Глава 5 (Ольга)

(после обсуждения которой становится ясно,

что причёска рыцаря ни в коей мере не влияет на блеск его доспехов)

Барышня, милая, ваши сомнения —

лишь составляющая уравнения...

Павел Кашин

1

Бежал заяц по дорожке, у него устали ножки… Девочка устала, так устала! Провались они пропадом, эти миры и причины её в них пребывания. Сил у девочки не было больше, и голова побаливала, потому что выпила девочка больше всех, одна из двух бутылок точно ей целиком досталась. И от Никитиной болтовни голова болела тоже. Правда, ступив на территорию гимназии, Никита замолчал, в глазах его затолпились формулы и графики; собутыльники расстались, едва кивнув друг другу.

На аллейке, ведущей к общежитию, Ольга имела несчастье столкнуться с историком — столкнуться вплотную, неожиданно. Потому присела она неуклюже и поздоровалась невнятно, смертельно испугавшись, что историк учует криминальный запашок. Историк взирал на неё через свой дурацкий лорнет, словно жучка разглядывал, а жучок балансировал в реверансе, что выглядело исключительно глупо — в штанах-то!

Историк был памятлив — спросит теперь, непременно спросит и придерётся непременно, и надо бы вызубрить, но отношения Александра Македонского с персами интересовали её в данный момент меньше всего. Прижав кулаки к вискам, Ольга тупо смотрела в учебник, не понимая ни единого слова. Невозможно было думать о персах, зная, что Андрей Карцев вынимает сейчас из тайника записку. Или не вынимает. Или нет тайника.

Она изменила сегодня мнение об Андрее Карцеве. Во-первых, Карцев действительно был похож на пирата, а книжки про пиратов Ольга обожала. Ещё он был похож на испанца, а Ольге всегда нравились мальчишки смуглые и высокие. Во-вторых, он был совсем не зануда — скорей уж наоборот. И с ним оказалось интересно, а говорил он мало, но по делу, и абсолютно к ней не приставал. Если бы не это выражение лица — словно в двух шагах от него воняло чем-то гнусным! — Ольга могла бы сказать, что Андрей Карцев ей вполне симпатичен. Конечно, он командовал сегодня — что делать и куда идти, но, надо отдать должное, ничуть не навязчиво. Вот напоследок он поступил просто по-хамски, но можно было расценить его поступок иначе — например, он не хотел брать с собой Никиту, и обижать его не хотел, и поэтому… Ей-то, собственно, что? Подумать больше не о чем? У нас тут царь Дарий...

Ольга перевернула так и не прочитанную страницу и уставилась на картинку с бюстом Македонского. Так, а если, скажем, тайник не найдётся? Что тогда? Нет, будем надеяться на лучшее: тайник на месте, в нём записка с точными координатами. Или с планом действий. Вопрос, она когда об этом узнает? Пойти у ворот поторчать, подождать пирата? Но он мог вернуться уже… Что же она с ним не договорилась, идиотка!..

По странице скакали персы — на горячих вороных лошадях. Персы были пираты, укравшие из тайника сундук с важными документами, а среди документов обреталась та самая записка, и Ольга тщательно прицелилась, не обращая внимания на то, что тетива больно режет пальцы. Один из персов, последний в кавалькаде, оглянулся и в ужасе выхватил саблю, но Ольга уже отпустила тетиву. Стрела полетела почему-то вверх и вбок — мимо!

«Акела промахнулся! — сказал бюст Македонского, высовываясь из учебника. — А не надо было локти на стол ставить, Заворская! Неприлично и неудобно! Я уж не говорю о том, что вы не сочли нужным сообщить о своём возвращении из города!»

— Спите, сударыня? — вопросили сзади. Ольга вскинулась и обернулась. И вскочила.

— Нет, Олег Витальевич, я историю учу...

— Достойный метод, — согласился куратор. — Вы почему не зашли ко мне?

— Ой!.. Я… я забыла...

Олег Витальевич стоял посреди комнаты, внимательно Ольгу рассматривая. Ольга шагнула к нему (из-за запаха не переживая — вернувшись к себе, она извела полтюбика зубной пасты).

— Господин учитель, я, правда, забыла… Я больше не буду. Я в парке была, на каруселях, задержалась, а уроков так много...

— Весьма советую на историю обратить особое внимание, — сказал куратор. — Сэр Шелтон записал вас в кондуит.

— Что? — пролепетала Ольга. — За что?!

— За употребление спиртных напитков, — сказал Олег Витальевич. — Браво, Заворская. Не ожидал от вас.

— Да откуда он взял?!.. То есть, я хотела сказать… что сэр Шелтон...

— Ошибся? — помог куратор. — Браво дважды, сударыня. Мечтаете о второй записи, вероятно? До сегодняшнего дня ваше поведение было безупречным. С кем вы ходили в город?

— Одна, — мрачно сказала Ольга.

— Вы уверены?

— Да.

— Хорошо, — кротко сказал Олег Витальевич. — Оставим разговор. Не буду отвлекать вас от занятий. Подумайте до завтра. А в обед подойдёте ко мне на кафедру. Спокойной ночи.

Присев в реверансе (в штанах опять же!), адресованном уже спине дорогого куратора, Ольга выпрямляться не стала, бухнулась на пол, обхватив коленки, и попыталась прикинуть размер неприятности. Выходило неслабо, а понятно пока было одно — наказания необходимо избежать. Сдавать собутыльников нет смысла — её это не спасёт, да и не умела она сдавать, извините! Положим, историю можно выучить, а вот отовраться от пьянки не выйдет. И что делать? Что делать-то теперь? Пробежался заяц по дорожке!..

Впрочем, паниковать заранее Ольга не любила, придерживаясь известного принципа «я подумаю об этом завтра». Тем более что была почти уверена: куратора своего уговорить сумеет. Олег Витальевич был милый — настолько милый, что будь он помоложе… ну, не учителем, а школьником… По возрасту-то дорогой куратор не слишком далеко от гимназистов ушёл — лет ему было немногим за двадцать, по Ольгиным соображениям. В обычной школе переводил бы старшеклассницам английский на переменках и ниже четвёрок ничего бы не ставил. Ну а тут держал, ясное дело, марку.

По всему по этому и на следующий день Ольга мандражировать не стала. Да и другие проблемы имелись — поважнее предстоящего объяснения с куратором.

Утром она проспала — из-за ночного бдения в древних веках. Немножко проспала, но Андрея в столовке уже не было. И в вестибюле не было. Изучив расписание его группы, Ольга отправилась на второй этаж, к кабинету математики. До звонка оставалось пять минут; но, к счастью, у неё была латынь на том же этаже. На лестнице она догнала Никиту Делика и, ответив на его поклон, спросила:

— Тебя не засекли?

— Нет! — сказал Никита и сделал попытку перекреститься.

— А меня да! — сообщила Ольга и, увидев его расширившиеся глаза, утешила: — Не переживай! Не сдам! Карцева не видел?

— Нет ещё, — сказал Никита, и Ольга побежала (ну, почти побежала) дальше.

Пират был там: сидел на подоконнике, устроив на кейсе подбородок. Ольга изобразила подобие реверанса и, глядя на его лицо, скисла:

— Нету, да?

— Есть, — сказал Андрей. — Я тебя подожду после физкультуры. До столовой дойдём, поговорим.

Всю первую пару Ольга изводилась догадками. Лучшей из догадок была мысль о том, что в полученной записке содержится точная дата прибытия в гимназию — завтра! Нет, сегодня! Она представила себе, как это будет, как они встретятся у маленького фонтана и как изумится Карцев, узнав, что… Пол-урока представляла, даже заработала замечание — беглое, незначительное, но оно напомнило Ольге, что следующий урок — история.

На истории её не спросили. Сэр Шелтон (сэр! подумаешь! пень высохший с длинным носом!) увлёкся собственным показом сражения Македонского с Дарием, да и весь класс увлёк. Ольга, боевики никогда не любившая, тоже глядела на учительский стол не отрываясь. Прикольно ведь! Не мультик, скорей уж кино! Вот только дрались все эти персы чертовски натурально, невзирая на гномские размеры, но и замирали послушно, когда историк принимался объяснять расположение войск.

Ободрённая успешно миновавшей историей, Ольга отправилась на кафедру химии, не дожидаясь обеда. Медленно, спокойно, проговаривая про себя заготовленную речь и примеряя соответствующее выражение лица.

Речь удалась вполне, но зайка Олег Витальевич ожиданий не оправдал. Раскаяние он признал уместным и хорошо поданным, а вот душевно исполненную историю о знакомстве с гадкими девочками и первой в жизни дегустации сухого вина (история была ещё год назад успешно опробована на маме) не оценил.

— Весьма трогательно, сударыня. Правды я, вероятно, не услышу?

— Честное слово, господин учитель… — завела было Ольга, а Олег Витальевич поморщился, но тут на кафедру впорхнула мадам Окстри, вопрошая с порога:

— Олег, вы вернулись! Не томите, умоляю!

— Добрый день, мадам!

— Guten Tag*, Оленька! Подвергаетесь воспитанию?

— Допросу, мадам! — сообщил химик. — Сочинительствуем, перебираем версии...

— И что же случилось?

— Отметила первый выход в город. Вино и мальчики — ведь с мальчиками, Заворская? Но хотелось бы знать, с кем именно.

— Оля! Mon dieu**! Взгляните-ка на меня! — Мадам приподняла Ольгин подбородок. — Да не лютуйте, душа моя! Девочка раскаивается! Верно, Оленька? Не выдавать же ей мальчишек!

Она отошла от Ольги и села в кресло, приняв задумчивую позу.

— Но как это грустно, Олег! Девочка, гимназистка!.. первый курс!..

— Да уж, — сказал Олег Витальевич.

Тут в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, просунули голову:

— Можно, Олег Витальевич?

— Что вам, Делик?

Никита вдвинулся весь и сказал — покаянно, но решительно:

— Это я виноват. Это я был с Ольгой, Олег Витальевич. Добрый день, мадам!

«Вот спасибо, — мрачно подумала Ольга. — Рыцарь бедный!.. Теперь точно абзац».

— Так что ж вы ко мне пришли? — спросил химик. — Заступаться?

— Ага, — вздохнул Никита.

— Принято, — сказал Олег Витальевич. — Теперь потрудитесь поставить в известность своего куратора.

Никита поклонился и направился к дверям — вполоборота, явно собираясь сказать что-то ещё.

— Идите, идите, Делик! — откровенно уже веселясь, сказал Олег Витальевич. — И передайте Фёдору Аркадьевичу мои восторги по поводу вашего благородства!

— Обязательно, господин учитель, — уныло сказал Никита. — Но это правда я виноват, потому что...

— Ступайте, Никита. Я приму к сведению.

«Сдать, что ли, Карцева, — подумала Ольга, провожая Никиту взглядом. — Страдать — так всем! Вот дурак-то! Надо было хоть договориться!»

— Мадам! Я нашёл то, что вы просили, — сказал тем временем Олег Витальевич и полез в шкафчик. Из шкафчика он достал крошечную резную шкатулку и с поклоном поднёс к креслу. Мадам Окстри, приняв шкатулку, рассыпалась в благодарностях.

— И именно?..

— До седьмого потока, уверяю вас!

— Олег!.. — Мадам послала ему воздушный поцелуй и уже с порога добавила: — Но вы, надеюсь, будете великодушны с девочкой?

— Разумеется, мадам! — заверил её химик, и мадам упорхнула — свободная и счастливая! А мы тут...

— Я больше не буду, Олег Витальевич, — детским голоском сказала Ольга. — Так получилось, мне самой неприятно, честное слово...

— Не сомневаюсь, Ольга Сергеевна, в ваших сиюминутных чувствах. Отправляйтесь теперь на физкультуру — кстати, я ведь просил вас придти в обед? — а за этим — к себе в комнату. И не затрудняйтесь переодеванием.

И Ольга, наслышанная, что девчонок в гимназии подвергают порке в спортивных костюмах, замерла.

— Звонок уже был, — сказал куратор. — Скажете, что я вас задержал.

— Но, Олег Витальевич...

— А вы что думали? — спросил милый зайка без следа улыбки. — Бегом на физкультуру!

Ольга постояла ещё секунду и вылетела с кафедры, еле удержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.

В раздевалку. Футболку задом наперёд. Заметила. Переодела. Подтянулась на турнике — целых два раза, от злости, наверное. Отбегала. На «мостике» постояла. Диск метнула — очень далеко! В раздевалку — и с наслаждением влезаем в платье: «А вот фигу тебе, зайка моя, не дождёшься! Я сейчас в столовую — обеда меня не лишали, нет? Мне просто необходим запас калорий! Нервный стресс, врубаетесь?!»

Напрочь забыв о тайнике, она пролетела в столовую мимо удивлённого Карцева и обедала долго и тщательно, почти до начала пары. Изящно ковырялась в тарелке, резала сосиски на мелкие кусочки, мстительно думая, что дорогой куратор сидит у неё в комнате в бесплодных ожиданиях — голодный! А будет знать, с кем связываться! Она уже всё для себя решила — о нет, не в истерике! Холодно и твёрдо! Плевать она хотела! Гуляйте к белкам, господин учитель! Ясно?!

Олег Витальевич (явно усвоивший, с кем связался) поймал её перед кабинетом физики: вежливо взял под локоток и, заглянув в кабинет, спросил преподавательницу:

— Прошу прощения, позволите мне Заворскую забрать? На полчаса, полагаю. Насколько мне известно, с вашим предметом у неё нет сложностей?

— Не жалуюсь! — ответствовала фрау Бэрр. — Но нельзя ли после классов, Олег Витальевич? Неужто так срочно?

Ольгин куратор прижал к груди ладонь — слов, мол, нет, сколь срочно! — и фрау величественно ему кивнула.

Отойдя от кабинета, химик выпустил Ольгин локоть и пошёл вперёд. Ольга постояла, глядя ему в спину, и зашагала следом. Не устраивать же скандал посреди коридора! Куда это мы — в общагу? Ну, в общаге посмотрим! Главное — его убедить, и надо твёрдо и холодно… А если не выйдет — всё тогда, значит… значит, отбегался зайчик...

В Ольгиной комнате куратор, наконец, обернулся к преступнице и — почти что сквозь зубы — спросил:

— Что вы себе позволяете, сударыня?

— Господин учитель, — чётко сказала Ольга. — Накажите меня по-другому.

— Подскажите, как?

— Я не знаю, — так же чётко ответила Ольга. — Есть же другие методы.

— Кажется мне, сударыня, что вас подводит память.

— Нет, я помню, — терпеливо сказала Ольга, отодвигаясь от него.

«Я ведь с ним не справлюсь, — подумала она в панике. — Исцарапаю в кровь, пусть только попробует!»

— Я помню, Олег Витальевич. Альтернатива наказанию — исключение из гимназии. Но такое наказание… я не буду.

Куратор смотрел на неё — непонятно смотрел и физическую силу применять явно не собирался.

— Вы предпочитаете исключение?

— А если да?

Пауза; выдержав её, куратор поклонился Ольге:

— Ваше право, сударыня. Уговаривать вас я не стану.

— И не надо!

Ольга кинулась к шкафу и принялась судорожно хватать шмотки — штаны, свитер, кроссовки — и со всем этим побежала в ванную. «Да провалитесь вы — и ваши уроки! И ваши дурацкие платья! И я — ну и пусть! Всё!» Переодевшись и зашвырнув платье в ванну, она вышла в комнату, уселась на тахту и заревела.

Её вынудили подняться, снова взяв за локоть, и, не выпуская, повели — из комнаты, из общежития, в учебный корпус, на второй этаж. Она шла, не вырываясь и стиснув зубы, только всхлипывала иногда тихонечко и вытирала щёки, но кажется, никто на пути им не попался. Благонравные гимназисты сидели на уроках, а ей больше не придётся сидеть на ваших дурацких — дурацких! дурацких! — уроках.

Путь закончился у кабинета директора. Олег Витальевич завёл Ольгу в кабинет и, нажав на плечо, усадил на диван.

— Господин Айзенштайн — взгляните… Истерика.

— Что случилось, Олег?

— Записана в кондуит. Предпочитает исключение.

— Первый раз?

Как в тумане всё это было, но когда за её куратором закрылась дверь, туман начал рассеиваться. В пальцах у Ольги очутился платок, она вытерла глаза и высморкалась — и увидела директора. Директор сидел на корточках около шкафчика с округлым брюхом. Шкафчик был сложный, многоуровневый, со множеством полок за распахнутыми стеклянными дверцами. На полках стояли статуэтки — не меньше тысячи статуэток. Белых таких, наверное, гипсовых, или мраморных, или фарфоровых просто...

— Подойди сюда, ребёнок, — сказал директор, не оборачиваясь.

— Зачем? — спросила Ольга и закашлялась, как тогда, в степи, у башенки, где впервые директора увидела. Целую вечность назад.

— Хочу тебе показать кое-что, — сказал директор, повернул голову и улыбнулся ей. — Хватит реветь. Иди сюда, не бойся.

Ольга шмыгнула носом и нерешительно встала.

— У меня здесь целая коллекция, посмотри… Да подойди же.

Она подошла, опустилась рядом — сначала тоже на корточки, потом просто села на пол, а директор обнял её за плечи и указал на полочку чуть выше и левее уровня её глаз.

— Здесь у меня море, видишь? Угадала? это Греция...

Море было Эгейское — синее-синее.

2

На берегу моря был белый песок.

На песке стояли храмы в окружении белых колонн. Стеклянные храмы, и без дверей, а за стеклом танцевали боги — по одному на храм. Они двигались красиво — но механически, заученно, и скоро ты начала думать, что они не совсем боги. Потому что какой же бог начинает танцевать, только ты на него взглянешь?

Стекло было полупрозрачным, матовым: ничего не разглядеть толком. Силуэты — но точёные, похожие на статуэтки. Обнажённые статуэтки. Ведь Афродита выходила из пены моря — ведь она выходила из Эгейского моря? — нагой. Но разве она выходила из пены, чтобы танцевать за стеклом?

Ты сидела на песке, водила пальцем по колонне и старалась не смотреть на храм. Ты знала, что внутри — тоже стекло. Оно проходило сквозь богиню, оно причиняло танцующей не боль, а страх — не поддающийся контролю и уговорам. Но богини не танцуют в храмах, в стеклянных храмах… в стеклянных кубиках, клетках… Это слишком страшно — танцевать в стекле.

Ты старалась не смотреть на храм, но получалось плохо. И та, в стекле, танцевала под твоим взглядом, потому что кроме тебя на храм смотрели сверху — и сбоку, отовсюду! — настоящие боги. Боги, заполнившие стеклом кубики на белом песке.

Песок, похожий на стекло: крошечные прозрачные камешки. Пересыпая их из ладони в ладонь, ты словно вертела песочные часы. Ведь песок был насыпан в стеклянную колбу, но ты не знала об этом, пока не стемнело.

Пропали храмы, колонны слились, стали рамкой часов, и там, за часами, явились ещё одно море и ещё одно небо. Песок, насыпанный в колбу, обернулся стеклом, колба — кубиком, храмом, а из пены моря вышел на берег бог. Бог был в длиннополом пиджаке и смеялся.

Бог стоял на берегу, за стеклом, а стекло проходило сквозь тебя, не причиняя боли, и ты закричала от страха. Тогда бог нагнулся, набрал в горсть белого песка и бросил его в стекло.

Колонны упали, увлекая за собой стеклянные храмы, вместе с храмами покатились прочь с берега, и там, в шкафу, встали прямо, а дверки шкафа закрылись, но этого Ольга уже не увидела.

3

Она застала себя умывающейся в собственной ванной.

Щипало глаза и текло из носа, значит, плакала и нужно умыться, а до ванной добрела в полусне, как лунатик. А снился, наверное, жуткий кошмар!

В полном недоумении Ольга обнаружила, что одета в трико и голубую футболку и стоит босиком, а вокруг живописно раскиданы шмотки. Платье полностью скрывало дно ванны, на краю обретались джинсы. На унитазе валялся свитер. На свитере стояла кроссовка. Вторая кроссовка лежала у двери, а посреди жуткого бардака пребывали туфли, содранные с ног без предварительного расстёгивания: один из ремешков был вырван напрочь — с мясом. Она вынесла всё это в комнату и убрала в шкаф, пытаясь вспомнить причину столь странных переодеваний.

Ничего.

Только море.

Море и белый песок.

Ольга выглянула в окно в поисках моря. Но в окне имели быть знакомые виды: мелкие цветы в клумбах, фонтан-ёжик на площадке у входа в общагу. В фонтане лежали разноцветные камешки — никакой не песок. Под окном стоял Олег Витальевич, разговаривая с третьекурсницей Викой. Вика кивала, глаз с него не сводя, а химик вдруг глянул вверх — прямо на Ольгу. И кошмар вернулся: с размаху плюхнулся на тахту и радостно стал подпрыгивать, тыча пальцем в скомканный плед. «Было, было», — сказала тахта. «Ой, было, — подтвердил кошмар, — помнишь, да?! Кондуит! Исключение! А потом! Ты крутую истерику закатила — реально!»

— Я была у директора, — сказала им Ольга. — Кабинет директора… море… Шкаф и море… Директор опять меня от чего-то спас...

«Да это всё фигня! Чего там спас! А вот тут! — вопил кошмар. — Куратор тебя забрал после моря! И тут! Безо всякого сопротивления!..»

«Было, было», — сказала тахта.

Третьекурсница Вика за окном присела в реверансе, Олег Витальевич завернул за фонтан, на дорожку, ведущую к преподавательскому коттеджу.

Море и белый песок.

Ольга влезла в первое попавшееся платье и выбежала из комнаты — в коридор, на лестницу, вниз, вон отсюда, она почти летела по аллеям, не разбирая дороги, словно кто-то дорогу ей указывал — и указывал правильно.

Высокая терраса, густой лесок на ней. Шесть ступенек узкой лесенки. Колючий кустарник. Еле заметный проход на полянку, а на полянке курили, сидя на корточках, мальчишки — человек пять, и среди них был Андрей Карцев.

Он вскочил сразу, кинулся навстречу, потащил в кусты и там, в кустах, где уже никто их не видел, заглянул, наклонившись, в лицо и спросил в страшном волнении:

— Ты что?! Эй!..

Тут Ольга заревела, и он немедленно её обнял, прижал к себе и принялся гладить по спине, не прекращая спрашивать:

— Эй! Да ты что? Что случилось?! Ольга! Оль, да перестань...

Продолжалось всё это минут, наверное, пять: Карцев бормотал что-то невнятное и утешительное, а она ревела, уткнувшись ему в пиджак. Но пять минут прошли, и Ольга опомнилась. Отстранилась, опустилась на коленки, расправив по траве юбки.

— Дай сигарету.

Он уселся рядом и подкурил ей сигарету.

— Что случилось-то?

— Фигня, — сказала Ольга, вытирая глаза, и Карцев дал ей платок. — Фигня, вообще-то. Не обращай внимания.

— Ольга, — сказал он. — Что случилось?

— Меня выпороли, — сказала она и всхлипнула. — Но дело не в этом.

— Ясно, — сказал Карцев. — А в чём?

— Меня историк вчера засёк, ну, запах унюхал. Тебя не засекли?

— Нет.

— А Делик твой дебил полный, сам признался, я ему утром сказала, а он пришёл меня выгораживать. Всё испортил! Но дело не в этом.

Она положила сигарету в траву, высморкалась и искоса глянула на пирата. Пират сидел, наклонившись к ней, на лице у него были написаны тревога и сочувствие — вполне уместные. И ни следа брезгливости, надо же!

— Чего ты уставился, — сказала она. — Слушай, мы где вообще? Не увидят тут?

— Не должны. Хлопцы всегда здесь курят.

— Ага. Ну вот, и я устроила куратору истерику, сказала, чтобы меня исключали, потому что я не хочу… не буду. Ну, ясно.

— Ясно, — сказал пират, и она снова на него посмотрела — нет, он не смеялся.

— Тогда он меня повёл к директору. Ну, Олег Витальевич.

— Я понял.

— Ты очень умный. А у директора… там я не знаю, что было, но потом он меня забрал оттуда, и… и я не сопротивлялась больше. Не знаю, почему!

— У директора в кабинете ты была?

— Да, но меня… у директора меня никто не трогал.

— А что там произошло?

— Говорю тебе — не знаю! Не помню… Море было...

— Море?..

— Да. Нет, подожди… там у него шкаф… шкаф такой, — Ольга показала, — в нём фигурки стоят, ну, статуэтки всякие...

— Есть такой, — сказал Андрей. — Я видел. И что?

— Я смотрела в этот шкаф, а потом было море… нет, подожди… Ну да, море. И песок. И там стояли такие колонны… нет, я не помню!

— Постарайся вспомнить.

Казалось, она сообщала ему чертовски важные вещи — так внимательно он смотрел, нахмуренный и жутко серьёзный. Ольга закрыла глаза, но это ничему не помогло — вертелось вот что-то… но что?..

— Стекло… — сказала она, наконец. — Я была в стекле… или не я… Не за стеклом, а в стекле.

— А статуэтки эти что?

— Да ничего… Просто я смотрела в шкаф, а потом стало море. И стекло. Меня загипнотизировали просто, наверное.

— Да это понятно, — сказал Карцев и, подобрав веточку, принялся тщательно очищать её от коры. — Это как раз понятно… В стекле, говоришь?

— Не знаю… — сказала Ольга. — Да… что-то вроде… Но не со мной… Я это просто видела… или… Нет, не помню я.

— А ты Гофмана не читала? — спросил Андрей, расщепляя ногтем очищенный прутик. — «Золотой горшок»?

— Нет. А что?

— Да сидел он там в стекле… тоже студент, кстати… Литературная реминисценция называется.

— Это мы ещё не проходили, — сказала Ольга и, выдернув прутик у него из пальцев, начала его разламывать — на мелкие, крошечные кусочки.

Карцев, внимательно наблюдавший за процессом разламывания, отобрал у неё, наконец, остатки веточки и зашвырнул через плечо.

— Перестань. Я без задней мысли его взял, — сказал он, отряхивая ладони.

— Ладно! — отмахнулась Ольга. — Может, и к лучшему.

Андрей поднял бровь и прищурил глаз — вылитый пират!

— Что — к лучшему? Розги?

— Не умру же я от этого, — сказала Ольга. — Как к зубному сходить, — небрежно сказала она, с ужасом припоминая процесс порки. — Подумаешь!

— Лучше бы я к зубному ходил, — сумрачно сообщил Карцев.

— Ты сам говорил — первый раз только страшно.

— Это Никита говорил.

— Никита тоже получит, — с некоторым удовольствием сказала Ольга и тут же ощутила муки совести. — Сам дурак! Понесло его признаваться… Я бы не сдала, а мне он не помог всё равно.

— Это ведь я виноват, — сказал пират. — Нечестно выходит, тебе не кажется?

Рыцари вокруг прямо кишат, подумала Ольга и высказалась вслух:

— Благородство на грани дебилизма. Моей драгоценной жизни точно с вами ничего не грозит. Могу быть абсолютно спокойна.

— Конечно, можешь, — сказал Карцев. — Это я серьёзно.

Некоторое время они молчали, а потом Ольга сказала — потому что сказать это всё равно было нужно, верно?

— Слушай… Ты извини, что я так тебя напрягла… То есть, понимаешь...

— Всегда пожалуйста, — сказал он. — Это я тоже серьёзно. Тебе же сказали, что ты можешь на меня рассчитывать.

— Да! — вспомнила, наконец, Ольга. — Так что ты там нашёл?

Пират полез в нагрудный карман и протянул ей Лёшкину записку.

Записка была свёрнута трубочкой. Ольга разгладила её на коленке, а прочитав, отпустила, и записка свернулась снова, упала на подол платья. Не будет встречи у фонтана. Ей опять захотелось плакать, и она задрала голову и сглотнула. Нечестно! Всё нечестно!..

— Чудный прикол! — хрипло сказала она, смахивая бумажную трубочку на траву.

— Подожди злиться, — сказал Карцев, подбирая записку. — Там ещё одно письмецо имелось. Вот.

— Кто это мог написать? — спросила она, прочитав второй листок.

Андрей только руками развёл.

— Наперсница! Какая же я тебе наперсница?! Придурки!

— Лет сто назад наперсницей называли младшую подругу, опекаемую, — пояснил он и быстро добавил: — Раз я мужчина, я ведь должен тебя опекать.

— Спасибо! — саркастически сказала Ольга. — Я без тебя просто пропаду!

Тут она сообразила, что рыдала пирату в жилетку — получаса не прошло! — и немедля сменила тему:

— Неужели неясно, что никуда мы не уйдём! Я, во всяком случае!

— Нам угрожают. Ты это понимаешь? — сказал Карцев. — Я вообще-то не хотел тебе вторую бумажку показывать.

— Думал, испугаюсь?

— Ни в коем разе, — сказал пират. — Напротив… И это жаль. При других обстоятельствах я предпочёл бы, чтобы ты последовала совету.

— Ещё чего!

— Ольга… ведь это уже не шутки. Если бы было куда уйти или я бы мог тебе компанию составить… Но я не могу, я должен… ч-чёрт!..

— Ты очень умный, — снова сказала Ольга. — Ужасно умный. Он должен!.. Я тоже никуда не уйду, пока не найду Лёшку. Потому что...

— Почему?

— Потому что если я его не найду, будет ещё хуже. Доступно?

— Нет, — сказал Андрей.

— Вот и замечательно. Пошли отсюда. Я, по ходу, две пары пропустила сегодня. Учиться надо.

— Не знаешь, где тут ёлки растут? Кроме как у ограды, туда топать далеко, — спросил её этот умный, и Ольга удивилась.

— Зачем тебе?

— Пожевать. Мне к Демурову сейчас надо, — сказал Карцев, поднимаясь.

— Что ж ты курил тогда?

— Я к нему не собирался, пока с тобой не поговорил. Теперь пойду признаваться.

— Ясно, — сказала Ольга. — Давай. Оба вы двинутые с Деликом.

— Наверное, — согласился Карцев. — Опять же, привыкать надо.

— А ты что, собрался здесь все четыре года торчать?

— Посмотрим, — сказал пират, и лицо его приняло знакомое выражение неописуемой брезгливости.

Отряхивая платье, Ольга смотрела пирату в спину, пока он пробирался сквозь кусты. Стрижка у него непривычная — но стильная… А спина прямая, как у Киану Ривза, — и безо всякого корсета… Признаваться! Ну не дурак? Но всё равно — почему-то приятно, что он вот так… Хоть что-то приятное сегодня должно быть?! Или соврал? Не пойдёт?..

Бежит заяц по дорожке, шкурку свою драгоценную спасая, и смертельно устал, кролик несчастный, напуганный… Ещё и требуют бежать назад! А ему, между прочим, терять нечего — угрожайте, сколько влезет!

«А ведь я могла быть тут одна, — подумала Ольга. — Я и была одна. Но всё равно — дурак. Ведь дурак же?»

* Хороший день (нем.).

** Боже мой (фр.).