Вояжер.

Машина методично тряслась, пока мы с Доном сидели и молчали, тем временем как он вёл автомобиль. Я растаял на сидении автомобиля под гнётом тридцатиградусной жары.

— Включи кондёр, — попросил я.

— Все говорят: “Включи кондёр”, а ты посиди в жару, — отвечал Дон.

Исход, наверное, всем уже понятен. Из-за смога, что куполом повис над нами, становилось ещё душнее и жарче, казалось, что ещё чуть-чуть, и я сейчас буквально растаю. Огромные капли пота падали с моего лба на салон машины, обильно растекаясь по нему, а одежда вся промокла от влаги, из-за чего становилось, мягко говоря, неприятно.

— Знаешь, сейчас я растаю, и вся твоя “малышка” покроется, а водить по ямам ты будешь ржавое корыто — сказал я, с улыбкой, глядя на него.

— Все говорят… — Начал было Дон.

— Но-но! Вруби кондёр, — сказал я, после чего Дон агрессивно дёрнулся и посмотрел мне прямо в глаза.

— Если мы сейчас врубим кондёр, то у нас не хватит бензина, и катить нашу малышку нам придётся ТВОИМИ руками, — ответил Дон, копаясь тем временем в бардачке.

— Аргумент, — ответил я, поворачиваясь всем телом обратно к испепеляющему солнцу.

Затем, под жаром солнца, я начал чувствовать, как медленно теряю сознание, но ничего не могу сказать Дону, ибо сил на это у меня совсем нет. Поэтому, я продолжал медленно выпадать из горячей реальности, пока Дон думал, что я сплю. Медленная езда по ухабистой дороге успокаивала и усыпляла меня. Трудно назвать это падением в сон, скорее это было похоже на непринуждённую медитацию. И вот, я выпал из мира, откуда до меня доносился лишь шум ветра, залетающий в машину.

Вначале была темнота, но позже я оказался в пустыне. Горячая, сухая, беспощадная пустыня, по которой ветер гоняет лишь песок и обжигающий лицо воздух. Я брожу по ней, и не вижу ей конца. Я брожу и таю по пути, но мне не нужна вода. Мне нужно…Имя. Мне не нужно ничего, кроме имени. Да. Только я не знаю, что это за имя и кому оно принадлежит. Вдалеке я увидел силуэт чёрной лошади, бегущей в мою сторону, и вздымающей весь песок на своём пути. Она очень похожа на бурю. Чёрный ветер пустыни. Она бежала по песчаным дюнам, рассекая воздух своей чернотой. Когда лошадь подобралась ко мне вплотную, я, недолго думая, попытался её оседлать, но лошадь, во время каждой моей попытки, вырывалась. И вот, когда я попытался оседлать её ещё раз, но зайдя уже с другого бока, то увидел надпись, вырезанную на чёрной шерсти лошади.

— ВСПОМНИ ИМЯ!

Но мне нечего было сказать. Мой рот был полон песка и горячего воздуха. Я — пустыня, а лошадь, что стоит рядом со мной — ветер, что гоняет её песок. Нам врозь нельзя, и вместе — невозможно. Жёлтый круг на небе беспощадно светил на меня, расплавляя всё моё существо, тем временем как чёрная лошадь смотрела куда-то вдаль, словно бы там располагались райские кущи. Недолго думая, я взял её за уздечку и побрёл вперёд, куда она смотрела.

Так длилось много дней, но ни одной из ночей. В пустыне всё время стояло солнце, или просто жёлтый круг, который я счёл называть солнцем. С каждым днём мои силы становились всё меньше и меньше, и лишь лошадь, что вела меня вперёд, тащила меня вслед за собой. Весь этот сон длился до того момента, пока я не рухнул навзничь на горячий песок, что всеми своими мелками крупинками обжигал моё лицо. Лошадь остановилась, но затем меня кто-то поднял, держа за подмышки. Я облокотился локтем о лошадь, и голову мою в тот же миг пронзило чьё-то имя, я хотел было воскликнуть его, но в тот же момент, когда открылись мои уста, кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся, и увидел Дона.

— Не смей этого делать, — сказал он, не открывая рта, после чего замахнулся дощечкой, которой я получил от него по лицу. Лицо моё загорелось, я упал. За сном вновь последовала темнота, словно бы вновь отключили свет в кинотеатре, а титры закончились.

Очнулся я уже в машине, задёргавшись в ужасной конвульсии.

— Блядь!!! Ты чего творишь?! — прорезался крик Дона по ту сторону жизни.

Когда моё тело расслабилось, я открыл глаза и увидел перед собой двор, в котором я живу. На улице уже была ночь. Я помнил сон и рот в песке, казалось, что я до сих пор нахожусь не в машине, а в пустыне, ибо тут так же жарко, как и там, но в окно проникает свежий уличный воздух. Вокруг не было никого, даже фонари все были выключены. Стояла поздняя ночь, а значит — я довольно долго был в отключке.

— Я спал? — растирая лицо, сказал я.

— Спал, пока не задёргался в бешеном танце, словно тебя мандавошки по всему телу закусали.

— Просто кошмар приснился, прости.

— Забудь. Мы уже приехали. Жду тебя здесь же в восемь часов утра, подготовься, как следует, — говорил Дон, снова заводя ранее заглушённую машину.

— Завтра в восемь. Приятной дороги.

Затем я выскочил из машины, до сих пор плавая где-то во сне. Если честно, то я даже и не представлял, где именно он меня высадил. Я видел лишь небо, усеянное звёздами, и луну, немного закрытую облаками, впереди меня же была абсолютная чернота, и лишь кое-где проглядывались ржавые детские карусели. Я пересекал их, словно привидение, пока наконец-то не забрался в свой нелюбимый кошачий подъезд, в котором здорово воняло мочой оных. Затем я поднялся на свой этаж, отпёр дверь ключами, и, не включая свет, рухнул на пол и заснул. Пол был холодный и освежающий. Здесь не пахло кошачьей мочой и не плавилось солнце. Здесь нет распятых на крестах ворон, здесь нет оружия. Здесь есть только я, пол и сон. Именно так я достиг Нирваны.

“Soaked in bleach”.

Но даже здесь, среди темноты, абсолютной тишины и нейтральности — меня посягали разные видения. Я спал, словно бы в бреду, перекатываясь с одного бока на другой. Бешеный карнавал из воспоминаний и подсознательных образов хватал меня за яйца и вертел мною, как хотел. Я вновь и вновь возвращался на детские площадки, потом в машину, потом в небо, потом до Луны и обратно, поедая целое ведро картошки фри. Я бредил.

Это не реальность исключила меня, а я исключил реальность. Никак не иначе.

После луны я — девушка. Девушка, что ложится спать. Хладный ночной воздух дует в её раскрытое окно, вздымая шторы, словно паруса. В комнате её свежо и одиноко, поэтому она засыпает быстро.

Во сне она видит парня.

Сон во сне???

Которого хотела забыть. Сейчас он стоит к ней спиной, а напротив него стоят люди, одетые неопрятно. В руках их ружья, огни, и прочие орудия. Вокруг горит огонь. Парень стоит и молчит. Толпа кричит. Она подходит к нему, но в тот момент, когда ей остаётся до него всего лишь пять шагов — голова парня разрывается на миллионы кусочков, словно пазл, который сложили неправильно и все частички не устоялись на месте. Пазл, собранный сумбурно, есть произведение искусства.

“Love, love will tear us apart...again”

Девушка кричит во всё горло и просыпается в поту. Испепеляющее солнце бьёт в её окно. В комнате жарко и душно. Её крик раскалил воздух, ведь он был настолько громким, что его было слышно даже на небесах.

Я проснулся на прохладном полу, чувствуя бодрость в своём теле и ясность в голове. У меня остаётся ещё час, до встречи с Доном. Я быстро встаю с пола, делаю себе кофе, завтракаю им, затем собираю все вещи первой необходимости в чемодан, в том числе и мобильник на который никто мне не звонит и который мне нужен, лишь для оплаты коморки. Затем я позвонил владельцам жилья и сказал, что временно в нём не нуждаюсь и арендную плату нужно приостановить, я оставляю небольшую сумму за прожитое время и выметаюсь из квартиры, не оставив за собой даже своего запаха. Я готов вояжировать.

А может, мой запах просто перебил запах кошачьей мочи. Я запер за собой дверь и оставил ключ под ковриком. Когда я обернулся обратно — то увидел целую стаю кошек, что окружили меня.

— Обосраться… — вымолвил я.

Чёрные, белые, пушистые, гладкошёрстные, бритые, вшивые, здоровые, бродячие, домашние. Всего их было около двенадцати. И я и понятия не имел, что они хотели, ведь они лишь заинтересованно смотрели на меня, недовольно виляя своими хвостами. Больше ничего.

Ожидая от них первого шага и набравшись смелости, я пошёл на них, и кошки расступались передо мной, словно бы я повелевал ими. Казалось, они хотели со мной попрощаться, начиная тихо мяукать мне в след. Это было мило с их стороны, особо учитывая то, сколько раз они мочились на дверь моей квартиры, после чего ещё недовольно мяукая. Кусочки шавермы в шерсти.

Но подъезд я предпочёл очень быстро покинуть, ибо мои пушистые соседи всегда мне не нравились. Я выбежал во двор, размахивая чемоданом, словно колокольчиком. Я искал машину Дона, и смог найти её лишь по запомненным ржавым каруселям. Я забросил чемодан в багажник и сел вперёд к Дону.

— Я заправился полностью, и, чтобы ты не скучал — привёз тебе немного твоей любимой музыки, — говорил Дон, улыбаясь, и роясь в бардачке, тем временем как я лишь мог, молча, наблюдать.

— По этапу, с приговором на руках… — завещал приёмник. Заиграл шансон, а Дон очень громко рассмеялся, увидев выражение моего лица, которое трудно описать словами.

— Наслаждайся, тут много чего есть, — сказал Дон, заводя машину и трогаясь с места.

— Спасибо, — вежливо и вдумчиво ответил я.

Машина вновь ехала по ухабистым дорогам на Паланик. Но теперь мы были точно подготовлены, это была война. Наша война.

— ТЕЛО ЗДЕСЬ, А ДУША ДАЛЕКО!— орали во всё горло я и Дон.

— Всё, блядь, у местных ублюдков просто нет шансов, — проговорил через зубы Дон.

Я молча кивнул, а солнце испепеляло землю.