Я сидела на лавочке и курила.
У той клиники, где столкнулась с Владом. Словно одной ногой шагнула в тот мир, в котором жила раньше. В котором сумасшедшие женщины не стреляют в моих мужчин.
Вчерашний вечер — как сцена из кино. Скорая. Врачи с носилками. Кровь везде, мои ладони — и те в крови. Дефибриллятор. Чьи-то руки держат меня, я вырываюсь, плачу…
Кто-то говорит на ухо, что все будет хорошо. Я поворачиваю голову — Филипп. Когда он успел приехать? Глеб невдалеке беседует с полицейским, показывает на меня. Я моргаю, пытаясь прогнать слезы — тщетно.
Я не успела ее рассмотреть. К тому времени, как приехала полиция, она пришла в себя и кричала что-то Глебу, плакала. Хорошо, что он связал ее. Она лежала невдалеке, одетая в красную куртку. Символично.
Я не смотрела в ее сторону. Сидела на снегу рядом с Владом, сжимала его руку и шептала, как мантру:
— Только не умирай. Прошу, живи!
— Жив, — повторила я. — Пока жив...
Мир застыл, проблемы показались несущественными, обиды — глупыми, сомнения — лишними.
— Только живи...
Потом Влада увезла скорая. Я хотела поехать с ним, но меня начали допрашивать, и пришлось остаться. Отвечала я путано, постоянно добавляя ненужные детали, забывая важные. В голове шумело, внутри образовался вакуум — тянущая пустота и безысходность.
Не помню, что происходило дальше.
Обрывки фраз, ободряющие слова. Потом я уже еду куда-то, Глеб обнимает за плечи, гладит по голове. Молчит. Он, как всегда, знает, что мне нужно. Тишина. И надежда.
— Он выберется, — это все, что он сказал за всю дорогу.
Выберется...
В клинике царила подозрительная тишина. Пустые коридоры, молчаливые медсестры. Кирилл встретил нас у дверей отделения, на его высоком лбу пролегла морщинка, под глазами образовались темные круги.
Он бегло осмотрел меня, но потом, видимо, понял, что кровь на руках принадлежит Владу.
— Как он? — спросил Глеб. Филипп молчал, стоял в стороне и не смотрел на брата.
— Борется. — Кирилл поморщился и опустил глаза. Нехорошо ведь, когда врачи в глаза не смотрят? — Задета печень и пищевод. Влад потерял много крови, но он борется.
Я вновь почувствовала, что плачу. Словно то была не я, а кто-то другой в моем теле. Чужие слезы на щеках. Вихрь мыслей в голове, из которых ни одна не была разумной.
Минуты ожидания показались часами, часы — вечностью. Широкие коридоры, закрытые двери операционной, красная лампочка. Казалось, она включилась у меня в мозгу.
Я стояла у окна и смотрела на зиму. Хмурый рассвет дополнял картину из мрачных предчувствий. Пошел снег, и я радовалась, так как снег был защитником Влада. Он придаст ему сил. Я верила в провидение. То, что суждено — случится.
Только живи...
Бледная, потерянная Рита сидела в кресле со сложенными на коленях руками. На лице — такое напряжение, что выть хочется. Нет, не стоит смотреть, а то сойду с ума!
Лара плакала на плече у Филиппа. Совершенно не похожая на себя — хрупкая, земная. Испуганная женщина. Наверное, все мы такие перед лицом смерти. Перед ней мы равны — и вожди хищных, и обычные люди. Перед маленьким кусочком металла, разрывающим внутренности, забирающим любимых...
Я долго не могла отмыть руки. Три раза мылила, смывала, терла мочалкой. Казалось, кровь въелась в поры, пахла обреченностью и болью. Его болью. Я ощущала ее физически. Из зеркала на меня смотрела тень, неузнаваемое лицо. Темные круги, серый цвет лица. Не я. Все это не со мной...
Я все еще чувствовала руки Влада у себя на плечах — испуг я уловила быстро, упала на землю. Если бы он не скомандовал, я могла быть мертва.
Почему… зачем она сделала это?
Я вышла из туалета, прислонилась к стене в коридоре.
Мучительное, гадкое ожидание...
Операция закончилась ближе к обеду. Кирилл лично принимал участие. Вышел к нам — уставший, на лице — скорбь.
Сердце провалилось в темную яму, больно ударившись о глубокое дно. Я боялась слов — неважно, каких.
«Не смей говорить! — хотелось крикнуть. — Молчи!»
— В критическом состоянии, но стабилен...
Я не понимала, как сочетаются эти два понятия. Влад лежит там, при смерти, а я стою в коридоре. Растерянная. Глупо все. Я должна была сказать ему, должна была...
— К нему можно? — Голос будто из другого мира.
Лара прижала руки к груди, будто из нее могло выпрыгнуть сердце. Непривычно сутулые плечи, обреченность во взгляде.
Нет, не смейте его хоронить!
Кирилл кивнул, и я инстинктивно шагнула вперед. Безумно, до боли хотелось увидеть Влада. Держать за руку, говорить. Убедиться, что он жив. Стены давили, больничный запах угнетал. Вырваться отсюда, дышать, дышать...
Если бы я могла бороться...
Лара преградила дорогу. Посмотрела так, будто пыталась прожечь во мне дыру. Волны злости я ощущала кожей, и показалось, она готова ударить.
— Убирайся! — выдохнула защитница. Фарфоровая кожа на щеках горела румянцем, в глазах — лихорадочный блеск. — Это все ты! Ты виновата!
Она почти кричала, Филипп подошел, обнял ее за плечи, стараясь увести в сторону.
— Пусти! — Лара вырвалась, не сводя с меня взгляда. — Если он умрет, ты будешь нести эту ношу до конца.
Я зажмурилась, сжала кулаки. Досчитала до десяти. Сознание словно отслоилось и плавало где-то вдалеке. Нервная система дала сбой и отключилась. Когда я вновь открыла глаза, сомнений не было.
— Отойди, — спокойно сказала я, отодвинула защитницу в сторону и вошла в палату.
В послеоперационной пахло спиртом и хлоркой. Все неестественно чистое, пугающее стерильностью. Светло-зеленые простыни, капельница, аппарат искусственного поддержания жизни. Какие-то непонятные цифры на дисплее.
— Он в коме. — Рука Кирилла легла на плечо, и я вздрогнула.
— Он будет жить?
Секундное молчание было ответом. Я знала, что он скажет.
— Мы надеемся на лучшее...
— Шансы?
— Поля!
— Ты же врач. Говорят, лучший хирург в городе. Так скажи мне! — Взгляд упал на мертвецки-бледное, умиротворенное лицо. Глаза закрыты, словно Влад просто спит. — Я должна знать...
— Не буду грузить тебя медицинскими терминами. — Кирилл замялся, затем обнял меня крепко. Я не помню, обнимались ли мы до этого… — Шансов мало.
И мне вновь надавили на плечи. Теперь уже беспомощность и осознание, что я не в силах ничего сделать, изменить. Только ждать. В медицине я мало понимала, но слышала, что чем дольше человек находится в коме, тем меньше шансов, что он очнется.
Словно прочтя мои мысли, Кирилл сказал:
— Хищные крепче людей. Не стоит терять надежду.
Прикосновение к теплой ладони. Тепло — это жизнь. Или полужизнь — ведь рука безвольная.
Только живи...
… Холодный декабрьский воздух отрезвил, заполнил легкие, проветрил изнутри. В ближайшем ларьке купила сигарет. Никогда еще так сильно не хотелось курить. На скамейке у клиники никто не сидел. Действительно, кому вздумается морозить задницу на холоде?
Мне было все равно. Трясущимися руками чиркнула зажигалкой, втянула сладкий дым. Голова тут же закружилась, охватила минутная эйфория и спокойствие. Мне это было необходимо — просто расслабиться. Не бояться. Пусть ненадолго...
Постоянно хотелось оглядываться. Все это время в больнице я словно ждала, что из-за угла выскочит Юлиана и завершит начатое. Естественно, это было невозможно — ее задержали и допрашивали, но подсознание, как трусливый заяц, всюду видело засаду.
Голова постепенно прояснялась, хотя мысли все еще напоминали кисель. Глеб подошел, присел рядом. Странно, почему он все еще здесь? Ему бы радоваться — вот жизнь и отомстила тем, кто обидел. Теперь Влад при смерти, а Юлиана сядет надолго. Глеб же держался особняком, но не уходил. Хмурился, молчал, но терпеливо ждал вердикта врачей.
— Тебе нужно выспаться, — безэмоционально сказал он.
— Что ты здесь делаешь?
Меньше всего хотелось говорить с ним. Сегодня у нас разные чувства, мои он никогда не понимал...
— Ты не поможешь ему, если будешь тут сидеть.
— Ага, а если высплюсь — помогу! Глеб, тебе не все равно? Ты ненавидел его… их обоих. Считай, отомщен.
— Дура!
— Прекрати! — Я вскочила, со злостью швырнула окурок в урну. Сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. — Мне совершенно не нужно это сейчас.
— А что тебе нужно? — Он тоже встал, прищурился, засунул руки в карманы. — Жалеть себя? Курить тут до одури? Не спать, не есть, словно этим ты ему поможешь.
— Извини. — Я отвернулась, посмотрела на прохожих, бредущих по своим делам. — Ты не виноват. Я просто не понимаю… откуда она взялась? Почему… почему Юлиана сделала это?
— Так она тут уже месяц ошивается. А ты не знала?
— Месяц?!
Онемевшие губы не слушались, звук вышел жалким и писклявым. Я пыталась отыскать на лице Глеба признаки лжи или шутки — не нашла.
— Полевая, прежде чем идти под венец с мужчиной, хотя бы узнай его, — раздраженно сказал Глеб и отвернулся. — Чем занимается в свободное время. О чем думает. С кем спит.
В голове будто все встряхнули и высыпали мысли на асфальт. Несколько секунд я стояла в ступоре, а затем закрыла лицо ладонями.
Всегда одно и то же. Как только разговор заходит о Владе, нужно искать скрытый смысл, как двойное дно в чемодане.
Нужно было. Теперь что уж...
— Не хочу ничего знать...
— А не мешало бы. — Глеб был непреклонен. — Я всю неделю думал, как тебе сказать, но разве ты стала бы слушать?
— Я не собиралась ни с кем венчаться! Что за глупости? Я даже не знала, зачем мы туда едем.
— Как не собиралась? Разве вы не...
— Нет.
— Жесть! — Он присел на лавочку, вытащил сигареты, протянул мне одну. — Впрочем, в его стиле.
— Хочешь сказать, у них был роман? С Юлианой? Все это время? — Я покачала головой. Жар поднялся из груди к горлу, дышать стало тяжело.
Какое это вообще сейчас имеет значение? Юлиана — просто чокнутая.
Сразу вспомнилась «Бесприданница» и пафосные слова Карандышева.
Бред! Ну, кто в наше время стреляет в соперниц? Да, и какая я ей соперница? Мы с Владом и разговаривали-то раз в неделю. В лучшем случае. Ну, если исключить последний месяц.
Тут до меня постепенно начало доходить.
— То есть ты думал… все вы думали, что мы едем к очагу венчаться? — Я посмотрела на Глеба.
Он курил и смотрел перед собой. Мелкие снежинки оседали на истертой кожаной куртке и таяли, превращаясь в капли. То ли усталость, то ли посыпавшиеся на меня, как из мешка, удары судьбы, совершенно сбили с толку. Я чувствовала себя рыбой, выброшенной на берег — беспомощной и потерянной.
— Ну, — ответил он, — а ты как думала, почему я пропал?
— Глупый. — Я покачала головой. — Все вы. А Влад… Хотя что уже об этом говорить.
Разбираться в ситуации не было ни сил, ни желания. Внутри образовалось двойственное чувство: с одной стороны я не понимала Влада и причин его безрассудного поступка. Если он крутил с Юлианой, зачем потащил меня к очагу? Вряд ли воспылал внезапной любовью, а попытки добиться близости и так могли увенчаться успехом. Шансы-то были, к чему все эти пафосные действа? Влад ведь совсем не такой.
Тогда что? В чем причина внезапного решения венчаться? Ведь, если он прав, и это навсегда...
Навсегда. Он предлагал мне...
Тут меня накрыло. Резко. Шок прошел, оцепенение схлынуло, и я разрыдалась. Зима вдруг показалась холодной, дикой, она впивалась в кожу, проникала внутрь, студила кровь.
Глеб ненавязчиво гладил по спине, словно знал, что мне надо выплакать это. Выплеснуть. Прогнать страх.
— Ты не понимаешь, я могла… могла уже быть мертва! — всхлипывала я. — Мы были там вдвоем… одни… и Влад… он сказал: ложись, а я не поняла… Даже не сразу сообразила...
Плакала я долго, с надрывом. Затем просто всхлипывала и курила. Гормональный взрыв завершился облегчением и усталостью. Глеб прав, нужно отдохнуть, а потом думать, что делать дальше. Хотя, о чем думать? Это не охотник и не Чернокнижник. Даже не сумеречная необходимость пить кен ясновидцев. Там можно размышлять, строить догадки, сочинять планы.
Реальная же, человеческая беда — болезнь — такой возможности не оставляла. Я могла лишь навещать Влада, разговаривать с ним и надеяться на то, что он услышит и придет в себя. Ну, или просто очнется, потому что так надо.
Потому что его кома не отменяет проклятия. Нет, не о том сейчас надо думать, совсем не о том...
— Я вызову такси, — сказал Глеб спокойно. И пусть. Мне нужен кто-то, кто не будет паниковать и убиваться. — А то с мотоцикла ты свалишься.
Я кивнула, помолчала немного.
— Как ты оказался там? — спросила, спустя несколько секунд. Несмотря на спутанность мыслей, хотелось знать, участвовать в жизни. Ужасно боялась выпасть из реальности.
— Да, брось, Полевая, у каждого из нас свои тараканы, — буркнул он и отвернулся.
— Ты следил за ней? За ними?
— Ну давай, скажи, что я идиот! Нет, они мне до лампочки...
Я поджала губы. Сижу тут, страдаю, а каково Глебу вообще? Он ведь никогда не покажет, что на душе, как бы плохо ни было. Будет молчать, дуться, бить кулаками стену, когда никто не видит. Ненавидеть весь мир. Себя. А ведь это так знакомо мне.
— Оба мы хороши!
— Верно.
Ощущение нереальности происходящего постепенно испарялось, оставляя тревогу и страх. Но это я уже проходила. Справлюсь.
Небо хмурилось, но снегом больше не сыпало. Голые ветки спящих деревьев медленно раскачивались от ветра, по дороге туда-сюда сновали машины.
— Очнется он, вот увидишь. Будет снова нам нервы трепать, — как бы между прочим сказал Глеб.
Я не ответила. Смотрела перед собой и слушала город. Звуки словно отождествлялись с жизнью — я поглощала их, жадно вдыхала холодный воздух, понимая одну-единственную важную истину того дня.
Я жива.
Спасенная то ли силой провидения, то ли отличными рефлексами Влада, сижу здесь, говорю, двигаюсь, существую. Усталая, напуганная, но абсолютно невредимая. В отличие от него самого.
А это значит, все образуется. Я отдохну, приеду завтра в больницу, буду говорить с ним, держать за руку. Бытует мнение, что они там слышат нас. Глупо не верить после всего, что со мной было.
И все у нас будет хорошо.
Только живи...
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.