16.

Таким замедленным мой шаг никогда ещё не был, таким тягучим, сопротивляющимся воздуху, целой вселенной — он словно кричал мне, обернись, посмотри! Смотри, что ты сотворил! Но я не желал видеть своего поражения, я отрекался от него, воинственно рассекая мысли, умерщвляя всякие чувства и тревоги. Я убивал в себе сердце. То самое метафорическое сердце, способное любить, сострадать и верить, способное из монстра искусно вылепить святого — я просто бездарно убивал в себе душу. Она мне больше не пригодится.

Это было началом конца — ни ангелы, ни саботаж природы, ни моя смерть — ничего из этого, но смерть духовная. Я буквально ощущал, как что-то внутри, глубже цепочки ДНК и сложных химических связей на атомном уровне, отторгает антитело. Разум ли брал верх, либо же я давно обезумел, я не знал. Да и не желал понимать, всё это сиюминутно стало неважно. Стало пешкой на мнимом поле мысленной демагогии. Самой опасной пешкой. Я был уверен, что однажды потерплю поражение именно от её хода. Когда-нибудь.

Сейчас всё это было незначительным, или же я хотел, чтобы всё обесценилось, и просто следовал сумбурному плану: миновать коридор, подняться по лестнице, попытаться поспать хоть немного. Совершенно нереальный план, несбыточный, но чертовски желанный.

В конечном итоге ноги довели меня до лестничного пролёта второго этажа, и намертво вросли в гранит. В отражении матового стекла дверей, я выглядел, пожалуй, чересчур спокойным, но где-то слишком глубоко в самом себе или в поиске альтернативной вселенной внутри. В действительности, я дико ненавидел себя в тот момент, столь мощным было отвращение, и ни капли освобождения, всё сковало прочными цепями. Запереть, скрыть, навечно в подзамочный тайник памяти, — и больше никаких терзаний и мыслей об этом, просто предать анафеме душу, являя на обречённый свет того, которого я и сам не знал.

Я смотрел в дымчатое отражение, на осунувшиеся черты лица, на густые тени, залёгшие под глазами, сильно проявляющие скулы; голова походила на иссохший череп, обтянутый кожей, и до того страшно было это гонение, что сравнимо с натуральным экзорцизмом, аж помутилось сознание. Я просто себя не узнавал и, задавая вопрос: кто я? бесконечное мгновение, совершенно не знал ответа. Кем я стал, уму непостижимо, и это не случилось сейчас, и даже не этажом ниже, я давно себя потерял. Я просто не был готов к столь ужасающим переменам, не был готов столкнуться со смертью, лицом к лицу, не готов был и к безумным открытиям. Я не был тем, кто нужен, но был призван вести на восток целую цивилизацию. Вид — как часто я слышал это слово от ангелов. Вид — словно они считали нас за каких-то зверей, неразумных животных, без каких либо душевных качеств. И вообще-то так оно и было. Да, в сухом остатке так и было, человек — зверь, окультуренное, накрахмаленное животное. Взращенное и воспитанное, чтобы не стать разочарованием. Больше всего мы боялись именно этого, не оправдать на нас возложенных надежд. Именно этого. Родители, друзья, начальство — бесконечная система кнута и пряника, бесконечная цепь стыда и оправданий. За что? За неповиновение. За то, что делать мы зачастую не хотим, но выполняем задание, потому что так надо. Кому, почему, зачем? Я совершенно не хочу быть тем, кем должен, я просто хочу выжить, уберечь сестру, найти отца, в конце концов! Я вовсе не хочу играть в мессию, да и кого и куда я приведу, если рай продан и поделен меж титанами добра и зла, а я сам не свой, будто пережил подлог личности и даже в отражении вижу только чужака.

Кожу закололо на шее, затем иголки спустились на плечо, ниже; закатав рукав, я увидел плывущие начертания, но в голове только шум стоял, словно помехи на линии.

Взор заслонил поток, не слёз, нет, просто громадный цунами нёсся прямо на меня. Кругом туман высотки, лица перепуганные добела. Но он недвижимо застыл здоровенной мутной оглоблей. Что за?..

Морок пал, возвращая меня в коридор, шум угомонился, начертания иссякли, а я кое-как смог сдвинуться с места.

Светало, и блёклые тени от плывущего густого тумана снаружи, ходили по сводам здания.

Вернувшись в свою опустевшую палату, сквозь сонное отделение, я обнаружил на кровати бордовую книгу и, лежащий на переплёте, серебристый кинжал. Я чувствовал её присутствие, очень ярко, словно потоки энергии омывали тело.

— Что это? — спросил я, буквально пустоту. — Вирус?

У окна проявилась фигура коротко блестнув, как осколок зеркала на палящем солнце. На широком подоконнике материализовалась Сэла, повесив голову и свесив руки с колен, она казалась крайне мрачной, и очень обеспокоенной — я чувствовал движения тока, движения энергии вокруг, и совершенно не понимал, как, но воздух был наэлектризован и я ощущал это очень остро. Взгляд поникшей ангелессы был устремлён мимо меня, словно на многие километры, вдаль; огромные белоснежные крылья прижимались к влажному от конденсата стеклу. Она покачала головой, тревожа ярко-медные локоны, и лишь спустя мгновение я различил в этом жесте ответ. И он меня неслабо озадачил.

— Нет… А что это? — мои руки разлетелись в стороны, в подступившем негодовании. — И почему бы вам не помочь, если вам известно, что это такое?

— Мы в любом случае не можем, — ответила Сэла, и её всегда хрустальный голос звучал низкой менторской каденцией, — это необратимый процесс. Это своего рода… распад. Всё переживает тотальные перемены, кто-то меняется вместе с переходом из одного плана в другой, кто-то нет.

Последнее, я знал и так, и с лихвой мог понять законы действия этой «эволюции».

— Потомки, — кивнул я, не отводя взора от Сэлы, хмуро смотрящей куда угодно только не на меня. — Мы — все кто жив — потомки нефилимов? Ваши потомки?

Я давил на неё, буквально выбивая ответ, хотя мог догадываться. Но я действительно устал красться по догадкам, как по скользким камням через брод, мне нужны были ответы. Правильные. Однозначные. Чёрт. Ответы.

— Ты можешь говорить открыто? Прямо! — повысил я тон, инстинктивно оглянувшись, проверяя, не привлёк ли я излишнее внимание. — Раз я такой ценный экспонат и способен что-либо изменить, то, как я могу повлиять на то, что за гранью моего понимая? Так, да или нет?

Сэла и не шелохнулась, только медленно переведя на меня взгляд, и лазурный огонь на дне ангельских глаз плескался раскаленной вязкой лавой, подсвеченной из недр смертоносного вулкана.

— Да, — ответила она, наконец, и, видя мою мимолётную растерянность и очевидные мысли, бессомненно отразившиеся на моём лице, безрадостно усмехнулась: — Не обольщайся. Это не даёт вам никаких особых привилегий и способностей. Кроме одной: ваши шансы на выживание значительно выше. — Глубоко вздохнув, Сэла уронила голову на ладони, потирая глаза, будто от дикой усталости и раздражения. — Мы уничтожили исполинов больше пяти тысячелетий назад, всех, подчистую, — сокрушалась она. — Так мы, по крайней мере, думали. Но оказалось, кого бы мы ни перебили, точно не тех, кого следовало. Или не следовало, — добавила она, поднимая на меня взгляд. Дерьмо, она где-то утратила свои доспехи, где-то в минувшем мгновении, и полностью облачилась в отчаяние, сродни той обречённости загнанного зверя. Она реально выглядела измождённой, запутавшейся, и не старше моей сестры.

— Выходит, кто-то знал об этом? — спросил я, осторожно, вызвав резкий смешок у Сэлы.

— Да. — Она соскочила с подоконника, в пару выверенных шагов, оказываясь напротив меня, и прочно напрочно захватила мой взгляд. — Ты.

Я сумел только моргнуть, серьезно, более я вообще не представлял, как реагировать на её заявление. Я просто оторопел.

— Не понимаешь? Хм, странные вы: в одно время знаете всё и обо всём, в иное ничего. Да ты и открыл портал и, впустив нас в этот мир, сделал всё, чтобы генетическая цепочка от айрин не прервалась. Всевозможные ордена, тайные общества, защищать будут, а точнее уже защитили наших потомков, всё для одной цели. И я более чем уверена, что знаю под чьим ты покровительством.

— Кто-то из вас? — предположил я несмело, пытаясь разложить по полочкам и усвоить всё, что она мне выдала.

— О, да, определённо кто-то из нас, — не без издёвки подтвердила Сэла, звуча жестоко и даже огорчённо. — Вот только имя ему — Самаэль.

Не то, что укладывалось в моей голове. Это было слишком противоречиво, отталкиваясь от её слов, если я был под дьявольским крылом.

— А, и поэтому он пытался меня порешить? — уточнил я, дублируя скучающе-язвительный тон. — Занимательные у вас обычаи.

Сэла закачала головой, не разрывая зрительного контакта, и в этом плавном движении было нечто замораживающее, гипнотическое… пугающее.

— Он не пытался убить тебя, — выговаривала она размеренно, — акура, да и не одна она, давно уже за тобой приглядывает. Она не пыталась убить тебя, она пыталась убить меня, следуя установке — защищать, — развенчала мои выводы ангелесса. — А мы для тёмных духов враги — номер один.

— Но до этого же вы спокойно вторгались в мою жизнь, — зачем-то принялся я отстаивать точку зрения.

— Значит, мне не показалось, — Сэла отошла от меня, подцепляя кинжал с фолианта, и вытащив из ножен, закрутила на тусклом свету. — Кто-то воздействовал на меня. Я бы не приняла ипостась самовольно, мне как никому иному, известны все риски и последствия.

— И почему ты промолчала? — удивился я, помня прекрасно, упрёки Жнеца, и как ей здорово влетело от Михаила за тот оборот.

— Мне бы не поверили, — ответила Сэла, с нотами разочарования, расходящиеся контрастными гордыми звуками. — Никто не может воздействовать на нас.

Потребовалось лишь малое мгновение, чтобы сложить два и два в уме, и раскрыть загадку этого пугливого ангельского трепета пред мне подобными.

— Никто кроме скарабеев?

— Это считается мифом, — отрезала Сэла, блуждая взором по бликующему лезвию ножа.

— Ангелов я тоже считал мифом, — пробубнил я, раскручивая все эти мысли о перевале и пророчествах. — Кто он такой этот Нинлил?

— Одни считали его сумасшедшим, другие провидцем. По сути такой же проводник, как и ты. Но он мёртв. Уже очень давно.

— Атлант?

— Почти. Толтек, — уточнила она, открывая книгу, на главной странице с пентаграммой. — Вот их мифом считали мы.

— Вечная кровь. Вы бессмертные?

Сэла долго смотрела мне в глаза неясным взглядом, но явно не торопилась говорить. Поднеся нож к раскрытой ладони, она лишь едва коснувшись кожи, прочертила линию. Первое что меня потрясло, то чего прежде я никогда не замечал — отсутствие линий на ладони. У них не было линий на коже, тех самых индивидуальных нитей плетущих паутину судьбы!

— Не стареем, но нас можно убить, — тихо, почти беззвучно ответила Сэла, и в подтверждение её слов, тонкая черта окрасилась алым. Струйка крови, медленно пересекая ладонь, упала на раскрытые страницы — самая обычная живая кровь на титульной странице книги. Я не знал чему дивиться больше, отсутствию линий на ладонях или этому открытию.

— Так ты...

— Не я, — перебила Сэла, пресекая мои догадки о сходстве со мной, как со скарабеем.

А тем временем, кровь из крохотной черты на ладони иссякла, и края ранки стали сужаться, очень медленно затягиваться, намекая, что возможно спустя полчаса от пореза не останется и следа. Но оставит отверстой чертовски ценную летопись — ангельскую историю.

— И ты так спокойно выдаёшь мне это? — я действительно на краткую секунду усомнился в её мотивах, она этим порезом ко всему прочему самым натуральным образом отрыла занавес таинства, знать которое смертельно опасно. Для них всех. — В чем подвох?

— А в чём разница между ангелом и демоном? — ответила Сэла вопросом на вопрос.

— В руководстве?

— Вот и рассуди.

***

Грядёт нечто чудовищно страшное, — вот он весь ответ. Нечто такое, что столкнёт в великой сече не только ангелов и демонов, нет. То, что заставит нас отстаивать право на существование, право на наш дом — право на мир, действуя по закону парабеллум.

Я ощущал себя каким-то ферзём на шахматном поле, где ни столько короли опасны, сколько пешки.

Мне нужно было подумать, привыкнуть, черт, осознать всю важность и ответственность, упавшую тьмой на мою голову. Я должен привести мир к рассвету. К новому рассвету, ещё такому чужому, призрачному зримому лишь в ретроспективе, но такому жизненно необходимому, наполненному живительным воздухом, и всеми элементами, новыми, но вскоре совершенно обыденными и принятыми как должное.

Совершенно не было времени ознакамливаться с ангельской историей, но другая возможность может выпасть нескоро. Впрочем, и по диагонали, всё было чересчур странным, и никакие рамки континуума не способны были стереть цепочку аберраций.

Они вообще не те, кем их считают. Масса народов почитают их божествами, а они не многим отличны от прочих. Были. До перевала.

Нетленная утопия, под сводами законодательства — вся картина мира. Единственное — что-то пошло не так, и на иную плоскость существования они взошли вне временных оков. Время просто остановилось для них, и, сдаётся мне, именно этот «подвиг» имел в виду Жнец, порицая своих собратьев. Хотя они навряд ли родственники. Никаких первозданных истоков, вереница религий и теорий происхождения. Династии по родам и чинам, духовенство, войны, политика, до молекул продуманная инфраструктура. Им просто было больше отведено времени на био-развитие, на изучение стихий, подчинение энергии — дрессура вселенной. Доигрались.

«Вы думаете, победили смерть? Вы жизнь победили!»

Да, это и впрямь была абсолютная победа. Умирают, но не сами. Дышат, но не живут. Родились, но не рождаются. Внутри вида. За его пределами продолжение рода зачастую оказывалось, возможно, но запрещено законом. Живые, но словно не настоящие. Все процессы замерли на нулях, и любое отклонение, будь то ранения, и прочие травмы, стремятся к исходной — сверхрегенерация.

Даже крылья получены не совсем естественным путём. Они испокон своих веков искали код молодости, код бессмертия, в потоке экспериментов над живой материей прибегая к различным ресурсам. В итоге кардинальное переустройство из одного плана в иной их и окрылило, то ли в поощрение за все потери, то ли в насмешку за попытки обрести власть над природой. Да они вообще ничем от людей не отличались, может только ростом.

***

Держать путь на поверхности мы не могли, слишком непроглядной была поволока тумана, да и неизвестно какая опасность могла подстерегать в столь тёмные времена.

Выход был один: снова карты, схемы коммуникаций, подземелье акрополя. И компания еле-еле сплочённая, чьи детали всё ещё были притянуты неисправными магнитами, в любое время готовые ослабнуть.

Что держало нас вместе? Стадный инстинкт? Желание выжить? Макиавелли внутри каждого, подстерегающий удобный случай, дабы дёрнуть канат на себя? Всё сразу?

Мы покинули здание всем скопом, поутру, так как через подвалы здания было не выйти к нужному маршруту, а вновь ломать стену лично у меня желания не было.

Топор, спешно миновав ступени, тотчас же умчался куда-то в сторону, исчезая в тумане.

— Эй! — окликнул его Грозный, и свистнул вслед. — Топор, растудыть твою налево! Ты куда пришпорил, я не понял?

Но ответа не последовало. Даже стоя близко друг к другу, мы слабо видели сквозь мутную молочную пелену, но недоумение отразилось на лице каждого.

Витёк вынырнул из тумана, прежде чем Грозный собрался его нагнать. В его руке была моя винтовка. То, что его оружие было при нём всё это время, я ничуть не сомневался, но я думал моя винтовка так и осталась под руинами станции.

Отобрав у меня карты, Витёк молча всучил мне оружие.

— Вот ты жучара, — с изумлением усмехнулся Серый, — ты где её надыбал?

— Тебе расскажи, тоже захочется.

Но это сто процентов была именно моя винтовка Драгунова СВД, как мне казалось. Пока я не приметил высеченные, явно остриём ножа, буквы на металле: «ВИННИ». Естественно первое, что пришло в голову это мульт про Винни-Пуха. Никто этой насечки не заметил кроме Ксюхи, стоящей справа от меня. Сестра вырвала винтовку из моих рук, с такой прытью, словно она ничего не весила, и буквально носом прилипла к надписи.

У неё было такое лицо, словно неподалёку бродит киллер, и она об этом знает. Как и то, что палач по её душу.

— Ты где её взял? — набросилась Ксюха на Витька. Тот лишь угрюмо пробормотал, заглядывая в карты:

— Много будешь знать, раньше будут отпевать.

— Ой, да не стучи ты кадыком, а… — скривился Грозный, — Чего хрень всякую молотишь-то?

— Откуда эта винтовка? — не унималась Ксюха.

— Да это всё та же винтовка, — решил я взять слово, забирая у неё оружие, дабы угомонить уже сестру, что бы ей там не взбрело в голову, — что привязалась-то?

Топор вручил мне карты и уверено двинулся вперёд. Неуёмная Ксюха ускакала вслед за ним, неустанно требуя:

— Откуда, я спрашиваю?

— Потеряйся, — лениво отмахнулся Витёк от малой, как от докучей мухи, скрываясь в плотных облачных сгустках.

Я размышлял буквально пару мгновений, над странным поведением Ксюхи. А затем я увидел его.

На крыльцо вышли трое солдат в камуфляже с автоматами на плечах. Они что-то обсуждали, просматривая еле виднеющиеся крыши домов.

Молодой темноволосый пацан жестами отмечал некие точки, подкрепляя их словами, до тех пор, пока его взгляд не наткнулся на меня. Он осекся молниеносно, и его взор вмиг скользнул мимо, и я знал в поисках кого — моей сестры.

Громов, чтоб его. Там, в прежнем мире, до всех этих трагедий и катастроф, до часов Фишера считающих ходы апокалипсического турнира, он неплохо общался с «тригадой», не то чтобы друзья, но и врагами они не были. Видимо связь сработала и в этом мире на пороге Конца Времён.

Громов поймал мой взгляд, и расплывчатое от белёсой пелены лицо потемнело. Он покачал головой, заставляя туман, путавшийся в растрепанной каштановой копне распространяться дымкой. Я никак не мог взять в толк, какого чёрта, Андрей делает в рядах военных. Да, он должен был учиться в военном училище, но они же ровесники с Ксюхой, ему долбаные шестнадцать! Видимо критерии отбора кардинально изменились, и в ход шли любые силы, даже самые резервные. Но почему тогда для нас ряды остались сомкнуты?

Он не хотел чтобы она знала — вот и всё что означало это вербальное отрицание. Не хотел, чтобы она знала, что он близко, не хотел вверять надежду, в обещания, которых выполнить не мог. Так же как и я когда-то.

Просто кивнув в ответ, я забросил винтовку на плечо и двинулся в путь, окликая всех, кто утопал за Топором в неверном, между прочим, направлении.

Спустя несколько шагов, я почувствовал чрезмерную мягкость грунта под ногами, хотя по идее должен идти по асфальту. Видно было плохо, сквозь туманную шаль, потому присев на корточки, я прикоснулся к асфальту и утонул. Во-первых, рука действительно погрузилась в зернистую, как рис, субстанцию. А во-вторых, я реально офигел и зачерпнул целую горсть чёрного как шлак, песка. Это был всё тот же асфальт, но чёрт, что-то с ним было не просто не так. Что-то было крайне хреново с этим асфальтом. Он рассыпался. Распадался.

«Это своего рода… распад».

Высыпав эту дрянь из руки, я попытался сообразить, что конкретно меня так чертовски пугает. Всё обращается прахом. Нас с лёгкостью может завалить в городском лабиринте нор, погрести заживо. Но и так идти не вариант, не видно же ни зги, дальше пяти шагов. Мне срочно требовался новый план, нужно было что-то решать с этим немедленно, мы же просто заблудимся, если прежде не набредём, на что-нибудь инферное и смертоносное. А мы набредём — под чьим бы покровительством не держалась моя голова на плечах, апокалипсис никто не отменял.

— Стойте! — окликнул я, просто осев на зыбучий асфальт, и сбросив карты на чёрный бисер.

— Ну что ещё?

— Ты чё там мутишь опять, чудила?

Поднялся недовольный гомон, давящий мне на мозги и до одури мешающий сосредоточиться.

— Так, а ну-ка успокоились все к чёртовой матери! — рявкнул я, не выдержав, от чего реально все разом заткнулись, как минимум, не ожидав такого выпада. — Мне надо подумать. Если у кого-то проблемы, можете отвалить на хрен.

Грозный, ковыряя носком ботинка эбеновый рис под ногами прямо в участке стыка с белой разделительной полосой, немало удивился.

— Это чего такое? Песок что ли? А… — а далее белая полоса смешалась с опаловым зерном и речь десантника утратила цензурные рамки, когда он сообразил что к чему.

Это был тупик. Все сейчас это осознавали, нам придётся идти на крупный риск, шефствуя по верху.

Призрачные тоннели из ведений не давали, покоя, они виделись путями во спасение, что-то влекло меня в мрачные своды таинственного подземелья, больше путей я не видел в принципе. Как вдруг я ощутил циркуляцию в районе сердца. Потоки пронизывали меня иголками и протягивали свои нити, прошивая грудную клетку, но безболезненно, просто ощущения были такими, словно бы мелкие черви копошатся в груди, распространяясь по венам по всему телу. В голове зашумело, уже привычный шорох, но в этот миг я понял нечто важное. Визуализируя целую, понятную мне картину в голове, я ощущал прилив сил, и дикую тягу, словно был способен окунуться в изображение. Моргнув лишь раз, я утратил реальный мир перед взором, и, распахнув глаза, уже стоял в пыльных сводах с клубящейся тьмой над головой.

Логово тьмы в отрезке безвестного времени, без каких-либо представлений, зачем я здесь, но это было важно. Значит, я мог бы вспомнить строения, мысленно представить территорию промзоны, ангары, склады. Я бывал там, и, конечно же, без труда мог воспроизвести обрывки киноленты из воспоминаний. Спроецировать.

Чёрт, я видел просвет во мраке, мне на полном серьёзе представал этот сизый горизонт промзоны перед глазами, словно некая проекция, и я мог бы ступить туда. Но это лишь я один, а мог ли я всех провести своим путём, сквозь время и пространство? Одно движение и морок развеялся, оставаясь зиять темнотой сводов и разочарованием, от того, казалось, я был совершенно беспомощен, сжимая в руках невероятную по своей мощи силу — время.

Я вовсе не правил игрищем, это было не так. Я не видел комбинаций этой партии, не знал даже текущего счёта, ничего не знал, просто с повязкой на глазах, завладел часами Фишера, но правила игры от этого не менялись. Я не просто был слаб, я был слеп, а балом правил цейтнот.

«Говорят вам подвластно время...»

«Он же может изменить… всё»

«Чем старше скарабей, тем он могущественнее»

«Он слишком юн...»

Мириад слов, непрерывный поток информации проносился в уме скорыми кадрами, а я просто стоял в сердце тьмы, не представляя, как мне быть со всем этим. Я так бы и стоял, если бы не знакомый до боли голос.

— Почему именно Ситри? — донеслось издалека, и я содрогнулся от звука собственного голоса троящегося эхом, от чего было совершенно неясно откуда он происходил, из какого ответвления. К тому же тьма держалась непроницаемая, не давая разглядеть каменные коридоры дальше своего носа.

— Потому что он один в своё время нашёл управу на Нинлила. — Вот этот глас я надолго запомню, он выделялся своей размеренностью, и принадлежал златокрылому ангелу. — Многие пытались убрать его с пути, но удалось только Ситри. Можно пересчитать все ступени иерархической лестницы вниз, сотни раз стучать в двери дьявола, но ничего не изменит того, что он арх с весьма занимательными талантами.

— Наследник Аббадона? — спросил «я», с лёгкой усмешкой.

— Единственный, — ответил некто третий, властно и вполне по-вожатски. То был Михаил, я почти не сомневался в этом. А вот «меня» в одном из ответвлений этих нор, явно терзали сомнения.

— А сам Аббадон?

— У него нет интереса в этом деле, — опроверг златокрылый.

— Так кто же будет носителем в период перевала?

Образовалась крупная пауза, очень зловещая и неуютная. Такая, что обрывается в один поворот. По правилам дерьмового ужастика, ты просто оборачиваешься в этой мертвенной тишине, и лицом к лицу сталкиваешься с Костлявой. Жутко.

— По подсчётам — Самаэль, — развеял Михаил гнетущую тишь, задумчиво рассуждая, — но если время изменит форму, цикл может ускориться. Это и нужно Нинлилу, удачный момент, чтобы взойти на вершину пантеона. Кто он и откуда, уже не будет иметь значения, по закону он станет главой нижнего меридиана.

— Дьяволом? — с сомнением уточнил «я», и златокрылый издав шумный вздох, нехотя проговорил, как по бумажке:

— От носителя к носителю. По циклу, по кругу, из века в век. Носители меняются, гибнут или приходят новые. Дьявол остаётся неизменным.

— Метафора?

— Реинкарнация, — в один голос опровергли архангелы.

— Гэб, я точно ничего не нарушу, если приведу её?

— Ты должен был рассчитать — не мы, — ответил златокрылый, и кажется, осветил своё имя. Чёрт, я должен был дотумкать ещё тогда. Михаил, Рафаил, Гавриил, — эту троицу только что ленивый не знает. И Гавриил, в самом деле, по некоторым источникам — архангел с золотыми крыльями.

— А Ситри? Он согласится?

— А у него не будет выбора, — слегка зловредно заявил Гавриил. — Уж можешь мне поверить.

— Логично.

Что «мне» было логично — неизвестно. Сам я практически не понял о чем речь. Практически. По сути, я прекрасно помню эдакий ультиматум Ситри, косвенно допотопной девушки и нашего перевала. Как это взаимосвязанно, чёрт бы кто разобрал, но что-то упрямо крутилось в голове на сей счёт.

Четыре, четыре, четыре...

Их должно было быть четверо.

Если бы Ситри, будучи в рядах Григори, не взял в жёны ту девушку, не подвергся бы ссылке в жаркое местечко. Впрочем, не было бы её, была бы другая. Наверное.

Одно было ясно: не в девушке вся соль, а в самом Ситри. Он должен оказаться в ангельских рядах, и видимо других путей возврата нет. Вопрос даже не в том, почему нет иного способа, в том вопрос, зачем вообще нужен Ситри. Что это за талант у него такой? Впрочем, припоминая его манипуляции со мной ещё в том февральском вечере, не трудно догадаться — он явно ас по части дезинсекции. По крайней мере, скарабея прихлопнуть ему ни черта не стоит.

Аббадон. Династия? Я видел это в фолианте, ангельская родословная, у них очень многое зависит от корней, от крови, даже смешения между классами или чинами, всегда было строго запрещено. Аббадон — демон, ангел-смерти, не знаю с каких пор и как давно, но Ситри по ходу дела из его рода, как минимум. Как максимум наследник — единственный сын и заинтересованный в этой игре на арене армагедонна. Не он мне взялся подсобить, это просто взаимовыгодное сотрудничество. Причем он при содействии получает двойную выгоду — и прежний ранг, и отнятую жизнь. Вот почему он согласился. А я бы согласился? Я бы согласился. Вообще не раздумывая.

У меня почти появился план, как быть. Я не мог пойти этим путём, но мог вернуться, был волен избрать другой. Схемы, устьями рек скользили в уме, мне по идее нужно лишь найти оптимальный момент, как всё повернуть, но всё это не укладывалось в голове. Что-то ускользало, упущения, пробелы, терялись важные факторы, это невозможно продумать. Невозможно. Я мог вернуться куда угодно, но совершенно не знал куда.

Я ощутил сильное натяжение, словно рёбра поймали на крюк в районе солнечного сплетения, и потянули. И вибрацию. Чувство острой опасности распознавалось интуитивно, я знал, что это такое, просто я уже испытывал это и не раз. Не смотря ни на что, ни на отношения, ни на разницу в возрасте, я всегда чуял, если моя бедовая сеструха вляпалась в неприятности. Но здесь это ощущалось от чего-то особо остро.

Открыв глаза, я всё так же сидел на зыбком асфальте, схватившись за голову, и на меня недоумённо глазели. Время не тронулось с места, я просто немного ушёл в себя. Так я думал, по крайней мере. Но здесь было тихо, никакой явной угрозы. Ксюха, вскинув бровь, пялилась на меня так, словно у меня вторая голова отросла.

— Где ты был? — раздался любопытный, тоненький, как колокольчик, голосок из-за спины Жида.

Все разом переключили внимание на маленькую девчушку, которая прячась за брата, лишь едва выглядывала. И смотрела она на меня, да и вопрос был явно адресован мне. Но я не мог пропасть, я же давным-давно сформировал представления об этих странствиях, я точно ушёл только сознанием, но тело оставалось здесь. Даже время здесь не должно было тронуться с места.

— Здесь… — ответил я, хоть и не был уже уверен на сто процентов, и поправил очки за душку.

— Нет. Тебя не было, — стояла на своём девчушка, не обращая внимания на озадаченные взгляды.

— Настюш, ты чего? — подсуетилась Ксюха, присаживаясь на корточки перед девчонкой. — Ты это о чём вообще, а? Ну-ка, посмотри на меня.

Голос моей сестры звучал мягко, как никогда, но несколько тревожно. Понятия не имею, как она относится к детям, но моя малая класса с шестого балуется психологией. Видимо подумала, что ребёнок плохо всё это перенёс и немного не в себе.

А вот мне вдруг вспомнился тот мальчишка, когда мы с Юлей шли вдоль проспекта в Валентинов день. Он что-то видел, то, что не заметил никто. Мелкий походу видел, как я исчез, хотя для всеобщего взора я оставался зримым, и плотью по всем признакам я был рядом с девушкой, тогда как сознание швырнуло в допотопные времена. Однако...

Дети, чёрт. Они что-то видят, что-то много большее взрослых. Почему?

Толчок из-под земли моментом всех заставил встрепенуться. Затем ещё один, ловя волну от первого. Глухие толчки с безумно краткими паузами, и определенно сейсмически опасные.

Где-то проснулся громовержец, я не представлял что это, но звуки не из приятных. Сильный грохот, будто тысячи тонких листов стали пародировали раскаты грома. А когда накренилось одно из строений в семь этажей, стало кристально ясно, что дела наши совсем плохи.

Все разом бросились наутёк, подальше от падающей «свечки». Я видел в этом больше. Воздух отяжелел, туман осел, и знание падало неестественно, лишь немного отклоняясь, оно словно уменьшалось, как будто… проваливаясь.

На весь свой страх и риск, я направился к эпицентру, и с каждым шагом по содрогающейся земле, я убеждался в выводах. Знание проваливалось, не оставляя никаких кубов пыли от разрушенного основания, ни обломком, ничего, просто свечка тонула в стакане с молоком.

У подножия зияла линия темноты.

Когда я подступил к краю, я просто замер. Сильно. Что-то очень сильно давило, словно атмосферное давление спятило, но чёрт, это я спятил, потому что такого не бывает. Так не бывает!

Я смотрел в обрыв, в три десятка метров длинной и примерно столько же шириной. Огромный провал, шок, и чернильно-лиловое зарево, усыпанное искорками. Космос. Словно иллюзия, галлюцинация, плод воображения, ложный, как плод маклюры. Но нет же, я стоял на грёбаном краю мира, пока здоровенную буквально астрономическую дыру затягивала чернь, будто миллиарды пауков плели тончайшую антрацитовую паутину в режиме ускоренного времени.

«Там, где считают время в три луны те, кто не спят...»

— Клим!!! Да, чёрт!!!

Я отшатнулся от ямы во вне, постепенно заметающей следы своего явления, и пошёл на заливистый голос Ксюхи. Чёрт, она испугалась и походу потеряла меня.

Три луны — три месяца? И всё? Нам всего-то нужно выстоять девяносто дней?

Вот только, что это за дни и выстоим ли мы, — совершенно иной вопрос.

Я помню эти три луны, видел их, помню полчище, я лишь не видел апогея. Пока что. Я не видел нового неба и новой земли. Проклятье! Видел что угодно, но не грёбаный хэппи-энд! Как так?

Что-то обломилось от этого внутри.

Жнец походу не лукавил, он был полностью прав. Мы не выйдем в меридиан, не перейдём перевал, мы просто сгинем с лика вселенной. Или дело во мне? В том, что я ни черта не сделал, ни единого шага к рассвету. Никто не последует за мной, по одной лишь причине: я крадусь, но не иду. А мне нужен шаг, твёрдая поступь. И мотивация. А лучшая мотивация — страх.

— Землетрясение? — первым делом спросил Лёлик, ища ответ в моих глазах, стоило мне вынырнуть из тумана. Сквозь шум и суету, слышался топот и почти синхронный взвод затворов. — Что дальше? Потоп, мать его?!

— Точняк, — отрывисто вырвалось у Витька, пока он воровато озирался вокруг, явно слыша распределение военной силы в округе. Дома шли ходуном от мощи, бьющей из недр. А в моей голове забурлил далёкий водопад, вот только шум воды слышен был всем, и эти звуки всех к чертям заморозили. Всех кроме Ксюхи, крутившейся на месте, в поиске меня, и увидев, тотчас же бросилась ко мне.

— Не-е-т… — протянул я, поймав Ксюху, и притягивая к себе, мимолетно шепнул на ухо «не бойся». — Что вы, какое землетрясение? Конвульсия подыхающей цивилизации. Всё! Можете со спокойной душой попрощаться с моральным благолепием. Грядёт новая эра — время смут, насилия и крови. Эра Смерти. Это ли не Царствие Зверя? Вот только никакой он ни дьявол, ни Сатана и ни Антихрист. Зверь этот испокон веков наречён человеком.

— Слышь, а за зверя ответишь! — немедля вскинулся Топор, невзирая на тряску и перекрикивая гул кругом.

— Что, нет? — глубоко вдохнув, я бросил всё, что мог внутрь себя, как победитель на стол карты в комбинации флэш-рояль. — Нет?!

Проекция исказила пространство, чёрт знает, о чём я думал, но мне нужны были бразды правления, нужен был козырь и он распростёрся по туманному гарнизону, подменяя испарения дымом. Редкие огни во тьме, и совершенно иной пейзаж: горящие костры, далёкие крики, выстрелы, нездоровый смех. Многоэтажный град, падший на дно, во мрак и беззаконие. Отрепье и смрад. Мракобесие.

— Братан, он, походу, тронулся? — оторопело пробормотал Серый, ещё не успев заметить перемен. А вот Жид уже шарил взглядом по местности, подавляя растущий ужас.

— Или мы.

— А это всего то десятилетие разницы, — внёс я ложную ясность, крепче прижимая за плечи дрожащую от страха Ксюху. — Десятилетие существования в непроглядной тьме. А, каково оно вам? Так что обойдёмся без истерических надрывов и самобичевания себя в грудь — это не поможет.

Тишина застыла в воздухе такая, что могла свести с ума конченого шизофреника. Я вовсе не наслаждался игрой, я просто делал то, что должен был.

— Не дергайте ножками господа, если не хотите провалиться в яму с дерьмом.

Морок отступил, рябя от тёмной огненно-чёрной гаммы к светлой и туманной, но степенно пришло в норму. В отличие от элементов нашей коалиции выживания. Да — это была ложь, откровенная клевета, обман зрения мнимой проекцией, инсинуация, но это было нужно.

Шум воды нарастал многогранным всплеском, со скрежетом и громом, приближался, пока, наконец, я не увидел огромный белёсый вал поверх высоток. Спасаться не было смысла, я мог бы повторить трюк с проекцией, но замер истуканом крепко накрепко сжимая Ксюху. К тому же, не было никаких гарантий на успех, как и не было больше времени, только кратчайшая секунда в вечность длинной. Но поток остановится. Он остановится, должен остановиться. Затаив дыхание, я просто читал мантру неизвестности со смутной идиотской надеждой в предречённый коллапс.