Глава 12. Хршасские волки. Дозорная башня

Гред поймал её снаружи — у порога. Даже если Орлана и пыталась сбежать, то убежала всё равно недалеко. Он схватил её за локоть и поволок вверх по ступеням.

— Не вздумай убегать. Ты теперь моя, понятно? Это я тебя нашёл. Значит, ты моя. По закону. Первой женой я тебя не сделаю, это против правил. Но второй — пожалуйста. Ты как, на кухне умеешь? Ну, готовить там?

Она кивала в такт его шагам, а может, не кивала, просто дрожала, только Греду это было всё равно. Его лицо сделалось ожесточённым, губы едва раздвигались, чтобы выпустить слова.

— Ты же сама хочешь здесь остаться. Скажи правду, хочешь? Я знаю, что да. Иначе ты бы уже бежала, а ты так, притворяешься только, что бежишь. Нечего глупостями заниматься. Привыкай. Снега не натащив дом.

Она послушно отряхивалась в передней комнате, где было почти так же холодно, как и на улице. Дом и теперь спал. Сонное оцепенение нарушали только скрипы половиц.

— Ты ходишь слишком громко, — выговаривал ей Гред. — Учись ходить тише. Такие правила.

Пока он вёл её на кухню, Орлана ещё терпела, но после этой фразы безысходность перехлестнула через край, и она вырвалась и побежала. Коридор, подсвеченный рыжими огоньками в металлических клетках, уходил в темноту. Орлана бежала, открывая все двери, которые попадались на её пути.

Оказалось, что ни одна из них не была заперта — так лишь казалось снаружи, и каждая вела в пустую холодную комнату. Орлана подняла страшный грохот: двери хлопали и бились о стены, звенели оконные стёкла. Внутри дома пробуждался гул, как будто ветер гулял в глубоком высохшем колодце. Ошарашенный Гред бросился за ней не сразу, но быстро догнал, схватил за руки.

— В этом доме! Нельзя! Шуметь!

— Почему, если здесь всё равно никто не живёт? — закричала Орлана ему в ответ, снизу вверх, с отчаянием маленького зверя перед большим зверем.

Гред ударил её по щеке.

— Я же сказал, надо тише, — сказал он — уже примирительно, глядя на то, как Орлана захлёбывается беззвучным криком. — Такие правила. Они спят. Ты увидишь их, когда будет нужно. А пока что пойдём. Нечего тут топать.

Они снова пришли на кухню. Тлели в камине красные угли. Везде было чисто, вот только пахло не по-кухонному. Пахло запустением и серой пылью. Гред присел перед огнём, чтобы развести его посильнее. Тогда бы огонь освещал их одинокую ночь в заброшенном доме.

На столе перед Орланой стоял глубокий таз, наполненный снегом, и рядом — горка столовых приборов. Она брала ложку или вилку и до блеска натирала её снегом. Руки замерзли и покраснели. Дом заметало зимним молчанием.

Когда Гред отворачивался, она закрывала глаза и пыталась ощутить своё тело, брошенное на произвол бури у стайки замёрзших сосен. Тогда у неё в руках была иголка, были цветные лоскутки, а за плечи её обнимала буря. Но теперь Орлана не могла уловить даже смутного ощущения. Она была только здесь и сейчас.

Столовые приборы кончились вместе с силами. Гред увёл её на ночь в комнату за лестницей, где прямо на полу было постелено одеяло, и всё. Полночи она просидела, вжавшись спиной в стену, пытаясь вспомнить, кто она такая, почему здесь, и что было до.

А утром её грубо выдернули из полудрёмы. Гред за руку вытащил её в коридор, не дав ни умыться, ни привести себя в порядок. За окнами слабо тлел рассвет, потонувший в глубоком снегу. На кухне их ждал мужчина — высокий и широкоплечий, хмурый, в таком же мохнатом плаще, как и Гред.

Орлану поставили перед ним, и секунду-две он её разглядывал. Потом взял одну ложку со стола: столовые приборы слабо звякнули. Орлана не решалась поднимать глаз. Только один раз она заметила тень, мелькнувшую сбоку — ту женщину, которую Гред называл матерью. Она ходила бесшумно и почти не говорила.

— Пусть остаётся, — решил отец.

Забормотала что-то женщина — его жена.

Орлана подняла глаза. За спиной уходящего мужчины она увидела Аластара, такого же хмурого, как небо над Хршасом. Наверное, ему тоже запрещено было говорить до тех пор, пока его не спросят. Говорить и улыбаться. Но ей он улыбнулся — едва заметно, только дрогнули уголки губ. Гред резко дёрнул её за руку и заставил отвернуться.

Следующей ночью Аластар пришёл к ней в комнату.

— Зачем вы вернулись? Я же сказал, чтобы вы уходили.

Его силуэт в холодной темноте — наголову выше её силуэта. Слушая своё бешено колотящееся сердце, Орлана никак не решалась заговорить.

— Вам здесь будет плохо.

Она знала.

— Гред хочет отомстить мне. Отобрать всё, что у меня есть. — Голос Аластара отливает сталью. — Он всё делает для этого.

Она знала и это. Орлана ощущала, как комок подступал к горлу. Казалось, сейчас она заплачет, но не получалось. Изнутри дёргало болью: там рвались нити, соединяющие её с миром живых.

Как объяснить, что ради его призрачного присутствия она готова променять свой привычный мир на этот?

— Орлана. — Сейчас он впервые назвал её по имени, и она вспомнила собственное имя. Взял за руки. — Вы думаете, я могу обречь вас на такую жизнь?

— У нас есть шанс, — умоляюще прошептала она. — Один шанс остаться вместе. Хотя бы здесь. Хотя бы в виде призраков. Я вцеплюсь в этот шанс. Я не прощу себе, если нет.

— Просыпайтесь, — тепло произнёс Аластар у неё над ухом. — Просыпайтесь.

— Орлана.

Аластар стоял перед ней на коленях, и на лоб Орлане падал капюшон его плаща. Слишком велик: она шевельнулась и тут же запуталась в полах. В глазах заплясали отблески рыжего огонька — тот был чуть больше кулака и прятался от ветра в вырытой в снегу ямке. Орлана осмотрелась и обнаружила рядом сумку, раскрытую, мокрую от снега.

— А где… — Непослушные от холода губы никак не хотели складываться в слова.

— Ваша кукла? В сумке.

Орлана схватилась за ремешок, подтянула сумку к себе. Кукла с воткнутой в неё иглой была там. Орлана вздохнула — получился всхлип. Вокруг гудела метель, её не было только на пятачке снега, озарённом магическим огоньком. Тени скользили по лицу Аластара. Он спросил:

— Почему вы не догнали меня, если уж шли следом?

— Боялась, вы рассердитесь.

Она грела руки над огоньком, и в пальцы возвращалась чувствительность. Было не похоже, чтобы Аластар сердился. Он наблюдал за Орланой, бесстрастно, как всегда, разве что на переносице залегла глубокая морщина.

— Сердиться? Много ли найдётся живых людей, готовых идти дорогой смерти? Зато как много тех, за кем никто не последует. Я невероятно удачлив. — Как всегда неясно, шутит или говорит серьёзно.

— Не прогоняйте меня, — сказала она, когда снова ощутила в себе силы говорить.

Аластар покачал головой, щурясь на огонь.

— Теперь это бессмысленно. Вы не найдёте дорогу назад, а я не могу вас проводить. Тени идут следом

— Я в самом деле собиралась вас послушаться. Но не смогла. Я не смогла уйти, понимая, что даже не попыталась. — От тепла подтаивал снег, и даже тот, что застыл на ресницах, оттого казалось, что по щекам текут слёзы.

— Мне осталось два дня пути. Отсюда до развалин сторожевой башни, и потом до конца.

Орлана кивнула. Два дня — это так много. Целых два дня и одну ночь они будут вместе.

— Если бы я вас не заметил, вы бы замёрзли там. — Аластар усмехнулся, поправляя на ней свой плащ. Меховая оторочка намокла и торчала теперь во все стороны, как ежовые иголки.

— Не замёрзла бы, — улыбнулась Орлана сквозь текущий с ресниц талый снег. — Я и так холодная, как статуя. Холодная и бесчувственная, разве вы не знаете? Статуи не замерзают. — Она принялась стаскивать с себя плащ, но Аластар остановил её руки. — Так глупо с моей стороны. Столько лет я не могла дать вам своё тепло, и теперь надеюсь, что найду способ за два дня.

Хорошо, что выла метель. В паузах, когда нечего было сказать, они просто слушали этот вой. В этих паузах Орлана ненавидела себя за беспомощность. Когда-то она могла говорить, а теперь не сумеет связать трёх простых слов. Не сумеет доказать делом, ничего не сумеет. Все вокруг целую вечность будут думать, что она его не любила. Холодно улыбалась и назвала на «вы».

— Я всегда так мало говорила с вами, — повинилась Орлана. — Просто я думала, что вы и без разговоров всё знаете.

— Возможно. А вы знаете всё?

— А я полагаюсь на ваши знания.

Она взялась за недошитую куклу. Нужно бы приберечь хоть один лоскуток до завтра, потому что у них осталась иголка и два дня. И тени, которых нужно задержать как можно дольше. Выиграть ещё немного жизни.

От усталости пальцы не слушались. Пока Орлана дошивала это странное существо с большими ушами и тельцем нерождённого котёнка, буря подступила ещё ближе. Сузился круг, озарённый магическим пламенем. Аластар обнимал её за плечо, не давая совершенно замёрзнуть.

Слабая надежда была в том, что его рана больше не кровоточила. Тени их не догнали и не сумели разорвать повязку.

— А я стащила из имения немного припасов, — сказала Орлана, пряча шитьё. Багровая от крови иголка упала в снег и потерялась навечно. Кукла спряталась в углу матерчатой сумки, ожидая своего времени.

Девять прозрачных теней рассекали бурю, скользили внутри неё, как глубоководные рыбы, слепые, рассчитывающие только на ощущения и память. Они миновали торчащие из-под снега колья забора. Миновали сосны, которые надсадно трещали от ветра. Одна переломилась, и зазубрины ярко-жёлтой древесины были откровенны и беззащитны, словно кровь из раны.

Девять теней — двое задержались у сосен, семеро разошлись в стороны. Им навстречу из ночной бури вышла белая фигура. Клацнула острыми зубами. Кровь брызнула, и клочки шерсти взлетели в воздух, как перья из разорванной подушки.

Вьюга подхватила и пережевала разодранные тела, но из темноты вышли ещё четверо. С ними разговор был дольше. Неслышные когти прорвали ткань, и кукла припала на одну ногу. Из раны полезли старые тряпки.

Жёлтое кружево пошло кровавыми пятнами. Тени умирали в снегу, и жизнь, которая ещё теплилась в них, была растоптана бурей. А потом вышли те двое, которые остались позади остальных.

Тяжёлые движения выдавали силу. Они не суетились и не вздымали вокруг себя отчаянных снежных волн. Они бездумно шли напролом, оставляя после себя глубокие заледеневшие следы.

Кукла не выстояла. Окровавленные лоскутки подхватил и унёс ветер. На одном были вышиты белыми нитками треугольные зубы. Этот лоскуток тени разодрали с особой злостью. Вышитая ярость умерла.

Буря понемногу отступала — и приближалось утро. Догорал магический огонёк величиной с детскую ладошку. От него уже совсем не осталось тепла и света, но светлело небо у них за спиной.

Уходя, Орлана оставила в снежной ямке тряпичное существо с большими ушами.

Идти было легче, чем ждать. Идти — значило тратить усилия на то, чтобы пробираться по высокому снегу и прятать лицо от холодного ветра. Идти — значило почти не думать.

Она могла бы идти следом за Аластаром, по его следам, спрятавшись от ветра за его спиной. Но шла рядом, и, решившись наконец, взяла за руку. Они молчали: погода не располагала к беседам. Стоило открыть рот — и тут же захлебнуться ветром.

Пришлось сделать несколько привалов — по вине Орланы, она не могла бы идти весь день без остановки. Но к вечеру на плоскости снежной пустыни обрисовались развалины дозорной башни. Далеко или близко — не разобрать, простор скрадывал расстояния.

Орлана рассматривала руины, когда они остановились отдохнуть под защитой кривых сосен. Чёрный каменный зуб торчал к небу в бессильном оскале. Густой вечер цеплялся за верхушку покосившейся крыши.

— Если здесь и строили дозорные башни, от кого они защищали?

— Увидите, — коротко пообещал Аластар.

К вечеру она ощутила преследователей. Те ещё были далеко. Где-то по дороге от особняка к месту их ночного привала. Но обострившейся магией Орлана ощущала их злобу и жажду крови. Догонят.

Она боялась не за себя, а за время. Чем быстрее их будут гнать тени, тем меньше у неё будет драгоценных секунд, чтобы подержаться за руку Аластара. Сердце само собой ускорило ритм и заставило идти быстрее. Существо с длинными ушами задержит преследователей, но надолго ли.

Развалины приблизились скорее, чем Орлана надеялась. Отдельные камни, вывороченные из кладки, начали попадаться ещё шагов за сто до самой башни. Её как будто разорвало изнутри. Было странно, как уцелела крыша с одной стороны и некоторые лестницы всё ещё тянулись к несуществующим этажам.

Приближалась темнота.

Чтобы не оставаться на холодной земле, они поднялись на уцелевшую деревянную площадку и зажгли магический огонь там. В слепые оконные проёмы залетала метель, отчего башня говорила на разные голоса. То пела, как девушка, то стонала, как раненый, то плакала ребёнком.

От ужина Аластар отказался.

— Оставьте себе, вы ведь будете идти обратно.

Это он решил, что она дойдёт обратно. Что она собирается возвращаться в тот мир, где нет его. Орлана улыбалась: Аластар не мог знать, что она задумала.

— Вы же знаете, что я почти не ем, — покачала головой Орлана. — Здесь слишком много магии, мне хватает и её.

В полумраке башни и в голубоватом свете огня они оба казались прозрачными. Прозрачные ладони и лица. Аластар коснулся её щеки.

— Иногда мне кажется, что вы вся состоите из магии.

— Так и есть. Человеческого во мне меньше с каждым годом. Оно выгорает, как сухая трава. После пожара остаются камни. Остаётся магия.

Он притворялся, что не слушает. Что ему — это изыскания о сути и материи. Он щурился на огонь. У Аластара было своё ощущение магии:

— Нет. Вы слишком большое счастье, чтобы быть реальной.

Кроме воя ветра не осталось никаких звуков, волшебное пламя не потрескивало, и Орлана слышала приближение теней. Они уже подбирались к месту их прошлой ночной стоянки, уже нюхали снег рядом с кривыми соснами, у которых останавливалась она. Когда они взрывали снег окровавленными зубами, у Орланы заходилось сердце.

Прикрыв глаза, она различила огненные сполохи в ночном небе. Буря уже стала привычной, холод и лёд — тоже. Камни башни обледенели и чуть отогревались в том месте, где их облизывал магический огонь. А вот огненные сполохи она видела впервые.

Это было существо, сшитое из цветных лоскутков. Несуразное, непохожее ни на человека, ни на зверя. Существо, которое она оставила на месте их вчерашней ночёвки. Она достала из сумки последнюю иголку, последний лоскуток и, помедлив, пока не перестали слезиться глаза, принялась шить.

В ночном мельтешении снега равнина казалась пустой. Тени бежали, чуя слабый аромат крови, ощущая за стеной бури удары живого сердца.

Им так часто преграждали пусть, что в живых осталось всего четыре: самые крупные, сильные и тёмные. Их следы покрывались изнутри ледяной корочкой и тянулись цепочкой, не заметённые, как глиняные слепки.

Тени были злы: ещё ни один смертный не смел нарушать их правила. Ветер перенимал эту злость и с размаху бил ею в стены руин. Кривые сосны заходились стонами. Орлана шила, склонившись к огню, одним плечом вжавшись в стену, чтобы ощущать, что происходит снаружи.

Тени уже видели дозорную башню, и чуяли кровь так близко, что слюна капала на снег. И тут им навстречу вышло сшитое из лоскутков существо. Стежки перехлёстывали через края цветных квадратов, и через истрёпанную ткань бугорками проступал снег. Единственное, что было под рукой, чтобы набить неживое тельце. Маленькое, не верящее само в себя, оно двигалось, неуклюже переставляя короткие ноги.

Тени замерли в изумлении, но через секунду оскалили жёлтые зубы и бросились вперёд.

В этой части башни, за расколотой стеной, под остатками черепичной крыши, почти не было ветра. Орлана выяснила, что в её замёрзших пальцах не осталось крови. Она колола их, но кожа была, как высохшая кора дерева. Бледно-розовые отпечатки на ткани — это всё, на что она оказалась способна в последнюю ночь.

Аластар наблюдал за ней. Не выдержал.

— Вы очень красивая, — сказал он, отводя её руку от огня.

— Да. — Орлана убрала за ухо прядь волос. Болели потрескавшиеся губы и обломанные ногти. Она хотела согреть пальцы, чтобы выдавить из них немного крови. — Особенно сейчас.

Аластар отобрал у неё шитьё.

— Сейчас — особенно, — серьёзно подтвердил он. — Потому что вы вся — моя. Именно такая.

Тени были в одном прыжке от странного существа, но их отбросило назад. Лезвие ветра вспороло брюхо одной. На снег хлынули чёрные внутренности. Трое выживших отпрянули, а маленькое существо замерло в углублении между соснами. От ветра покачивались длинные уши.

— Отдайте, — попросила Орлана, протягивая руку за лоскутком с воткнутой в него иголкой.

— Нет. Это последняя ночь. Подарите её мне. — Аластар бросил шитьё в расщелину между стеной и лестницей, туда, где гулко выли сквозняки.

Орлана вскочила. Глянула вниз: темнота.

— Да что вы наделали?

Это была последняя иголка, последний лоскуток. Последняя тряпичная кукла, которая должна была задержать преследователей. Теперь — всё. Орлана нерешительно замерла на краю пропасти. Спускаться вниз? Искать? Ветер чихнул ей в лицо снежной пылью.

— Завтра днём мы подойдём к туману, — произнёс Аластар у неё за спиной. — Это неизбежно. Может, мы выиграем ещё несколько минут. Но проиграем эту ночь.

Орлана молча отошла и села, спиной привалившись к стене. Она ощутила: среди ветреной ночи три оставшиеся тени обступили несуразное существо и сужали круг. Они шли медленно и припадали к земле каждый раз, как только чуяли новый порыв ветра.

Существо замерло на месте, поводя огромными ушами. Крошечные лапки не были приспособлены, чтобы бежать. У него не было ни глаз, ни зубов, ни когтей, чтобы драться. Слепая безоружная любовь перед зубастой смертью.

— Вы правы, — прошептала Орлана. Голос ей не подчинялся. — Простите. Я чудовище.

Аластар придвинулся ближе, так что его дыхание защекотало Орлане шею.

— Я помню девочку, которая боялась говорить со мной.

— Вы не можете её помнить.

Он аккуратно отвёл прядь от её лица. В игре пламени его лицо сделалось лицом того юноши в мрачном северном имении. Орлана поняла: он помнил, в самом деле помнил её, беспомощной, бессловесной, измученной.

— Я помню девушку, которая всё хотела доказать мне что-то.

Она вздрогнула от воспоминаний, как от внезапной вспышки. Разбросанные по полу бумаги, разбитая статуэтка — сброшена со стола. Сколько отчаянья и криков. «Он считает меня неразумным ребёнком!» «Я стану холодной и острой, как гранит. Не будет больше ярости и сброшенных на пол статуэток».

— Я помню женщину, которая иногда мне улыбалась. Только мне. Я не помню никаких чудовищ.

Орлана опустила голову ему на плечо. Огненная вспышка ударила в одну их теней. Мгновение, и от той осталась только грязное пятно на снегу. Остальные две, скуля, отскочили в сторону. Маленькое существо пряло ушами.

— Не грустите, — попросил Аластар, проводя рукой по её волосам.

Третья тень, разорванная на клочки, дотлевала на снегу. Оставшаяся торопливо трусила к низеньким соснам, и буря заметала её следы. Орлана спала, не выпустив руки Аластара.

Уже в темноте они подошли к дозорной башне. Тяжелый навесной замок на дверях долго не поддавался ключу. Здесь не особенно доверяли магии, предпочитали старый надёжный металл. Замок наконец выпал из петель в руку Аластара, и они вошли внутрь.

В башне пахло известью и пылью. Снежного света из крошечных окон хватало, чтобы не свалиться со ступенек.

— Если это дозорная башня, от кого вы защищались? — не выдержала Орлана. По дороге от имения она промёрзла до костей, так что безветренный полумрак лестниц показался летним теплом.

— Увидите, — пообещал Аластар.

Они поднялись почти на самый верх: узкая лестница заставляла идти друг за другом. И руки пришлось расцепить. Она была такой длинной, что почти вогнала Орлану в отчаяние. Но закончилась ещё одной дверью с замком, ведущей в полутёмную комнату.

Когда зажглись свечи, Орлана вздрогнула: прямо на неё из угла таращилось чучело существа. Ростом в два раза больше человека, размахом крыльев — от стены до стены. Желтоватые клыки величиной с её палец.

— Теперь понимаете? — обернулся к ней Аластар.

Окна комнаты выходили на три стороны. И хоть стояла ночь, темно не было: луна и снег преломлялись друг в друге, создавая широкую дорогу к горизонту. Впервые Орлана видела это небо и эту равнину не перемешанными ветром.

А там, где небо сходилось с землёй, клубился чёрный туман. Он наступал и отползал, как морской прибой. Прижимая ладони и лоб к стеклу, Орлана долго смотрела, пока не заболели от напряжения глаза.

— Что это? — спросила она.

Аластар стоял рядом, и снег таял на отворотах его плаща.

— Конец мира. А что дальше — не знаю. Никто не знает.

Она поёжилась, снова оборачиваясь на чучело, замершее в углу комнаты. Какой ужасный мир: холод, снег и чудовища.

— Я хочу остаться здесь, — сказала она, не решаясь прикоснуться к Аластару, хотя ей очень этого хотелось.

Вместо ответа он долго смотрел на Орлану.

— Вы же не любите зиму.

— Да. И чудовищ, — серьёзно кивнула она. — Но я уже решила.

Аластар увёл её вглубь комнаты. Свечной огонёк предсмертно дрожал от сквозняков, хотя они берегли его изо всех сил. Орлана представила, как виден он снаружи: единственное живое пламя на тысячи шагов темноты и снега.

— Не нужно вам здесь оставаться, — доверительно сказал ей Аластар. Они как подростки забились в угол, и там спрятались вдвоём под его плащом, и спрятали в ладонях огонёк. — Я хочу сбежать отсюда. В столицу. Мне исполнится двадцать семь, я поступлю в военную академию, и стану капитаном армии. А может даже полковником.

— Может быть, начальником тайной полиции? — прошептала Орлана, тихо, словно будущее могло их подслушать.

— Может, и так. — Аластар улыбнулся.

— А кем стану я?

— А вы станете моей женой. Вы согласны?

— Да. — Она пожала плечами, словно речь шла о чём-то давно решённом.