17.

Громадный десятибалльный вал навис над высотками, заслоняя небо, словно ангел великан раскинул крылья, отбрасывая тень, упавшую тьмой на наши головы. Воздух сгустился, попадая в лёгкие тяжёлой масленичной эссенцией, он обволакивал каждый вдох. Переводя взгляд от крыльев медленно накрывающих здания, к небу, я вмиг заметил сколь тягуче это действие. Медленно, ещё медленнее; вдох за вдохом, кадр за кадром, время растягивалось до размера макровселенной. Казалось, внутри образовалась пустота, превращая тело в полый сосуд из костей и кожи, я будто ливитировал, и всё раздувалось вокруг, подавляя и стремясь к абсолютному вакууму.

Я не ощущал грунт под ногами, не чувствовал сестры буквально в своих руках, ничего, абсолютная каталепсия плоти. Не видел мига, в котором стрелки замерли, останавливая водную лавину, но обратил внимание на небосвод.

Вдалеке, линия горизонта зашлась замедленными вспышками, распуская пламенные тигровые лилии, чьи лепестки, разрастаясь, закручивались, обращая каждый бутон в гриб. То были самые натуральные водородные грибы — медленный взрыв ядерного потенциала. По свинцово-сиреневому куполу неба, прошла еле заметная волна, незримая, как легкая рябь по воде, но ощутимая телом, волна пробирающая вибрацией и дрожью. И тишина. Только гул от былых судорог земли и бьющихся вод смертоносного потопа, оставили эхо бесследно растворяющиеся во временном коллапсе.

Вал застыл оглоблей, мутной пенящейся оглоблей, точь в точь, каким и представал этот пейзаж мне в видении, буквально несколькими часами ранее.

Стало легче вдыхать кислород, но консистенция озона в воздухе явно стала выше, ощущаясь запахом летней грозы. Температура пошла на спад, практически осязаемо с каждым градусом.

Небеса, словно ледяной коркой покрытые, создавая хрустальный купол, источали первобытный страх. Заражали ужасом пред неведомым. Угроза, самый её пик, кольнула в грудь, что мною двигало — в жизни не разгадаю, но когда небосвод сверкнул, я и сам не понял, как припал к земле.

И он обрушился.

Не звёздами, ни осколками купола из кристального стекла. Обрушился ударной волной такой мощи, что осыпались бетонные джунгли, едва ли не до самого основания, пали ниц пред всемогуществом космогонической силы. Этот удар нам, казалось, было не пережить, казалось, кости будут в пыль перемолоты под давлением.

Но нас лишь вдавило в зыбкую почву, непомерным весом, тогда как всё кругом распалось на крупицы. Медленно. Всё растягивалось слишком размеренно, я чувствовал груз, прижавший меня к земле, но не чувствовал боли, утратив даже ритмы сердцебиения и дыхания. Ощущение чрезмерной легкости, обращающее человека из крови и плоти, в эфемерную сущность. А затем в груди забарабанило, зашумела кровь в ушах, животворящий поток хлынул по венам, обжигая острой болью, словно не кровь, а кислота растеклась по ссохшимся жилам, и тьма за сомкнутыми веками окрасилась алым. Но ни звука. Немая агония. Не знаю, что чувствовали в этот кратчайший миг все остальные, но тишину вокруг нарушал только бушующий кровосток в ушах.

Лишь краткий миг. И так же внезапно, как появилась, боль отступила. Ослабли тиски пространства, упав горой с плеч, озоновый воздух постепенно смягчался, но сохранял грозовой шлейф.

С трудом подняв голову, почти зарытую в чёрный песок, и открыв глаза, я совершенно ничего не понял. Кругом стояла рубиновая ночь, иначе не назовёшь. Словно от перегруза и давления полопались капилляры, застилая взор красной простынёй, но нет. Небо цвета молодого вина, было подсвечено красной блямбой. То ли Луна, то ли Солнце, но ни того ни другого и в помине быть не должно было в той стороне. Алая звезда светила чётко с востока, тогда как Солнце по закону искажённого времени, уже успело сместиться влево по отношению к северу. Чувство было таким, словно некая астрономическая лапа, схватив планету, как теннисный мячик, швырнула её в другую галактику. Мы совершенно точно сместились, определённо совершили рывок, отклонились от намеченной траектории и провалились на иную материальную плоскость. Но как?

Я было решил, что это всё, что это и есть конечный пункт перевала, мы вышли в меридиан, шагнув на новый уровень, и даже мимолётно обрадовался, не удержав облегчённого вздоха. Однако обернувшись, над серыми руинами цивилизации, совершенно ясно увидел кристальные крылья «ангела», заслоняющие красный небосвод.

Десятый вал, был совсем не там где, замер до ударной волны. Но точно так же застывший мертвыми ледяными скалами.

Коллапс.

Времени нет. Его нет! Но вновь этот факт, вырубающий весь здравый смысл: всё остановилось. Всё! Кроме нас. Я свободно двигался, не ощущая преград, постепенно на ноги поднялась и вся наша братия по выживанию.

Земля просела, глубоким рельефом рисуя выбоины на поверхности, словно обрушились все тропы под городом, все шахты и тоннели. Этого стоило ожидать, но эти траншеи рисовали неверную картину. Они совершенно не соответствовали схемам подземных коммуникаций, или же кровавая Луна сбила меня с толку...

Осматриваясь вокруг, за свинцовыми барханами, растаявшего града, я обратил внимание на еловые кроны вдалеке, пиками пронзающие алое небо, хотя лесная зона, должна быть много дальше. Обратил внимание и на обломки падших зданий, грудами образующие зыбучие холмы цвета ртути. Неправильно: там, где пролегала дорога, образовались руины, а на месте здания больницы, в поволоке тумана, зияла пустота.

Когда из кружения золы и жидких сизых облаков выступил парень с автоматом на плече, модель проишествия сложилась более чем очевидная. Всё смешалось, в каком-то алгоритме, что-то привнося на этот участок, и что-то смещая в другой. Словно всё было предопределено и раскроено, чтобы территория, сшитая заново, явилась в иной комбинации. И он оказался за её пределами, отрезанный от полка, и вынужденный примкнуть к нам. У него и не было иного выбора, всё решено за него, то ли новым законом природы, то ли неким демиургом.

Лицо Ксюхи приобрело выражение совершенно неясного смысла, стоило ей повернуть голову, и заприметить Громова, с каждым шагом сокращающего с нами расстояние. От моей взбалмошной сестры ожидать можно было чего угодно в любое время. В глазах цвета дымчатого зеленого нефрита, схлестнусь в битве и шок, и боль, и радость. Она могла бы налететь на него и, повиснув на шее, задушить в объятьях. Могла бы напасть на него, мотивируясь весомой (как она думала) причиной былого разлада. А уже потом задушить в объятьях. Ожидать стоило чего угодно. Но этого я не ожидал. Она просто отвернулась, делая вид словно… можно было бы сказать, словно они и не знакомы, но к незнакомцам проявляют хоть какой-то интерес. Его словно не было для неё, а я отчётливо помнил, что эту парочку неразлучников, прежде нельзя было и дня увидеть врозь. Казалось можно забыть все обиды, всё оставить в прошлом, но… Но ей не всё равно, это всё напускное, она чувствовала, что он где-то близко, как только увидела выцарапанные буквы на винтовке, что бы они ни означили, для неё несли сакраментальный смысл.

Андрей прекрасно был со всеми знаком, как и все мы, в нашей апокалиптический коалиции. Подойдя он лишь обвёл всех взглядом, мрачным и тяжелым как наковальня. Стянув оружие с плеча, он отпустил ремень, и автомат, упав на зыбкую землю, распался на части; обломки рассыпались мелким бисером, сливаясь с грунтом.

Всеобщий ступор был настолько всеобъемлющим, что никто не мог обронить и ни слова. А меня настолько поглотил мысленный сутяжный бардак, что я не знал чему ужасаться в первую очередь.

Направлений больше нет — нет никаких ориентиров. Температура падает, а ткань уже утратила прочность, как и прочие вещества и даже сплавы металлов — всё распадается на исходные элементы. И пища не исключение, в связи с чем, даже цель обнулилась.

Как итог: нам предстоит петлять в неизвестности, в чём мать родила, совершенно впроголодь и без каких-либо гарантий на благополучие в течение, по меньшей мере, трёх месяцев. И это при том, что кругом царствует грёбаный временной коллапс, предавший стрелки часов капитальной девальвации.

Мёртвая тера, делящая все шансы выживания на ноль.

Витёк угрюмо смотрел поверх моей головы, явно на застывший гребень волны. Затем посмотрел на меня. Снова на гребень. На меня.

— Ну, давай, Моисей долбаный, — заговорил он сквозь зубы, — просвещай, что это за армагеддец?

Вздохнув, я машинально оглянулся на недвижимый цунами над обломками города.

— Ты сам ответил на свой вопрос.

Парень резко дернулся в мою сторону, но Грозный, могучей лапой поймал Витька за шкварник, как котёнка.

— Что ты об этом знаешь? — спокойно спросил десантник, удерживая сдавленно матерящегося Витька, от поползновений в мою сторону, явно желая воплотить в жизнь угрозы расправы.

Вот и что я, чёрт, должен был ответить? Что знаю, кто я и зачем, но не знаю правил игры? Видел ангелов, но не Божьих? Что Конец времён имеет буквальное значение, но не знаю исхода? Умрём мы или нет, взойдёт ли завтра солнце или даже приведу ли я к восходу — я не знал.

— Ничего из того, что вам нужно знать, мне неизвестно, — ответил я уклончиво, — а то, что известно, просто ничего вам не даст. Совершенно.

Этого было мало. Я видел смесь удивления и раздражения на лицах.

— Всё распадается, — добавил я, махнув рукой на бетонный бархан, — рушится, это вам очевидно и без меня. Но я, вероятно, могу на это повлиять.

Пару мгновений подряд все таращились на меня, просто хлопая глазами, то ли не понимая к чему я клоню, то ли боясь понять.

Первым из прострации вышел Лёлик, обалбешенно выдав:

— Ты, что блин, реально пророк?

Это было не совсем тем, о чем он думал. Или было именно так в прямом смысле слова.

— Ну, вроде того.

***

Решать, как со всем этим быть стоило в темпе. Голод убьёт нас к чертям, нам нужен альтернативный источник питания. И не мне одному, казалось, что такой источник есть.

— Не может такого быть, чтобы весь зверь вымер. Ну, не может, — рассуждал Грознай, сидя по-турецки, прямо на зыбком грунте и чиркая зажигалкой, в неустанной попытке добыть огонь, — если ты… и вся эта канитель… — никак не мог он правильно выразить мысль. — Короче! Раз не все люди умерли, значит и живность должна какая-нибудь остаться.

— Возможно, — согласился я, в целом действительно разделяя его мнение.

— Во-о-от! — радостно протянул Грозный, но глянув на унылую рожу, Топора, пихнул его в плечо. — Ни чё, прорвёмся! Пещерные люди как-то жили, и мы будем.

— А если нет? — вполне серьёзно спросил Андрей, хотя едва ли это было похоже на вопрос. — Если животных не осталось?

Витёрк, зловредно хмыкнул, с прищуром смотря на мою сестру под боком.

— Значит, я сожру Ксюху.

Малая засветила ему фак, и теснее прижалась к моему плечу.

Помимо этого существовала и другая проблема, которую озвучил Лёлик, с тоской глядя на тщетные попытки Грозного выбить искру из зажигалки:

— Огонь не горит. Вода не течёт. Жрать нечего. Крутяк...

Вода. Он был полностью прав, вода есть и нет её. Просто застыла в каком-то странном состоянии, и не лёд, и не газ. Мы с Грозным ходили к подножию вала, он навскидку был не более чем в полукилометре от нашей точки. И если окунуть руку в отвесной столп воды влага ощущалась, но ладонью не зачерпнуть — вода оставалась недвижимой. Она есть. И её нет. Магия, чёрт бы её побрал!

Я всё крутил ангельский нож, то ли отвлекаясь от тёмных мыслей, то ли пытаясь увидеть в нём больше, чем он есть. Металл остался цельным, таким же твёрдым и прочным. Он и ангел — по каким-то причинам серебряная фигурка, некогда подаренная мне, не распалась, хотя даже шнурок рассыпался.

Металлическое оружие так же стремительно обращалось в руду, только органика некоторая, как я успел заметить, уцелела. Древесина, натуральные ткани, думаю, даже цельные металлы и камни, остались незыблемы. Распадалась синтетика, но натуральные волокна держались неизменно прочно. Словно бы эдакое очищение, возврат на исходную. Тотальная анафема человеческого дара таланта и всех трудов — демонтаж мира.

Издали послышался приглушённый гомон, невесть на что проходящий. Грозный моментом оказался на ногах, почти синхронно со мной.

— Слышишь?

— Что за хрень? — проворчал Витёк, всматриваясь в железобетонную груду высотой с трёхэтажный дом. Звук исходил оттуда, из-за искусственного серого холма, походил на голоса, но был ужасно искажён.

— Черти, что ль? — скривился Грозный, пока я, вслушиваясь, изо всех сил пытался понять...

— Испанцы, — догадался я, наконец. Природа искажения — акцент. Из-за насыпи появились три силуэта; бросая вытянутые тени в свете красной луны, они шаг за шагом приближались, но различили нашу компанию явно не сразу. Их шаги застопорились, в порядке, десяти метров от нас. Тишину нарушала только перекличка шёпота.

— Что выбрали неудачное время для путешествий? — усмехнулся Лёлик, нарисовавшись слева от меня.

— Не думаю.

Друг приободряюще похлопал меня по плечу.

— Ну, вот ты и пригодился, лингвист.

— У меня направление по древним, «мертвым» языкам.

Искоса на меня взглянув, Витёк выругался под нос, выражая сомнения на счёт моей умственной состоятельность.

Смолчав, хоть и дико хотел схватить его за грудки, и заорать, сука, прямо в ухо, чтобы до него дошло наконец, что я, вероятно, его единственный чёртов шанс на спасение, сложил руки в рупор у рта.

— Вы говорите по-английски? — крикнул я, на оном, и только спустя мгновение напряжённого безмолвия, получил положительный отклик.

Что ж, по крайней мере, мы могли свободно общаться. Это в разы всё упрощало.

Трое людей, стали приближаться, с меньшей опаской, но подходя всё ближе, обличая лица, не могли скрыть инстинктивной подозрительности во взгляде. Все трое были мужчинами, и лишь по одному из них можно было сказать, что он южанин: смуглая кожа, витые волосы цвета вороньего крыла, тёмные глаза; остальные на вид больше походили на европейцев. Все были в пыли, и явно изможденны от обезвоживания; все были шокированы и совершенно дезориентированы, едва ли осознавая происходящее в полной мере. Никакого снаряжения, оружия, а если оно и было, то уже упразднилось по нынешнему закону распада.

Казалось, прямо на этом месте, вполне мог разрастись лагерь. Причём в доску интернациональный. Реинкарнация Вавилонской башни, чёрт. Нас всех стасовали будто, колоду карт.

Не успел я сказать и пары фраз негаданным собратьям по несчастью, а мы реально все теперь по праву стали космополитами, как искры застили взор, а тело омыло огнём.

Я будто провалился, так резко, сиюсекундно, что пуля бы не проскочила — буквально между вдохами, меж ударами сердца.

Сильный жар, наполнял легкие лавой, обжигал тело сквозь одежду. Я стоял посреди пожарища, среди высокого столпа огня, словно пламенем были охвачены высоченные деревья. Да, это было похоже на лес, я чувствовал жалящее пламя, запах гари въедался в ноздри, но я не мог пошевелиться.

Чего я ждал? Почему застрял в эпицентре пожара истуканом?

Я словно искал что-то, одним только взором, а в руках моих ярко светилась голубая сфера. В пару ловких движений я расщепил ультрамариновый шар и перед глазами распростёрлась проекция. Это походило на пазл: разные фрагменты, словно монтаж киноплёнки, мелькали спешными кадрами. Зацепив что-то белое взглядом, на одном изображении, я по взмаху руки увеличил модель, и решительно шагнул в иллюзорный экран, но так остался в горящем лесу, сквозь пожар, направляясь к цели. Белое, белое...

Меж массивных стволов деревьев, охваченных языками пламени и рычащих друг на друга, словно бешеные псы, издавая треск, проходящий на клацание зубов, лежала девушка в белом.

Это была она — та самая, что стоила Ситри ангельского чина.

Но, чёрт, серьезно? Сейчас? Но я должен был привести её сейчас или оставить здесь, и она погибнет, в пожаре, это очевидно. Но я медлил! Какого-то черта.

Я понял, почему лишь спустя время. Понял слишком поздно. Я потерял нить этого мистически-апокалипсического клубка, когда заглянул в девичье лицо. Слишком знакомое, чтобы не узнать. Слишком родное, чтобы не узнать сразу же, невзирая на смоль волос. Я не представлял, почему не видел этого лица в видениях, почему оно оставалось скрыто до последнего. И я действительно не понимал, как такое было возможно. Это было невозможно, просто чертовски невозможно. Но никаких сомнений — это была она.