Глава 2. Глядя бабочкам в глаза

Галереи первого этажа потонули в тумане. Лабиринты лестниц переплелись совершенно иначе, чем вчера, но Файзель не боялся заблудиться. Он понимал, что когда это будет необходимо, замок выведет его сам.

Обедали снова — каждый у себя. Файзель смог съесть не так уж много, хотя замок в этот раз весьма точно угадал его желания. Неприветливые каменные стены покоев расцветились драпировками и картинами в тяжелых позолоченных рамах, как и полагается. Рогатые канделябры свисали с потолков, хоть ни разу он не видел, чтобы в них зажигался огонь. Свет в замке возникал сам собою, когда ему хотелось.

А теперь нижние галереи застилал туман. Файзель думал найти окно, через которое был виден лес и развалины каменных беседок, но ни одного окна он так и не нашёл. Мутные стёкла зимнего сада позволяли рассмотреть только косые полосы, как будто снаружи шёл ливень.

Утром мир выслушал Дариану и Каэду. Что до остальных, то пятно света так их и не коснулось. Файзель успел соскучиться, осмелеть и снова заняться ногтями. Как выяснилось, миру было плевать на его невнимание — а, может, ему плевать было и на речи великих правителей. В конце концов, это всё — просто древний ритуал.

Вполне возможно, хранитель мира — такой же миф, как и древние боги. Если его никто никогда не видел, то каждый имеет возможность подозревать соседа. Отличная, надо признаться, интрига.

Файзель замер посреди сада и втянул воздух: отвратительный запах протухшей мусорной ямы. Иллюзия — а в том, что это была очередная иллюзия, Файзель не сомневался — не таяла. Он неторопливо вышел в галерею, свернул к лестничному пролёту.

Здесь уходили вверх ступеньки — пологие и широкие, словно предназначенные, для того чтобы по ним спускались дамы в вечерних нарядах. На самом верху, в квадрате оконного света покачивался подвешенный на верёвке груз.

Он перешагнул первую ступеньку, вторую и третью, и остановился. Отвратительный запах сделался сильнее. Свет продвинулся вниз по лестнице, почти к самым ногам Файзеля. Щурясь, он поднял глаза.

Дариана. Она была подвешена за ногу — другую, с изящно вытянутым носком, она согнула в танцевальном па. Белое платье мягкими волнами стекало вниз, обнажая её колени и наполовину — бёдра. Ниже платье не опускалось по тем же неведомым причинам, по которым свет блуждал по замку, как ему вздумается. Лицо Дарианы теперь тоже было освещено: совершенно спокойный, сосредоточенный взгляд.

На секунду перехватило дыхание.

Кап — стекала кровь с кончиков её волос — кап-кап-кап, прямо на мраморные ступеньки парадной лестницы.

Кап. Волосы почти доставали до пола. Верёвка натянулась под весом тела, которое чуть покачивалось, как маятник. Снова кровь — уже небольшая лужица на ступеньке. Алые потёки на белой коже царицы. Тонкая алая полоса на шее, тонкие полосы на обоих запястьях.

Запах разложения сделался почти невыносимым, хотя на её теле не было видно других повреждений, кроме тонких порезов. Выверенная поза и осмысленный взгляд и вовсе не давали поверить, что она мертва.

Файзель отступил в тень лестничного пролёта, туда, куда ещё не успел добраться свет. Но свет крался следом.

— Страшно, правда ведь? — сказал замок голосом Дарианы. А её губы не двинулись.

Файзелю с опозданием сделалось дурно: перед глазами проплыла туманная дымка. Он развернулся, стараясь держаться как можно прямее. Вдох, ещё вдох. Дымка как будто поредела. Он моргнул, проводя холодными кончиками пальцев по переносице.

Дариана исчезла. На лестничном пролёте лежала бледная дорожка света. Неизвестно, откуда бы ей взяться: окон здесь не было, равно как и магического пламени, и даже крошечной тонкой свечки в рогатом канделябре. Но в бледном свете — лужица крови на мраморной ступеньке.

…Из глубины коридора до Файзеля донеслись тихие смешки. Он стоял, привалившись к дверному косяку, и переводил дыхание. Не то, чтобы слишком испугался, но не пристало показываться кому бы то ни было в таком взбудораженном виде.

Реальность на поверку оказалась достаточно крепкой, чтобы жить дальше, но теперь Файзелю потребовалось немного одиночества. Впрочем, даже этого он не получил — а получил смешки в глубине коридора. Оставалось только идти навстречу.

На уединённом уголке террасы покачивалось плетёное кресло. Файзель рассмотрел шёлковый халат, краешком дотягивающийся до самого пола. Пёстрые птицы и цветы, и золотистые шнуры, и большие костяные пуговицы. Заини. В его руках — хрустальная креманка, на её дне — густая подтаявшая масса. Заини скребёт фигурной ложечкой по дну креманки и посмеивается.

Файзель остановился в трёх шагах — Заини всё равно его не замечал, был слишком увлечён десертом. Массивное тело под шёлковым халатом подрагивало от смеха. Файзель ещё не сталкивался с ним один на один, и не горел желанием. Он понятия не имел, как разговаривать с умалишёнными.

— Ой, а кто это у нас тут? — Голос Заини тонкий, ломкий, как голос взрослого, сюсюкающего с ребёнком. Файзель не сразу понял, что обращаются к нему. Надел свою улыбку-противоядие, шагнул к молочно-белой нише террасы, чтобы оказаться лицом к королю.

— Приветствую, господин Заини. — Кажется, в этот раз не напутал с обращением.

Прищуренные — подслеповатые — глаза короля скользнули по камзолу Файзеля, по всей его длине, проследили каждую складочку до самого пола. Тот достал ногтевую пилочку — всё успокоение нервов. Истекающая кровью Дариана всё ещё стояла перед глазами.

— Бабочки сегодня так и порхают, так и порхают. Я давлю их, давлю, — пожаловался Заини тонким голосом.

Файзель задумчиво покивал. Просто удивительно, как армия Орланы не снесла королевство этого идиота ко всем демонам. Как его не разорвали на куски три серых кардинала, каждый из которых жаждал власти. Возможно, Заини был хранителем мира? Говорят, боги любят блаженных.

Он ел мороженное — хлюпал им, смеялся, ронял тающие капли на цветастый шёлк, — а мороженного в креманке всё не убывало. Вдруг он швырнул её на пол, разбив тишину на сотню хрустальных осколков. Прищуренные глаза зло вперились в Файзеля.

— Почему они передвигают эти лестницы? Почему они постоянно их передвигают?

Заини двигался с трудом — массивная фигура расплылась по креслу. На утренний совет он явился только с помощью Хэльвора, а теперь вряд ли смог бы подняться, но руки напряжённо вцепились в подлокотники кресла.

— Понятия не имею, — сказал Файзель. Пилочка нервно взвизгнула. — Здесь, говорят, и не такое бывает.

— Мне тяжело каждый раз искать ту самую лестницу, — захныкал Заини.

— Ох, если бы это было самой страшной проблемой, — в тон ему отозвался принципус. Ногти уже стали идеально отточенными, но чем ещё занять себя? Нечем.

Он поднял глаза: везде сидели огромные цветные бабочки. Бесцветные стены и даже потолок были облеплены насекомыми. Некоторые замерли, распластавшись, другие медленно складывали и раскладывали крылья.

Они облепили неподвижные руки и ноги Заини, а тот мог разве что мотать головой, пытался прогнать, но не выходило. Бабочки его не боялись.

— Прогоните их, — умоляюще завизжал король, — прогоните же их, прогоните!

Это было не так просто, как казалось — бабочки не боялись и Файзеля. Он махнул рукой, и случайно припечатал одну к стене. Внутренности насекомого перепачкали ему ладонь, а остальные бабочки тут же переместились, так что прореха в их строю исчезла. Файзель брезгливо тряхнул рукой и потянулся за платком. Казалось бы, бабочки — прекрасные существа.

Они презрительно шевелили усиками и — кажется — все смотрели на него. Ждали, что он предпримет. Заини уже не визжал — слабо постанывал, распластавшись в кресле. Бабочки медленно заползали ему на лицо.

Файзель вытер с ладони белые бабочкины внутренности и увидел: в арке дверного проёма стояла Орлана. Её шагов он не слышал, а, может, просто не слушал, увлечённый охотой.

Она окинула взглядом комнату. Ворот платья закрывал горло, рукава — плотно сжимали запястья, и даже кисти рук были спрятаны в перчатки. Во всём чёрном она казалась совершенно бесплотной в полумраке галерей. Орлана вскинула руки ладонями вперёд — два слова на древнем языке, похожие на ругательства, — и бабочки осыпались мёртвым дождём. Они истлевали в своём последнем полёте, и до пола долетели только чёрные невесомые ошмётки.

— Лорды, — поприветствовала она Файзеля и Заини, ни капли не позаботилась, чтобы вспомнить привычные им титулы. Небрежно кивнула.

Давя то, что осталось от бабочек, она подошла ближе, и Файзель увидел, как припухли её веки — как от слёз. Но проще было бы вообразить себе подвешенную под потолком Дариану, чем такое. Впрочем, чего уж тут воображать понапрасну.

— Файзель, вы не согласитесь составить мне компанию?

Заини её совершенно не интересовал. Ещё бы — с какой радости её должен интересовать слабоумный противник.

— Конечно, моя прекрасная леди. — Фамильярно получилось. Он мог бы учитывать её положение, своё положение, положения всех вокруг и обращаться к Орлане чуть уважительнее, чуть холоднее. Но привычка — ах, эта привычка. И её припухшие веки.

Ей было всё равно — она не улыбнулась, не поджала осуждающе губы.

Орлана с Файзелем вышли в галерею, оттуда — через пару винтовых лестниц — на верхнюю террасу. Здесь в стенах появились окна. Вид на неспокойное серое море — ещё не шторм, но уже его предчувствие — и прохлада, и холодный рассеянный свет солнца.

— Как Дариана? — спросила Орлана между делом. Так справляются о здоровье далёкой престарелой родственницы. — Всё ещё висит?

— Висит, — грустно развёл руками Файзель.

Если замереть у самого большого окна террасы, то покажется, как будто море мчится тебе навстречу, катит волны, швыряется ветром.

— Не обращайте внимания, Файзель. Ни на что, происходящее здесь, не нужно обращать внимание.

Чёрные кожаные перчатки на её руках — на запястьях перехвачены серебряными браслетами.

— Вам холодно?

Файзелю было жарко даже смотреть на неё. Орлана не ответила. Вцепилась одной рукой в запястье другой.

— Однажды она решила свести счёты с жизнью.

— Мне не верится, — только и сказал Файзель. Серое море накатывало на крутой каменистый берег. Отсюда казалось, что замок навис над морем, и море вот-вот подточит его основание.

— Поверьте. Она всё говорит о древних лесах, об этих редких видах трав и деревьев. Кажется, она умеет слышать их и чувствовать. Но вот однажды она решила покончить с собой. Я не знаю всех подробностей — мои шпионы тоже не всесильны. Знаю только, что она дождалась глубокой ночи, выпила яд и порезала себе горло и запястья. Порезы оказались неглубокими. И ей повезло. Или не повезло, это смотря как судить. Фаворитка зашла и нашла её.

— Фаворитка? — Файзель тряхнул головой.

— Да. Вы не знали? — Сцепив руки за спиной, Орлана пошла вдоль окон, но перед этим бросила на него единственный взгляд. И почти улыбнулась. — С тех пор она и висит. Мир видит её именно такой. Как вы думаете, Файзель, ей всё ещё хочется умереть? Наверное, хочется, ведь мир видит то, что есть на самом деле, так?

— Вам лучше знать. — Он всё смотрел на руки Орланы. Странно — чувство, будто она что-то прячет под своими перчатками. Впрочем, ему даже не любопытно. Кого-то привлекают мрачные истории вроде той, что произошла с Дарианой, но Файзель такого не любил. Нет, ему хватало собственных историй и улыбки-противоядия, единственной защиты от губительной откровенности разговоров один на один.

Он не был любопытным. Но Орлана просила его составить компанию — возможно, одиночество доедало её изнутри.

— А бабочки? — Он решил переделать всё в легкомысленную болтовню. Бабочки — совершенно не страшные. Они цветные и крылатые. Лучше говорить о них, чем о том, как резать горло.

— Бабочки, — вздохнула Орлана. — Зря вы думаете, что это не страшно.

Она немного читала мысли — те, что на самой поверхности сознания.

— Вы когда-нибудь смотрели им в глаза?

Похоже, наступал вечер, потому как свет делался всё слабее и слабее. Мир снова пригласил их за круглый стол, и на этот раз Файзель явился последним. Никто на него даже не взглянул. Дариана была тут — живая и совершенно целая.

Пятно света с центра стола переползло на Хэльвора, и он встал.

Сухой и жилистый, так что мускулы проступали даже через парадное одеяние. Он говорил без предисловий — только самое необходимое, только простыми и ясными словами.

— Я берегу мир на континенте. К сожалению, не все из нас понимают, что насилие — не решение проблем. И если мне суждено стоять между агрессором и остальным миром, я ни на шаг не сойду с места.

— До последнего хриплого вздоха, — произнесла Орлана одними губами, так что расслышал её разве что Файзель — и тот, лишь потому что ногтевая пилка замерла и не прошуршала взад-вперёд.

— До последнего хриплого вздоха, — произнёс Хэльвор, и Файзель едва сдержал улыбку.

Хэльвор посмотрел на Орлану — все на мгновение обернулись, и она стала центром напряжённого внимания, — но её это не смутило. Агрессор, агрессор, а дальше — ничего, кроме всеобщего неодобрения. От неодобрения не умирают.

— А вы когда-нибудь пробовали смотреть в глаза бабочкам? — истерично вскрикнул Заини. — Тысячи маленьких глазок, и в каждом — ненависть. В каждом! Они за нами наблюдают. Они просто ждут подходящего момента.

— Продолжайте, — сказал замок, и пятно света застыло на горле Хэльвора, пережатого тугим воротом рубашки. А за пределами пятна сделалось темно, как в погребе. Из множества дверных проёмов подуло сыростью.

— …Стоял третий месяц лета, самый жаркий и самый сухой. Остатки армий Риша Элэ оказались зажаты на узкой полоске бесплодной земли, отрезаны от всех транспортных порталов и крупных источников воды. Измученные солдаты сдались без боя. Когда их уводили, многие уже не могли передвигаться самостоятельно. Оборона границ Изъерны была прорвана, и войска Орланы беспрепятственно вошли в Оршанг.

Здесь князь сделал паузу — пересохло во рту, — но замок требовал продолжения, и пятно света висело на прежнем месте. Разве что немного сползло вниз: с горла Хэльвора, на его руки, сцепленные у груди.

Все остальные были призраками. Файзель едва различал их силуэты в густом сумраке. Орлана протянула руку в его сторону — пришла очередь Файзеля читать её мысли, — он вложил ей в ладонь пилочку для ногтей. Орлана в благодарность коснулась его руки.

— В приграничном городе я встретил императрицу Орлану, чтобы обсудить подробности мирного договора, но она заявила, что будет продолжать войну.

— Продолжайте, — произнёс замок, и пятно света отползло в центр стола, там и застыло.

Файзель мало знал о том, почему началась война. Разумеется, как официальный союзник Орланы, он первым предложил ей помощь, но она отказалась.

— Благодарю за поддержку, но лучше бы вам не вмешиваться в это. Если мне потребуется помощь, я приду и попрошу.

На том всё и кончилось — дальше Орлана сама играла в свои игры.

Файзелю не понравилась эта непроглядная темнота. Прошлым вечером замок зажигал свечи в рогатых канделябрах и подвешивал под высокими сводами шары белого пламени. Теперь идти по галереям приходилось едва ли не на ощупь, а лестницы подсвечивались тусклым сиянием, таким, как если бы через мутные стёкла пробивался свет луны.

На ужин замок снова пригласил их за круглый стол — впервые за всё это время они собрались здесь не для того, чтобы говорить. Файзель вернулся в залу после небольшой прогулки по тёмным галереям. Ему хотелось вернуть привычную лёгкость мыслей. А последней совет — на повышенных тонах — отпечатался в памяти неаккуратной кляксой.

Орлана, правда, молчала. Она подправляла острые ногти, пока Хэльвор, срывая от напряжения голос, описывал ужасы войны и отчаянные потери среди мирного населения. Он распалялся всё больше — она молчала. Как он описывал страдания каждого земледельца из забытой богами деревни, каждого солдата, заморенного голодом осады!

Мир слушал внимательно — все ощущали это внимание, как чужой тяжёлый взгляд у себя между лопатками. Но когда вмешался Риш Элэ и начал сыпать слезливыми, по-детски резкими обвинениями, Файзель не выдержал — поднялся и вышел.

Воздух пропитался злостью, от неё горчило во рту. Файзель не гордился своим уходом: это был вовсе не жест раздражения. Он ушёл, просто чтобы не задохнуться от их ненависти.

А когда вернулся, пришло время ужина. Орлана была за столом одна. Она вернула Файзелю пилочку, по-матерински улыбнулась:

— Вы такой юный.

Света чуть добавилось, на голой столешнице возникли приборы. Файзель сел и расправил на коленях салфетку. Рука Орланы коснулась его руки.

— Не смущайтесь, Дариана тоже не выдержала. И Заини ушёл бы, если бы мог. Он плакал. Вы ощутили, что такое ненависть. То, что кажется, здесь становится реальным. Яд ненависти — такой же яд, как и другие. Но вы привыкнете.

За время прогулки Файзель успел вырастить внутри себя новую улыбку-противоядие взамен загубленной, и теперь ему становилось легче. Отступал от горла удушливый горький ком. Он увидел, как Орлана чуть нервно касается шеи в том месте, где заканчивается ворот платья. Ткань в том месте сделалась тонкой, почти прозрачной, и отчётливо обтянула напряжённое горло.

— А вы? — Он чувствовал несоответствие её спокойного голоса с этими взволнованными жестами, но понятия не имел, как помочь.

— Я уже привыкла, не беспокойтесь.

Вернулась Дариана — две пряди, спускающиеся вдоль лица, были влажными, распущена сложная причёска. Тёмные пятна на платье — невысохшая вода.

— Я всегда умываюсь, это помогает, — сказала она Файзелю. Он деловито кивнул в ответ.

Дариане на ужин замок предложил клинышек сладкого пирога, облитый ароматным сиропом. Она ела быстро, но безупречно. Никого не дожидались: каждый приходил, когда выбирался из тёмных галерей, следуя за кругляшком света. Замку не требовалось церемоний. Новая игра ему нравилась.

Звеня цепочками на сапогах, пришёл Риш Элэ. Дариана заканчивала ужин, когда явился Хэльвор. А Орлана всё ещё не начинала есть — прибор перед ней был чистым, только в бокале появилось вино. Но и к нему она не прикасалась.

Весь этот ужин — с тишиной, нарушенный только звоном вилок и ножей, с неподвижными пятнами света, лежащими на столе, с воздухом, всё ещё горчившим на губах — казался Файзелю неумелой театральной постановкой. Хотелось вскочить, рассмеяться: «Ну хватит уже, мы достаточно наигрались в странные ритуалы».

Он молчал и пытался есть. Орлана нервно проводила рукой по горлу. Файзель уже видел, как через ткань проступали ключицы, и становилась видна ямка между ними. Родинка на плече. Об этой родинке он знать не мог, Орлана никогда не носила открытых платьев, значит, он в самом деле видел сквозь ткань.

За весь вечер она так ничего и не съела. Пальцы поглаживали ножку бокала. Файзель дождался, когда Орлана поднимется, и предложил ей руку. Прогулку по тёмным галереям никто не отменял — пятна света остались в круглой зале и не двинулись с места.

— Знаете, я был бы не против, если бы этот ритуал побыстрее закончился, — признался Файзель на одном из пролётов.

Они вышли к широкой лестнице и снова увидели подвешенную за ногу Дариану. На ступеньки уже натекло порядочно крови, белое платье истлевало, а кожу царицы теперь покрывали синюшные пятна. Орлана раздражённо вздохнула, как будто кто-то неуклюже наступил ей на ногу. Пришлось возвращаться и обходить галерею с другой стороны.

— Мир выслушает всех, и только потом примет решение. Вы уже придумали, что скажете ему?

У дверей своих комнат Орлана замерла. Платье на ней сделалось совершенно прозрачным, так что сквозь туманный тюль проступали кружева белья и — он не решался смотреть слишком уж пристально, но они бросались в глаза — шрамы.

Один поднимался по плечу, до середины шеи. Если бы не высокий ворот её платья, шрам был бы заметен и раньше. Ещё шрамы — наискось груди, на впалом животе.

— Нет, не придумал, — произнёс Файзель. Отвёл взгляд. Трудно было сделать вид, что ничего странного не происходит. Он знал — это только кажется. Но если кажется ему, за что замок так изукрасил её шрамами?

— Ничего. — Лицо Орланы осталось бесстрастным. — Это ничего. Бывало и хуже.

Она развернулась, чтобы уходить, — прозрачный тюль платья колыхнулся, — и взгляду Файзеля открылась рассечённая шрамом спина.

— Вы могли бы решить, что это — следы их ненависти, — сказала, не оборачиваясь, — но нет. Нет.