Глава 18. Ночь вне дома

Наутро я проснулась с твердым убеждением выкинуть всякие мысли о Владе из головы. Хватит нервы трепать. Не такое уж сильное это проклятие, чтобы его не смогли побороть пятничные ночные приключения с Викой, работа и общение с противоположным полом.

Да, на последнем поприще я что-то не очень преуспела. Вообще, влезла в панцирь, сижу затворницей в комнате, а ведь мне только двадцать. Свет клином не сошелся на вожде атли. У него своя жизнь, у меня — своя. Единственное, что нас объединяет — племя, но с этим я смирюсь. Надеюсь, охотники и Чернокнижники в прошлом, и я смогу нормально жить. В предыдущие месяцы у меня неплохо получалось.

Все, решено: в эти же выходные завеюсь с подругой в какой-нибудь ночной клуб!

Хорошее настроение длилось вплоть до выходных, и в пятницу вечером, ложась спать, я уже предвидела грядущее веселье.

Веселье развеялось на следующее утро — я поняла, что погулять на выходных мне не светит. Первое, что я увидела, открыв глаза — серое и осунувшееся лицо Глеба, сидевшего на моей кровати.

— Ты когда-то говорила, что хочешь помочь, — произнес он без приветствия. — Не люблю признавать такие вещи, но… мне нужна помощь.

Последние слова он выдавил из себя чуть ли не насильно.

Я села на кровати, заглянула ему в лицо. Глаза он старательно прятал, как и эмоции, но показалось, что Глеб больше чем расстроен.

— Что случилось?

— Безумно хочу выпить.

— Глеб! — возмутилась я, но он поднял на меня синие глаза, и я замолчала.

— Мама… умерла сегодня.

Никогда не знала, что нужно говорить в таких случаях. Банальное «соболезную» казалось почему-то неуместным, «мне очень жаль» — недостаточно искренним.

Поэтому я просто его обняла. Без слов. Понимала, это мало поможет, и он, наверное, сейчас все воспринимает в штыки. Он всегда такой колючий, когда разговор заходит о том, что близко сердцу, теперь, скорее всего, и вовсе панцирем обрастет.

Но Глеб неожиданно обнял меня в ответ. Крепко прижал к себе, уткнувшись носом в ключицу.

— Как это случилось? — осторожно спросила я.

Он отстранился, взял меня за руку, потянул на балкон.

Морозный воздух полностью разбудил, заставил поежиться. Снег уже почти растаял, и пейзаж был довольно унылым. Не люблю слякоть зимой. Ощущения весны еще нет, а мрачность навевает ужасную тоску.

Глеб подкурил, прищурился и посмотрел вдаль.

— Она много болела, — сказал, хотя я уже не ждала ответа. — Рак.

— Она не была атли?

Он покачал головой. Да, я и сама понимала, что не была. Иначе присутствовала бы с нами, когда объединяли племя, и жила в этом доме.

— Она готовила меня, постоянно говорила об этом. Да, и врачи… Но разве к такому можно подготовиться?

— Нельзя, — согласилась я. — Наверное, нужно будет все организовать. Похороны...

Он отстранился и странно посмотрел на меня.

— Я думал, Вермунд тогда тебя уломает. Или было?

— Ты суешь нос не в свое дело, Измайлов, — проворчала я, но без злости. — Ничего не было.

— Что так?

— По-твоему, присутствие Лары в его жизни — не аргумент?

— То есть, если бы Домбровской не было, теоретически...

— Глеб, ну, зачем все это? А если бы все было не так, а если бы Земля была в форме блина, и ее держали бы на спинах слоны… Что изменят все эти «если»? Все так, как есть.

— Он разобьет тебе сердце, Полина.

— Он уже его разбил. Давно. Так что это не новость.

Странно, но говорить об этом стало проще. Словно все случилось не со мной и совершенно в другой реальности. По сути, так оно и было. Все, что связано с атли — белый лист. Черновую тетрадь я сожгла давно.

— Мне нужно в Елец, мама… там. Она хотела, чтобы ее похоронили именно на том кладбище. Рядом с отцом. — Он помолчал немного, затем резко повернулся и спросил: — Поедешь со мной?

Я обняла его.

— Конечно.

Вещей с собой брать не стала. Глеб сказал, мы едем на один день, а завтра к вечеру вернемся. Когда я спросила, не хочет ли он, чтобы кто-то из атли поехал с нами, например, Филипп, он отказался.

— Мама не была атли. Все ее родные и друзья далеко отсюда. Нет, будем только мы.

В гостиной с утра было оживленно.

Каролина уже освоилась и вовсю хохотала над фразой Филиппа, а он снисходительно улыбался. Лара и Влад стояли поодаль, у окна и о чем-то оживленно говорили. Вернее, говорила защитница, а Влад слушал и хмурился. Она держала его за рукав, и создавалось впечатление, что если отпустит, он убежит — таким недовольным был его взгляд.

Я одернула себя — мне все равно.

Влад же, напротив, похоже, решил использовать наше появление как возможность избежать разговора со своей девушкой. Тут же развернулся и подошел к нам. Глеб нахмурился, но у него зазвонил телефон, и он отошел в сторону.

— Собралась погулять? — Влад улыбнулся, потрепал меня по плечу. Вообще после того разговора в кабинете в день приезда Каролины он вел себя более чем странно. Постоянно интересовался, все ли у меня хорошо, всего ли хватает. Может, и правда, боялся, что мне кирпич на голову упадет.

Я предпочитала не думать о смерти и воспринимать Каролину просто как еще одного члена атли. Она была милой, приятной и общительной. Без намека на спесь, что радовало.

— Мы с Глебом уезжаем, — ответила я и добавила: — В Елец.

Влад посерьезнел, нахмурился и, по-видимому, ждал объяснений.

— Его мама умерла сегодня...

— Ольга мертва?

— Глеб говорит, она болела.

Он подозрительно прищурился.

— Почему ты едешь?

— Он попросил. Я не пойму, почему тебя это волнует?

Ну, все, хватит! Довольно. Устала. И от беспочвенных приступов ревности, и от намеков на отношения, которых у нас не будет. Возможно, Лара злится небезосновательно? Возможно, он дает ей повод?

— Мог бы взять с собой Макарова. Они, кажется, дружили, когда хотели свергнуть меня.

Ответить мне не дали. Глеб по-хозяйски обнял за плечи и уставился на Влада.

Как я не люблю такие разборки! А что самое противное, они используют меня, чтобы выяснить отношения.

Но злиться на Глеба я не могла. Не сегодня.

— Кажется, тебя ждет защитница, — произнес он с вызовом.

Я приготовилась к стычке, даже наметила план тушения «пожара», но Влад не стал ругаться. Его лицо смягчилось, на нем отразилось сочувствие и теплота. Неприкрытые эмоции или игра? Его всегда сложно раскусить.

— Мне жаль, Глеб, — мягко произнес Влад.

Глеб насупился, помолчал несколько секунд, разглядывая пол, а затем вскинулся и спросил:

— Так ты не против, если мы уедем?

Не люблю их поединки взглядов. Особенно когда стоишь близко. Кажется, что сейчас взорвется бомба, и тебя отбросит ударной волной. Я вспомнила, как в прошлую их стычку Влад силой мысли швырнул Глеба через всю гостиную. Незваные противные мурашки заползли под кофту и заставили поежиться.

Но на этот раз Влад сдался быстро.

— Поезжайте.

Глеб потянул меня к выходу.

— Полина!

Я повернулась. Зеленые глаза смотрели пристально и недобро.

— Не строй планов на воскресенье.

— Почему? — осторожно спросила я.

— Мы отправимся на охоту.

Он развернулся и пошел прочь.

— Театрал! — раздраженно изрек Глеб. — Идем.

— Что Влад имел в виду, когда говорил об охоте? — спросила я, принимая из его рук шлем. Ехать на мотоцикле по такой погоде опасно, но я не стала возражать. Не думаю, что Глеб сейчас станет лихачить, к тому же, он выглядел грустным, но не злым. Смерть мамы не явилась для него чем-то внезапным — он ее ждал.

— А Филипп разве не показывал тебе? — удивленно спросил он.

— Что именно?

— Ясновидца.

Я покачала головой.

— Что ж, тогда тебе продемонстрирует высший пилотаж сам его величество вождь.

Мне не понравились эти слова, но больше спросить я не успела. Пришлось надевать шлем и усаживаться.

Дом Ольги Измайловой выглядел не очень большим, но просторным. Двухэтажный, с цокольным этажом и огромной верандой, встретил нас неестественной тишиной и спокойствием. В свете последних событий это было и немудрено — теперь в нем никто не будет жить. Я инстинктивно нащупала ладонь Глеба. Представляю, каково ему находиться здесь, да еще и одному — я не в счет. Так, вынужденный эскорт, ведь от настоящих друзей он давно избавился...

Мне стало необъяснимо грустно, но я подавила это в себе. Сейчас я нужна ему, пусть просто как человек рядом. Ни к чему не обязывающая компания, лишь бы не быть в одиночестве в такой момент.

Внутри светлой гостиной было немного пустынно, и наши шаги эхом отбивались от обшитых деревом стен. Глеб остановился, закрыл глаза, втянул носом воздух.

— Я так редко тут бывал...

— Не начинай, — ласково, но твердо оборвала я. — Ты не виноват.

Он кивнул и закрыл за нами дверь.

В углу притаился огромный камин, украшенный красивой лепниной. Ловкими движениями Глеб соорудил в топке вигвам из дров, чиркнул спичкой, и через несколько минут комнату наполнил расслабляющий треск дров.

Сидя на корточках, Глеб повернулся и виновато улыбнулся.

— Тут холодно, но к вечеру дом нагреется. Замерзла?

Я покачала головой.

— Мне нужно позвонить. По поводу похорон… всех этих… процедур. — Он нахмурился и опустил глаза.

— Тебе помочь?

— Справлюсь.

— Можно, я пока осмотрюсь?

— Да, будь как дома. — Глеб поднялся и провел рукой по моему плечу. — Спасибо...

— Глупости!

На втором этаже было четыре спальни и ванная. Одну комнату, как я поняла, занимала мама Глеба, остальные выглядели нежилыми.

В комнате Ольги было уютно. Мебель — недорогая и немного обветшалая — совершено не портила картину. В углу стояла кровать, накрытая большим вязаным пледом, напротив — тумбочка с телевизором, рядом — комод из красного дерева с витиеватыми рисунками на ящиках. На комоде несколько фотографий.

Я взяла одну из них, всмотрелась, поглаживая черно-белый снимок большим пальцем.

Мальчик лет двенадцати на пляже держит в руках огромную ракушку и улыбается. Да, у Глеба уже тогда был присущий лишь ему шарм. На другой фотографии он уже старше — подросток, одетый в джинсовую куртку. Серьезное лицо, ни намека на смешливость. На последнем фото он уже взрослый, хмурится, словно злится на мир. Обычная мимика Глеба.

Рядом еще одно фото, в старинной рамке. На нем изображена пара — мужчина и женщина. Волосы у Глеба были мамины. Она чем-то напомнила мне Лару — статная, темноволосая и до неприличия идеальная.

— Красивая, правда? — Глеб подкрался незаметно, и я невольно подпрыгнула. — Извини.

Я расслабилась, улыбнулась ему.

— Красивая, — согласилась я. — Ты на нее очень похож.

— Это комплимент?

— Это правда.

— Уже вечер. А мы все еще ничего не ели. — Он резко сменил тему, проводя пальцем по отполированной поверхности комода.

Я посмотрела в окно и удивилась — странно, я даже не заметила, как стемнело.

— Нужно заехать в магазин и купить продуктов, — добавил он, и я кивнула.

— Я — за.

Ужинали мы на полу перед камином. Странно, что у атли я никогда не позволяла себе таких вольностей — посидеть перед огнем на пледе, жуя бутерброд или попивая ароматный чай. Там не могла полностью расслабиться, постоянно чувствуя чьи-то оценивающие взгляды. Вдали от всего этого было непривычно приятно. Я расслабилась, прилегла, опираясь на локоть, посмотрела на огонь.

Любопытство во мне победило смущение, и я спросила:

— Давно вы с Владом поссорились?

Глеб напрягся, словно вопрос застиг его врасплох, отвернулся и помолчал около минуты. Потом, когда я уже не ждала ответа, ответил:

— Мне было семнадцать.

— Из-за родства?

— Из-за многого. — Он иронично улыбнулся. — Он соблазнил девушку, которая мне нравилась, а затем бросил. Наверное, хотел отомстить мне за одну фразу… Неважно, короче.

— Какой она была?

— Обычной. Красивой, бесспорно, но обычной. Ее звали Юлиана, если тебе интересно.

— Извини, я не должна была лезть.

Я почувствовала себя лазутчиком на чужой территории. Нежеланным гостем, так и норовившим войти без приглашения.

Глеб тряхнул головой.

— Нормально все. Забей. Ты же хочешь знать, почему я ненавижу Вермунда?

Я осторожно кивнула, боясь потревожить застоявшиеся воспоминания. Но Глеб заговорил сам:

— Ее нет, Полина. А с ним я вынужден жить в одном доме. Он был моим лучшим другом, можешь это представить? А теперь я просто не верю во всю эту чушь. Есть люди и их потребности, вот и все.

— Нет, — твердо сказала я. В горле пекло, словно я проглотила стручок чили. Странная реакция, и разговоры странные. А ведь я зарекалась думать о Владе, но это проклятие, видимо, и тут меня достало. Сама ведь начала. К черту проклятие! Хочу, чтобы Глеб думал иначе. — Мне бы хотелось быть тебе другом.

Он резко вскинулся, улыбнулся. Не так, как обычно — зло, отгораживаясь, становясь тем колючим парнем, который зачастую отпускал шуточки в гостиной атли.

— Ты была рядом сегодня, и я благодарен, конечно, но чтобы стать другом… для этого нужны года.

— У вас с Владом были года, и что они доказали? — раздраженно спросила я и села. Повеяло холодом, несмотря на жар от углей, и я невольно поежилась, кутаясь в шерстяную кофту.

Глеб удивленно замер, а затем усмехнулся.

— Ты права. Получается, даже это — не доказательство.

— Я не предам тебя, — сказала я почти шепотом и тут же прикусила язык. Все эти попытки влезть в душу ненавидела, а сама туда же! Готова была поколотить себя за язык, который иногда просто отказывался подключаться к мозгу.

Глеб поднялся, подбросил поленьев в огонь, сел рядом — так близко, что касался меня локтем. Повернул голову и сказал серьезно:

— А может, я не хочу, чтобы ты была другом. Кто угодно, только не ты.

Я слишком поздно поняла, что он задумал. Через секунду Глеб уже целовал меня, крепко обхватив затылок ладонью. Сначала я растерялась, не понимая, как на это все реагировать, а потом мягко попыталась оттолкнуть его. Он отстранился, посмотрел в упор — жадно, требовательно и в то же время с какой-то немой просьбой. Прижал к себе и выдохнул в ухо:

— Только не ты...

— Глеб...

— Не говори, — не выпуская меня из объятий, перебил он. — Я знаю, что ты скажешь!

Я замолчала, растерявшись окончательно, не понимая, как следует себя вести. Не хотелось его обижать, но врать тоже не собиралась.

И не пришлось — он резко выпустил меня и отвернулся. Настроение Глеба менялось так стремительно, что я не успевала следить за всплесками и спадами активности.

— И тебя он у меня забрал, — сообщил он с обидой.

Я покачала головой, нахмурилась.

— Он не мог меня у тебя забрать. Я никогда не была твоей.

Я подумала о том, что буквально на этой неделе мечтала наладить личную жизнь. Такая удача — симпатичный, неглупый, интересный молодой человек буквально признался, что неравнодушен ко мне, а у меня ступор какой-то, и перед глазами лицо Влада. Нет, это точно болезнь, причем, хроническая!

— Верно, — он повернулся и улыбнулся обезоруживающе, демонстрируя очаровательные ямочки. — Я тебе противен?

— С чего ты взял? Разве я говорила когда-нибудь...

— Ты прервала поцелуй лишь потому, что не хотела меня обманывать?

— Да.

— Тогда я хочу быть обманутым. На сегодня.

Я попыталась возразить, но он закрыл мне рот ладонью и заговорил — путано, возбужденно, глотая окончания фраз. В глаза не смотрел, наверное, так было легче.

— Я так долго ничего не чувствовал, Полина. Но там, в квартире у Макарова, когда ты напуганная… я не знаю… словно что-то внутри у меня поднялось, зашевелилось… противное… живое. Я ненавидел Вермунда еще больше. Так, что захотелось убить, и я был готов, веришь?! — Горькая улыбка сменилась злостью — эмоции, как декорации в театре, мелькали так быстро, что я не успевала за ними следить. — А потом у очага я понял, что ты все еще… Не понимаю только, почему? Почему, Полина?

— Не знаю… — прошептала я, когда он убрал ладонь, сбитая с толку, завороженная его неожиданной пылкостью. — Проклятие...

— Чушь! — Он почти кричал, словно чем громче скажет, тем быстрее до меня дойдет. А потом, немного успокоившись, добавил уже тише: — Чушь.

Выдохнул, посмотрел исподлобья.

— Это не мое дело, но раз уж ты назвалась другом… Ты просто не можешь циклиться так долго!

— Думаешь, мне хочется? — взорвалась я. — Думаешь, я не пытаюсь забыть? Но это слегка сложно. Напомнить? Мы живем в одном доме, видимся каждый день! А все эти рассказы о маме… их прошлом с Александром. О десятках таких же пророчиц, как и я. Думаешь, мне легко?!

Я тяжело дышала, обида пульсом стучала в висках, путала мысли, щипала глаза.

— Устала… — выдохнула я и отвернулась. — Просто хочу спокойно жить.

Теплая ладонь легла мне на спину, осторожно погладила.

— Извини. Я был неправ.

Я замотала головой, судорожно стирая обжигающие слезы.

— Нет, ты прав. Во всем прав.

— Ты очень нравишься мне, Полина. — Глеб развернул меня к себе, бережно вытер остатки слез. — Знаешь, когда в последний раз я говорил подобное девушке?

Я покачала головой, и он улыбнулся.

— Я и сам не помню. — Помолчал немного, глядя на огонь. — Я не умею показывать, что чувствую, но могу сказать… — Синие глаза посмотрели с надеждой, даже с мольбой. — Я очень хочу, чтобы ты обманула меня сегодня. На одну ночь.

Во мне что-то надломилось и разлилось жаром в грудной клетке. Не соображая, что творю, я подняла руку и погладила его по щеке. Неважно, что там, за этими стенами. Завтра буду думать, впрочем, как всегда. Но в тот момент я даже не сомневалась в том, что делаю.

Наверное, нам всем иногда хочется быть обманутыми.