Тёмная вода

Отражения в темной воде

Прикасаясь к прошлому, мы населяем настоящее призраками. Наше личное пространство переполнено несуществующими людьми, о которых мы узнали из старинных и вовсе древних книг. Их образы давно стали вечными, а имена — нарицательными. Нашу совесть и воображение будоражат те, кого мы потеряли, с кем расстались, перед кем виноваты, или кого не можем забыть, даже если они стали мимолётным впечатлением в калейдоскопе жизни.

Эти бесплотные люди — обитатели нашей памяти, где мы можем осмыслить наше «вчера», осознать наше «сегодня», почувствовать, каким будет наше «завтра». Мы невольно думаем о них, заново понимая каждый их поступок, прощая, перенимая этот странный, почти потусторонний, никогда не существовавший в нас самих, опыт.

Мы не можем прикоснуться к ним, не в силах что-то изменить, и поэтому неизбежно испытываем тайную печаль. Листая призрачные страницы своего и чужого «когда-то», мы видим лишь отражения в тёмной воде. И рано или поздно понимаем, что это — наши собственные отражения...

(Блокнот Птицелова. Сад Камней)

Фламенко

Когда он видит её

поправляет галстук

ему кажется запонки

вовсе не те

всё не то

и ещё этот мокрый лоб

и как назло

никуда не деться

от её плавной походки

от горячих колыхающихся бёдер

в этом гранатово-красном

как льющееся вино

цыганском платье

а тот

другой

уже закладывает большие пальцы

за широкий ремень

похлопывает ладонями по новеньким джинсам

пружинит походку

смотрит так

будто мнет её красное платье

раздвигает рукой

её смуглые колени

на деревянном полу

в притоне

для изголодавшихся

по любви

и только она

разливает красное вино

всем поровну

и всегда надевает гранатовое платье

чтобы на нем не видна была тёмная кровь

однажды потом

когда придет время

её последней любви

Твоя Галатея

она состоит из крови

воды и лимфы

из легкого шёлка

и белой тяжёлой глины

впивается в сумерки зеркала взглядом длинным

сама себе фея

богиня

принцесса

нимфа

глядит на неё из мрачного зазеркалья

близняшка в рубахе светлой с крестом нательным

за окнами полночь

обе бледны смертельно

создатель ушел в загул

кобелина

каналья

сманили

сманили как пляжную обезьянку

плеснули в стакан змеиного злого зелья

во мраке гостиницы

с чёрти какой жизелью

в угаре хмельном дожигает души останки

и кровь и любовь забыты

морозы-розы

от горького эля во рту леденеют фразы

огнями святого эльма сверкают стразы

твоя Галатея молчит и глотает слёзы

от трагикомедии вечной не будет толку

тебе-то попроще

ты клин вышибаешь клином

а помнишь — ты создал её

из воды и шёлка

из плоти и крови

и белой тяжелой глины?

Ассоль. Виски со льдом

Что случилось с когда-то прекрасной Ассоль?

Она смотрит на свой умирающий дом.

Она прячет глаза и рассыпала соль,

Опьянев от дешевого виски со льдом.

И трясётся от смеха её кукловод —

На её простынях отпечатки сапог,

И червиво оскалился сорванный плод,

И глядит на него мой растерянный Бог…

У неё на пороге осколки стекла…

Бригантина покорно ложится на дно.

И все знают вокруг, что Ассоль умерла.

И надменно молчит мой двойник ледяной.

Ганнибал. Триллер

Что-то странное в дресс-коде,

Что-то гнусное в лице.

Он одет не по погоде,

У него в руках пинцет.

Смотрит в спину, дышит рядом,

Ничего не говоря,

Гладит шеи липким взглядом

Он с улыбкой упыря.

За очками тихо пряча

Взгляда колкого клинок,

вечный баловень удачи,

он безумно одинок.

У него цветок в петлице,

В горле плещется коньяк,

Бродит в бешеной столице

притягательный маньяк.

Эпикур холодной страсти,

он с иголочки одет,

шармом наделен и властью

элегантный людоед.

Снова мрачный триллер в моде,

Правда спрятана в свинце.

Это с нами происходит

Что-то страшное в конце.

P.S. Серия книг Томаса Харриса о психиатре, хирурге и каннибале докторе Лектере выходила с 1981 по 2006 год. Она включает в себя четыре книги: «Красный дракон» (1981), «Молчание ягнят» (1988), «Ганнибал» (1999) и «Ганнибал: Восхождение» (2006). Все они были экранизированы. Картина режиссера Джонатана Демме «Молчание ягнят» получила пять главных премий «Оскар», в том числе за главную мужскую роль в исполнении Энтони Хопкинса.

Французкий актер Гаспар Ульель, сыгравший юного каннибала в фильме "Ганнибал. Восхождение", покорил миллионы зрителей, несмотря на крайнюю жестокость сюжета и главного героя. Шквал зрительских симпатий обрушился и на датчанина Мадса Миккельсена, сыгравшего роль рокового людоеда в детективном триллере-сериале о Ганнибале Лектере. Можно сказать, что Ганнибал Лектер стал одним из самых притягательных художественных образов 20 и 21 столетия.

Калиостро. Формула любви

Ты с душой играешь в прятки,

Разум не имеет смысла,

и сгорают в беспорядке

мотыльки бессвязных мыслей.

Нервы тоньше паутинки,

в сердце льдинка колет остро.

Ты хотел быть невидимкой,

вездесущий Калиостро?

Ночь глядела воровато,

вился дым среди развалин,

две колдуньи бесноватых

на канате танцевали,

горько вспыхивали стразы,

отзвук джаза,

привкус винный...

Может, надо было сразу —

явку дьяволу с повинной?

Из ладони пьет борзая

растворимый липкий кофе.

Стекленеет, замерзая,

эликсир в зеленом штофе,

в звуках баховских прелюдий

черти пляшут коза-ностру.

Мир божественно безлюден,

Бестелесен, Калиостро...

Примечания:

Алесса́ндро Калио́стро (итал. Alessandro Cagliostro, настоящее имя — Джузеппе Бальзамо (итал. Giuzeppe Balzamo; 2 июня 1743, Палермо — 26 августа 1795, замок Сан-Лео) — известный мистик и авантюрист, называвший себя разными именами. Сохранилась копия записки Калиостро, снятая в Ватикане. По легендам изобрел эликсир молодости и бессмертия. Издал знаменитое «Письмо к французскому народу», предсказавшее скорую революцию. Был арестован по обвинению во франкмасонстве и предан суду инквизиции, Калиостро обвинили в чернокнижничестве и мошенничестве. Был приговорен к публичному сожжению, но вскоре смертную казнь Папа заменил пожизненным заключением. 7 апреля 1791 г. в церкви Санта-Мария состоялся торжественный ритуал покаяния. Калиостро, босой, в простой рубахе, стоял на коленях со свечой в руках и молил Бога о прощении, а в это время на площади перед церковью палач сжигал все его магические книги и волшебный инвентарь. Затем маг был препровожден в замок Сан-Лео в горах Эмилии-Романьи. С целью предотвратить возможный побег, Калиостро был помещен в камеру, где дверью служило отверстие в потолке. В этих мрачных стенах он провёл четыре года. Великий заклинатель духов, авантюрист и алхимик Джузеппе Бальзамо, известный как Алессандро Калиостро, умер 26 августа 1795 г. По свидетельству одних — от эпилепсии, другие утверждают, что от яда, подсыпанного ему тюремщиками.

Олоферн. Её невидимый Бог

Её бесплотный древний Бог

мне был забавен, непонятен.

На солнце не бывает пятен —

последним из её рабов

хотел остаться до рассвета.

Ночь пахла, будто пахлава...

Я открывал ей все секреты,

шептал библейские слова.

Кружился от вина шатер,

она во тьме меня искала,

летело на пол покрывало,

прозрачное, как решето.

Я был, как в детстве, тих и наг,

мне было сладостно и жутко.

В её ладонях акинак

казался мне бесстыдной шуткой.

Смеясь, и плача, и дыша,

Она скользила невидимкой...

И стала легче лунной дымки

моя тяжелая душа.

Я с изумлением глядел,

как жизнь дробилась на осколки,

мерцала ртутью на воде,

метался в сердце воздух колкий,

качалась млечная дорога

дрожала на ветру трава —

к её невидимому богу

моя катилась голова.

Примечания:

*Её бесплотный древний Бог… — Имеется в виду Яхве, ветхозаветный Бог еврейского народа.

** Пахлава́ — ж. Восточное сладкое блюдо, пирог, пирожное с ореховой начинкой.

***Акинак, кина́к — м., короткая прямая персидская сабля, которую носили у правого бока, или короткий меч скифов.

****… к её невидимому богу моя катилась голова… —

Библейская история о военачальнике Навуходоносора Олоферне и иудеянке Юдифь поражает натуралистичностью. Обольстив Олоферна, Юдифь спасла свой народ во время войны Навуходоносора с Иудеей, убив мужчину на ложе любви.

Сюжет об Олоферне и Юдифь — один из самых жестоких любовных библейских сюжетов. Юдифь отсекла голову Олоферну, пока он спал.

Правда, в библии Юдифью (Иудифью) руководил исключительно долг перед ее народом. Но романтики по иному интерпретировали историю молодой вдовы, иудейки, и военачальника — завоевателя Иудеи. Роль старейшин Иудеи и их живейшее участие в истории с Олоферном наводит на мысль, что выбор между долгом и любовью к военачальнику Навуходоносора молодой вдове помогли сделать патриархи-соплеменники. Что такое иудейский Бог — Юдифь знала очень хорошо. У этих двоих не было будущего. Вот только Олоферн этого не мог знать. Он не относился серьезно к Яхве. Хотя и готов был его принять, ради любви к прекрасной иудейке, по версиям некоторых интерпретаторов.

Дориан Грей. Кальян

Душе моей в теле уютно сегодня.

Притихла, молчит, не тревожит, не мучит.

Блестит на ладони таинственный ключик

от старой мансарды стареющей сводни.

Но кофе горчит и шампанское тоже,

всё как-то не так, и тебя не хватает,

и сыплется на́ небо пыль золотая,

и призрачен шелест шагреневой кожи.

Всё явственней демоны в сладком кальяне

клубятся, как дым на осеннем погосте,

и падает тень от невидимой гостьи

на хрупких игрушек сияющий глянец.

Темнеет рассудок от взрыва сверхновой,

блуждают во тьме незнакомые вещи,

и блестками крыльев во мраке трепещет

повешенный ангел на ветке сосновой...

Кай. Ледяная сказка

… Слезы жгут немилосердно

влажных глаз твои оливы.

Моя крошечная Герда,

стань веселой — будь счастливой!

"Мой хороший..." шепчешь снова,

в небо птицу отпуская,

и веками ищешь злого

заблудившегося Кая.

В ледяном навеки рае

цвета белого металла

он без устали играет,

тихо двигая кристаллы...

Ноет гибельный осколок

в робком солнечном сплетенье,

лёд шипит, как пепси-кола,

и мерцают светотени.

И читает бесконечно,

застывая тенью слева,

ледяное слово "вечность"

ледяная королева...

Осень. Муза

Что почести, что юность, что свобода

пред милой гостьей с дудочкой в руке...

(А. Ахматова, "Муза",1924)

Муза бродит по аллее

в стареньком пальто.

Лист осиновый алеет —

кровь на золотом.

Тает Моцарт на пластинке

в трелях сонатин,

и печальный голос Стинга

над землей летит,

и судьбы узкоколейка

в лепестках из слов...

Кто она — богиня с флейтой

или крысолов?

Нам как будто не знакомы

правила игры,

но скользят по дну морскому

души древних рыб,

облака плывут в конверте,

Божий перст как нож —

жизнь соседствует со смертью,

с правдой дружит ложь.

Дух табачный в недрах комнат,

медь на языке.

Держит хиппи на иконах

мир на волоске.

И глядит на нас, нелепых,

Будто свысока,

Муза выцветших балеток

С дудочкой в руках.

Невидимка

Ал. Литвинову

Там, где прячется мир-невидимка

от ненастных испуганных глаз,

серебристая нежная дымка

скрыла правду о вечном от нас.

Я, отшельник, изгой, греховодник —

жизнь как жизнь, без особых затей —

вдруг о смерти подумал сегодня.

Жаль, что нету оттуда вестей...

Ты привиделся — строгий и белый,

за спиной полыхает река,

купидоны порхают без дела,

и клубятся у ног облака.

Как актер из театра Гольдони,

с париком на седой голове,

ты сияющий шар на ладони

там бесцельно несешь в синеве...

Как живут, где — ни дома, ни тела?

Говорят, там сплошная весна.

Только что же мне с нею поделать,

с этой глупой картинкой из сна?

Золотая Сольвейг

Волокита Гюнт

возвратился темнее тени

время вытекло

сквозь дырявое решето

он сошел на берег

вечером

в воскресенье

и дешевле стоил

чем пуговица пальто

Волокита Гюнт

покоритель трех континентов

он познал сильфид

русалок

и нимф лесных

на губах его

табак и полынь абсента

и клепсидра

крадет его ледяные сны

Он привык молчать

в нем навек онемела совесть

позабыл давно

что такое уют и дом

но в лучах заката

горит золотая Сольвейг

будто море слёз

прохладна её ладонь

Волокита Гюнт

постарел и утратил память

ни греха она

не предъявит уже ему

удел их теперь веками

неподвижно глядеть на пламя

даже пуговичник

отшатнулся от них во тьму

Волокита Гюнт

молча смотрит в пустое небо

на коленях Сольвейг

бедовая голова

колыбельной вечной

никем не разгадан ребус

в холодных фьордах бьются

как птицы её слова

Он привык молчать

в нем навек онемела совесть

позабыл давно

что такое уют и дом

но в лучах заката

сияет святая Сольвейг

будто море слёз

прохладна её ладонь

Нуна. С той стороны

Крымская ночь на окно

навалилась лбом.

И не понятно — реально

или во сне —

Нуна выходит из тьмы,

ей нужна любовь,

Страшно мне с ней оставаться

наедине.

Пусто, как в небе, на Божьем Его листе.

Хрупкая жизнь обернулась одной строкой...

Мёртвая Нуна тихо легла в постель

и обвила мои плечи худой рукой.

Влажные простыни.

Август, как я, раздет.

Плещется адреналин во мне, как вино.

Нуна давно мертва, что ей нужно здесь?

Бьется её душа в ледяное дно.

Ей разрешили, наверно, прийти за мной,

Им всё равно там, кто я —

и кто она мне.

Нуна простила даже себя давно —

Нуна уже убедилась, что смерти нет.

P.S.

Имя «Нуна» — преимущественно восточное (татарские, тюркские, мусульманские женские имена). Встречается и в Европе (Сицилия), сокращенное от нескольких более полных имен. Оно имеет много смысловых оттенков.

Корейское имя — Нунг, означает «бархат», Нуна — сокращенное от Нунг, значения — мягкая, бархатная.

Татарское имя Нуна — диалектное, сокращенное от целого ряда имен — Мамнуна (радостная, согласная), Махнуна (нежная, ласковая), Маснуна (гладкая, ровная).

Сицилийский вариант имени — Nuna (Нуна), сокращенное от Аnnunciare — «объявлять, предвещать, предсказывать», т. е. обладающая даром предвидения, прорицания. Нунциола, Аннунциата, Нунция — сокращенное Нуна — значение, близкое к слову «вестница», «извещающая», «посланница».

В русском языке близкое имя — Анна.

В некоторых восточных странах (Корея) слово «Нуна» может иметь нарицательное сленговое значение. Так молодые люди обращаются к старшим сёстрам или женщинам и девушкам старше себя по возрасту, с которыми их связывают близкие отношения.

Переход

мне снился город за мостом

где ждут меня в конце пути

подземный переход пустой

и я не знал куда идти

но тускло слева в стороне

в стене светлел дверной проем

и ты за ним — в другой стране

и тайна в имени твоем

гудели надо мной авто

во тьме визжали тормоза

душа была как решето

дрожала ночь в твоих глазах

на черном небе — божий чат

и звезд бегущая строка

на сердце крепкая печать

и так тепла твоя рука

я знал что имя назову —

и оборвется жизнь листвой

и вечным будет только звук

моих шагов на голос твой

Царь

Он знал, откуда мы, на чем стоим.

Свистульками из пальмовой коры

он приманил к бедняцкой лодке рыб

и въехал на осле в Иерусалим.

Мы о Царе мечтали на коне —

он обманул надежды дураков!

Я помню, как Он улыбнулся мне

сквозь облако из белых лепестков,

и как свистела кожаная плеть,

и ждали мы, что Небо полыхнёт...

И лился слов Его прозрачный мёд

на мыслей наших нищенскую медь.

Целитель Ли

Ляо

белее мела,

что куколка из секс-шопа,

Ли

смотрит в глаза ей,

нежно касаясь кожи,

и переходит на шёпот —

чтоб тайну ей рассказать

о том, как незримый камень —

модель миллиардов вселенных —

волшебный кристалл холодный

он ей

вложил

в живот.

Ляо разводит руками,

они похожи на крылья.

Взгляд её медленный, пленный —

словно у тихой сомнамбулы,

сам по себе живёт.

Ли ей мурлычет:

тело

станет бессмертным скоро,

ведь камень-космос проснулся —

в тебе он, на темном дне...

Птицы поют: пиу-пиу.

Ангел благого дела

с голосом сутенёра

душу из Ляо вынул,

в сердце прокравшись

к ней.

Светит во мраке духа

сгусток тонких энергий,

кружится лунный камень.

Ляо бледна как смерть.

Ли наблюдает за мухой.

Гладя картон гроссбуха,

глядя на тлен и серьги,

Мастер берёт конверт.

Скоро камень растает

миллиардом кристаллов,

как ледяной осколок —

точкой в конце строки.

Мастер пьёт "Кока-колу".

Птичья взлетает стая.

Ляо бессмертной станет —

лотосом вспыхнет алым

с той стороны реки.

* Камень — мистический невидимый камень, который целитель в одной из восточных сект якобы вкладывает в живот тем, кто жаждет исцеления от болезней. Согласно словам "духовного учителя", невидимый камень — модель вселенной. Вращаясь по часовой стрелке внутри исцеляющегося, камень извлекает энергии нездешних пространств и таким образом создает "новое тело из животворящих энергий".

Правила секты запрещают ее адептам обращаться к официальной медицине. В Китае эта секта запрещена. В России были попытки запретить трактат и несколько брошюр, но запрет был приостановлен по требованию ЕСПЧ (2017), и дело ограничилось формулировкой об "особом отношении" к деятельности секты.

Танго

сквозь облако небо светлеет

бумагой из риса

во мгле проступает

неверный дрожащий рисунок

искрится невидимый снег

на экране дисплея

играют забытое танго

не спится

и нервы как струны

и сердце на спице

и я просыпаюсь мой ангел

и я просыпаюсь

ночь пахнет лимоном и чаем

твоими духами

сожженной травой

сигаретой дымящейся в баре

стихами

и чем-то ещё

бесконечно печальным

так пахнут старинные книги

забытый гербарий

полынь и лаванда сухая

а я задыхаюсь мой ангел

а я задыхаюсь

и столбиком ртути под лампой

термометр сверкает

не делай такое лицо

ведь всего тридцать восемь

какая

спасительней

из алхимических ампул?

так хочется выйти

в насквозь продуваемый тамбур

где поезд и ветер

перрон и промозглая осень

там не был века я

и я умолкаю мой ангел

и я умолкаю

Модерн

"Титаник" наш с пробоиной в борту

ещё скользит по тёмной глади вод,

звучит негромко гайдновский гавот,

и тает устриц тонкий вкус во рту.

И нет ещё ни страха, ни скорбей.

На столике роман "Луна и грош"...

В твоей руке подаренная брошь —

янтарь, и в нём — умерший скарабей.

А помнишь, ты поправила манто,

на скатерть пролила цейлонский чай,

и выбился как будто невзначай

из-под берета локон золотой?

Искрится на свету холодный брют,

дрожит в иллюминаторе звезда.

И ты ещё живая, как вода,

и я шепчу тебе, что весь горю.

Ещё ты вся — озон и кислород,

и кажется, что без тебя дышать

уже не даст безжалостный Эрот:

немыслимо — сойдёт с ума душа...

Твой вздох, испуг и взгляды на бегу

взрывают память,

и глаза слепит

блеск фонарей,

замедленный рапид

всей жизни в стекленеющем мозгу,

из-под воды всплывающий берет,

в предсмертном крике замершие рты...

И две фигурки

в чёрном янтаре

солёной толщи ледяной воды.

Маргарита

Отрешенно плыли звуки "Рио-Риты".

Комната сквозная, на стене — Дега.

От вина хмельная злая Маргарита

плакала на кухне — мастер был в бегах.

Ветхая калитка да пустая зыбка,

гордая осанка, вечные мечты.

В трёхлитровой банке золотая рыбка.

По карнизу бродят черные коты.

Тоненькая шея… Форточка открыта...

Блузка из сатина, запах табака...

Побыла Афиной или Афродитой,

будет Галатеей — ей не привыкать…

Тёмного апостола выплакала Рита,

пальтецо повесила черту на рога.

Покатилось по́ столу яблоко Магритта —

и упало весело к мраморным ногам.

Рай. Эпилог

… здесь конечно рай

бюст Вольтера

Толстой

Рембо

виноград

терраса

причал где дышать легко

вечерами бра

свет

молчание и любовь

утром кофе

чай

море

сладкое молоко

здесь луна как хлеб

и ты шепчешь —

пиши

дыши

тишина всегда

небо чистое как бельё

и серебряная вода

и ружье в чехле

только смерти нет —

так я и не нашел её...

Эдем

Готовясь к вечным холодам,

мы на дрова пустили древо,

и пьёт вино хмельная Ева,

и мясом давится Адам.

Едим, как будто завтра смерть.

Свиреп наш тёмный древний голод.

Висит змея на ветках голых

в стране весов, часов и мер.

А помнишь, как из райских кущей,

из нежной дымки голубой,

сквозь кружева ветвей цветущих

смотрел Отец на нас с тобой?

И мы не ведали обмана,

и были все слова просты,

полны ладони сот медвяных,

теплы отцовские персты.

Сломался мир фальшивых песен,

как музыкальный автомат.

Качая головою песьей

и нас давно сведя с ума,

всё шепчет отчим суррогатный,

звезды угасшей мёртвый дух,

на языке малопонятном,

что мы давно уже — в аду.

Яблоки

Время гаснет,

как всполох тепла и огня,

Тень моя

тает облаком лёгким табачным.

Я не знал, что всегда был двойник у меня.

Только я был из глины, а он был — прозрачным.

Я от яблок запретных пьянел без вина,

не поверив, что счастье — такое простое...

И казалось, во мне всех морей глубина —

безмятежный покой мне казался застоем.

Я был изгнан из рая — уже без ребра...

Вслед глядел мой Творец и тревожно, и строго.

Щедрый чёрт мне отсыпал в ладонь серебра —

раскатились монеты по дальним дорогам.

Претендуя на царство, на силу и власть,

я старался во всём быть на Бога похожим.

Азиатским оскалом, маслинами глаз

усмехался мой враг со змеиною кожей.

Я угрюмо твердил, будто мне всё равно.

Вырастал над вселенной огромный некрополь...

Я упрямо искал золотое руно —

Чёрный бык уносил золотую Европу.

Мне казалось,

что яблоки близко висят.

Я не верил, что счастье — такое простое!

Но уходит двойник мой, с собой унося

и ладони пустые, и сердце пустое.

Жало

Щекочет рёбра зимний бес

под шёпот вкрадчивого змия,

что счастье невозможно без

слепой безумной эйфории —

когда чужие меркнут лица

и оживают словари,

и сердце мечется внутри

с ума тебя сводящей птицей,

и невесомая тоска,

и свет утраченного рая...

А ты от счастья замираешь

над хрупкой бабочкой, пока

с тончайших крылышек, шурша,

во тьму пыльца летит цветная...

Как обречённая больная,

в анабиозе спит душа,

пока фиксирует игру

мозг серебром на фотоснимке,

где тени призрачных подруг

подёрнуты стеклянной дымкой,

и все мы — правы и не правы,

пока ещё даёт Господь

и счастье с привкусом отравы,

и смех до слёз,

и жало — в плоть.

P.S. «И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился» (2 послание ап. Павла к Коринфянам 12: 7)

Шулер. Вестерн

Я её потерял самой бедной зимой.

Я делил с ней печали до смерти самой.

В злачных клубах играл с ней вдвоём «шапито»,

в багаже я хранил чёрный френч и манто,

нарды, кольт, домино, и кларнет, и коралл,

но в лихом казино

я её проиграл.

Я шепнул ей: «Не мучь...»

Думал, после «шабли»

она скажет:

«Ты лучше меня застрели!»

Я смотрел, как она достаёт пистолет,

как летит на сукно вместо дамы валет,

как приветствуют свечи качнувшийся ствол,

как идёт мне навстречу моё божество

и проходит сквозь грязь демонических лиц...

И бросает, смеясь:

«На. Возьми. Застрелись!»

Элли, маленькая Элли...

Элли, маленькая Элли

безутешна и бледна...

Стихли чёрные метели.

В мёртвом доме — ты одна.

На воздушном лёгком шаре

Гудвин в небо улетел.

Элли мёрзнет в старой шали,

стелет белую постель —

будто выпала из рая,

пробудилась ото сна,

и прозрачная такая,

что в квартире не видна,

лишь на туфельках мерцает

серебристая парча...

Под чужими небесами

ветер носит трюкача:

ураганом налетела

беспросветная война.

Элли, маленькая Элли,

хрупкий призрак у окна...