало — чертовски неприятных! Безупречна во всех отношениях была только мадам Окстри. Уж к ней-то народ валил косяками. Мадам и латынь знала, и в уравнениях шарила, по крайней мере, на уровне первого курса, и Шопенгауэра читывала, и журналы мод имела во множестве. Вот к мадам и следует пойти. Мадам что угодно отыщет — хоть иголку, хоть булавку, хоть швейную машинку. Дело женское.

Прикрыв за собою дверь преподавательского коттеджа, Ольга обратилась к панели со звонками, всей душой уповая, что мадам уже проснулась — и проснулась одна. На господина Демурова мы ночью нагляделись вдоволь, большое спасибо. Век бы не видать — и уж боги упаси помешать интиму! Особенно после минувших приключений. Ведьма вспомнила ночное явление математика вкупе с последующей безобразной сценой и передёрнулась.

— Ках ме!.. Смерти моей вы хотите, сударыня! — простонали за спиной (не хуже Флюка!). — Что с вами опять случилось? О-о, грехи мои тяжкие!..

Дорогой куратор сидел за шахматным столиком в глубине полутёмного холла и смотрел на воспитанницу загнанным волком. Компанию ему составляли полупустой графинчик, тарелка с нарезанным лимоном, две рюмки, две чашки, булькающий на крошечной плитке кофейник и господин Демуров собственною персоной. Алкоголики, блин!

— Доброе утро! — сказала Ольга и присела в реверансе, хватая пальцами воздух около бёдер. Платье!..

— Уже позволяем себе в домашнем виде визиты наносить, — горько сказал Демуров. — Не первый курс, а сборище плебеев! Олег, что вы молчите?

— Ни слов, ни музыки, ни сил, — ответствовал Олег Витальевич. — Сдаётся мне, это не Заворская.

— А похожа! — удивился Демуров и навалился на столик, всматриваясь в Ольгу. Точно — пьяные оба, ещё круче, чем ночью!

— Видение… Эдакий утренний морок! — с надеждой сказал Олег Витальевич. — Вы сами подумайте — в шесть утра, после ночных развлечений, да в таком виде… Нет, Фарид. Морок это.

— Вы полагаете? — с сомнением спросил Демуров. — А мне кажется, настоящая. Сударыня! Вы по наши души? Утешьте нас — вы в беде? Некий демон вытащил вас из постели и швырнул к нам на порог?

— Это хорошо! — оживился Олег Витальевич. — Эт-то мысль! А, сударыня? Был демон, признайтесь?

— Я думала, что все спят, — объяснилась Ольга. — Мне… Я не к вам! Мне срочно понадобилась мадам Окстри.

Преподаватели переглянулись.

— Банкуйте, Олег, — сказал Демуров. — Она не к нам.

— И это прекрасно! — сказал Олег Витальевич, звеня рюмками. — Ибо день не должен начинаться с подобных перипетий. Вы со мной согласны, Фарид? Было бы несколько неуместно.

— Совершенно согласен, — сказал Демуров. — Я всегда уважал ваше мнение, Олег! Невзирая на молодость… Но нынче ночью вы были весьма неосторожны.

— Но прав! — сказал Олег Витальевич и поднял палец.

— Увы, — сказал Демуров. — Прозит.

Преподы чокнулись и выпили, потеряв интерес к ведьминым штанам, и ведьма, выпрямившись, нажала кнопочку около имени мадам. Кнопочка издала нежный звон: слышу, жду, поднимайтесь! Ольга посмотрела на преподов — попрощаться или уж белки с ними? — и решительно зашагала к лестнице. Но неприятности, известно, по одной не являются.

— Доброе утро, сударыня! — приветствовал ведьму директор гимназии. Директор был дезабилье — то есть, для гимназийского взора. Рубашка навыпуск, расстёгнута чуть не до пояса. Голубые джинсы — истёртые, древние. Рожа небритая, глаза — в щёлочку.

Ведьма даже присесть забыла. Что ж это делается, господи?!..

— Реверанс, — потребовал директор и зевнул. — Угу-м… А что это вы не при параде… э-м-м… не при форме? Тьфу ты!.. Что за вид, Заворская?!

— Извините, господин директор! Я никак не ожидала кого-либо встретить!

— Я немедленно поставлю в известность вашего куратора. Безобразие!

— Я уже видел, — сообщил Олег Витальевич.

— М-да? Великолепно. Доброе утро, господа. Пропустите меня, сударыня! Что вы, право, прямо на дороге!..

— Она к Коре идёт, — пояснил Демуров. — А вот я не дошёл… Присоединитесь к нам? Или кофейку?

— Кофейку, — твёрдо сказал директор. — Сначала. День, коллеги, впереди тяжёлый.

— У нас вот и ночь выдалась… дождливая! — заметил Олег Витальевич. — И обратите внимание! Стоило сесть спокойно… расслабиться… И опять! Заворская, вы здесь ещё? Напомните мне, чтобы я вас записал в кондуит.

— Да нет, Олег! Это же видение, — сказал Демуров. — И потом, вы её уже записали...

— Видение? — заинтересовался директор. — То-то оно не в форме...

— Прозит, — сказал Олег Витальевич.

Ведьма была совсем не против именоваться видением. Правда, если кто тут на видение и похож, так это дорогие преподаватели! В натуре — утренний морок!

Искренне надеясь, что мадам Окстри участия в пьянке не принимала, ведьма бегом поднялась к знакомой квартире.

О счастье! Мадам была коллегам не чета — трезва, свежа и причёсана. Сидела на подоконнике с сигареткой и мечтательным видом, запахнувшись в короткий халатик, но и халатик на ней смотрелся вечерним платьем. Потрясающая женщина! И надо же ей было выбрать именно Демурова! Хотя, если говорить исключительно о внешности...

— Guten Morgen*, Оленька! — сказала мадам, покидая подоконник.

— Bon matin*! — сказала ведьма. Мадам она даже «Оленьку» прощала. — Извините, что я так рано, но у меня неотложное дело.

— Ничего страшного, вы меня не разбудили. Кофе будете?

— Нет-нет, благодарю! Я на минуточку. У вас не найдётся иголки и нитки?

Мадам взметнула брови.

— Иголки?..

— Да я вчера шляпку купила! Ленты нужно подогнать, — пояснила Ольга и прикусила язык. Нашла, кому врать!..

— Не волнуйтесь, душа моя, — усмехнулась мадам. — Шляпку так шляпку!

— Я вам вечером покажу, — виновато сказала Ольга. — Шляпка, в самом деле, божественная! У вас в журнале есть похожая — в том, где модели для кельтского типа. У меня, правда, не кельтский, но эта шляпка — словно по моему заказу!

— Принесите, конечно, — сказала мадам. — Но, пожалуй, завтра, если вы не против. День обещает быть трудным.

— Из-за… Из-за праздников, да?

Мадам кивнула и засмеялась.

— Праздники выдались долгие! Жаль только, что вы не использовали их для отдыха. Никакая шляпка, Оленька, вашему лицу полноценного сна не заменит, поверьте.

Да уж! Отдохнула на славу! Лучше б учиться...

— Я на каникулах высплюсь, — пообещала Ольга.

— О да!.. — сказала мадам. — Вот вам иголка с нитками, мадемуазель. Постойте-ка… — Она задумчиво оглядела воспитанницу. — Пожалуй, вам следует переодеться. Голубое устроит?

— Конечно! Спасибо, мадам!

— Ветерок, Оленька!

— Мадам, — сказала ведьма и замялась. — Вы не могли бы… ну то есть… Понимаете, там внизу… Это я спросонок так оделась, а там в холле мой куратор. И Фёдор Аркадьевич, и директор ещё. Они решили, что я им мерещусь, и если бы вы сказали, что я к вам в платье пришла...

— Мерещитесь?! — переспросила мадам. — Ках ме!.. Я вас выручу, не переживайте. Не стоит усугублять сегодняшние крутые разборки!

— Что?!

— Разборки, мадемуазель, вы не ослышались! — фыркнула мадам. — Суды и репрессии! Впрочем, гимназистов это ни в коей мере не касается, полагаю… Платье и туфли у меня в гостиной. Удачи вам.

В холле всё было по-прежнему, только закусок на шахматном столике заметно прибавилось. Проходя мимо столика, ведьма с удовольствием сделала реверанс. Преподы — все трое — уставились на неё с озадаченным видом.

— Совсем другое дело, — оценил господин Айзенштайн. — Радует взор.

— Пожалуй, — согласился Олег Витальевич. — Но знаете, господа, написанное в кондуите кружевами не вычеркнуть.

— Олег, — сказал Демуров. — Вот у меня такое впечатление, что вы барышню не за одежду записывали.

— Да? — изумился Олег Витальевич и наморщил лоб. — Что вы меня путаете, право!

— Уверяю вас, мы же вместе писали! Я отлично помню! Я вернулся из интерната, и мы здесь, на этом столике, с вами вдвоём...

— Господа, господа! — перебил их директор. — Я вам совершенно точно могу сказать! Заворскую вы, Олег, должны были записать за прогул! Как же!

— Вам легко говорить! — сказал Олег Витальевич. — Так она в платье была сегодня или нет?

— Прозит, — сказал Демуров.

2

Мадам Окстри явно недооценивала своих коллег: их первыми жертвами стали именно гимназисты.

Не имея для репрессий действительных оснований, преподаватели проводили безжалостные опросы, придирались к причёскам и с иезуитским наслаждением строчили записи в четыре дня пустовавший кондуит.

Гимназисты восприняли репрессии как должное и ожидаемое.

Вчера, после визита попечителя, все занятия были отменены. Совершив сей беспрецедентный акт, преподаватели словно в воду канули — а вернувшись к вечеру, поставили барьеры вокруг интернатов и продолжили банкет. Что уж праздновали — осталось неведомым, но не Хэллоуин точно. Гимназисты, охваченные дурными предчувствиями, с самого полудня сидели за книжками: было стопроцентно ясно, что каникулы приказали долго жить.

Не опечалились завершением праздников только великий сыщик и его клиенты, по уши погрязшие в собственных проблемах и заботах. Сыщика после борьбы с полем трясло, плющило и колбасило — а когда он запихнул в себя поутру кофе (с одним-единственным кусочком сыра!), начало тошнить. Андрей Карцев, пировавший за соседним высоким столиком, заподозрил сыщика в похмелье. Никита разуверять его не стал, посочувствовал в свою очередь питающемуся стоя другу и побрёл на алгебру. Алкоголем он, кстати сказать, абсолютно не интересовался.

Через десять минут после начала пары сыщик был вынужден вылететь из кабинета без извинений и объяснений. Демуров отыскал его на первой переменке в туалете и, оторвавши от раковины, увёл к себе на кафедру. Изгажу всю кушетку, мстительно думал сыщик по дороге и был немало удивлён, подвергнувшись не наказанию, но беглому осмотру. Не отводя от воспитанника странного взгляда, куратор заставил его выпить полстакана жёлтенькой жидкости (по вкусу — горький тоник). Полегчало сразу же. Вернув стакан, Никита приготовился к допросу — но не последовало и допроса. Отконвоировав спасённого в кабинет, Демуров преспокойно продолжил урок.

Но все эти беды, разумеется, гроша ломаного не стоили по сравнению с лежащим при смерти Флюком.

Пришить хвост ведьма не сумела. Кольнуть полосатого и ненаглядного иголкой ей оказалось слабо. Флюк и приказывал, и умолял, и обещал жизнь самоубийством закончить — всё без толку. Стоило ведьме поднести иголку к рыжему заду, как её начинало трясти — не хуже, чем разнесчастного сыщика.

Так что хвост пришивал в обед Андрей.

Раскладывая на плоском камне в пиратском рокарии еду для Флюка, ведьма искоса следила за процессом пришивания и никак не могла определиться — смеяться ей или плакать.

Флюк добрался до рокария своим ходом — причём неведомыми Ольге путями. Возможно, что и Тёмными, но в любом случае сие перемещение пользы и удовольствия тигру не принесло. Распластавшись на травке, он скулил, подвывал и жаловался, не забывая при этом давать пирату ценные указания. Пират, стоя на четвереньках, орудовал иголкой и слабо отругивался. Вид у него был бледный. Вдвоём с тигром они смотрелись — чудо как хорошо. Два солдата после боя починяют автомат. В глазах солдат светился укор, адресованный виновнице ночных неприятностей.

— Да не дёргайся ты! — вскрикнул пират, уколовши вместо хвоста собственный палец. — Я и так покалеченный!

— А так тебе и надо, — сказал Флюк. — Тоже мне, рыцарь хренов!

— Сейчас вот брошу пришивать, и глянем тогда, кто тут рыцарь...

— Над крошечным тигром любой издеваться может. Давай, бросай! Что вы только делать без меня будете? Я таких бестолковых...

— Не сыпь мне соль на раны, а? Мне уже всё насыпали. Вон, хозяйку свою благодари… Из-за какого-то мячика...

— Ничего не мячика! — сказала Ольга. — Мячик!.. Это, между прочим, волшебный клубок! Кидаешь на землю...

— И бегом в царство Кощеево, — язвительно продолжил Андрей. — Как три пары железных сапог износишь — считай, дошла… Готово, рыжий! А ну, повиляй...

— Нитку-то оборви, — сказал тигр, сосредоточенно изучая хвост. — Да аккуратней, мряф! Ножницы даже взять не догадались...

— Не надо сапог, — сказала ведьма. — Тут рядышком. С трамвая я знаю куда, а вот ночью придётся с клубочком.

— Куда это ты ночью собралась? — хором осведомились солдаты.

— На частные уроки колдовства, — скромно сказала ведьма.

— Куда?!

Победно улыбнувшись, ведьма изложила свои вчерашние приключения. Солдаты слушали в гробовом молчании — Флюк даже про хвост забыл.

— Не нравится мне это, — сказал Андрей, и ведьма, ждавшая восторгов и оваций, немедленно надулась:

— А я в твоих резюме не нуждаюсь! Сиди дальше как дурак! Я такой шанс упускать не намерена!

— Зря, — сказал Флюк. — Знаю я эту… шляпницу… Сука страшная. Лапки моей там больше никогда...

— У-у, — сказал пират. — Давай, рыжий, колись. Чего там твоя лапка делала? Не наши дела обустраивала, часом?

— Нужны мне ваши дела козявские! — огрызнулся тигр. — Я вас тогда и нюхом не нюхивал! Жил я у неё… Еле хвост унёс, мряф...

— Когда — жил?! — удивилась Ольга. — Я же тебя в магазине...

— Думаешь, я на магазинной полочке из яйца вылупился? — хмыкнул Флюк. — Это она меня сшила, магиня твоя. А я от неё сбежал. Так что смотри не вздумай про меня ни словечка!

— Какая у тебя, рыжий, биография интересная, — задумчиво сказал пират. — Ты, значит, с местными колдунами вась-вась, а, рыжий? То-то я смотрю, преподы наши тобой не озаботились...

— Я ж тебя не спрашиваю, где ты лазерник откопал, — парировал Флюк.

— В саду нашёл, — сказал Андрей. — Ты ж наверняка в курсе, что тут ночью творится. Вот я за Ольгиной общагой, в сарайчике, его и обнаружил. Это, сударь мой тигр, не секрет, шайтан мне свидетель! А вот твои полосатые секреты меня давно напрягают.

— Сам ты сударь! — оскалился на него Флюк. — Если б я хотел вам гадость сделать, вы б там и полегли вчера, у статуи! Не так? Я же сверху ваших преподов вызвал, ты не понял, что ли?! А грязные инсинуации в задницу себе засунь, мряф!

— Лучше бы меч мне подал, чем преподов звать, — сказал Андрей. — Инсинуации!..

— Хватит вам! — сказала Ольга. — Флюк, а что она тебе сделала? Ну, госпожа Элис?

— Обращалась дурно, — надменно сказал тигр.

— Смотрите, какая цаца!

— И за деньги на всё готова, — сказал тигр, игнорируя пирата. — Она такие мутаборы крутит… Ведьма, мряф! Дайте мне пожрать, в конце концов!

— Я кетчуп забыла, — сказала Ольга. Тигр одарил её укоризненным взглядом и обратился к котлетам, а Андрей подобрался ближе и притянул нахохленную ведьму к себе.

— Ты сама-то ела сегодня?

— Угу, — сказала Ольга и уткнулась носом ему в плечо, отвернувшись от чавкающего Флюка. Стакан сока в столовке после физкультуры и гора пирожных во сне — обалдеть, до чего питательно.

— Не злись, — шёпотом сказал пират. — Мир, — сказал он, подтверждая слова действием, и ведьма сдалась. Станешь тут злиться, если парень с ума сходит...

Впрочем, кто из них двоих с ума сходит, было вопросом спорным. Ужасы, бледневшие в присутствии Андрея, при тесном с ним контакте и вовсе из головы вылетали. Пиратские ласки дорогого стоили крутой ведьме: от ведьмы в ней не оставалось ничегошеньки. И от манерной гимназистки тоже, и Белый Кролик Лёша Гаранин не волновал её нисколько, и вся окружающая действительность вкупе с параллельными мирами, физикой, вышивками по льду и прочими заморочками пропадала бесследно.

Ольга без проблем сумела бы подманить к себе единорога, сколь угодно расчёсывать его шёлковую гриву, кататься на сказочном звере верхом и в обнимку с ним фотографироваться. Но при этом она была человеком начитанным и — разумеется! — вполне взрослым. Да и фильмов довелось посмотреть немало — самых, понимаете ли, разных. Так что она прекрасно осознавала, что с ней происходит, и сокрушалась отсутствием должного опыта. С другой стороны, в данном конкретном случае стоило благодарить судьбу за свою неопытность: если уж становиться настоящей женщиной, так по великой любви.

Любовь была не то слово, что великая. Тристан и Изольда. Данте и Беатриче. Мастер и Маргарита. И вообще. Интересно только, где это Ромео опыта набирался? При всей неискушённости Ольга давно сообразила, что к Андрею Карцеву единороги и приближаться не станут — куда там! Разбегутся во все стороны с неимоверной скоростью — только копыта засверкают. Это обстоятельство вызывало в нашей ведьме целый ворох разнообразных эмоций. Преобладали в ворохе дикая ревность к пиратскому прошлому, сознание собственного несомненного превосходства над этим прошлым и бешеное любопытство по поводу неведомых прелестей секса.

Так что сохранённой по сей день возможностью пообщаться с единорогом (буде таковой объявится) Ольга была обязана исключительно пирату. Выдержку он имел поистине железную.

Флюк, впрочем, так не считал. Искоса наблюдая за происходящим безобразием, он фыркал в усы, не имея возможности покраснеть, а когда счёл зрелище предельно неприличным, громко рявкнул:

— Ольга!

— Ой! — подскочила ведьма. — Ты чего?!

— Молоко тоже забыла?

— Какое молоко?.. — спросила ведьма и закашлялась.

— Горло болит? — строго спросил тигр, проявляя отеческую заботу и давая шанс оправдаться.

— Рыжий, — со вздохом сказал Андрей. — Совесть у тебя есть? Вон кружка у камушка стоит.

— Где? — невинно спросил тигр. — А, нашёл! Да вы целуйтесь, целуйтесь!

— Спасибо, — сказал Андрей. — Я вот спрошу у твоей колдуньи, как именно она с тобой обращалась. Может, подскажет чего.

— Насчёт тебя я не договаривалась! — сказала Ольга.

— Я и сам договорюсь, — сказал Андрей. — А скажи, рыжий, она и впрямь научить может?

— Может, — сказал тигр. — Она всё может. Гляди, я какой!

— Ты классный! — сказала Ольга.

— Весь в родительницу, видать, — не удержался пират. — Говорят, вещи в точности хозяйский нрав перенимают. Она тебя из чего шила-то? Из прикроватного коврика, небось?

— Из шкуры саблезубого тигра, — скромно сказал Флюк. — И научила многому, между прочим. Тебе, сопляку, и не снилось. Только вот сдаст она вас и не охнет, мряф, — добавил он и принялся за молоко.

— Кому сдаст-то? Преподам, что ли? — спросил Андрей. — Я так понял, она с ними не общается.

— Преподам ладно, — сказала Ольга. — Вот если Бандерасу...

— Кому?..

— Козлу этому, — сердито сказала Ольга. — Кому-кому...

— Да нет, ты же имя сказала…

— Бандерас! Ну, который в «Интервью с вампиром» главного вампира играл. А я терпеть не могу вампиров!

Андрей внимательно посмотрел на любимую, и любимая нервно шмыгнула носом.

— Он ещё Зорро играл, — сказала она. — Смотрел?

— Вампиры тут совершенно ни при делах, — сказал пират. — Чего ты себя накручиваешь?

— Просто надо же его как-то называть… Может, пойдём уже? Сколько времени-то?

Пират достал из кармана часы и с чувством выругался.

— Пара десять минут идёт! Эдак я в субботу не то что за клубочком — до туалета не дойду!..

— Слушай! — сказала Ольга уже на бегу. — Они трезвые сегодня или нет? Я вот до завтрака лично их видела в полном ужасе — и своего, и твоего, и директора вдобавок! Прикольные такие!.. А на уроках вроде нормальные стали… Может, они в субботу опять? — с надеждой сказала она.

— И что? — спросил Андрей. — Демуров и ночью в ужасе был, а едва до интерната дошёл — куда что делось! Видела б ты!.. — Он вдруг остановился и потянул ведьму в кусты. — Ну, лёгок на помине! Нас, что ли, дожидаются?

— Нет, не нас, — шёпотом сказала Ольга. — Вон парни какие-то идут, смотри!

У дверей учебного корпуса стояли Демуров, историк и фрау Бэрр, а по ступенькам поднимались двое незнакомцев — совсем молодых, на вид ровесников Олегу Витальевичу.

— Выпускники, однако, — сказал Андрей. — Вон тот, повыше, в моей комнате жил. Чернецкий его фамилия… На разборки, наверное, вызвали.

— Суды и репрессии, — сказала Ольга. — Так они думают, что это выпускники устроили?..

— Все так думают… Давай послушаем. Я мимо такой компании по-любому не пойду…

Преподаватели встречали бывших учеников с каменными лицами — как у Зевса-громовержца, готового зачесть приговор мятежному Прометею. На лице Чернецкого бушевали эмоции, второй же парень полностью соответствовал роли подсудимого титана: поравнявшись с Зевесами, задрал подбородок и принял вид надменный и презрительный.

— Безмерно рад встрече — даже по столь неприятному поводу, — сказал Чернецкий, не поклонившись, и тоже задрал подбородок. — Мы прибыли. Дозволено ли мне будет сказать несколько слов моему бывшему куратору?

— Ничего я, Борис, слышать не желаю, — сказал сэр Шелтон. — Я тешил себя надеждой, что вы явитесь с извинениями. Вижу, ошибся.

— Разумеется, сэр! Я лично беседовал со всеми, кто посетил гимназию на Хэллоуин. Извиняться нам не за что.

— Вы нам в глаза это говорите, сударь? — осведомилась фрау Бэрр.

— Полагаете, что я лгу?

— Вы, к сожалению, уже вышли из возраста, когда возможно было определить, лжёте вы или нет, — сказал Демуров.

— Именно, господин учитель! Я давно вышел из возраста, в котором занимался подобными шалостями.

— Вы, Чернецкий, понимаете, каковы могли быть последствия этой шалости? — спросила фрау Бэрр. — Беспрецедентной шалости, смею вас уверить!

— Прав ли я в предположении, что приговор уже вынесен? — уточнил второй парень. — И будет зачитан прямо на пороге?

— Вы бы хоть поздоровались, Станислав, — сказал историк.

— Я непременно это сделаю, сэр, — после того, как услышу извинения от вас. Облыжные обвинения, позвольте вам заметить, ещё никого не украшали.

— Позвольте заметить вам, Муратов, что вы даже не сочли нужным явиться в назначенное время! — заявила фрау Бэрр.

— Действительно, Боб, — сказал Муратов. — Мы на десять минут опоздали. Мне в голову не пришло, что здесь и впрямь назначено судилище! Следовало пригласить адвоката!

— И в самом деле! — ядовито сказал Демуров. — Что же вы эдаким неполным составом! Где же Горина? Неужто мы будем лишены удовольствия выслушать её пламенные речи? Из вас-то, господа, демагоги препоганые! Вот незадача!

— Фёдор Аркадьевич, — сказал Чернецкий. — Я ушам своим не верю! Давайте попробуем ещё раз. Мы и в мыслях таких гадостей не держали! Мы скорее бы гребни вам нарастили и зеркала заколдовали. Но ведь и этого никогда не было!

— Премного вам благодарен, сударь!

— Ках цирсшнейшрасс*, господин учитель!

— Хааршенцирсшмей**, Борис!

— К чертям собачьим, — сказал Муратов. — Я готов открыться — а от нас здесь меньшего и не потребуют! Извольте!..

— Никто вас к этому вынуждать не станет, сударь! — отчеканила фрау Бэрр.

— Я сам откроюсь, фрау, будьте любезны!

— Да погоди, Стас! Господа преподаватели, это не наша шутка! Я просто слов не нахожу! Сэр Шелтон! Ведь вы меня знаете! Я не понимаю, как вы могли даже подумать!..

— Шутка? — переспросил Демуров. — Вы полагаете это шуткой? Шуткой и шалостью. Превосходно. Прошу вас, господа, подняться в кабинет директора.

— Борис, — сказал сэр Шелтон. — Я знал вас мальчиком. Этот мальчик стоил целой толпы ахейских сатиров. Но на подобные вещи он не был способен, не спорю! Беда в ином — вы уже не тот мальчик. Слухами, знаете, земля полнится.

— Вот как, — сказал Чернецкий. — Вы мне льстите, сэр.

— К чертям собачьим, — повторил Муратов и, обогнув историка, направился к дверям.

— Я извинюсь, Борис, — сказал сэр Шелтон. — Если вы докажете свою правоту, я извинюсь. Я вам пару настойки трехху выставлю.

— Выставите, — сказал Чернецкий. — Куда вы денетесь. Поддерживаете, Фёдор Аркадьевич?

— Ни в коем случае, — сказал Демуров. — Разве что пари… Но где вы, сударь, тот литр добудете, хотел бы я знать.

— Обижаете, — ухмыльнулся Чернецкий. — При моей-то репутации...

— Фарид!!! — сказала фрау Бэрр.

— Секунду, — сказал Демуров, вглядываясь в кустики. — Это уже всякие границы переходит, право!.. Вот, Борис, ваши достойные преемники, любуйтесь! Покидаем, господа гимназисты, укрытие! Я к вам обращаюсь, Карцев!

«Зато у выпускников на судью меньше будет, — утешалась Ольга, вылезая из кустов и стараясь держаться за спиной пирата. — Как говаривал в известном фильме граф Калиостро, седалища не хватит — на двух лошадях одновременно умоститься...»

И ведьма, и граф Калиостро рассуждали абсолютно верно — касаемо заседаний и лошадей. Но вот военные трибуналы, господа, вершатся ох как быстро...

3

Ближе к вечеру завершился и судебный процесс выпускников — к полному удовлетворению подсудимых. Оправданные по всем пунктам обвинения, выпускники покидали гимназию, нагруженные доброй дюжиной оплетённых фляг и связками неких непонятных предметов, более всего напоминавших сушёные бананы фантастических размеров. Провожали подсудимых всем преподавательским составом. В авангарде процессии гордо шествовал явившийся таки на судилище адвокат — маленькая, полненькая, кудрявая девушка. Позади девушки шагал Демуров, сконфуженный донельзя. Время от времени он окликал девушку «Риточкой» и пытался положить руку ей на плечо. Девушка руку сбрасывала, «Риточку» игнорировала и всем своим видом показывала, что только возраст и положение Демурова удерживают её от оскорбления словом и действием. Сжалилась она лишь за воротами гимназии — пока бывшие подсудимые грузили подарки в багажник машины, надменно выслушала оправдания, позволила поцеловать себя в щёчку и небрежно помахала ладошкой на прощание.

Проводив печальными взглядами демонстративно исчезающий в языках пламени автомобиль, преподаватели отправились к себе в коттедж, где немедленно удостоились визитов самых бесстрашных гимназистов. Визитёров принимал на пороге коттеджа мистер Хендридж: любезно извинялся и выпроваживал вон.

— Сидят, понимаешь, в холле, все до единого, бутылок — йок, и базар идёт какой-то гнилой! — рассказывал Клаус.

— Отчего ж гнилой? — спрашивали Клауса.

— Так я зашёл — и тишина сразу! Ох, что-то будет, господа мои сограждане! Тихие преподы — долгие слёзы!..

— Лоханулись они, однако, — сказал Бельский. — Вот дела. Раз не выпускники, значит, что-то тут нехорошее вытворилось...

— Развеселить их надобно, — задумчиво сказал Клаус. — Можем, Виктуар?

— Можем, — задумчиво сказал Бельский. — Отчего ж не можем...

В восьмом часу вечера преподаватели услышали пронзительный свист, хлопанье тяжёлых крыльев, скрежет когтей и прочие звуки, долженствующие сопровождать явление массивной летающей зверюги. Приземлившись у коттеджа, зверюга прочистила глотку и забасила на всю гимназию:

— Господа преподаватели, прошу на выход! Сей же секунд требую предстать, ибо взалкал я справедливости и ждать не в силах! Кто не выйдет, я не виноват!

Откликнувшиеся на зов преподаватели были награждены зрелищем: в фонтане, поглотивши мраморную русалку, покачиваясь и переливаясь радужным светом, сидел, упираясь холкой в небо, огромный дракон. Был у дракона гребень, были три головы с разверстыми пастями, были выпученные глаза — всё как положено. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что дракон состоит из множества мыльных пузырей разного размера и цвета.

— Все собрались? — спросил дракон и угрожающе взревел: — Ну что, мучители душ невинных? Доколе будут страдать воспитанники ваши от изуверских побоев и незаслуженных обид? А?! Я, Великий и Ужасный, Могучий и Непревзойдённый Маг всея Руси, попирающий когтями пределы миров, боец невидимого фронта имени кардинала Ришелье, приказываю вам, о себе возомнившим немерено, поклониться мне, сильнейшему, и все требования исполнить в сей же вечерний час без промедления! Розги, в мешок собравши, выкинуть в болота лесные, домашние задания отменить раз и навсегда и устроить для воспитанников ваших пир с винами столетними и икрою заморскою! Чуть не забыл — и каждому гимназисту по компьютеру с интернетом с тарелки! А не выполните мною желаемого — бойтесь тогда гнева моего праведного! И пусть лучшие кони моих табунов трижды и четырежды обегут земной диск, но и тогда они не найдут наказания суровее, чем то, которому подвергну я вас, непослушливых! Ух, как я вас, непокорливых, обижу! Ух, как я вас, мятежных, на клочки-то пораздираю! Бо-ойтесь, ироды страшные!!!

Страшные ироды, рассевшись на травке и ступеньках коттеджа, внимали дракону, подперевши головы.

— А недурно изложено! — оценил Олег Витальевич.

— Вы полагаете? — недоверчиво сказал дракон тоном ниже. — Ой-й! Я так стесняюсь! — и залился радостным двухголосым смехом.

— Боец невидимого фронта весьма впечатляет, — польстил дракону Крессир. — И о конях славный период, верно, коллеги?

— Любопытно, плагиат-то намеренный? — осведомился историк. — «Великий и Ужасный» там прозвучало, и вот ещё об икре, булгаковское...

— У Булгакова про осетрину! — саркастически указал дракон. — Телевизор надо смотреть! Икра заморская, баклажанная — слабо вспомнить?!

— Сей оборот, господа неучи, и впрямь принадлежит перу Михаила Афанасьевича! — сообщил мистер Хендридж. — А телевизор есть гибель для юных умов, что вы нам и показали печальным примером.

— Точно! — сказал дракон. — Это ж пьеса!.. Доколе ж будут носом тыкать в огрехи случайные! — взвыл он плачущим басом. — Доколе?!

— Бельский! — завопила фрау Бэрр. — Кларренберг! Немедленно прочь от фонтана!

— А тут никого и нет, — поспешно сказал дракон и лопнул, обрушив на иродов и мучителей литров сто воды. Не промок только господин Айзенштайн, потихоньку обходивший в это время фонтан. Остановившись за спинами сидевших на корточках создателей дракона, он снисходительно сказал:

— Мои поздравления, Николай. Вот это уже работа! А звуковая карта, Виктор, несомненно, ваша. Блестяще! Особенно в нижнем регистре.

— Какая карта? — опешил Витька. — А! Вы про усилитель? Так это я сам! Никаких динамиков, господин директор!

— А я вам о чём? — хмыкнул директор. — Отменно сделано, господа! И запись в кондуите будет составлена на уровне, обещаю.

— Спасибо, господин директор, — сказал Клаус. — Только не забудьте.

— Ни в коем случае, сударь. Доброго вечера вам. Или проводить?

— Не утруждайтесь, мы доберёмся, — сказал Бельский. — Можно идти, да? — с надеждой спросил он, косясь на приближающуюся бабулю Бэрр.

— Бегом, господа, — посоветовал директор. — Или будет беда. Я вот уже из последних сил сдерживаюсь, верите?

В холле интерната Клаус, всю дорогу мучительно над чем-то размышлявший, торжественно сообщил:

— Сударь, белкой буду, — вспомнил! «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил»!

— Сподобились! — торжественно сказал Бельский, и они с хохотом свалились на диванчик, восторженно болтая в воздухе ногами. Шкода несомненно удалась на славу! Кайф! Ай, какой кайф, господа!..

***

Непревзойдённого дракона слышали не только гимназисты, но и жители окрестных кварталов, а вот видел мало кто — преподы да десяток самых любопытных школяров. Среди любопытных был и пират — лежал в зарослях тутовника и наслаждался по полной программе. Ольга же, гулявшая за оградой гимназии, наблюдала только драконьи головы — да и то без особого энтузиазма.

Тигр дрых дома, под тахтой, а с пиратом ведьма распрощалась почти сразу после ужина, мотивировав спешку необходимостью учения. Вечерняя прогулка была ей просто необходима: следовало в тишине и одиночестве обдумать накопившиеся печали.

Печалей было три.

Первая (и самая главная) заключалась в бесплодном завершении судебного процесса выпускников. И уж конечно гимназийские маги «День Сурка» не забудут и без возмездия не оставят. Выпускники теперь вне подозрений — так не станут ли искать среди гимназистов?.. «Вон, взгляните, что умеем, — думала ведьма, слушая драконьи завывания. — Детекторы лжи у наших преподов встроенные: опросят каждого — и абзац!»

Второй печалью был враг и предстоящая в воскресенье вышивка ледяного озера. После того, что случилось прошлой ночью, ведьма воскресного визита на озеро немало опасалась, да что там — дрожала зайчиком при одной мысли! А деваться-то некуда. Неделю назад с ней был Флюк — и благо, что враг на озеро не явился! С Флюком было, конечно, полегче — Флюк сторожил кабину лифта, торчащую на бережку, пока ведьма вышивала. Но за Флюка, сделавшего врагу такую гадость, она теперь боялась. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он за ней увязался! Лучше уж одной...

От этой мысли стало совсем плохо, и ведьма перескочила на третью печаль. Третья печаль называлась кондуитом и была не многим приятнее двух первых. Ольга принялась утешать себя тем, что в кураторах у неё не Демуров. Вот тогда бы да! А Олег Витальевич, может, особо лютовать и не станет! Хотя после сегодняшнего опоздания на литературу милый зайка разговаривал с нерадивой воспитанницей сквозь зубы и глядел обещающе. Ну и ладно! Ну и пожалуйста! Зато потом она пойдёт к госпоже Элис — и там ей нальют в кофе коньяк и научат заклинашкам, а потом, если останется время, они с Андрюшкой будут гулять — целоваться до утра на какой-нибудь лавочке!..

В мечтах о предстоящих поцелуях ведьма добрела до универмага (со стороны двора) и, заметивши необычное граффити на стене у подъезда, подошла поближе. Рисунок был вполне профессиональный и чертовски знакомый — из любимой, зачитанной детской книжки про Мэри Поппинс. Лужок. Деревья. За деревьями каменный дом. Не хватает только мальчиков — троих мальчиков, играющих в лошадки… Вот здесь.

Ольга рассеянно протянула к рисунку руку, но дотронуться не успела — между нею и стеной встал Никита Делик. Как из воздуха возник!

— Не трогай! — сказал Никита.

— Ты откуда взялся? — спросила ведьма.

— Отойди, — сказал Никита. — На пару шагов. Пожалуйста. Ой!..

Рисунок у него за спиной дрогнул, зашумел листвой, залился солнечным светом и потянул сыщика в себя — словно пылесос бумажку с пола.

Реакция у ведьмы была превосходная. Она схватила сыщика за штанину, но сыщик успел тоже — толкнул её в грудь другой ногой, и ведьма упала на асфальт — на этот раз, по счастью, сухой.

Вскакивая, она увидела вместо рисунка огромное окно в стене. Из окна, перепуганная насмерть, вылетела огромная жёлтая бабочка и унеслась вверх, стукнувшись по дороге об Никитин ботинок.

«Меня всё время спасают, — подумала Ольга, кидаясь к окну, — это начинает надоедать!»

Окно закрылось прямо перед её носом.

* Доброе утро (нем.).

* Доброе утро (фр.).

* Перевод невозможен из цензурных соображений.

** Перевод невозможен из цензурных соображений.