Глава 6

Час ранний по меркам нижней Затужи — забитая посетителями до отказа, корчма гудела потревоженным ульем. Зловоние давно немытых тел соперничало с запахом дешевого табака. Тусклые светильники на каменных колоннах, поддерживающих низкий покрытый копотью потолок, истосковались по ветоши фонарщика. Не помогал разогнать сумрак и беззаботный огонь, жадно облизывающий почерневшие поленья за чугунной каминной решеткой. Сумрачно в «Озорном вдовце», впрочем, были бы недовольные: яркий свет местное общество не особенно жаловало. Потрепанный дневной суетой и обжигающим солнцем трудовой люд, промочив горло, успел разбрестись по убогим лачугам, чтобы забыться беспокойным сном в ожидании очередного маетного дня. На смену приспела иная публика: непростая, с двойным донцем.

Вот за один из дощатых столов с молчаливой компанией из пяти мужичков вертлявая подавальщица принесла толстую восковую свечу и пузатый графин из горного хрусталя с прозрачной рубиновой влагой. Славная свеча — копоти и вони от нее нет, огонек чистый, яркий — цены немалой. И вино — не прокисшее пойло в щербатой глиняной посудине. По всему видать торговцы, из удачливых. Сразу понятно — о делах собрались поговорить, деньги посчитать. Махнул один девке рукой, мол, проваливай, и та, наученная, проворно растворилась в сумраке. А торговцы, запалив свечу, низко склонились над столом и, вроде, чинно беседуют, прихлебывая из небольших медных стаканчиков. Только почему-то словам все больше предпочитают знаки на пальцах выделывать. Мудреный «разговор» такой ведом лишь затужским «лихим», не жулью мелкому, а людям нешуточным, со знанием. И все дела таких «торговцев» — купца пожирнее на ножи поставить, суму его денежную выпотрошить.

А вон за столом, что подальше и от камина, и от колонны с фонарем, в густом полумраке, троица путешественников с жадностью мнет прелести местных потаскух. Изголодались, видать, бедолаги в дороге по ласкам женским. Так изголодались, что посреди духоты плащи дорожные позабыли скинуть, капюшоны с голов стянуть. Вот только нет-нет, да и повертят тревожно головами по сторонам: не смотрит, мол, кто со вниманием, не приглядывается ли. Уж в который раз порывались разошедшихся шлюх наверх увлечь, в комнаты для любовных утех. Только девки-то местные — не дуры: свой интерес разумели, всласть вертели похотливыми толстосумами из верхней Затужи — дорогие напитки, снедь заказывали. Не дешево обойдется «путешествие» почтенным сластолюбцам.

А вот и положенная суматоха ко времени. Схватились двое дородных монахов — и их не миновало мирское оживление. С кряхтением таскали друг друга за серые пыльные рясы по столу, расшвыривая грязную посуду. «Ай да монахи! Огонь! Давай, давай, святые отцы, «его святейшество» брезгует заглядывать сюда, а мы молчок! Да не тяни, не тяни на себя, язва твою, скидай его со стола-то!» — гоготали, подзуживали их охочие до зрелищ миряне. Вот и пойми, что за «божьи слуги» такие — за полночь в непотребном месте разговляются да собачатся, неотличимы от грешной черни? А более всего интересно, что там за юркий малый промеж распалившихся свалкой зевак шныряет, пока «монахи» на себя внимание сманивают?

Мутный народец. С пытливым, алчным интересом шарящие взгляды. Разговоры чудные — половины слов не разобрать. А разберешь, так нипочем не понять, если не сведущий…

— Лесс дружище, двигай к нам!

А вот и компания. Ожидаемо, но все же некстати. Тот, который лапищу приветственно поднял — Кирим. По пояс голый, кряжистый, до бычьей шеи густо заросший черным курчавым волосом. Башка бритая бугристая и морда подстать — шрам на шраме шрамом перечеркнут, будто изжевал ее кто да выплюнул. По правую руку от него — Шамир — братец его кровный, младший. Рожа за молодостью лет у него поглаже, ворс на мускулистом теле пореже и в отличие от старшего брата зубов во рту побольше. Напротив братьев, рассыпав по столу нечесаные сальные патлы, головой в пустой тарелке дрых мосластый Селеван. Левой рукой он крепко прижимал к себе облезшую бобровую шапку. Давно пора ту шапку с кучей мусорной свести, только было обещано Селевану какой-то выжившей из ума старухой, что пока эта дрянь с ним, и удача не отвертится. С тех пор он и чудотворная шапка неразлучны. Рядом с Селеваном, обернувшись ко мне, радостно щерился Нестор. Его густая рыжая борода, украшенная водорослями квашеной капусты, была заплетена в две толстые длинные косицы на манер своргов — воителей Норнхейма. Широкий приплюснутый нос поделен надвое уродливым глубоким рубцом.

— Мое приветствие лихой компании! — Нацепив приветливую улыбку, я приблизился к столу.

Отыгрывание роли стало для меня делом привычным. За десять лет работы на Тар-Карадж менять личину доводилось не единожды. Необходимые сведения о жертве я получал от бомли, вернее ту их часть, которую им сообщали покупатели. Проверять справедливость сведений, добирать недостающие фрагменты приходилось мне. Связываться с «перевертышем» я старался лишь в крайних случаях. Постоянно терпеть невыносимую — для обычного человека смертельную — боль, после приступа возвращаться в сознание в лужах блевотины… Нет, тут я не был исключением из числа скаморов предпочитавших снадобью грим и накрепко усвоенное в Тар-Карадже искусство перевоплощения. Кем мне только не привелось побывать: состоятельным купчиком, слепой нищенкой, напудренным выблядком, фанатичным святошей, обедневшим рыцарем… десятки личин. Выходит так, что вся моя жизнь — перевертыш. Калейдоскоп из чужих лиц. Ну… хотя бы лицо «дружищи Лесса» походило на мое собственное.

Стол был заставлен грубыми глиняными кувшинами половина из которых, надо полагать, уже была суха, как колодца Аранской пустыни.

— Слышь, пьянь, двинь гузном-то, Лессу место ослобони. Вишь братцы чертовы, всю скамью седалищами заполонили, только на нас и надежа. — Нестор пихнул Селевана в плечо. Тот лишь пробубнил что-то в ответ, поудобнее устроил голову в тарелке и оглушительно захрапел.

— Экие он рулады выводит, что твой соловей — одобрительно заметил Кирим. — Ты, рыжий, точно поперву с ним пьешь. Всему тебя учить надо!

Здоровяк перегнулся через стол и легонько дернул за бобровую шапку.

— Не т-тронь, с-ссука — Селеван ухватился за свое сокровище обеими руками, поднял голову, нашарил обидчика мутным взглядом. — Т-тронул один такой…

— Да была б кому потребна срань твоя! Гузно, говорят тебе, двинь, Лессу место дай — проорал ему едва ли не в самое ухо Нестор.

Плутающий взгляд, уцепившись за меня, на некоторое время приобрел осмысленность.

— А-а, Лесс — Селеван ощерил гнилые зубы в улыбке. — Ну-у, з-здравбудь. З-землись костьми, раз п-приперся.

Однако обещанного места я не получил: Селеван опрометчиво истратил все силы, отпущенные ему на краткий миг просветления. Он все еще продолжал улыбаться, но взгляд потерял осмысленность, помутнел. Лишенное поддержки разума, тело обмякло, и голова с глухим стуком возвратилась в пустую тарелку.

— Всё, опала мошонка — мрачно подвел итог Нестор. Без церемоний, левой рукой сгреб Селевана за шкирку и подвинул к себе. — Присаживайся, Лесс.