4.

Мысль о совместном Творении не отпускала меня. О со-творении. Не обязательно грозди миров — это пока казалось слишком сложным, — а чего-то одного, попроще. Экспериментального мира с интересным условием существования в нем жизни.

Но пришлось дать себе отдых на время — фантазия, прежде легко выдававшая идею за идеей, начала иссякать и придумать особенное не выходило. Лучшим видом отдыха оказалось чтение. Книг я из своих и чужих миров натаскала уже немало; почти сразу узнала, что языковые границы для Творца не существуют, и я могу читать все, и написанное мной понятно другим — не один раз приходилось править очередную «священную книгу Богов», когда записанное в ней делало жизнь людей невыносимой. Многие идеи брала из прочитанного, но порой вместо миров получались стихи, и, кажется, неплохие. Это и смущало, и радовало.

Несколько «суток» (каждый «день» ощущался как завершенный отрезок времени), я читала, благо возникла передышка и ни в одном из миров не требовалось мое присутствие. Странно, но некоторые книги, хорошо написанные, с интересной историей, совсем ничего не давали, а приносили разочарование и печаль. Другие, простые и даже тускловатые — наоборот, запоминались и наполняли огнем вдохновения, на волне которого хотелось творить. Наверное, в этом никогда не разобраться.

Я снова и снова посещала чужие миры, присматриваясь, видела, что и как сделано, но не разделяла на «нравится» и «не нравится». Скорее на «подходит мне» или «не подходит». Мне — означало моим мирам. Постепенно этого «подходит» набралось очень много. Я ничего не забывала, ничего нужного и интересного. Странное чувство, различать «здесь и сейчас» и «тогда и там», но каждое воспоминание видеть фактом, вещью лежащей на полке разума. Случившееся до превращения в Творца, помнила как яркую и интересную книгу — и только. А настоящее было всем, естественное и полноценное, как яблоко в ладони — тяжелое, ароматное, гладкое.

Постоянство, цикл «Творение-отдых-Творение» не делал жизнь рутиной, но затягивал. Я упрямо продолжала есть и спать, по чуть-чуть, но отчего-то так казалось правильным, читала записки, появлявшиеся на стене Дома, и порой отвечала на них. Иногда писала сама, прося объяснить непонятное. Ту же стену, например. Можно ли с ее помощью написать одному Творцу или только всем? Мне тотчас ответили: можно, если знаешь его, помнишь имя и чувство, которой он вызывает. «Неадресованное» получают и могут прочесть все создатели. Притом, если один ответит на записку, она пропадет со стены, так что не получишь сотню ответов на один вопрос.

И вот однажды я прочитала такое: «Нужна помощь со стихами — составить рифмованное пророчество» и как-то сразу поняла — это мое. Потрясающая самоуверенность! Я собиралась предложить то, чем никогда всерьез не занималась, и написала на белом как снег листе, почему-то торопясь, словно боясь, что меня опередят — «готова помочь». Ответ возник тут же: «Жду» — и стены моего Дома стали стенами чужого.

Замок. Честное слово это был настоящий замок — высокие потолки, витражные окна и пол-мозаика, а снаружи — хаотическое нагромождение башен. Плутать не пришлось — приглашение сразу перенесло в ту комнату, где находилась хозяйка. Я поздоровалась, рассматривая ее. Короткие светлые волосы, полная, скорее даже тучная, одетая в полосатый облегающий костюм. Но когда она поднялась мне навстречу из-за стола, за которым сидела — точным, экономным движением, я поняла — тут больше мускулов, чем жира и телом своим она владеет великолепно. Интересно, эта девушка правда так выглядит, или я рисую ее такой, как хочу?

— Син, — представилась хозяйка. — Надо зарифмовать вот это: правда и ложь как огонь и лед, но первая всегда в твоем сердце, а вторую не принимай, гони прочь. Можешь сам стать льдом и пламенем, выжечь всю ложь и так открыть правду.

Что-то будоражило меня, толкало изнутри, похожее на вдохновение во время создания миров и волнение от того, первого Творения. Только сейчас я не держала в ладонях белый туман «рабочего плана», но это не помешало тут же выдать новое — пусть не мир, но стихи:

— Растает лед и огонь догорит,

А чистое сердце свой путь найдет.

В нем истина где-то на дне лежит,

И ложь, как огонь, на ветру дрожит,

И тает она, как от пламени лед.

Ты станешь льдом и огнем пускай.

Но правда всегда в твоем сердце, знай.

— Ух, ты, — искренне восхитилась Син, очень меня смутив, — то, что надо. Спасибо тебе. Чем помочь в ответ?

— Наверное, ничем. Разве только поговорить. Есть время?

— Пока да. Присядь. Чаю? Сока? Какой-то другой напиток?

— Не стоит, — присев на большой набитый чем-то мягким кожаный куб — нечто вроде креслоподушки — я еще раз огляделась. — А почему замок?

— А почему замок?

— Это красиво. Снаружи вот так, — она достала из ниоткуда кусочек молочного тумана и сотворила из него дворец, дав мне рассмотреть все детали. Башни, галереи, еще башни, высокие стены, зубчатые и прямые. Красивым почему-то не казалось, скорее всего, просто от отсутствия привычки.

— А ты и правда выглядишь как человек?

Она засмеялась, громко и раскатисто.

— С ума сойти! А как еще я должна выглядеть?

— Ну… Я всех вижу такими же, как сама, людьми. Но иногда выясняется, что люди не все.

— Все, — перебила девушка, — и наши творения тоже люди, как бы они ни выглядели. Так у нас принято говорить. Не знаю, как ты видишь, но вот.

Замок-модель превратился в человеческую фигурку — миниатюрная копия Син.

— Да, именно это, — мне понравилось уверенность, точное знание, что передо мной не иллюзия, не игра воображения. — А ты уже творила миры вместе с кем-то?

— Да и много. Хочешь попробовать? — взмахом руки она развеяла туманный образ.

— Хочу, но думаю, это сложно, — пришлось признаться прямо сейчас и сделать это оказалось просто.

— Смотря какие условия прописывать миру или мирам. Вообще какой смысл ты вкладываешь в это — «совместное творение»?

— Придумать и сделать вместе то, что не выходило у одного… Не по силам одному, — поправилась я.

— А что не по силам? — с легким скепсисом поинтересовалась Син.

Да, в самом деле… Творцы — почти боги. Во всем, кроме одного.

— Не могу вернуться в свой родной мир, например.

Девушка внимательно посмотрела на меня:

— Чего-то не успела, не сделала? Не попрощалась с родными?

Я поняла, как давно не вспоминала о родных и в который раз удивилась своему отношению к прошлому.

— И это тоже. Просто дело незаконченное осталось.

— Творцам в родные миры дорога закрыта, — кивнула она, — может, для того чтобы мы скорее забыли, ведь Творец который думает о другом, чужом мире — плохой Творец. Хочешь, схожу и передам родным слова от тебя?

Я удивилась тому, что сама не подумала об этом. Впрочем, мне просто никого было бы послать.

— Нет, не стоит. Могло пройти много времени… Но есть послание, которое не доставлено. Я курьером работала, и не успела…

— Могу передать его адресату, — Син даже не стала вставать с места, протянула руку: — Дашь мне послание?

…Письмо, мой неизменный карманный талисман, ничуть не истрепалось, словно время на него не действовало. Передав его хозяйке замка, я тут же спохватилась:

— Но как? Ты найдешь мой мир, но того человека?.. А если век сменился…

— Письмо — часть твоего мира, оно несет на себе всю нужную информацию, я просто считаю ее и использую. И за век не беспокойся. Творец всегда приходит вовремя.

Син «мигнула», словно пропала на долю мгновения и снова появилась, но только рука ее была пуста, без письма.

— Все, — заметила она и чуть нахмурилась. — Так. Зовут. Хочешь со мной?

Я кивнула раньше, чем успела понять, куда она меня зовет, и подумать о доставленном — чудом, не иначе — письме. Молочная дымка окутала нас и переместила в иное пространство.

Чужие миры никогда не ощущаются так, как свои. Для меня поляна, куда нас вывело, была просто поляной, а для Син — точкой напряженности, где понадобилась вмешательство, работа. Кроме нас тут оказался седлавший какое-то ездовое животное юноша, судя по одежде — не простого происхождения, хотя, может, в этом мире все так одеваются — шикарный камзол, полностью покрытый вышивкой на одной половине и совершенно не тронутый шитьем на другой, брюки с металлическими бляшками по внешней стороне штанин, узенький плетеный пояс — невероятно сложно, должно быть, сотворить такое плетение из десятка разноцветных, очень толстых нитей. То ли принц, то ли актер… Нас он традиционно не видел, ведь мы этого не хотели.

«Что думаешь о нем?» — услышала я в своей голове голос спутницы. О, телепатия и тут работает. Наверное, мое удивление оказалось слишком заметным. Син подтвердила: «Ну да. В своих мирах и в рабочем пространстве мы обладаем этим в полной мере. Как и способностью понимать, где необходимы».

«Не знала. Никогда этим не пользовалась…»

«И ничего не внушала своим людям?» — то ли удивилась, то ли порадовалась она.

«Нет, а зачем? Всегда можно поговорить… Думаю, этот человек в гневе. Еще немного и начнет орать на свое животное».

«Не начнет, это самый сдержанный из близнецов, старший. Сейчас вмешаюсь».

Молодой человек, рывшийся в седельной сумке, вдруг замер, потом повернулся к нам… Вернее к Син, которая теперь стояла ближе к нему и выглядела иначе — золотоволосая девочка, играющая огненными шариками. Под ее взглядом, юноша опустился на колено, медленно, словно его заставляли или он сам заставил себя.

— Великая и Милосердная… Прости и дай забыть!

Девочка-Син не пошевелилась, но продолжала смотреть на него пристально, строго, потом погасила свои искристые шарики и ответила в рифму:

— Забыть недолго. В чем твоя заслуга,

Когда простить не можешь брата, друга?

Забвенья просишь, значит, будешь рад

Не знать, что у тебя есть друг и брат?

Я немного удивилась. Если она способна так легко придумывать рифмованный ответ, зачем ей моя помощь с предсказанием?

«Ничего я не могу, просто память хорошая. В этом мире мой образ — Богиня, говорящая стихами, а миру несколько миллионов лет. За это время вмешательство требовалось тысячи раз, пришлось заучить множество стихов, некоторые переделать, это ведь легче, а ситуации, когда мое присутствие нужно для разрешения конфликта, все время повторяются. Даже надоело уже… Ну вот, опять!»

Коленопреклоненный тем временем пытался что-то объяснить, бессвязно, незаконченными фразами, то ли боялся своей Богини, то ли спешил:

— Он знает… и все равно не хочет… а я ждать не могу… как будто у нас всех есть время!.. Если ты решишь, то закончится…

«Нужно сказать ему: время всегда есть, зачем тратить его на войну? Храбр тот, кто положит меч и протянет другому открытую ладонь. Захочет найти понимание, а не удовлетворение. Бороться нужно с настоящими врагами», — обратилась ко мне новая знакомая.

Пришлось спешно искать слова, но получилось почти сразу. Сочиненное мной тут же повторила Син:

— Есть время для всего и всех, раз надо

Быть вместе иль решить, что лучше — врозь.

И пониманье — лучшая награда,

Себя ли, брата — не ко мне вопрос.

Любое лучше, чем война и горе,

Тяжелый труд хоть что-нибудь понять.

Откажешься — и сам себя ты вскоре

За трусость перестанешь уважать.

И добавила мысленно, уже для меня:

«Хорошо».

Старший брат поднял голову, поглядел на свою Богиню.

— Ты этого хочешь?

— Сложны мои желанья и просты. Не мне решать, чего желаешь ты, — ответила Син.

Брат встал с колен и таким мне понравился куда больше.

— Если есть время, то надо пробовать...

Девочка-богиня кивнула и исчезла, а настоящая Син снова стояла рядом.

Она еще позанималась другими срочными делами, вроде наведения мелкого «ремонта» — поправки сбившегося климата и необычного свойства, за последнее столетие приобретенного деревьями — слишком быстро вырастать и стариться. Чем дольше находилась в этом мире рядом с ней, тем больше я понимала смысл и суть ее действий и вопросов уже не задавала, не желая мешать. И тем больше любовалась миром, в ночном небе которого среди прочих звезд пылали две ослепительно яркие, немерцающие.

Ощущение, которое вызывал мир, неточно повторяло чувство от присутствия Син, к нему примешивалось еще одно, другой «отпечаток». Кажется, все это было совместным творением моей новой знакомой и другого создателя.

— Ну вот, с этим закончила, — наконец сказала Син, — а твои стихи очень удачные, хотя и немного в иной манере, чем мне привычно.

— А почему обязательно вещать стихами? Разве богиня не может перейти на прозу?

— Не может к сожалению. Есть легенда — когда Богиня заговорит прозой, время мира закончится. Один раз белый стих использовала — не поняли, решили — все, всему конец. С тех пор только и слышу: «времени нет» да «время иссякло»… В общем, ты меня очень сильно выручила.

Я смотрела на нее, и отчего-то настроение поднималось все выше и выше. Может, оттого, что впервые мои стихи оказались кому-то нужны.

— Да ничего такого, — ответила я и ощутила, что и мне пора заняться собственными мирами — неудобное чувство, вроде слишком сильно затянутого пояса, призывало в один из них.

— Может и ничего, но ты все-таки пришла на помощь, — заметила Син с улыбкой.

…Вернувшись к себе, не сразу — из дома новой знакомой отправилась в призывавшую меня Шалензу — я снова и снова мысленно повторяла заворожившее меня имя мира Син — Орнада… Очень хотелось еще раз увидеть его.