Глава 16. Когда затухает пламя

— Вы пришли, — шелестящий голос Заини.

Файзель преодолел брезгливость. Все эти звуки и запахи в комнате Заини угнетали его. К тому же тот постоянно ел, и это выглядело неопрятно. Брызги мороженного были везде: на шёлковом халате, на столе, на всех, кто рискнул подобраться слишком близко.

— Да. Доброй ночи. — Принципус замер в двух шагах, не решившись сесть.

— Добрая-добрая ночь. Добрые гости. Я люблю гостей. — Заини отставил тарелку и потёр руки друг об друга, как будто мыл. Взгляд маленьких глаз шёл мимо, отчего Заини казался слепым.

Но Файзель прекрасно ощущал, что смотрят на него. Он неуверенно переступил с ноги на ногу. Пришлось выдвинуть стул и всё-таки сесть. Иначе нервными движениями принципус всё-таки выдавал себя. Хотелось достать платок и вытереть каждый палец, один за другим.

— Собственно, простите, что я вас потревожил.

— Ничего-о-о, — протянул Заини и захихикал.

Файзель пытался не обращать внимания, но виски уже ломило. В этих комнатах отчаянно пахло духами. Ощущение, будто смешали все возможные запахи и облили ими каждый угол. Вдыхаешь и вдыхаешь густую смесь безумия, духов и ночи.

— Вы, должно быть, знаете, зачем я пришёл. Видите ли, хранитель мира…

— Я зна-а-аю.

Файзель никак не мог успокоить свои руки — всё размахивал и размахивал. Он сделал над собой усилие. Так, а теперь — по порядку.

— Так давайте же вы скажете мне, за кого отдаёте голос, и я уйду. Не буду больше вам мешать, да и самому спать пора. Трудный день выдался. — Принципус делано рассмеялся, и смех уж точно выдал его с головой. Если не руки — так смех.

Файзель замолчал, потому что Заини внимательно смотрел на него — голова склонена на бок, руки сцеплены на животе, и пухлые большие пальцы кружились один у другого. Кружились и кружились. Так не выглядят безумные.

— Почему так быстро? А поговорить? Я так люблю, когда со мной разговаривают, но это случается так редко. Всё больше приходят и хотят поскорее уйти. А вы поговорите со мной, добрый юноша. Вы же добрый, я чувствую это. Милый, добрый, как щеночек. Чем вы займётесь, когда возвратитесь домой?

— Хорошо, — взмахнул руками Файзель. Ну вот, опять. — У моей жены был праздник — день вхождения в силу. Но я не успел, к сожалению. Надеюсь, она простит меня и разрешит поздравить её, хоть я и опоздал.

— Простит-простит. Ваша милая жена. Конечно, простит. На вашем месте я бы со всех ног побежал домой, как только двери замка откроются. Не задержался бы тут ни на минуту. Дайте руку.

Файзель протянул ему ладонь — и ощутил мягкое прикосновение пальцев Заини. На мгновение принципус зажмурился. Заини слабо пожал ему руку.

— Желаю вам счастья. Это так приятно, когда милые добрые мальчики счастливы. Так приятно. Идите и передайте миру, что я отдам свой голос за ту красивую женщину в белом платье. Не обижайтесь, что не за вас. Вы очень милый, но мне было так приятно любоваться на неё. Идите.

Файзель встал. От жуткой смеси запахов мысли путались. Он вроде бы хотел спросить ещё о чём-то, но забыл, о чём. Принципус шагнул назад и оступился: под ногу попалась маленькая расшитая золотом подушечка. Пришлось отбросить её в угол.

Когда свобода была уже близка, так что свежий воздух вернул ему здравость размышлений, Файзель вспомнил.

— А вы не согласитесь продать свой голос мне?

Вышло глупо: Заини ничего больше не слышал. Он всё смеялся. И звенели столовые приборы.

***

Файзеля разбудил страшный грохот. Принципус вскочил, обнаруживая, что спал в одежде, скрючившись в неудобной позе на диване общей комнаты. Смутно помнилось, как ночью он искал свою спальню, но только впустую исходил все самые тёмные и глухие коридоры замка, так и никого не встретив. Даже натёр мозоль.

Стоило бы пожалеть себя, но он так вымотался, что просто лёг и уснул.

Теперь галереи были пронизаны светом, и Файзель смог в подробностях рассмотреть свою несвежую рубашку и пятна пыли на брюках. В голове шумело. Принципус сел на постель и попробовал вспомнить, приснился ему грохот или же был на самом деле.

И тут всё повторилось. От грохота дрогнули перекрытия, посыпалась с потолков пыль. И голоса — теперь были и они. Замок подхватывал эхо и разносил по коридорам. Там был истеричный вопль женщины, всхлип и сердитый окрик — мужской голос.

Файзель бросился в сторону, откуда доносился шум. Спросонья быстро сбилось дыхание. Но бежать пришлось недалеко: на первом же лестничном пролёте Файзель налетел на Риша Элэ, который загораживал собой проход — худой чёрный силуэт на фоне жёлтого солнечного света.

Опять танцевали снежинки — белое конфетти бесшумно оседало на мраморном полу и не таяло на разгорячённом лице.

— Прости. — Файзель взял мальчишку за плечи. Тот даже не заметил толчка — бросил на принципуса бешеный взгляд.

— Скажите им! Это так страшно! Скажите, пусть прекратят!

Файзель отодвинул его в сторону. Широкая лестница уходила вверх. Пузатые столбики перил, две статуи у самого начала — и руки каждой заломаны назад. В ярком свете из окон он не сразу рассмотрел, кто был на лестнице — только два чёрных силуэта.

Орлана стояла чуть выше, держа руку на отлёте. Рубашка ей была велика — в ауре белого батиста, прозрачного от солнца, темнели изгибы тела. Хэльвор замер на десять ступенек ниже. Меч в его руках показался Файзелю гротескно огромным. Луч света в руках Орланы — тоже меч, но короче и тоньше.

Застывшая на мгновение картина ожила, и князь взбежал по ступенькам, нанося удар справа. Орлана успела защититься — так учат защищаться совсем юных новобранцев, которым доверили разве что деревянное оружие. Неловко вывернула руку.

Файзель ощутил боль в её запястье — выбитый сустав — и щекотку от капель пота, бегущих за шиворот. Он бросился вперёд, по пути оттолкнув Дариану.

— Не смейте! — Она вцепилась ему в рукав, так что треснула ткань. — Если этого не произойдёт, замок нас не выпустит. Стойте на месте, принципус!

Он рванулся изо всех сил. Хэльвор заставлял Орлану подниматься всё выше и выше. Вот её лицо в профиль — испуганный взгляд. Она держала меч так неуверенно, что один раз эфес чуть не выскользнул из взмокшей ладони.

И раз — алая полоса на левом плече. Тонкий батист рубашки легко разошёлся, обнажая кожу. Орлана всхлипнула от напряжения. Её попытка нападения ничем не увенчалась, Хэльвор легко ушёл в сторону. Его удар сверху вниз ей снова удалось отразить, хотя казалось бы — всё уже кончено. Но Файзель помнил: четыре раны, четыре, последняя — и смертельная — в живот.

На первых ступеньках лежали обломки статуи — её остов, весь в трещинах, стоял чуть выше, примерно у середины лестницы. Каменные обломки зашуршали под ногами Файзеля и посыпались вниз. На шум Орлана отвлеклась и едва не пропустила ещё один удар.

— Даже не мечтайте! — Дариана повисла на нём, вцепившись когтями в рубашку на груди.

Так близко её лицо он ещё не видел никогда, и выяснил вдруг, что она вся нарисованная. Тонкие брови — вовсе не брови, а линии, проведённые чёрным карандашом. За стёршейся помадой — совершенно бесцветные губы. Такая грубая имитация красоты могла обмануть разве что ребёнка, ну или уставшего испуганного принципуса.

Он отбросил её руки, с силой, как будто драться с женщиной было делом привычным и даже не постыдным. Файзель обернулся и успел увидеть.

И два — меч Хэльвора прошёлся наискось. Батистовая рубашка распалась надвое, и кое-где тонкая ткань от крови сделалась розовой. Орлана попробовала отступить, но споткнулась и упала на одно колено — спиной к перилам. Хэльвор теперь занимал позицию выше.

Файзель слышал её тяжёлое дыхание. А может, не слышал, а чувствовал. Послышался смех. Так смеяться мог только безумный — смеяться и хлопать в ладоши, наблюдая за интересным представлением. Файзель в смятении обернулся на Заини.

Ещё вчерашней ночью в душе принципуса поселилась надежда, что всё обойдётся, что они не так безумны, как показалось ему с высоты третьего этажа. А сейчас он понял: нет, именно так. И даже ещё безумнее, если задуматься.

— Хватит? — Дыхания для разговоров не хватало у обоих, но Хэльвор выдохнул это единственное слово. Можно подумать, что на мгновение он ощутил жалость.

Занесённый меч полетел вниз — Орлана отбила его, но сталь её меча жалобно зазвенела. Снова боль в запястье — Файзель сморщился от слишком явного ощущения.

— Хватит! — в отчаянии выкрикнул Файзель. — Вы же обещали!

Его голос подхватили высокие своды и разнесли по всему замку, но эхо не отозвалось. Словно бы не желало повторять такие слова.

Орлана вскочила на ноги. Чего ей это стоило, если всё равно пришлось отступать. Она крутнулась, нанося удар вполоборота, и сталь дико заскрежетала. Её меч соскользнул и чиркнул князя по руке, но это была даже не рана, так, царапина. Орлану занесло в сторону.

И три — лезвие рассекло рубашку на её спине. Коротко брызнула кровь. Орлана успела развернуться и ударить снова, но её колени подломились. Она упала на ступеньки — этот ужасный звук — удар головы о камень, — и по мрамору густо потекла чёрная в ярком свете солнца кровь.

Если бы не Дариана, которая схватила его за руки, Файзель сам бы бросился на меч Хэльвора. Кровь стучала в голове. Он бросился, но на секунду позже.

И четыре — после такого удара не выжить. Наверное, это была последняя судорога — Орлана дёрнулась на ступеньках и замерла с распахнутыми глазами. По ступенькам текли ручейки крови.

Хэльвор тоже тяжело дышал. Вблизи оказалось, что бисеринки пота блестят на его лбу и над верхней губой. Он с усилием поднял меч и сел на ступеньку повыше. Стёр кровь с раненой руки. В его победе не было ни радости, ни триумфа.

Файзель закрыл глаза. Он ничего вокруг себя не слышал. Только что — зазвенели рыдания Риша Элэ — и вот всё разом стихло. Замок погрузился в молчаливое созерцание их шестерых.

По галереям и лестницам прошёлся порыв ветра, похожий на выдох облегчения, и все потянулись прочь с лестничного пролёта. Последним вышел Хэльвор. Он тяжело поднялся со ступеней, схватился за поясницу, но тут же как будто опомнился и расправил плечи. Так положено уходить героям.

Файзель поднялся по ступеням. Под подошвами сапог хрустела каменная крошка. Тут же валялось отколотое лицо статуи — отчего-то оно осталось почти целым, — маска безграничного ужаса.

Он боялся, что не найдёт дорогу, тем более в темноте подвалов. Замок не позволил принципусу зажечь ни один светильник. Но к собственному удивлению Файзель почти сразу нашёл комнату с бумажными цветами, и там всё ещё горел брошенный ими шар белого пламени. Файзель принёс туда тело Орланы, а сам устало скорчился на стуле.

Длинный выступ стены как раз подходил к её росту. Файзель поднял голову: толстые балки потолка казались теперь достаточно низкими. Волосы обрезать не пришлось, а кольцо с неё сняли и без участия Файзеля.

— Всё выполнено, мир, — сказал он. Мерещилось, что очень важно произнести это вслух, как будто наблюдатель всё ещё стоял за его плечом. Как там, на третьем этаже. Но тогда-то он думал, что всё обошлось. — Но ты обманул меня! Ты обещал!...

Файзель врезал кулаком по каменной стене, ещё раз и ещё, пока резкая боль не утихомирила его гнев.

Орлана с трудом села, рассматривая изорванную рубашку, из-под которой проступало оборванное чёрное кружево белья.

— Теперь этим вряд ли можно прикрыться. — Она хрипло засмеялась, но оборвала себя и вытерла кровь с подбородка.

Файзель поднял голову от ладоней. Перед глазами плясали цветные круги.

— Теперь? Зачем вы ему позволили? Всё ведь было хорошо, мы почти победили.

Прежде чем ответить, Орлана несколько раз глубоко вдохнула, как будто заново пыталась этому научиться.

— Принципус, вы в своём уме? Кого вы собираетесь побеждать? Богов, судьбу, мир? Вы не маленький мальчик. Пора бы уяснить, что это невозможно.

Он отвернулся, и перед лицом оказалась стена в капельках сырости, как будто — испарины. Орлана шевелилась за пределами его поля зрения. Возможно, Файзелю следовало бы подняться и помочь ей, но всё тело закаменело от разочарования и невысказанной обиды. Он чувствовал себя преданным.

— Не сердитесь. — Орлана коснулась его плеча. — Мы все когда-нибудь умираем.

Она встала — послышались неуверенные шаги. Файзель, всецело погрузившийся в обиду, ткнулся лбом в холодный камень и закрыл глаза.

— И что я скажу своей жене? Что её мать погибла, потому что я слишком долго сплю, не слишком быстро бегаю и не могу врезать как следует даме в белом платье?

— К чему это? — отозвалась Орлана из дальнего угла комнаты. Файзель открыл глаза: она, как будто в припадке безумия, водила пальцем по стене. Следов от её рисования не оставалось, но принципусу чудилось, что мрак в тех местах на мгновение делался чернее, выдавая рунные символы. — Не беспокойтесь, мир всё сделает правильно. Он убьёт меня в следующие десять лет. Может, это будет ловкий наёмный убийца, или же я подавлюсь вишнёвой косточкой. Вам ничего не придётся объяснять.

— Даже больше того. — Она вернулась к нему и, чуть подпрыгнув, села на каменный выступ. Зашипела от боли. Кровь всё ещё сочилась из разорванной груди, хотя края ран уже подтянулись друг к другу. — Вы ничего не вспомните, когда выйдете из замка. До следующего визита сюда, понятное дело. Ко всему можно привыкнуть.

Она провела рукой по ране — чёрная кровь осталась на подушечках пальцев.

— Но всё равно это ужасно больно.