Глава 4. Власть

Хэльвор пришёл, как и обещал, после утреннего заседания совета, как раз перед обедом. Файзель знал, что он придёт, поэтому повторил ночной ритуал: сел в кресло перед потухающим камином, закрыл глаза и в полусне увидел тёмную фигуру в дверном проёме.

— Итак, вы подумали над моим предложением?

Файзель помнил руки Орланы, сложенные на коленях. Он помнил, как она смотрела в одну точку, пока все ели. Он помнил её чистый прибор и бокал, до краёв наполненный вином. Дальше он вспоминать не хотел.

— Я подумал. Простите, но я должен отказаться.

Это лишь вначале казалось сложным — отказывать. Потом пришла злость, и всё сделалось намного проще.

Файзель ждал, что князь нахмурится, выплеснет своё недовольство. Эта простецкая прямота делала его слишком предсказуемым. Но что-то случилось. Морщины на лице Хэльвора вдруг разгладились, он сел в кресло и протянул к Файзелю руку.

— Почему же? Хочу услышать ваше мнение.

Принципус свёл пальцы куполом. Иногда он совершенно терял ощущение реальности и не мог отличить сон от яви. Хотя что такое реальность, он тоже представлял смутно. Что есть реальность, если даже она — только кажется?

Память — вот что нестерпимо.

— Это нечестно, — сказала Орлана. — Зачем вам это? Я не блистаю красотой. Я никогда не была роковой женщиной. Я вам не верю.

Файзель мог смотреть ей в глаза, но не хотел. Вне замка солнце заливало морской берег белёсым промёрзшим светом. В узких окнах этот свет преломлялся и ещё больше бледнел. Он ложился на ступени лоскутьями старых погребальных платьев.

— Это не слабость, — сказал Файзель. — Это власть. Вы не понимаете, женская любовь — слабость, а мужская любовь — всегда власть. Вы слишком долго меня отталкивали, как надоедливого щенка. Не сильно, как оттолкнули бы большую опасность, а так — слегка отбрасывали ногой в угол. Туда, где мне самое место, да?

Он был откровенен, потому что ноги и руки ему так связали иллюзиями замка, что ещё немного, ещё шаг — и Файзель покатится вниз по широким ступенькам, разобьёт голову, переломает спину. Приходилось рвать наживую. Паутина иллюзий липла к рукам. Обрывки трепыхались, силясь притянуться друг к другу, но не могли.

— То, что вы говорите, абсурдно с начала и до конца.

Орлана касалась пальцами шеи. Он видел, как по её коже ползут новые шрамы. Эти были тоньше и изящнее, как вытатуированные лилии. И Орлана ничем не выказывала боли, только по вискам её текли капли пота.

— Вы идеальны, — сказал Файзель.

— Вы попали под влияние замка.

Она давно уже дрожала. Рука, лежащая на перилах, побелела. Файзель знал: ждать оставалось не долго. Скоро Хэльвор выполнит своё обещание. Ноги Орланы подломились, и падение с лестницы могло бы закончиться печально. Но Файзель подхватил её вовремя. Руками, всё ещё липкими от паутины обмана, правил сам замок. Может, всё это и казалось, но казалось слишком уж реалистично.

Файзель с головой нырнул в её запах: яблоки, листья, серая вода быстрой реки. Руки надёжно сцепились на её талии — скользящий тюль платья под пальцами. Глаза Орланы были теперь совсем близко, в них — ни страха, ни страсти. Обречённое терпение.

Замок теперь был против неё — на стороне Файзеля.

Дрожь рождалась глубоко внутри и расходилось по всему телу. Ночное отвращение к себе мешалось с головокружительной жаждой власти. Шрамы ощущались под подушечками его пальцев, и это будоражило ещё больше. Воздух вокруг раскалился, как в летний полдень, как в тот летний полдень на стеклянной террасе. Холодная улыбка Орланы — и раскалённый воздух.

— Я не воспользовался. Вы и в самом деле считаете меня тупым животным, не способным обуздать свои инстинкты?

В камине слабо тлели угли. Файзель счищал с пальцев последние паутинки лжи и бросал их в потухающий огонь. Лёгкие нитки не долетали и опускались на подлокотники кресла, на жёсткий ковёр под ногами, на длинный подол камзола.

— Не воспользовались? — Тон Хэльвора — отрешённо-осуждающий. Всё тот же учительский тон, а у Файзеля больше не было противоядий. — Как глупо. Вам предложили власть — и вы плюнули на этот шанс?

Противоядий больше не было — Файзель растратил все силы на то, чтобы справиться с паутиной лжи. Он смотрел в тлеющие угли, и отблески оранжевого света корчились, расплывались, принимая странные формы.

— Вы не власть мне предложили. Унижение. Когда мужчина берёт женщину, того не желающую, это унижение для него.

— Унижение, — усмехнулся Хэльвор, — это когда женщина имеет власть над мужчиной. Она имеет власть над вами. И, к сожалению, даже я не могу помочь вам сбросить этот гнёт. Только вы сами можете себе помочь. Но вы отказались от сделки. Что ж, теперь вы можете быть предоставлены сам себе. Не думайте, что я предлагаю помощь дважды.

На следующем заседании со своего места поднялся Каэда. Высокий, похожий на кузнечика, слева на груди — золотой орден.

— Послушайте, я прямо скажу. Хватит уже лить воду о том, какие мы все замечательные. Вот вы превосходно знаете, что республика Маар рада оказывать поддержку таким консервативным странам, как ваши. Но да, я слышал что-то о перевороте в Оршанге, который случился буквально несколько месяцев назад. Это уже продвижение по пути к совершенству, вы не находите?

— Да, — перебил его Хэльвор. — Надеюсь, это не вы финансировали переворот? Иначе мне пришлось бы вас убить.

И вежливо посмеялся.

Пятно света замерло на его ордене. Руки Каэды — подвижные — порхали в воздухе, так что мельтешило в глазах.

— Допустим, вы все знаете про меня. Ну неужели вам ещё раз хочется выслушивать, как много я построил школ? Бросьте, не прибедняйтесь, шпионов у всех предостаточно. — Он рассмеялся — никто его не поддержал. — Так у меня предложение, может, в бездну всё это? Поговорим по-нормальному, ну неужели вы разучились? Нам же есть, что сказать друг другу, кроме вымученных речей. У нас есть такой шанс — просто поговорить.

Он сел. Быстрый взгляд Хэльвора, внимательный прищур Дарианы, отсутствующий вид Заини. Орлана так ни разу не взглянула на Файзеля со времени того самого разговора на лестнице.

— О чём вы хотите поговорить, лорд консул? — С Дарианы давно слетела иллюзия добродушной булочницы.

Когда Файзель последний раз видел тело, что висело на лестнице, оно уже мало напоминало красивую женщину в белом платье. По ступенькам стекала не кровь — трупная слизь. От мерзкого запаха слезились глаза.

Другая Дариана сидела за круглым столом, но внутри неё — Файзель чуял — была та же самая грязная слизь, что и на ступеньках. Её взгляд отравлял ничуть не слабее, чем голос Хэльвора. С Дарианой никто не рисковал встречаться глазами.

— К примеру, хочу узнать, наконец, каких демонов леди Орлана затеяла кровавую резню на континенте. Что? Я говорю не по правилам?

Прямота Каэды раздражала. Файзель вообразил, что смотрит на них всех сверху, из-под потолка, который скрадывала вечная темнота. Иллюзии явно проступали на Орлане — шрамами, и кровавыми потёками на платье Дарианы. Вокруг Заини порхали бабочки. Казалось, он их не замечает, но стоило приглядеться: в его глазах притаилась молчаливая паника, ужас, сковывающий руки и ноги. Он не смел даже пошевелиться, чтобы согнать с себя прилипчивых насекомых.

Руки Файзеля до сих пор были в паутине. Он провёл в ванной комнате около часа, испробовал все возможные средства, но паутины не делалось меньше. Нет, только больше, и теперь тонкие волокна тянулись по камзолу, от них рубашка серебрилась.

Наверное, иллюзии замка ничем не проявились в облике Риша Элэ, который до сих пор вёл себя тише, чем мышь днём, и Хэльвора — тоже как будто бы. Файзель не взялся бы утверждать. Он не так уж часто виделся с ними вне замка.

— Ведь не потому, в самом деле, что один другому отдавил ногу на официальном приёме. — Каэда откинулся на спинку стула, посмеялся, чтобы все оценили его шутку.

— Князь всё уже рассказал, не вижу смысла повторяться, — проговорила Орлана, когда смех консула потонул в темноте и тишине. — Просто-напросто я хотела захватить побольше месторождений… ах, месторождения чего у вас имеются, лорд?

— А я поддержу вопрос, — заговорила вдруг Дарина. Окинула собравшихся взглядом — все попрятали глаза. — Что он сделал такого, что имперские войска пошли крошить всё на своём пути. И даже тех, кто оказался там случайно.

Вопрос был риторическим. Не вопрос — прямое осуждение. Файзель сосредоточенно стряхивал с ладоней паутину, она нарастала снова.

Волосы Орланы — совсем короткие, мужская стрижка, смешной ёжик на затылке. До войны у неё были длинные волосы, и она скалывала их бриллиантовыми шпильками.

— Я могу не высказываться. По вашему общему мнению я недостойна стать хранителем мира. А ещё добавьте, что я безбожница. Значит, мне можно обойтись без восхваления себя.

Хэльвор наклонился к Ришу и что-то шепнул ему. Бабочки вспорхнули с рук Заини и закружились над столом, обеспокоенные, роняющие пыльцу с цветастых крыльев.

— Раз вы так просите, я расскажу, — сказал князь, поднимаясь. Высокая крепкая фигура в бледном свете — полевая военная форма на таких смотрится лучше, чем позолоченные парадные одежды. — В этом нет никакой тайны. Для существования империй всегда требуются войны. Как только война завершается, империя пожирает себя изнутри, распаляется на кровавые внутренние конфликты. Поэтому одна из нас всегда станет искать врагов среди остальных. Таков закон жизни. Что ж, её союзникам я бы советовал задуматься над этим.

Орлана отвернулась в сторону, так что Файзель видел только её шею, ничуть не прикрытую волосами и оттого беззащитную.

— С вами всё ясно, — обронил Каэда, явно не удовлетворённый таким ответом. — Я же надеялся услышать что-нибудь более обнадёживающее.

Любопытно, он и вправду думал, что ему расскажут правду?

Файзелю вдруг почудился внимательный потусторонний взгляд. Это не было ощущением взгляда в спину — смотрели будто бы сразу отовсюду. Он догадался, что за ними наблюдает мир. Ловит каждое слово надрывной беседы.

— Безбожница, — сказала Дариана, впечатывая каждый слог. — Всем известно, как вы отреклись от Вселенского Разума.

— Думаю, бесполезно будет рассказывать, что я не отрекалась, — пробормотала Орлана. Она смотрела прямо перед собой. — Просто разделила понятия бога и каменных идолов, перед которыми вы так любите ползать на коленях.

— Нет, вы отреклись от бога! И теперь блуждаете в темноте.

Принципусу стало неуютно, как будто в чистую питьевую воду подмешали болотной жижи. Воздух всё ещё был прозрачен, но уже пах застоявшейся сточной канавой. Ещё немного, и подёрнулся бы туманом неприязни. Глядя в глаза собравшимся, Файзель почти верил, что он могут не то, что предаться самым страшным порокам, грызть друг другу глотки. Безо всяких на то причин. Просто чтобы выместить собственную ненависть и усталость. Так это делала Орлана — даже вне замка.

Он пожалел, что сидит к ней слишком близко. Это приносило физическую боль, как будто в позвоночник загоняли раскалённые иглы. А ведь он сам предлагал ей помощь — прибежал, как мальчишка, рассыпался в обещаниях. Не будь Файзель союзником Орланы, она бы стёрла с карты и его государство — как стёрла бы Риша Элэ, не вступись за него Хэльвор. Империя всегда строится на крови.

— У вас есть, что сказать в своё оправдание? — Князь склонился над столом, как учитель над нерадивым учеником. Широкий стол не давал ему приблизиться к Орлане, но Хэльвор вполне мог изводить её ядовитым взглядом.

— Мы не на суде, лорд, — бросила она, на секунду оборачиваясь. — Какие ещё оправдания?

Он выдохнул, как бы говоря: «Я так и знал». Во всём его облике читалась победа. Князь сел, приняв отстраненный вид. «Я выполнил свой долг», — говорил он своим видом.

— Зачем вы так поступаете? — всхлипнул Риш Элэ. — Почему вы не можете это прекратить?

Орлана бросила, даже не оборачиваясь к нему:

— Потому что я злая императрица, мальчик.

В бесцветной тишине заговорил замок.

— Совет закончен. Вы все свободны. Теперь мир придёт к каждому из вас в отдельности.

Файзель вышел первым — едва дождался, когда будет можно. Ему сложно было дышать, его раздражала туманная поволока в воздухе. На губах сделалось очень горько. Чтобы ни с кем не говорить, Файзель взбежал по лестнице и пустился в долгое путешествие по галереям.

На втором этаже было чуть светлее, чуть просторнее, и сюда уже не долетал запах ненависти. В солнечном свете паутинки лжи как будто подтаивали, исчезали сами собой. Файзель утешал себя мыслями, что ещё недолго — ещё самую малость, — и он вернётся домой, к обычной жизни.

С другой стороны жизнь не могла сделаться прежней: ближайший сосед и единственный союзник — Орлана — стала вдруг ядовитым пауком, пригревшимся под подушкой. С этим следовало как-то выживать, а как — Файзель не успел придумать. Но решать следовало без промедлений.

…Это была странная комната — стены её были не стены, они ступеньками поднимались выше, выше, в темноту. Файзель оказался как будто на дне миниатюрного стадиона. Небольшую площадку в центре застилал алый ковёр. Мягкий свет струился из ниоткуда, но озарял он только первые ступени, а дальше истлевал, таял, как весенний снег.

Нет, это были не ступени. Подойдя чуть ближе, Файзель рассмотрел: это были книжные полки, и под каждой из них он видел стройные ряды корешков. Букв он не разобрал — иногда они чудились, но исчезали, стоило моргнуть. Может, их не было вовсе, или света оказалось маловато.

— Эй, — почти шёпотом окликнули его сверху.

Файзель поднял голову: примерно ступеньке на десятой виднелась фигура — там кто-то сидел, прямо на выступающей книжной полке.

— Эй, — повторили сверху, — поднимайтесь сюда, а?

Он взошёл по книжным полкам в тихий и тёплый полумрак десятой ступени. Там его ждал Риш Элэ — нога в модном узконосом сапоге покачивалась на уровне девятой ступени, плечи и локти были откинуты на одиннадцатую. Круглолицый, с непослушной чёлкой на пол лица, и пряди волос — то тёмная, то светлая.

Файзель рассматривал его, потому что раньше не имел возможности рассмотреть. Риш Элэ то скрывался у себя в комнатах, а если выходил — прятался в полумраках, в тенях, под длинной чёлкой.

— За вами никто не шёл? — мальчишеский ломкий голос.

Файзель слышал, что Ришу лет больше, чем кажется, другое дело — воспитание, но всё равно не мог избавиться от чувства, что смотреть нужно сверху вниз. А воспитание… Какое уж тут воспитание — избалованный сын властного отца, всегда — самое лучшее, всегда — под надёжной защитой. Вот что о Рише говорили сплетники. Файзель остерегался им верить. Но других сведений у него не было: высокие стены Изъерны не выпускали подробных рассказов о жизни королевской семьи.

— Нет, никто. — Он опустился на ступень поодаль. На одиннадцатую ступень — так вышло само собой, и Ришу приходилось задирать голову, чтобы видеть лицо Файзеля.

Элэ с облегчением улыбнулся.

— Отлично. Вы — ещё ничего. С остальными я бы не хотел сталкиваться.

Файзеля поразила его откровенность, так что захотелось радостно рассмеяться.

Их истории — такие разные, а улыбки-противоядия — такие одинаковые.

— Вы тоже здесь впервые? — произнёс Риш, пододвигаясь ближе. Он принял улыбку Файзеля за одобрение и выбрался из скорлупы полумрака. — А бабочек видите? А женщину, подвешенную на лестнице?

Улыбка предсмертно дёрнулась на губах Файзеля и пропала. Следующая фраза должна была прозвучать про Орлану, или про него самого, и паутину лжи, а Файзелю не хотелось вспоминать. Он взглянул на свои руки: света хватило, чтобы разобрать — паутина нарастала снова.

Как только отец Риша Элэ умер, Изъерна всё ещё держалась гордо и отстранённо, но никто не исключал, что ближайшие соседи уже точат зубы и подпиливаю когти до нужной остроты. Первой их подпилила Орлана.

— Как вы думаете, нас скоро отсюда выпустят? — По-детски жалобная нотка в голосе.

Сидя на книжных полках, Файзель пытался вообразить, как он выходит из замка. Кругом скалы и лес. Осыпалась высокая лестница, деревья проросли через осколки мраморных плит. В отдалении бушует холодное море. Но представить не выходило, как будто он сотню лет провёл в замке и давно забыл, как пахнет лес, как ветер касается горячих щёк.

— Вы заметили, что здесь нет лестниц на третий этаж? — сказал Риш, помолчав. — Я искал.

— Возможно, здесь нет третьего этажа?

— Нет, он есть, снаружи я его видел. А вот подняться туда не выходит. Я подумал, что, возможно, эта комната и есть выход на другой уровень. Если идти по ступенькам, они однажды кончатся и куда-нибудь выведут, правда?

— Наверное, — отозвался Файзель, хотя вовсе не был уверен в этом. Темнота за пределами освещённой площадки его смущала.

Риш встал и протянул ему руку. Ростом король не вышел, впрочем, как и шириной плеч. Сапоги детского размера удобно помещались на выступающих частях полок. Чего нельзя было сказать о Файзеле — ему, чтобы подниматься, приходилось ставить ногу боком.

— Пойдёмте со мной. Я собирался подняться сам, но мне делалось не по себе.

Файзель сомневался, но протянутая рука разжалобила его и вынудила сдаться. Но идти в кромешный мрак — всё равно слишком опрометчивое дело.

— Возьмём светильник из галереи.

Принципус нёс тяжёлую металлическую конструкцию, внутри которой билась живая рыжая искорка. Толку от неё было маловато, и чем выше, тем меньше, но пятачок под ногами она озаряла. Фонарь скрипел, покачиваясь на кольце-рукояти, прыгали блики света. В этом мельтешении казалось: то справа, то слева от них снуют мелкие ночные твари.

Риш иногда хватал Файзеля — то за руку, то за полу камзола, как уж получалось. Иногда казалось, что полки не выдержат их шагов, соскользнёт неловко поставленная нога. В такие минуты душа замирала под солнечным сплетением.

Давно истаял свет, который заливал квадратную площадку в центре комнаты. Теперь сзади была темнота — впереди тоже. Риш ощутимо трясся и теперь не отцеплялся от рукава Файзеля.

Замок подсовывал им запахи: ванили и крови, гниющих листьев и весенних цветов. Рыжая искра еле тлела внутри металлического фонаря. Файзель собирался устроить привал, чтобы выровнять сбитое дыхание, когда вверху забрезжил свет.

Это придало сил. Фонарь совсем оттянул руку. Приниципус оставил его на одной из ступеней и дальше пошёл налегке. Мрак редел и делался прозрачным. Ночные твари хлынули назад, вниз по ступеням, как будто крысы бросились в море. Свет делался ярче — обычный для замка блёклый свет, но после путешествия по темноте даже его хватило, чтобы заслезились глаза.

Они сделали ещё по шагу — и рассмотрели впереди квадратную площадку, застеленную алым ковром. Ступени за спиной выровняли строй и снова уходили вверх. Снова пахло ванилью и кровью. Файзель сел на последнюю ступеньку и рассмеялся.

Он смеялся долго и нервно, вымещая в этом смехе всё, что успело накопиться за страшную ночь и злой день. Он был так уверен, что сам устанавливает правила, что совершенно забыл, где находится. Он сам придумал, что если идти, то можно выйти на другой уровень. А замок не обещал им ничего подобного. И вообще — никому ничего не обещал. Стоило бы учитывать это в будущем.