Эпилог. Путь домой.

Я веду свою машину по замёрзшей дороге. Вся земля засыпает под натиском беспощадных заморозков. Вокруг раскинулась тёмная ночь, сквозь которую, когда повезёт, проглядывают разноцветные огоньки. На небе нет ни звезды. Луна тоже отсутствует. Одинокая тёмная ночь.

Яркий свет моих фар освещает дорогу, которую трудно забыть. Дорогу, что ведёт на Выжженную равнину. Путь домой. Только в этот раз я ехал один, без Дона. Этот паршивец увёз Машу из этого места, и сейчас они живут душа в душу в городе. Я всегда знал, что у моего друга большое сердце, и что рано или поздно он найдёт себе девушку, с которой будет очень счастлив. Разумеется, я очень часто хотел вытащить его из этого урагана любви, так как мне нужно было рассказать ему про Лику. Я был уверен, что он про неё знает, но никогда не напоминал мне о ней, дабы не травмировать мой хрупкий разум.

Но черт возьми, я был очень рад за него, поэтому никогда не тревожил его этими призраками прошлого. Да, мы созванивались, болтали ни о чем, об учебе, о Маше, а потом всё собирались провести за парой бутылочек пива разговор об этом сумасшедшем месте. От души посмеяться над тем, что вводило нас в безудержный страх и закопать всё это как можно глубже в прошлом.

Хоть я и сам выступал инициатором этих посиделок, но и я же был в корне против них. Да, верно, для Дона история о Выжженной равнине закончилась. И для меня бы она была окончена тоже, если бы не тот труп, что сейчас бережно лежал на заднем сиденье машины.

Этой ночью руки мои безнадёжно устали раскапывать её могилу, но мне нельзя было поддаваться усталости, так как впереди меня ждёт ещё больше ручной работы, ведь на календаре тридцатое число октября — земля вся промёрзшая и копается труднее, но на этот случай у меня в багажнике лежит кирка.

Любовь, чувство вины, жажда искупления сделали это со мной. Я не мог простить себя за то, что отнял у неё жизнь, и именно поэтому сейчас я еду домой, дабы вернуть ей жизнь обратно и прожить её с ней так, чтобы мой Ангелок никогда в этой жизни никем не был обижен.

В кармане моего пальто лежит заряженный Мышьяк. Только теперь он здесь не ради самообороны. Я был уверен в своём успехе. Иначе и быть не могло.

— Скоро выпадет первый снег, дорогая, — промолвил я.

Глаза мои устали. Я не сплю уже третью ночь, одержимый этой идеей, что поначалу казалась мне сумасшедшей, но сейчас, когда полдела уже сделано…

Я не собираюсь повернуть назад, ибо пришло время закончить эту историю здесь и сейчас.

Да, я отлично понимал, что совершил весьма аморальное преступление. Но у меня были на то свои причины. Я не мог жить без её черных локонов. Я не мог жить без её цепких объятий. Я разучился спать. Зато теперь, я в полной мере понял, почему я попросил Око стереть мою память. Но настоящая любовь пройдёт всё. Смерть, разлуку, потерю памяти, шок — ведь это любовь, и иначе быть не может.

— Я ведь поклялся, что никогда тебя не брошу, — проговорил, резко охрипшим голосом, я.

И всё что происходило, и произойдёт в эту ночь — было явным доказательством моих слов.

В скором времени я приехал домой, вышел из автомобиля и холодный воздух тут же порезал мне ноздри. Я достал из левого кармана пальто мощный фонарик и зацепил его за ремень так, чтобы он светил в направлении моего взора, повиснув на бедре.

Затем я открыл заднюю дверцу автомобиля и вытащил тело своей возлюбленной. Сладкий запах окутал мои ноздри, и я подумал: «Сладка даже после своей смерти», и взяв её на руки понёс на задний двор, куда позже приволок все необходимые инструменты.

Я смотрел на дом, с ужасом ожидая встретить там хотя бы один непонятный огонёк, но он пустовал, как и должно было быть. Правда, я до сих пор удивлялся тому, что дом выдержал взрывы боеприпасов внутри себя, но это уже не имело значения.

Во мне открылось второе дыхание, так как я знал, что я очень близок к развязке. Несмотря на то, что работы было в два раза больше, копать было не так трудно. На фоне всей этой напряженной работы в голове проецировались, словно какой-то фильм, воспоминания о том, как я и Лика были счастливы в прошлом.

Правда, после того, как Дон подвёз меня до дома — видел я её очень редко, но она постоянно мне снилась, словно бы не позволяя чувству вины внутри меня погаснуть. И вот я здесь, хочу оживить её, дабы высказать ей своё сожаление и остаться с ней рядом навсегда.

Я думаю, что Дон поймёт меня, несмотря на то что я добиваюсь прекрасной цели такими страшными методами.

Проходит какое-то время, и работа закончена очень быстро, но на руках всё равно чувствуется львиная доля усталости. И вот, я стою рядом с дверью, ведущей в дом, а фонарь освещает ДВЕ могилы, одна из которых обтянута полиэтиленом, подобно могиле Громового человека.

Я чувствую, как первая снежинка падает на моё мокрое от пота лицо и расплывается маленькой капелькой воды. На землю начал ложиться первый снег обильными и большими хлопьями. Ночной ветер завыл где-то вдалеке, грозясь поднять суровую метель.

Я прощался со всем этим. Да. Несмотря ни на что, я допускал вероятность того, что могу стать монстром или не очнуться вообще. Но мне было плевать. Зато я смогу хотя бы подобным образом отоспаться, верно?

И от этой мысли по лицу невольно пробежалась улыбка. Снег был пушистым и лёгким. Я подумал, как смогу утром встретить этот снег вместе с ней и отравился в ту сторону, где оставил тело своей возлюбленной. Я бережно уложил его в могилу и засыпал землёй. Всё так же, как с трупом вороны. Она должна была ожить, ничего другого я допускать просто элементарно не хочу.

— Подожди меня немного.

Я подхожу к своей могиле, становлюсь к ней спиной, и в этот момент в моей голове резко проносится воспоминание о Громовом человеке, что стоял в такой же позе. Я потянулся в правый карман пальто за Мышьяком, достал его, и приставил пистолет к своему лбу.

Знаете, скажите мне в прошлом, что я когда-нибудь совершу суицид — и я бы звонко рассмеялся вам в лицо.

Нажать пальцем на курок оказалось намного труднее, чем копать могилы, земля на которых заледенела.

А снег тем временем медленно-медленно ложился на землю крупными хлопьями. Я вспоминаю её улыбку и нажимаю на курок.

Я слышу звон. Кругом темно. Белоснежный снег больше не кидается мне в лицо. Ветер замолк, словно подстрекатель, который подначивал тебя застрелиться и который никак не ожидал, что ты реально это сделаешь.

Перед глазами проносится полная панорама этой сумасшедшей истории, а звон, тем временем, стихает.

Я открываю свои глаза вновь, и обнаруживаю себя лежащим на своей кровати в полном одиночестве. Дыхание моё сбилось, словно бы я проснулся от тяжёлого кошмара, которые обычно снятся в жутком похмелье. Голова вся гудит и звенит, но сквозь неё проносится одна ясная мысль — всё это был сон.

И я облегченно вздыхаю, понимая, что весь этот сумасшедший кошмар уже позади. Я откидываю голову на кровать, не понимая, то ли я должен плакать, то ли я должен смеяться. По крайней мере, что я так уяснил точно — то что я больше никогда не буду упиваться до такого ужаса.

Я кладу прохладные руки на своё лицо и бью ногами кровать как ребёнок, не переставая смеяться, пока вдруг кое-что не пронзает меня словно удар молнии.

— Любимый, ты проснулся? — доносится голос со стороны кухни.

Я убираю руки с лица и вижу, как за дверной проём хватается костлявая рука с растущими на ней кусочками плоти.

Конец.