Глава 1. Радостные вести

В коридоре пахло спиртом и нашатырем. Несмотря на старательно создаваемый владельцами уют, ощущения комфорта не возникало — больница есть больница, и ассоциации с ней весьма определенные.

Я прислонилась к прохладной стене, постаралась успокоиться и унять дрожь в руках. Неужели, все правда, и это не сон?

Мимо ходили пациенты, доктора со стетоскопами, медсестры в белых халатах, а я замерла, пытаясь осознать. Принять новость.

Беременна.

Это меняло все: быт, дальнейшую жизнь, привычки. Придется научиться ответственности не только за себя. Открыть привычный мирок, впустить незнакомого, но близкого человечка. Расширить границы, так как места окажется мало для нас двоих… троих. Много работать над собой.

В родительстве я мало понимала — помнила смутно в свете вечерней лампы улыбающееся мамино лицо с паутинкой неглубоких морщинок вокруг глаз. Она читала мне редко, больше отец, но когда садилась рядом, я замирала, стараясь впитать ее запах — немного сладковатый, ландышевый, навевающий добрые и сказочные мысли. Потом она закрывала книгу и, поцеловав меня в лоб, удалялась. Такой я и запомнила ее. Неизменно уходящей. В полупрозрачном шлейфе дремы.

Теперь мне самой предстояло стать мамой. Было страшно, но я верила, что все получится, ведь рядом Матвей — любящий и милый.

Милый...

Чего же мне не хватает? Почему мысли все чаще возвращаются в прошлое, давно забытое и похороненное? Я закрыла глаза и покачала головой. Гнать их прочь — эти мысли. Не для того я так долго боролась, чтобы сдаться у финиша. Вовсе не хотелось возвращаться назад — прошлое нужно хоронить, а не лелеять.

Эту частную клинику посоветовала Вика. «В таких вопросах важно доверять врачу, — сказала она. — Я хожу к Гуровой уже два года. Все ее хвалят. А деньги… За качество и оплата соответствующая».

Гурова, оказалась обходительной темноволосой женщиной лет тридцати пяти. Улыбнулась, подтверждая мои догадки, и почудилось, пыталась уловить на моем лице отголоски страха или отчаяния.

Наверняка, девятнадцатилетние девушки не всегда радостно воспринимают такие вести. Ребенок перечеркивает многие планы — студенческую жизнь, гулянки до утра с друзьями, мысли о возможной карьере.

Меня ничто из этого не волновало. Весь мой мир заключался в небольшом уютном кафе, где я работала официанткой, и Матвее.

Вернее, заключался с недавнего времени.

Раньше все было не так — я придумала себе бога, поверила в него и исправно молилась. Этот бог не имел ничего общего с мировыми религиями и состоял из плоти и крови. У идола было имя, квартира, работа и статус. А еще была я.

Назначив анализы и сделав пометки в медицинской карте, Гурова попрощалась.

Домой не хотелось. Матвей вернется только в восемь, а сидеть одной с такой вестью казалось кощунством. Подумала позвонить Вике, но не стала — что-то удержало. Возможно, суеверия...

Пока шла по коридору к лестнице, уже обдумывала, как скажу Матвею. Представила карие глаза, полные удивления и радости.

Матвей любил детей. Такие мужчины обычно превращались в примерных мужей и замечательных отцов. Да, он непременно обрадуется. Не раз ведь намекал, что было бы хорошо завести ребенка… когда-нибудь.

Улыбаясь, я толкнула дверь — тяжелую с массивным доводчиком — и вышла на улицу.

В лицо дохнул промозглым ветром февраль. Он в этом году выдался слякотным, полувесенним, и ложно намекал на раннее потепление.

Выходя утром из дома, я опрометчиво надела желтый фетровый пиджак вместо дутой черной куртки с резинкой на талии. Опомнилась уже на улице, но возвращаться не стала — плохая примета. Впрочем, от дома до клиники недалеко, всего несколько остановок.

Нет, все же домой. Приберусь, вещи постираю, заодно подумаю, как сказать Матвею. Я решительно направилась в сторону остановки, а потом увидела его. Близко. Слишком близко — на расстоянии метра. У самой двери. Пятиться было некуда.

Красочная будущность, нарисованная воображением, тут же померкла и сузилась до размеров мячика для гольфа. Как я могла помыслить о счастье, когда бог отверг меня?

Взгляд — всегда прямой и дерзкий — скользнул безразлично, словно его обладатель и не знал меня вовсе, а потом возвратился и остановился на моем лице. Я поежилась от ощущения беззащитности, но удивилась, насколько приятным оно было. Словно я вновь оказалась в коконе, который он сплел. Зависимая маленькая девочка.

— Полина? — удивился Влад, пропуская грузную женщину в каракулевой шубе. — Что ты здесь делаешь?

— Была у врача.

Я сказала это и выдохнула. Пульс отдавался в ушах противным стуком, легкие наполнились свинцом, звуки города стихли, уступая место давящей тишине. С Владом всегда так. Шест, пропасть, канат. И я в роли акробата.

— Заболела?

— С чего ты взял? — промямлила я, а потом поняла, насколько глупым был вопрос. — А, больница… Нет, не заболела. Приходила на консультацию. А ты тут по делам?

— Один хороший друг работает в клинике.

Влад оглядел меня с ног до головы и замер. Слегка нахмурился — показалось, удивленно — а через миг вновь стал обычным Владом. Приветливым и отстраненным. В голове возникла шальная мысль: он догадался. Понял. Глупо, конечно. Срок маленький, да и под верхней одеждой ничего не видно.

Но все же стало не по себе, захотелось убежать, укрыться. Спрятаться в двушке, что снимали с Матвеем. Сесть у подоконника возле лелеянных мной фиалок, обнять большого сизого совенка, выпить чаю. Унять дрожь. Сказать себе: «Видишь, и ничего. Ты жива. Все прошло».

Я поежилась: то ли от пронизывающего февральского ветра, то ли от волнения.

Влад посмотрел в глаза, слегка улыбнулся. Поправил рукой взъерошенные ветром светлые волосы. Привычный жест. Слишком привычный...

— Хорошо выглядишь. Работаешь?

— Официанткой в кафе. В следующем году собираюсь поступать в универ. Учиться никогда не поздно.

— Верно.

— А ты как? Как… личная жизнь?

Я тут же пожалела, что спросила. Иногда хотелось придушить себя за неумение думать перед тем, как сказать. Видно было, что Владу неприятен вопрос, но забрать слова обратно я уже не могла.

Неловкость усилилась, хотелось быстрее уйти, но все же часть меня жаждала остаться. Стоять и говорить ни о чем, смотреть на него, вспоминать. Прикосновения, ласки. Счастье...

— Думаю, нам не стоит обсуждать этот вопрос, — пробормотала я смущенно.

На самом деле наша история с Владом проста, как мир. Даже, можно сказать, банальна.

Он старше меня на восемь лет. Такие обычно нравятся женщинам. Уверенные в себе, обеспеченные, насмешливые и бесконечно загадочные. Бессовестно красивые...

В общем, я влюбилась.

Влад никогда не просил. Просто делал то, что ему хотелось, а я подстраивалась. Хотя я не жаловалась — именно эта способность принимать решения нравилась мне до безумия. Другие мужчины, в сравнении с ним казались блеклыми, лишенными индивидуальности и беспросветно скучными.

Когда Влад решил, что мы перешли черту платонических отношений, правила изменились. Он стал настойчивее. Яростнее. Впрочем, на тот момент я уже сама хотела этого.

И сдалась.

Женщина должна сдаваться мужчине — так я считала. Найти того, кто сможет ее покорить, и тут же капитулировать.

Отношения развивались с головокружительной скоростью. Через несколько месяцев я уже переехала в его просторную аристократически обставленную квартиру, не имеющую ничего общего с моим представлением об уюте. Высокие потолки, минимум мебели, максимум пространства. Квартира-пустыня с расставленными повсюду дорогими и бессмысленными безделушками доверия совершенно не внушала.

Но на собственные предпочтения я благополучно наплевала, так как рядом был Влад. К тому же, съехаться — совсем не то, что встречаться трижды в неделю. Съехаться — почти семья.

Я жила у Вики с шестнадцати лет — с тех самых пор, как покинула отчий дом.

Родители погибли, когда мне исполнилось пять, а с бабушкой по папиной линии отношения не заладились. Она получала на меня пособие — небольшое, но доход есть доход. Мной почти не занималась, а по вечерам частенько пропадала у соседки, откуда возвращалась навеселе.

С Викой мы сидели за одной партой с пятого класса, а к одиннадцатому настолько сдружились, что я считала ее сестрой. Подруга предложила пожить у нее. Викина мама укатила в Москву с ухажером и ежемесячно высылала небольшую сумму на проживание. Крохи, но подруга держалась. Отца Вика никогда не видела.

Недолго думая, я переехала. Мы благополучно дожили до окончания школы, получили аттестаты и даже мечтали о поступлении, но летом я встретила Влада, и он поглотил меня.

С ним ни о чем не приходилось думать. Я доверилась полностью, позволила опекать себя, подавить амбиции.

Влад привык жить на широкую ногу, и это стесняло меня неимоверно. Непривычная, пропитанная роскошью жизнь удручала и никак не хотела впускать обычную девчонку. Все же разница социальных положений — огромное препятствие для любви.

Определялось все стоимостью вещей, которые он покупал. Мне, например, казалось дикостью потратить триста долларов на пепельницу, но Влад лишь улыбался и смотрел снисходительно.

— Это мелочи, — говорил. — Не думай.

Я не могла не думать. Примерно такую сумму мы с Викой тратили в месяц, и эти расходы включали оплату коммунальных услуг, питание и даже шмотки.

Влад о подобных мелочах размышлять не привык — он каждый день имел дело с банковскими переводами, чековыми книжками и пластиковыми картами. В общем, чем-то далеким и совершенно непонятным.

Но я настолько влюбилась, что попросту не обращала внимания на несовместимость — взглядов, привычек, принципов. А спустя год невообразимого счастья, все же упала с небес на землю, когда он бросил меня. Сухо, брутально, совершенно чужим голосом. На вопрос почему, ответил: так бывает.

Бывает...

Что ж, согласна. У кого-то это просто один день в жизни, а кому-то приходится собирать себя по кусочкам. Прости, так вышло — банальная фраза.

Впрочем, Влад не извинялся. Молча смотрел, как я собираю вещи, вся в слезах, из-за которых чувствовала себя еще хуже. Внезапно превратился в безразличного и чужого человека. Стоял в проеме двери, скрестив руки, а его тень длинным бесформенным пятном стелилась по паркету.

Словно раковая опухоль, во мне нарастало чувство вины и собственной ничтожности. Я не дала богу то, чего он хотел. Оказалась недостойной.

С каждым днем глядя в зеркало, множила отвращение к себе и менялась под его гнетом. Сломалась. Под завязку заполненная комплексами отметала даже мысль о новых отношениях.

Во-первых, после Влада все мужчины казались недостаточно сильными, волевыми. Сливались в безликую толпу и раздражали.

Во-вторых, я верила в собственную несостоятельность как женщины.

Пока не появился Матвей.

Нет, он не возник случайно. Несколько раз в неделю заходил пообедать в кафе «Восточная сладость», где я работала официанткой. Всегда оставлял хорошие чаевые, а однажды просто написал номер телефона на салфетке и приписал: «Позвони». Три дня я не решалась, но Вика все же убедила набрать номер.

Мы встретились, погуляли в парке, затем пришли в «Сладость», и я смущалась, когда нас обслуживали коллеги. Тамара — сменщица — подмигнула, как бы одобряя выбор.

После кафе Матвей проводил меня домой и целомудренно поцеловал в щеку.

Мы встретились еще пару раз, и ни разу он не позволил себе лишнего. Словно увидел у меня на лбу предупреждение «Не подходить ближе, чем на три метра» и решил не рисковать.

Незаметно он начал нравится мне. Матвей никогда ни о чем не спрашивал — просто оставался рядом. Не давил, подкупая медленно заботой и вниманием, и, в конце концов, я сдалась.

Мы начали встречаться, спустя полгода сняли квартиру, и я ощутила некое подобие счастливого быта. Защищенности.

Матвей знал о Владе из кратких язвительных реплик Вики, которая, как истинная подруга, воспылала к обидчику лютой ненавистью. Но все реже и не так яростно отстаивая мою честь, Вика вскоре выкинула Влада из головы.

Прошлое потускнело, затерлось настоящим, отступая в сторону.

И вот теперь, спустя полгода мнимого покоя, я снова встретилась с ним.

Тут же вернулось противное чувство потерянности, неуверенности в себе. До жутких мурашек. Я стояла, переминаясь с ноги на ногу, и не знала, что сказать.

− Выпьем кофе? — внезапно предложил он, и в голосе звучала все та же властность. Но потом, словно стараясь подчеркнуть, что у него больше нет на меня прав спросил: — У тебя есть время?

− Нет, извини… Мне пора! — выпалила я, подавляя дикое желание согласиться.

— Ничего. — Влад слегка улыбнулся и погладил меня по плечу. — Был рад тебя видеть.

Я не могла прийти в себя до вечера. Повторяла, что все кончено, ничего не вернешь, и нечего строить напрасные иллюзии, но сердце колотилось в груди, как сумасшедшее. Ну, почему именно сегодня? Когда я начала строить планы на будущее, окончательно забывая детали прошлогоднего позора.

— Ты в порядке? — Матвей выдернул из суетливых мыслей, и я вздрогнула. Удивительно, ведь даже не заметила, как он вернулся.

— Все нормально.

— Выглядишь взволнованной.

— Да, просто… забудь.

— Расскажи.

Впервые Матвей настаивал на разговоре. Будто знал. Будто чувствовал.

— Ерунда. Иногда прошлое ставит нас в тупик. — Я сжала его руку. Он не улыбнулся — напротив, стал серьезным, напрягся и спросил:

— Ты видела его?

Черт, у меня что, на лице написано? Врать я не хотела, потому кивнула. А затем вспомнила о главном событии сегодняшнего дня.

— Я должна тебе кое-что сказать.

— Постой. — Он высвободил ладонь и отвернулся. — Мне кажется, я знаю, о чем пойдет речь.

— Вот как?

— Только говори по существу. Если рвешь все, то делай это быстро.

— Рву… что? — опешила я.

— Ты ведь бросаешь меня.

Я посмотрела на Матвея, а увидела… себя. Ту себя, которая уходила из привычного и любимого мирка, рвала связи, прощалась с прошлым. Он словно готовился к тому же.

— Что ты говоришь такое? — Провела ладонью по гладко выбритой щеке, и испуг в карих глазах сменился надеждой. — Конечно, нет!

— Нет?

Я глубоко вздохнула.

— Я беременна.

Он нахмурился, словно не мог осознать смысла услышанного, а затем тихо спросил:

— Ты… что?!

Показалось, его голос дрогнул. Я застыла, ожидая других слов — сидела, не зная, что будет дальше. Вдруг Матвей еще не готов? Не превратится ли ребенок в обузу для него?

Он громко выдохнул, а затем улыбнулся. Как-то растерянно, по-мальчишески посмотрел на меня.

— Не врешь?

Я покачала головой.

— Полина! — Сгреб меня в охапку, и я задохнулась в сильных объятиях. — Я так счастлив!

Я прижалась к широкой мужской груди. Вот она — надежность. Не зыбкое счастье, сжигающая страсть и дневные терзания, а тихая уверенность.

Матвей только мой. А навязчивый образ Влада я прогоню. Не буду больше сомневаться. Мое будущее рядом с Матвеем. Навсегда.

Но сердце продолжало колотиться в груди, словно предчувствуя беду. Словно зная, как все будет.