Глава 1. Хранитель мира

Их трагедия состоит в том, что они не принадлежат самим себе, что они — суть только орудие мирового духа, хотя и великое орудие. Судьба, как правило, складывается для них несчастливо, потому что их призвание заключается в том, чтобы быть уполномоченными мирового духа, осуществляющего через них и сквозь них своё историческое шествие. И как только мировой дух достигает благодаря им своих целей, он больше не нуждается в них, и они опадают, как пустая оболочка зерна.

Ф. Гегель «Сочинения».

Молва твердит, что мёртвые короли — тоже живая сила.

Замок был неотличим от подступающих к нему скал. Каменная кладка стен поросла мхом, птицы свили гнёзда на крышах кряжистых башен. Давно потускнели стёкла в узких окнах. Деревья и кустарники проросли в трещинах камня и подступили к лестницам. Замок был заброшен и мёртв. Холодная морская вода годами подтачивала его основание.

Ему далеко было до полупрозрачно-антрацитового дворца в Альмарейне, и до белых башен Экры, прилепленных высоко в горах, как ласточкины гнёзда, и до зеркально чёрного гранита Маарских стен. Этот замок оживал раз в десять лет. Сразу, как только под древними сводами слышались шаги приглашённых.

Файзель подхватил со стола два тонких бокала с тёмно-бордовым танорским вином и поискал её глазами: должна быть где-то здесь. Ну где же она? Конечно, скрылась от великосветского общества в углу залы, рядом с тяжёлой гардиной. В приглушённом свете рыжего пламени и не разобрать.

Он направился туда — Орлана заметила его издали и наградила мимолётной улыбкой.

— Скучаете?

— Отдыхаю, — вздохнула она, принимая бокал из его рук. — Знаете, успею ещё наговориться за… сколько на этот раз нас здесь продержат, интересно? Ах, вы впервые.

Она была в глухом чёрном платье, как всегда. Никаких украшений, и непривычно короткие волосы взъерошены. Файзель опустился в соседнее кресло, отставляя бокал на столик, а Орлана сделала большой глоток.

— Вы же впервые здесь, правда? — У неё была спокойная улыбка и спокойные пальцы, хотя в глазах читалось раздражённое волнение.

— Да. — Файзель изобразил легкомысленную усмешку. — Приглашение на пару дней. Что такого может произойти?

— Вы впервые, — повторила Орлана, как будто провела черту. — Душа мира собирает нас всех раз в десять лет, чтобы выбрать хранителя мира. Сначала мы будем вести пространные беседы о благополучии наших стран, и о том, как сделать жизнь лучше. Мы будем вещать, что худой мир лучше доброй ссоры, что война сеет только войну. Какие ещё затёртые истины вы можете придумать? Говорите их все, так принято. А потом душа станет выбирать хранителя. Я не знаю, как долго это продлиться. Каждый раз бывает иначе.

Она в пару глотков осушила бокал и отставила его. Закрыла глаза на мгновение.

— В прошлый раз… ладно, не будем об этом. Но готовьтесь к тому, что здесь мы пробудем долго. Готовьтесь, что вам не позволят увидеться или поговорить с близкими — замок их не примет и не впустит. Готовьтесь, что когда вы вернётесь в свою страну, там всё может быть иначе, чем когда вы уходили. Но это не самое главное.

Файзель чуть склонился, уперевшись локтем в зеркальную гладь столика. Слышались голоса — говорила Дариана, судя по манерным смешкам. Ей отвечал Риш — этот не умел говорить тихо. Но огромная зала поглощала громкие звуки, предоставив каждому собеседника в полное владение. И каждый выбрал собеседника по вкусу.

— Самое главное — мы все тут изменимся. Скажите, Файзель, вы замечали за собой пороки?

Он простодушно пожал плечами.

— Вы думаете, я стану утверждать, что идеален?

— И я не стану, принципус. Я в пятый раз прихожу сюда, говорю эти красивые фразы, жду, когда душа мира кого-нибудь выберет. Думаете, я всё ещё наивная девочка? Вы…

Императрица подняла со стола новый бокал, глотнула из него, снова закрывая глаза. Магия замка слушала желания гостей и выполняла все. Те, кто хотел веселья — получали веселье. Те, кто собирался пить вино в самом дальнем углу полутёмной залы — находил и угол, и вино. Файзель приподнял руку, словно хотел отобрать бокал у Орланы, но не решился.

— Вы много пьёте?

— Много? Поверьте, это ещё не много. В прошлый раз я и правда много выпила. А сейчас нет. Я просто… просто ненавижу это место, Файзель. Древний кусок камня, который возомнил себя богом.

Она болезненно зажмурилась, касаясь пальцами левого виска. В отблесках рыжего пламени она показалась Файзелю действительно постаревшей — сошлись горькие морщинки у губ и на лбу, и в уголках глаз. Но Орлана снова обернулась к нему, и наваждение рассыпалось. Она была как прежде — ухоженная, гладко причёсанная, разве что бледновата — но это дань моде.

— В самом деле? Мне здешняя магия показалась доброй. Он угадывает мои мысли и даёт всё, что я пожелаю, от еды до интерьеров. Разве нет?

— Он не угадывает, Файзель. Он выворачивает нас наизнанку. Захотите показаться лучше, чем вы есть на самом деле, а не сможете. Здесь не может быть тайн.

— Ну, мне придётся держать себя в руках, — отозвался он. — Я же буду у вас на виду. Не пристало показывать себя полным ничтожеством перед тёщей.

Он ожидал вызвать на губах Орланы улыбку — она часто ему улыбалась, — но не теперь. Уголки её губ горько дрогнули.

— Не зарекайтесь, Файзель. Не зарекайтесь.

— А вы знаете, кто был предыдущим хранителем мира? — сказала Дариана, глядя мимо него.

Файзель знал — её излюбленный трюк, изображать, будто собеседник не интересует её вовсе, но ловить каждое слово, даже сказанное в другом конце галереи. Хорошая привычка, полезная для здоровья.

Магия замка каждому давала то, чего он хотел. Дариане — зимний сад, сверху донизу залитый солнечным светом, хотя небо за окнами давно потемнело.

— Кто?

Она зашагала, и Файзель пошёл за ней, отставая, как положено, на полшага.

— Подумайте сами. Нас семеро: вы, я, императрица Орлана, Хэльвор — князь Оршанга, Риш Элэ, постоянно забываю его титул, слишком уж сложно, да мастер Ранал Каэда, консул Маара, — его-то вы наверняка знаете. Заини я вообще не считаю. Десять лет назад вместо вас была леди Мелаэр. Так что вы думаете?

— Хранительницей мира были вы? — то ли в шутку, то ли всерьёз предположил Файзель, чуть обгоняя её, чтобы заглянуть в лицо. Лицо Дарианы, правительницы Заркайских просторов, было привычно приторно-добродушным. Так казалось, может, от того, что она обладала приятной полнотой, и эти ямочки на щеках могли бы принадлежать милой булочнице в каком-нибудь провинциальном городке. Вот только добродушной Дариана не была — не та должность.

— Боги с вами, куда мне, — промурлыкала она и замерла, чтобы полюбоваться диковинным растением. — Что за прелесть этот замок, всегда обожала пройтись по нижним галереям. Здесь время и погода не властны. Скажите же, нет ничего прекраснее безвременья.

Файзель не знал, согласиться с ней или поспорить, и сдвинулся с места, как только она пошла дальше — он зашагал следом.

— Хэльвор? Он спокоен, не терпит суеты, говорит мало, но всегда метко. Кстати, вы знаете, что его армия — единственная, не пропустившая войска Орланы дальше, к югу? Возможно, это и спасло нас. Тех, кто не смог бы за себя постоять.

И на это Файзель вежливо промолчал. К чему спорить — остановил ли кто-то войска Орланы, или же они сами развернулись, не найдя ни малейшего повода захватывать бедную и пыльную Изъерену.

— Вы так считаете? — только и произнёс Файзель, потому что испытывающий взгляд Дарианы требовал от него ответа. Этот взгляд вовсе не мог принадлежать милой и рыхлой тётушке-булочнице из городка как-там-его-на-окраине-страны.

— Увы, мой друг, я могу лишь предполагать. А Хэльвор, как по-вашему, может оказаться бывшим хранителем мира? Несмотря на года, он силён, да-да, я слышала сама, каждый день он упражняется в фехтовании по три часа. Он обаятелен, любимец женщин и детей, а каков он в магии!

— Так значит, Хэльвор? — поддержал беседу Файзель, обходя пышные юбки Дарианы с другой стороны. Оборкой рукава она зацепилась за ветку. Тряхнула — и на дорожку посыпались нежные лиловые соцветия. Файзель помог ей освободиться.

— Не знаю, друг мой, не знаю. Леди Мелаэр погибла, насколько я осведомлена. Она не может быть хранителем — мир не выбирает тех, кому суждено умереть. Выходит, кто-то из нас шестерых. У леди Орланы самая сильная армия на континенте. Как вы считаете, она могла быть хранителем мира?

— Думаю, и такое возможно, — расплывчато отозвался Файзель. Она вправду была так поглощена этим вопросом, или просто запутывала его, Файзель не знал. — Скажите, это в самом деле так важно?

Дариана обернулась к нему, блистая улыбкой той самой булочницы. Локоны мягко колыхнулись — она была удивлена: не понимать таких простых вещей?

— Конечно важно, конечно! Вы же хотите стать хранителем мира?

— Зачем? — искренне удивился он. Файзель не играл — ему незачем было играть.

— Как это, вы разве не знаете? Стать хранителем мира — великая честь. И не только… Скажем, этим вы гарантируете себе десять лет жизни без особых потрясений. Вас не посмеют тронуть соседи и претенденты на трон. А если и посмеют, то мир встанет на вашу сторону.

Она не лгала, но недоговаривала — это Файзель видел по тому, как напряженной стала холёная белая шея, как жёстко поджались губы. Тогда он улыбнулся ещё веселее.

— О, действительно? Тогда конечно, я бы хотел стать хранителем. Вот только сомневаюсь, а достоин ли?

Дариана больше не казалась той приятной булочницей из крохотного городка над рекой. Сквозь округлые черты проступила королевская жёсткость и сила. Мягкий подбородок сделался несокрушимым. А вот что появилось в её глазах, Файзель так и не смог рассмотреть.

— Это решит мир, друг мой, это решит сам мир.

Магия замка разгоралась всё сильнее, и утром Файзель проснулся не в призрачно-сером закутке, а в радужно освещённой комнате, в комнате из своего детства. В незашторенное окно светило солнце. Он сел на кровати и осмотрелся.

Замечательная вещь — бытовая магия — подслушивает мечты, о которых забыл даже ты сам. Рано утром мама всегда прокрадывалась в его комнату и раздёргивала шторы, запуская первые лучи рассвета.

Прогуливаясь по галереям замка, Файзель встретил Хэльвора. Дариана не ошиблась: Хэльвор упражнялся в фехтовании. Уединённая зала в переплетении коридоров, была создана под его желания: зеркала, простор и свежий воздух. Файзель не стал бы его отвлекать: кому захочется неловким приветствием разрушить гармонию перетекающих друг в друга выпадов.

Но Хэльвор сам его заметил. Опустил меч и замер, а потом обернулся, и Файзелю пришлось выйти из полумрака лестничного пролёта.

— Ранняя вы пташка, князь Хэльвор, — приветственно склонил голову он.

Князь был бледен, сух и морщинист. Пальцами, похожими на стрекозиные ножки, сжимал меч. По всему выходило, что его армии и нервы изрядно потрепала стычка с Орланой. Теперь князь не улыбался — хотя Файзель понятия не имел, улыбался ли он когда-нибудь раньше.

— Я просто в голову не возьму, как возможно спать так долго. — Губы Хэльвора презрительно дёрнулись. — Это пустая трата времени.

— О да, — на всякий случай заверил его Файзель. — Я как раз собирался немного осмотреться.

— Что ж, я думаю, это позволительно. Я составлю вам компанию.

Сонный замок отзывался на их шаги глубокой тишиной, наверное, не желая будить остальных. В этом замке не было слуг и стражников, чтобы никто не мог помешать священному таинству. В нём была лишь магия, которая с каждой минутой их пребывания становилась сильнее, как будто напивалась их жизнью. Насыщалась и воскресала на тёмных лестницах и в пыльных галереях. Зацветали деревья в зимнем саду, наливались зеленью и распускались сухие цветы в вазах.

Файзель остался в нейтралитете, хотя формально-то он был союзником Орланы, но вышло так, что его вмешательства не требовалось. Войска империи прорвали границу соседа и смели всё на своём пути. А за владениями Риша Элэ открылись разнотравные луга Хэльвора.

Любопытно, мог ли быть князь хранителем мира? Ведь если права Дариана, то мир встал бы на его защиту, и тогда войска империи обломали бы об него зубы и когти. Но с другой стороны, жизни самого Хэльвора ничего не угрожало. Не собиралась Орлана его убивать. Нет, у неё наверняка были другие намерения.

— Вы же впервые здесь? — спросил Хэльвор после долгого и задумчивого молчания.

Файзель взглянул на него. Кажется, этот вопрос ему не задал только ленивый. Ленивый Заини, если быть точным.

— Тогда вы, должно быть, мечтаете стать хранителем мира?

— И в мыслях не было, князь, — спокойно улыбнулся Файзель. У него имелось отличное преимущество — возможность улыбаться, когда заблагорассудится. У остальных такого не было, и они стремительно теряли выигрышные очки и самообладание.

— Тогда вам следует знать, что это — не такая уж сладкая победа, как вам могло бы почудиться.

Любого взбесил бы учительский тон Хэльвора, но Файзелю было всё равно (он ведь умел улыбаться, а это — как лучшее противоядие). Хочет князь назидательно трясти пальцем в воздухе, пусть его. Файзелю не тяжело, а Хэльвору, возможно, станет легче.

— Почему же, мой лорд?

Лорд — имперское обращение. Князь поморщился. Ни капли не смутившись, Файзель перебрал в уме титулы соседей-правителей и нормы их этикета. Нет, не лорд, это он дал маху, конечно. Сударь. Ну хорошо, в следующий раз будет сударь.

— Ему многое дано, но и потребуют с него тоже многого. И за любое действие, которое мир сочтёт неверным, последует наказание. А наказания, знаете ли, мир придумает получше, чем любой из нас.

— Вижу, вы прекрасно осведомлены.

Хэльвор долго смотрел в лицо Файзелю, но не обнаружил там и капли сарказма.

— Вы были хранителем?

Никаких посторонних мыслей. Файзель и не думал, что ему ответят, но всё же. Губы Хэльвора растянулись в странную улыбку, как будто в нём не осталось ни одной целой кости, а он старался мужественно не выказывать боли.

— Возможно, был. А может быть и нет.

Солнечный свет пробрался по галереям и лестницам, вызолотил сотни мрачных статуй в нишах. Дорожки света протянулись на тысячах тысяч ступенек винтовых лестниц. Утро замерло на пороге круглой залы и не посмело идти дальше.

Файзель явился первым — в пятно серого света, за стол с холодной чёрной поверхностью. Принципус не выбирал место, он просто выдвинул кресло, первым попавшееся под руку, и сел. Стены залы тонули в темноте, вырастали из темноты вверх, а там, на головокружительной высоте, сходились в подобии купола — он пропускал свет, но пожирал большую его часть.

Файзель достал пилочку для ногтей и принялся ждать остальных. Какое долгое утро. Завтракали по раздельности — каждый в своих покоях. Магия замка просыпалась медленно, как большое неповоротливое животное, а Файзелю хотелось — чтобы как стая бабочек.

— Летучих мышей, — сказала Орлана, опускаясь рядом. Иногда она умела читать мысли. Ничего опасного, чаще всего — только самые невесомые мысли, порхающие у всех на виду. Те мысли, которые можно было бы прочитать в глазах и изломе рта, и по хаосу на рабочем столе.

У Орланы на столе всегда был параноидально выверенный порядок — не дай боги какому-нибудь из солнечных перьев лежать чуть выше остальных.

Третьим пришёл Ранал Каэда — распугал топотом всех привидений. Можно убеждать себя в том, что консул и правда опоздал случайно, или, может быть, у него была очень уважительная причина? Раздавал хлеб голодающим. Отбивал девушку у разбойников. Или его схватили террористы.

— Госпожа Орлана, вы замечательно выглядите для своих лет. Признайтесь, это особая диета или магия? — он дружелюбно подмигнул ей. — Страшно сказать, — заметил он, — у вас ведь столько забот. И как вы управляете таким большим государством? Я даже не смог запомнить названия всех ваших провинций с первого раза.

Файзелю показалось, что сейчас вся краска уйдёт с лица Орланы, и закаменевшая улыбка рассыплется прахом. Эта жуткая секунда протянулась мучительно медленно, а потом Орлана произнесла.

— Ну что вы, господин Каэда. Не поверите, но я и сама каждое утро начинаю с того, что зову советников, чтобы они напомнили мне карту империи.

Он простой и от этого грубый, а Орлана всегда презрительно морщится, когда говорит с ним, а он великодушно её прощает. У него на столе вечно тысячи разноцветных клочков, в которых понимает только он сам.

Может он быть хранителем мира? Пилка взвизгнула и соскользнула. Файзель улыбнулся, прячась за вуалью полумрака, — может. Замок предложил ему игру, и Файзель принял чужие правила. Ему правда стало интересно: кто из них был хранителем мира, и кто станет новым.

В залу вплыла Дариана, витиевато поприветствовала всех по очереди, и только Орлана не отозвалась. Они странно расселись, как будто даже здесь ими руководил замок. Стол был круглым — и Файзель понял вдруг, почему именно так. Чтобы никто не смог сесть во главе.

О Дариане говорили, мол, случается, она принимает посетителей у себя в спальне. А её рабочий стол пылился и скучал, к нему не прикасались. Файзель ни разу не был в сердце Заркая, но вполне верил, что так оно и есть.

Они все были очень вежливы и сдержаны. Риш Элэ, Хэльвор и Заини заняли места напротив Орланы, и она кивнула каждому, коротко остриженные волосы покачивались, прикрывая и обнажая мочки ушей. Так и не скажешь, что эти четверо развязали самую кровопролитную войну последнего десятилетия.

О войне, впрочем, упоминали, как о гнусном прелюбодеянии: шёпотом, за закрытыми дверями, стыдливо отводя глаза. Именно таких речей о войне наслушался Файзель, и опять же принял правила игры. Сам он ни о чём не спрашивал. Шесть месяцев назад войска Орланы прошлись по Изъерне, смели судорожное сопротивление Риша Элэ и ненадолго задержались в Оршанге. А потом развернулись и пошли на родину.

Демоны его знают, что там произошло. Непривычно коротко обрезанные волосы Орланы, ещё больше поседевший Хэльвор, молчаливый Заини. Говорят, теперь его радует только ванильное мороженное. Да что там — говорят! Сплетничают тогда уж. Ведут тонкие ниточки пересудов в задних комнатах великих столиц.

Каэду тоже никто не посвятил в суть вопроса: он сидел на самом краешке кресла, крутил головой, то к одному повернулся, то к другому. Файзелю было лучше, ему легче спрятать взгляд. Удобная вещь — ногтевая пилочка.

Дариана сказала, что Орлана развязала войну, а значит, Орлана не может быть хранителем мира. Хранителем может стать только тот, кто достоин высокого звания. Критерии достоинства до конца не ясны, но так сказала Дариана. Разве может соврать женщина, которая иностранных послов принимает в своей спальне?

Орлану отбросить, значит. Осталось трое: Хэльвор, Риш и Заини, трое заклятых союзников.

— Начинайте, — сказал замок дуновением сквозняка у стен залы. Там темнота выросла в густые решётки и отгородила их всех от единственного выхода, и от утреннего света на пороге, и от взглядов каменных статуй.

— Темновато, — произнесла Орлана вполголоса, и купол сделался чуть прозрачнее. Пятно света, которое раньше трупом лежало в центре стола, расползлось и выбелило платье Дарианы, вспыхнуло на ордене Каэды, легло на мягкие локти Заини.

— Начинайте, — повторил замок, и пятно света всё целиком переползло на Дариану.

Она встала, и была чуть смущённа обязанностью быть первой — но всего секунду. Её напряжение ощутил Файзель, мгновенно спрятавший пилочку для ногтей. Кто его знает, как замку понравится его деланная невнимательность — вдруг подобное запрещено.

Складки белого платья — волнами до самого пола. Она была красива, как убранная к торжеству зала, выверено красивая, красивая по-умному, так что каждому понятно, зачем и для кого она красива.

— Я приветствую вас, собравшихся здесь. — Лёгкое дыхание. Дариана, царица Дариана, светлые платья, светлые комнаты, светлые цветы в мягких руках. Так кажется, по крайней мере, что она — изваяние из белого камня. Не разбить. Для неугодных красота оборачивалась мраморной неприступностью. — Благодарю за честь говорить первой.

Пятно света чуть дрогнуло и улеглось таким образом, что неуловимо подчеркнул жёсткую линию её губ и напряжённые мускулы шеи.

— Мой вклад в благоденствие мира скромен. Всё, что в силах земного существа, пусть и наделённого властью…

Орлана со вздохом откинулась на спинку кресла. Теперь она сидела в три четвёртых разворота к Файзелю — словно чтобы лучше видеть Дариану. Прищурила глаза, указательным пальцем дотронулась до уголка рта — воплощенное внимание.

Глаза Дарианы за туманной поволокой, как будто её голосом слова произносит кто-то другой. Вековой лес в границах её страны — особая гордость, особое сокровище, потому что драгоценности — прах. Она полагала, что миру будет важно именно это, говорила и говорила, а руки не двигались.

Вдруг Файзель заметил, что и губы её не шевелятся — голос сам собой выходит изнутри и становится слышимым, а свет давно уже лежит не на её лице, а на белых пальцах, похожих на оплывшие свечки, и на груди, слишком туго утянутой платьем.