14.

— Как? — спросила Син — жрица местного бога. — Файанта? И ты художница, рисующая души?

Я скромно опустила глаза. Талант придумать не сумела, но особый дар — в два шага пересекать расстояние от души до другой души и рисовать любую, какой коснусь — смогла. Курьерский шаг, мой врожденный дар, словно преобразился в эту способность; и я могла честно сказать, что теперь умею обращаться с кистями и красками, пусть лишь на территории мира игры.

Впервые использовала это тут же, в Раскованном, когда вошла в новую жизнь, жизнь золотоволосой художницы Файанты и, сделав несколько шагов по дороге, ведущей в город, услышала грустную и завораживающую песню. Неподалеку под деревом сидел старик с Флейтой Жизни, выдумкой другого Создателя, жившего на моей территории и попросившего разрешения принести сюда собственную легенду. Инструмент давался в руки лишь тому, кто знал, что скоро умрет — давался ради возможности еще раз, в музыке, прожить свою жизнь и даже исправить ошибки… Старик предложил нарисовать флейту, которую я с любопытством рассматрела, а потом и музыку… Прожилки на дереве флейты, как бы перетекая с одной трубочки на другую, встречаясь и пересекаясь, создавали рисунок, похожий на человеческое лицо. Лицо этого самого старика. А в музыке я увидела струящиеся лианы, девушку, танцующую красивый танец… Дальше это уже был дождь, обложной ливень. Эти потоки — движения, струи, я и рисовала, не владея собой, дрожа и ничего вокруг не видя…

— И чего же ты хочешь? — второй вопрос жрицы прозвучал так же недружелюбно, как и первый. Нелегкий же характер придумала Син очередному своему воплощению!

— Работать тут. Ведь это Храм Души?

Жрица развернулась и пошла прочь, бросив:

— Да, храм называется Храмом Души, но художник тут не нужен.

Отказ. Странно. Я думала, Син узнает и поддержит меня. После того, как создатели игры ввели правила, общаться здесь получалось лишь в рамках взятой на себя жизни-роли, и нельзя было просто взять и спросить «Эй, ты чего?» — хотя очень хотелось. Вернее, спросить могла — и меня немедленно вышвырнуло бы ко входу в Раскованный мир, на нейтральную, неигровую территорию.

Стук каблуков золоченых туфелек Син-жрицы стих под колоннами Храма, я вышла наружу, решая, куда и как теперь направить свою историю, свою жизнь. На служение в этом Храме я возлагала большие надежды. На общение с друзьями и очередное приключение. Ну, нет — так нет. Есть и другие варианты.

Может именно потому, что надежды мои не оправдались, я сумела в этот раз сохранить самоконтроль, и, проживая четырнадцатью жизнями тут, в Раскованном, едва заслышав зов сотворенных миров, немедленно и с легким сердцем покидала его. Теплый Дом встречал меня, вернувшуюся, как-то особенно тепло. Ничего не менялось внешне, но я ощущала душевный подъем и вдохновение, накатывавшее солнечными волнами. «Дом скучает», — объяснил это пришедший в гости с книжкой, сделанной из записанной мной сказки и его рисунков, Фай. Картинки оказались замечательными, даже казалось, что нарисованные драконы и люди двигаются, дышат...

Однажды случилось чудо — меня позвала Орнада. Правда, придя туда, не нашла никаких проблем, зато похулиганила, успешно подкинув сказку о драконах с картинками Фая семье, живущей у озера, оставив себе сделанную Домом копию. В следующий раз я попала к ним через пару лет по их времени и очень обрадовалась, увидев книгу на столе, с закладкой. Открыла на заложенной странице и прочитала:

«Но просто летать драконам было неинтересно, и творец решил дать им задание, которое займет всю их жизнь.

— Растите, — сказал он, — становитесь больше. И делайте больше всех, кого встретите.

— Мы попробуем, — пообещали драконы.

Это оказалось не так просто. Люди уже привыкли к грозному виду крылатых рептилий, и охотно знакомились с ними. Оказалось, самый простой способ вырасти — общаться, узнавая новое и делясь своим, таким же новым для того, кто не ты. Чем больше драконы тратили себя на других, тем больше становились, раскрывая в себе самих безграничный мир и черпая оттуда силу и свет, чтобы отдавать их снова и снова. И люди — так же; и тем и другим нравился этот путь».

Чтение не мешало анализировать обстановку. Ни Син, ни Алафе не были в Орнаде очень давно. Впрочем, не удивительно, друзья увлеклись игрой. А моя записка — прочли ли они ее? Наверное, стоит добавить к ней еще одну. Не хочу, чтобы этот мир пострадал так же, как мой Финнис.

«Орнада в вас нуждается. И все другие миры тоже. Разделение себя на части не решает проблем, миру нужен весь Творец, а не его часть…» — вот что я написала на очередном листе, который отправила не на стену, а повесила на «вратах» в мире игры. Конечно, там записку увидят и другие Создатели, но это даже лучше. Предупредить всех…

Но когда я вернулась в Раскованный, меня уже ждали Син и Алафе, ждали у тех самых врат.

— Больше так никогда не делай, — сухо и холодно — куда там ледяному тону отказавшей художнице жрицы! — сказала девушка. Какая-то на себя не похожая, незнакомка, с которой у нас никогда не было ничего общего — ни работы, ни приключений.

— Постараюсь, — пообещала я смущенно, — просто вы миры забросили, а им от этого плохо. Записка на вратах показалась хорошей идеей…

— Ноне была ею, — строго, но не так сухо, как подруга, скорее, с ожиданием, что пойму и проникнусь, — перебил Алафе. — Незачем напоминать нам о наших обязанностях. И тем более незачем отравлять жизнь другим пустыми угрозами.

— Угрозами? — удивилась я. — Нет там угроз! Только предупреждение.

— А разница невелика! После твоей записки народ отсюда толпами повалил обратно, в свои миры, — Син, кажется, собиралась сказать еще что-то резкое, но Алафе положил руку на плечо подруги и она, немного помолчав, повторила: — Больше так не делай.

— Так вы в Орнаду не пойдете пока?

Девушка снова вспыхнула:

— Тебя только это интересует? Делаем ли мы свою работу, а не радость друзей и как этой радости не мешать? Кстати. Файанта. Не хочу ее больше видеть. Пускай она исчезнет. Все, я ушла.

И подруга в самом деле тут же исчезла.

Алафе задержался, чтобы посмотреть на меня и попросить:

— Не обижайся на нее. Она успокоится и остынет. Но, правда, больше так не делай, — и тоже ушел.

Я и не собиралась обижаться. С Файантой, хотя и грустно, но пришлось поступить так: придумать историю о том, как художница душ отправилась странствовать по другим мирам — рисовать их души, и с помощью красок и картин изменять, исцеляя, помогая. А другие мои жизни-роли почему-то уже не радовали. Поймав себя на мысли, что хочу завершить вот эту жизнь… и вот эту… и еще ту… не стала противиться такому желанию. Завершенные — красиво и изящно или просто и безыскусно истории не беспокоили, а оставшиеся пять жизней — пусть и любимые — не заставляли денно и нощно торчать в игре. Сладчайшее удовольствие от нее исчезло, или превратилось во что-то еще. В немного отстраненный интерес исследователя. Я приходила в Раскованный смотреть и слушать. Наблюдать комедии и драмы, с участием друзей или совсем незнакомых Творцов. С некоторыми из них потом очень хотелось познакомиться, например, с тем, кто постоянно принимал вид огромной крылатой кошки. Тут, в кукольном мире, горели настоящие страсти… И можно было научиться как на своих ошибках, так и на чужих, никому не повредив. Но я не все понимала. Например — почему игра вызывает столько споров? Ушедшие вернулись, да еще и привели с собой других, но теперь многие оставляли на вратах мира записки и очень часто — с горячими несдержанными словами. Потом записки исчезли — я попробовала повесить там свою, для нового знакомого, но поняла, что не могу — Син, хозяйка Раскованного, запретила это.

И, наверное, это и в самом деле было необходимо.