Многоэтажка

...

Городская лирика

Многоэтажка

демоны мести

и ангелы счастья

мир как орех

раскололи на части

вечным заложником

слова и дела

темных зрачков

и библейского тела

в многоэтажном безжалостном мире

ты обитаешь на съемной квартире

где изнывая от лунного блеска

бьется душа твоя

рыбой на леске

Он спал с ней с июля...

Он спал с ней с июля,

а в августе повело,

и к январю он и вовсе, считай, пропал.

Днем без нее от озноба его трясло,

переплавлялся адреналин в напалм.

Движение пахнущих хмелем и медом уст,

И узел волос над шеей сводил с ума,

и стекол разбитых, и снега печальный хруст —

сто лет воцарялась в его голове зима,

проблем выше крыши,

везде сумасшедший дом,

сплошной неуют, не заточенные ножи,

еще и война...

Он об этом думал с трудом.

Вот только бесила короткая эта жизнь...

Кому-то казалось, что можно веревки вить,

а он был как будто натянутая струна.

И стыло прощание в странной его любви.

Как будто он знал, что последней была она.

Детства деревянные игрушки...

«Детства деревянные игрушки...» —

зло, с насмешкой цедит новый век.

Молоко, эмалевые кружки,

тёплые кузнечики в траве...

Мы играли, становясь чуть тише,

в домино, и в шашки, и в лото.

Из морских фигур развоплотившись,

на крыльце сидели золотом.

Помнили все имена и клички,

праздничное ели оливье.

И волшебно вылетала птичка

в полутёмном фотоателье.

В сером щебне прятались секреты,

и в словах дремали города...

И кружилось бесконечно лето.

Как мы были счастливы тогда...

Лунатики

Под ногами горит листва,

В голове холодок.

Легко нам

В лабиринтах зеркал и комнат —

В ожидании Рождества.

Не отпущенная вина,

Божий дар, как черная метка.

Опустевшие птичьи клетки —

наши прежние имена...

Мы умеем сжигать мосты,

Но давай помолчим об этом.

Из несчастья растут поэты,

Как диковинные цветы,

И живут в бесконечном сне,

Как лунатики и фантомы,

На земле не имеют дома —

И на небе им места нет.

Кого-то нет, кого-то жаль...

Моя любовь, моя печаль,

она все время за спиной —

как тень у левого плеча,

и будто здесь — и не со мной.

Горячих губ ночной искус,

дразнящий запах бастурмы,

текилы тошнотворный вкус,

слепые сумерки зимы...

Вплетаясь в легкий ужас дней

поземкой осторожных слов,

все холодней звучит во мне

нездешний звон колоколов.

На языке горчит миндаль,

и соль на лезвии ножа,

к кому-то сердце рвется вдаль,

кого-то нет,

кого-то — жаль...

Прим.

"Кого-то нет, кого-то жаль, Куда-то сердце мчится вдаль...." строки из старинного русского романса начала 19 века, авторы — М. Яковлев и И. Рупин. Эта строка впоследствии легла в основу нескольких песен, написанных разными авторами.

Девочка эмо

Нежная Эмма — девочка-эмо:

синие веки, тонкие вены,

черные стрелы, нервные руки,

хрупкое тело, сердце старухи.

Тихая Эмма — девочка-эмо:

рваные джинсы, странные темы,

детские страхи, темные страны,

Дикие стрессы, старые раны,

новые беды...

Отзвуки эха: «Хочешь — приеду?»

Некуда ехать.

Пьяная вишня.

Чёртова прихоть...

Пусто как — видишь?

Слышишь, как тихо?..

Э́мо (от англ. слова emotional — эмоциональный) — молодёжная субкультура, отличительными чертами которой является культивирование грустных эмоций, инфантилизм (представителей эмо-культуры называют эмо-кидами, kid — ребёнок). В одежде эмо-киды предпочитают розово-чёрные тона, символизирующие детскую беззащитность и чёрную меланхолию. Стиль жизни «эмо», со всей атрибутикой (мода, музыка, тексты, визуальные виды искусства, близкие поп-панку, а также сленг, интерес к мистике, эротике, психотропным веществам) возник в конце 80х. После расцвета в 2000х интерес к нему начал угасать, и с 2010 года стиль вышел из моды.

«Эмо» внешне кажется близким «готике», но внешнее сходство обманчиво. Различие сформулировано адептами обоих стилей так: эмо ненавидят себя, готы ненавидят всех. Психологи отмечают также, что если готы склонны к деструктивному, ритуально оформленному, внешнему поведению, то эмо страдают самодеструктивным поведением, комплексом жертвы и повышенной склонностью к суициду. Оба направления несут на себе отсвет и влияние псевдоидеологии сатанизма, распространённой в явных и неявных формах во многих молодёжных, особенно — подростковых — субкультурах.

Истеричка

Её борщи, котлеты, пицца —

всегда некстати и горчат,

ей никогда не научиться

себя дарить, а не вручать.

Ей нравится быть истеричкой

и бить чечетку на столах.

Горит любовь её, как спичка —

но нет ни света, ни тепла.

С салатом, суши и бульоном,

с бейсбольной битою в руках,

в постель и в душу — в ботильонах

на невозможных каблуках,

чай смешивая с бергамотом,

прёт то ли сука то ли скво,

слепым безумным бегемотом,

не разбирая ничего.

Незабудка

Есть женщины, которым не хватает

любых влюбленных глаз или ушей.

Она, конечно, просто золотая,

красотка… ну и прочие клише.

Но чувствуешь, ей будто задолжали —

мол, суетись, удерживай, лелей.

И кажется, ей никого не жаль, и

ей что мужик — что канцелярский клей.

Мир вертится вокруг неё, искрится,

и в нем она чудовищно мила,

щебечет разноцветною жар-птицей,

собой переполняя зеркала.

Она слегка на радио похожа,

и от нее — больная голова.

И катятся, как тысячи горошин,

чужие, посторонние слова.

...

А есть — цветёт счастливой незабудкой,

молчит, и вдруг тихонько — раз, два, три...

Плеча коснется невзначай как будто —

и вздрогнет всё от нежности внутри.

Провинциалка

щекочет легкие озон

и пахнет морем и грозой

над головою красный зонт

в пакете книжка Жапризо

а в туфле хлюпает вода

и ты мечтаешь много лет

к чертям уехать навсегда

счастливый вытянув билет

вцепился в волосы зажим

и ты сама как медный грош

и кажется другая жизнь

так далека — не подойдешь

там разноцветные огни

плывут в таинственной реке

там тысячи волшебных книг

там бродят все рука в руке

а здесь не клеится хоть плачь

твой город будто бы оглох

и на тебе немодный плащ

и над тобой промокший Бог

бежит небесная вода

по руслам водосточных труб

дрожат фонарики в садах

и ставни бьются на ветру

и режет жизнь твою как нож

столиц отточенная ложь

а в мире заповедных рощ

вселенский дождь

Уборка

… Закрылась дверь, и так ей захотелось

зачем-то вымыть пол, как будто это

могло внести какой-то смысл, порядок

в круговорот её вещей и мыслей.

Его расческа и зубная щетка,

таблетки, портсигар, часы с браслетом...

Без этих жалких маленьких предметов

Казалось, чище станет, будет лучше.

Теперь ей что угодно можно делать.

Сидеть в кафе, ходить в кино с подругой.

И завести забавного котенка —

без этой ненавистной аллергии!

Осталось плед убрать на антресоли,

а на диван купить — другой, поярче.

Портьеры заменить и вымыть окна.

А он — чужой пусть будет.

Лучше — мертвый!..

Она стирала пыль, да так усердно,

что с пианино брякнулся подсвечник,

и закивал фарфоровый болванчик,

в подарок привезенный из Китая.

Она так мыла пол остервенело,

как будто бы судьба ее решалась.

Как будто к ней вот-вот нагрянут гости.

Как будто с ней вот-вот случится счастье...

Соседка

В предутренних снах у тебя

водопады видений —

дрожат мотыльки

и снегурочки медленно тают

но день убивает

желаний неверные тени

ты кукол своих мастеришь и мечтаешь о тайном

латаешь на жизни прорехи и гордо и горько

и мысли и тело всего лишь предмет интерьера

где есть апельсины

орехи

хрустальная горка

кофейные зерна

и в чудо нелепая вера

как странно любить всех вокруг

и в дробящихся лицах

искать отражение дальнего божьего света

себя наперед приучая

не плакать

не злиться

молчать

улыбаться

на счастье накладывать вето

смотреть в потолок

наблюдая в минуты соитий

как мечется ангел

над слишком широкой кроватью

разбрасывать по полу легкие летние платья

и делать приличную мину в часы чаепитий

и на слово верить расчетливой жадной гадалке

мениск ощущая под чашечкой хрупкой коленной

что мы лишь попутчики в тесной безумной вселенной

которая больше походит на ад коммуналки

Невроз

Сквозь сумерки светясь пастелью тела,

в зеркальном отражённая стекле,

девчонка при свечах в ночнушке белой

раскладывает карты на столе.

Повешенный и Солнце — грусть какая! —

любви качели, слёзы и невроз,

волшебные осколки в сердце Кая,

букеты ледяных умерших роз...

Девяткой чёрной бес жестокосердый

веками будет сердце иссушать.

Во тьме зеркал ещё мерцает Герда,

но мёрзнет родниковая душа.

Молчат немые хроники Акаши:

он будто неприкаянный, ничей,

его любовь — на дне разбитой чаши,

в жестоком блеске кубков и мечей,

в изысканной игре кристаллов строгих.

Беги,

беги, пока не занесло

смертельным снегом лунные дороги,

пока он усмехается светло,

не улетели на зимовье птицы,

не побледнела дальняя звезда...

И в зазеркалье —

нет императрицы

в плаще,

который соткан

изо льда.

*Повешенный, Солнце, Императрица — карты Таро с символическими изображениями.

*Девятка чёрная — девятка мечей, символизирующая жестокосердость.

*Кубки и мечи — карточные масти (чаши, кресты)

* Визави — здесь: наедине, с глазу на глаз, лицом к лицу.

*Хроники Акаши — информационное пространство, предположительно содержащее мистические знания обо всех временах, событиях, людях.

Шахматы

Казалось, друг без друга — шансов нет,

любовь — навек, покуда мир не рухнет.

Уютно огоньки от сигарет

над шахматной доской дрожали в кухне.

Скользила бликом лунным по ковру

седьмая ночь,

и со счастливым смехом

он ей шептал:

я без тебя умру.

Не умер, просто — навсегда уехал.

Она несла потом любовный бред,

бродила грустным призраком в пижаме.

Казалось ей, что легче — умереть.

Не умерла, а просто — вышла замуж.

Они умрут не скоро, а пока

жизнь катится монеткою разменной —

мерцают два печальных огонька

на двух концах расколотой вселенной.

Медсестра Майя

Майя, майя — лгут слова

и заметки из газет,

сердце лжёт и голова,

мир дрожит в твоей слезе...

Кочергою вороша

угли жаркие во мне,

ложь не стоит ни гроша —

и горит листвой в огне.

За соломинку держись,

в мире все наоборот —

наши души эта лжизнь

жерновами разотрёт,

сложит в ложь осколки правд,

то, что было хороня,

и решит, что я не прав —

и солжёт, что нет меня...

Смотрит в душу строгий лик —

пылью на семи ветрах

со страниц священных книг

нас сметает, будто прах.

Лгут пророки, книги лгут —

но летит благая весть:

на запястье вяжет жгут

ангел мести — в белом весь...

*Ма́йя — ацтекская цивилизация Мезоамерики, известная благодаря своей письменности, искусству, архитектуре, математической и астрономической системам. Начало её формирования относят к предклассической эре (2000 год до н. э. — 250 год н. э.) — Википедия

*Ма́йя (санскр. माया, māyā, букв. «иллюзия», «видимость») — в индийской религиозно-философской традиции особая сила (шакти), или энергия, которая одновременно скрывает истинную природу мира и обеспечивает многообразие его проявлений. — Википедия

*Майя — женское имя

Седьмое покрывало

У неё чёрный кот,

и луна и грош,

на тунике — брошь,

на запястье — цепь золотая,

цель,

потайной дневник.

У него — двойник в виде Кая,

в сердце обломок льда —

не проймёшь его ничем, никогда...

Иногда ведёт себя, словно Каин —

прячет вдруг в голенище нож.

Друг он, враг? Не поймёшь.

Может, просто — враль.

Улыбнётся так, что захочешь в рай,

затоскует — всё, хоть рыдай.

У неё душа от любви — слепа,

ври, что хочешь ей,

у неё внутри миллион корней,

в глубине — голосов толпа.

Она думает:

а нужна-то ему — какая?

Ледяная, как леди Снег?

Словно море — спокойная?

Нежная, будто пена морская

всех её афродит?

Он как чёрт, в её голове сидит,

и давно живет у неё во сне, обитает в ней

древней рыбой на самом дне,

со змеиным оскалом..

Ах, она бы его обнимала и целовала,

для него одного танцевала!

Пусть глядел бы!

Да вот беда —

иногда она чуткая, как вода,

иногда — Юдифь,

или — нет, страшней,

будто что-то в ней

постоянно светится зло и а́ло,

будто кто-то глядит из багряного ада —

Саломея?

Иродиада?..

И не да́й ей Бог

снять последнее

покрывало...

*«Луна и грош» — русское название романа Уильяма Сомерсета Моэма

* Юдифь — библейская героиня, иудейка, отрезавшая голову Олоферну

*Иродиада — жена библейского царя Ирода.

*Саломея — дочь Иродиады, падчерица Ирода, безответно влюбленная в пророка Иоанна Крестителя, и потребовавшая его голову на блюде, в обмен на танец семи покрывал, в течение которого постепенно будут сброшены семь покрывал и танцовщица останется обнаженной.

Рождественский твист

Сегодня в мире светлый праздник

она купила снеди разной

блестят на пальцах злые стразы

и он придет навеселе

стоят бессмысленные тапки

и кот вылизывает лапки

под фонарем гуляют бабки

внимательные как в селе

бросая взгляды осторожно

на горку заварных пирожных

она все слушает тревожно

холодной вьюги тонкий свист

ее печалью неуемной

наполнен полусумрак комнат

и ловит старенький приемник

забытый старомодный твист

в часах ворочается хронос

и всех — от нищих до баронов

ждет сногсшибательная новость —

родился бог любви в хлеву

в двухкомнатном хрущевском рае

гадает — кто она, вторая?

мизинцем слезы вытирает

ломая липкую халву

ведь был он ближе всех на свете

и танцевал меж ними ветер

остались лишь долги и дети

и ненавистное родство

вот он придет такой нелюбый

с мороза ледяные губы

она потом себя погубит

ну а сегодня — рождество

Зазеркалье

Казалось — нет ничего дороже,

чем просыпаться наутро с нею.

Ведь знал, что жить без нее не сможешь —

любил до одури, нет — сильнее...

Но с губ срывались чужие фразы —

«Пошла ты к черту» и «мазафака»,

Готов убить был её, заразу,

а ночью — помнишь? — звонил и плакал…

Душа намного древнее тела,

и ей — что пестики, что тычинки.

Гостила, ныла, болела, пела,

сломалась —

Богу отдашь в починку.

Ведь был же счастлив —

не жаль ни грамма,

что мир на части

разорван — в клочья!..

… Из зазеркалья

выходит мама —

как невидимка.

Без оболочки...

* «мазафака» — распространенное англоязычное ругательство, аналог циничного русского "***…твою мать", давно утратившее изначальный, осознанный смысл и чаще употребляемое как грязное междометие.

На цепочке

сквозь решетку смотрят звери

на двуногих в зоопарке

на цепочке держишь двери

дремлешь в кресле с рюмкой старки

там за шторой звук мотора

страх в постель с тобой ложится

изучают бесы тору

учит ангел джиу-джитсу

в темноте стрекочет телик

ты стоишь свечой под душем

бьется время пульсом в теле

перемалывая душу

в уши нагло лезет хуцпа

дамы крутят хула-хупы

сердце сжали плоскогубцы —

ты у Господа под лупой

прошивают разум хрупкий

звуки ледяных горошин

кто-то молча курит трубку

кем-то кто-то будет брошен

губы выпачканы вишней

пахнет ладаном и миррой

кто-то завтра станет лишним

у блистающего мира

незаметно в настоящем

жизнь расставила все точки

и мне чудится все чаще

будто все мы на цепочке

Спас. Рябиновка. Турангалила

Позвал сокурсник, муж прекрасной Сары,

меня «вкусить Гермеса Трисмегиста»,

Поговорить о вечности сансары,

Пофилософствовать — и выпить грамм по триста.

«Не пьянка вовсе, а — Турангалила!

Не рыла свински пьяные, а — лица!

Вискарь моя царица вновь «спалила» —

Как раз твоя рябиновка сгодится.

Мы будем пить и думать о высоком,

под джаз опустошая холодильник,

где пол-гуся, кило креветок дивных,

хинкали и пакет с лимонным соком…

Гляди, дружище, яблок Спас отсыпал

и целый таз отборного инжира!

И скоро осень скажет: «цыпа-цыпа…»

Как ни крути — мы в жизни пассажиры.

Да знаю я, что быть пора мудрее.

Друг, жизнь — проста! Она — лишь опыт смерти,

Поверь, мне не страшны любые черти,

Но перед Сарой как-то я робею.

Вот штирлиц в юбке, все заначки вскрыла!

А между тем, сегодня — воскресенье!

Такая вот, братан, турангалила…

Рябиновка мне нынче — во спасенье...»

И было всем дано в тот день — по вере.

И мы друг друга, как могли, спасали.

Не помню, что мы говорили Саре…

Спас улыбался из проёма двери.

Смеялась осень в сумерках вселенной,

В рябиновке плескалась и дрожала.

И нам казалось море — по колено.

И жизнь бурлила, то есть — продолжалась.

*Герме́с Трисмеги́ст — Гермес Триждывеличайший — имя синкретического божества, сочетающего в себе черты древнеегипетского бога мудрости и письма Тота и древнегреческого бога Гермеса. В христианской традиции — автор теософского учения (герметизм), в исламской традиции иногда отождествлялся с Идрисом, считавшимся пророком сабиев. На студенческом сленге у философов выражение «вкусить Гермеса Трисмегиста» означало — устроить застолье с философскими беседами, приобщиться к «вечной мудрости» за рюмкой спиртного.

* Спас — Спаситель, одно из имен Иисуса Христа. Православный праздник во второй половине августа, когда освящают яблоки.

*Турангали́ла (санскрит) — философское понятие в некоторых восточных философско-религиозных воззрениях. Туранга — в переводе с санскрита — бегущего времени конский галоп; изменчивость мира, вечное движение и ритм жизни. Ли́ла — игра творения, игра жизни и смерти. Кроме этого, «лила» означает любовь.

Объединенное слово «турангалила» воплощает такие смыслы, как песнь любви, гимн радости, времени, движению, чередование жизни и смерти, божественная игра Вселенной, вечное вращение колеса сансары.

*«Царица» — игра слов, имя Сара означает «дама высокого происхождения», представительница знатного (царского или княжеского) рода.

* И скоро осень скажет: «цыпа-цыпа…» — игра слов, перекличка с известной русской пословицей: «Цыплят по осени считают»

Просто жизнь

Мы встретились задолго до войны.

Работал он водителем такси,

и на поминки собственной жены

меня к себе зачем-то пригласил.

Он показал серебряный стилет

и старый рукотворный водоем,

шепнул: «А вот и дом, где столько лет

С покойницей мы мучились вдвоем…

Она была, ты знаешь — хороша...

Меня моложе на шестнадцать лет.

Я с нею понял, как болит душа,

а счастья в доме не было и нет…»

Темнел на солнце стриженый самшит…

Я промолчал, что с нею был знаком.

Он пил чифирь вприкуску с сахарком

И говорил: «Брат, это просто жизнь —

Ты с точки зренья смерти посмотри…»

Мы оба знали, что такое грусть —

ведь каждый прятал у себя внутри

воспоминаний невесёлый груз

и предрассудков невесомый гнёт…

Дрожа, пила сентябрьская оса

пролитый им на стол прозрачный мёд,

а за спиной шептался с ветром сад…

Мы пили что-то крепкое в саду,

где он шашлык над жаром поливал,

и каждый в тонком собственном аду

себя за всё тайком колесовал.

В словах топилось горе прошлых лет,

в коротких фразах — память о былом.

Стоял коньяк на кухонном столе.

Он виски не любил и крепкий ром.

Иконой в черно-белом паспарту

сиял портрет с надтреснутым стеклом.

Стихов посттравматический синдром

он запивал рябиной на спирту,

и пальцы прижимая к голове,

под тихий плач вечернего сверчка

крутил «Пикник» и «Осень» Шевчука.

Он не поэт был. Просто человек.

Я не заметил, как пришла зима.

Да, просто жизнь… — качаю головой.

И мне плевать, что мир сошел с ума —

но странно знать, что нет уже его.

Крым, 2015

* Паспарту — картонная (обычно) рамка или подклейка под фотографию, гравюру, акварель.

Трава и луна

Она слегка глуповата,

но в общем — мила и прочее.

Ночью

жилка голубовато

вздрагивает под кожей.

На окнах её орхидеи

зияют опасными ртами.

В спальне светло и строго.

На осеннем татами

гладкоголосый евнух

талдычит одно и то же,

щекочет ей тонкие нервы,

изображая Бога.

Любовь пресна его,

будто

дистиллированная водица —

прозрачная и безвкусная,

мертвая.

Не напиться...

И всё по фэн-шую в доме,

икебана здесь по Согэцу,

луна и трава.

Всё, кроме...

Ей холодно, не согреться.

Сопричастная тайне,

уже почти неживая,

сквозь слов его липкий иней

о ней и массаже тайском —

глядит на дисплей, кивает,

кутая плечи в пончо,

мерцает волнами квантов,

тикает, будто мина.

Ей в такт

кивает болванчик

китайский

на пианино.

Изложена жизнь билингвой.

Но бьётся в ней свет изначальный,

и вспыхивают пылинки.

божественно и печально.

Школа Согэцу (яп. 草月 — «Трава и Луна») — наиболее современная из школ, возникла в 1927 году. Считается авангардной школой икэбаны.

Просветление Жанны

Просветлённая Жанна

похожа на древнюю белую рыбу,

чьё тело — сосуд,

где плещется тайная прана.

В голове её личного космоса

дремлют Карибы,

волшебные страны,

оливковоглазые боги...

Её зубы как жемчуг,

и ноги как мрамор,

и голос как лассо,

браслеты и стразы блестят в полутьме —

она делает "омм"

для открытия третьего глаза.

Её дети зовут за глаза простипомой.

Они смотрят на небо с балкона.

Они — покемоны.

«Покемон»… ポケットモンスター покэтто монсута:, англ. Pokémon, от англ. Pocket Monster — «карманный монстр») Слово «покемон» обозначает существо, обладающее сверхъестественными способностями. Ряд религиозных организаций отмечал, что в покемонах настораживает оккультная подоплёка и демонологическая имитационная природа данных игрушек и гаджетов. Врачи в разных странах мира заметили, что "покемономания" вызывала у детей психоз и приступы эпилепсии.

Карантин

Проступает вода

на картах конца времён,

и не знает никто,

что там будет, в грядущем мире.

В списке френдов она — Татьяна, а он — Семён.

И она — интуит, ну а он, по всему, эмпирик.

Эти двое не помнят —

есть они или нет,

в городах карантин,

потому — осторожно дышат,

и недавно столетник зацвёл на её окне,

а в квартире его протекает худая крыша.

Но когда в тишине возникают его слова,

она влево глядит,

где, как сердце, иконка бьётся.

Он уходит в инвиз, когда болит голова,

и однажды когда-нибудь,

видимо, не вернётся.

* Инвиз — (сокр. от Invisible) невидимость Термин используется в сетевом общении.

* Список френдов — список друзей в сети.

Восковые

От листьев, лёгких словно марки —

костров осенних тонкий чад.

На голубой скамейке в парке

они притихли и молчат.

Мерцает жизнь в улыбках тусклых,

и нет причин для прежних ссор.

Сидят, как восковые куклы —

музейной парой от Тюссо.

Всё в прошлом...

Запахи от Гуччи,

романы, тёщины блины...

И ревности, и споров жгучих

в них времена удалены.

Забыты прелесть адюльтеров

и вечеринок лёгкий флирт.

На острие секундомера

их жизнь клубится, как верлибр.

Теперь уже не вспомнить точно,

что злило их, лишало сил,

кто начертил им круг порочный,

и кто кому пересолил...

Музейной восковою парой

сидят, друг другу не страшны.

Всё...

Вышел срок обидам старым.

Наказаны —

и прощены.

Сумасшедший

В коконе из воздуха и льда

ты живешь в аду многоэтажном,

лодочкою лёгкою бумажной

тихо уплывая в никуда.

Гений бесконечного цугцванга,

чемпион бессмысленных речей,

то ли демон дремлет, то ли ангел

серой птицей на твоем плече.

С совестью своей неразделим,

ты стоишь, нелеп и старомоден,

вслушиваясь в то, что происходит

где-то на другом краю земли.

Шепчет осень: прошлое — зола,

все надежды скоро станут прахом.

Полумесяц, восковой от страха,

вздрагивает в черных зеркалах.

На пустыню выжженной Пальмиры

небо осыпается песком.

Хроники безжалостного мира

сохраняют память ни о ком.

Хрипло рвутся чьи-то голоса,

дымно тлеет хворост под крестами.

Хрупкими печальными цветами

зарастает Гефсиманский сад.

Мертвецы хоронят мертвецов,

а живые на могилах пляшут.

Связанный, как жертвенный барашек,

полон мир грехами праотцов.

Ночь глотает горя горький ком

в ядовитом облаке эфира,

кровь на острие своей рапиры

слизывая жадным языком.

Лёгкая добыча и мишень,

ты стоишь, до боли очевиден,

в шляпе и давно не модном твиде,

с тайною печатью на душе.

Ты — никто,

всего один из многих,

с памятью, неверной, как вода.

Бьются насмерть в поднебесье боги —

на земле сгорают города...

Как бы с ними ни играл ты в прятки,

выбор твой — тюрьма или сума.

Ты — пророк.

С тобою всё в порядке.

Просто мир давно сошел с ума.

*Цугцванг — положение в шашках и шахматах, в котором любой ход игрока ведёт к ухудшению его позиции.

Колокольчик на ветру

Плачет девочка на шаре кем-то сломанной Земли.

Жалят в медленном кошмаре серебристые шмели.

В небе спутники над школой, как невидимый конвой.

Никнет в банке из-под «Колы» колокольчик полевой.

Бьётся дум тоскливых скерцо, ядовитая игла

перепуганное сердце колет холодом стекла...

Дьявол извращает формы опустевших пирамид,

почерневших калифорний, затонувших атлантид.

Мишки Тедди на пижаме. Мёртвых фруктов муляжи.

Силуэт в зеркальной раме — слепок призрачной души.

Канарейка в тесной клетке. Шоколадное яйцо.

Ритуальной статуэтки африканское лицо.

Золотая рыбка в банке. Зазеркальный взгляд колюч.

В медной скважине стимпанка повернувшись, замер ключ.

Мир опять смертельно болен, будто кончился завод.

Миллионы колоколен отразились в бездне вод.

Над хрустальными церквами Бог качает головой.

Души мёрзнут мотыльками на ладонях у Него.

Мрамор всех античных статуй ледяным от страха стал.

Если веришь в чудеса ты — сосчитай в уме до ста.

Вздрогнет пестиков-тычинок невесомый карнавал.

Тот, Кто видит все причины, спросит: кто Меня позвал?

Тело мира онемело, завершает Зверь игру.

Тиньк… Алина зазвенела — колокольчик на ветру.

31. 07. 2022

Обитатель шалаша

Где ни люда, ни шумихи,

Слышится во мгле ночной

То ли шёпот чей-то тихий,

То ли плеск воды речной.

Не богат, не распиарен

Обитатель шалаша...

Ты же был рубаха-парень —

Обнажённая душа,

Мотыльки волшебных песен,

Слов живых чудесный рой...

Только мир, как видно, тесен,

И негромок голос твой.

Трудно жить в миру без кожи,

Тяжек суетный успех,

Потому ты, дудка Божья,

Схоронился ото всех.

Страшен светом невечерним

Одиночества уют.

Стала песенка ничейной —

Все теперь её поют.

Где кончается дорога

И стихает шёпот твой —

Невидимкой, недотрогой,

Ветер шепчется с листвой.

Последний этаж

Здесь, на последнем этаже, не надо

ни думать ни о чем и ни гадать,

как будто ребус-мир тобой разгадан —

так пусто,

и такая благодать —

с измученной улыбкой агасфера

смотреть, как проступает сквозь окно

на полотне холодной атмосферы

рассвета черно-белое кино,

и видеть, как столица суетится.

и как садится птица на карниз,

и слушать дождь,

и вглядываться в лица,

и не разбиться, долго глядя вниз.