6. Горацио и Сакала

«Альбион железным щитом стоит на окраине Союза, не пуская вглубь процветающих земель врагов человечества, самым страшным из которых являются энки. Но стратегическое значение Объединённого королевства куда больше — именно в туманности Киля расположены машины, вытягивающие энергию из одноимённой звезды и питающие Трансгалактик.

В случае войны весь флот Союза встанет щитом на пути угрозы, а Альбион будет в авангарде праведных сил! Королевство — врата, через которые тьма пытается ворваться в светлый космос! И они будут стоять нерушимо! Праведность, честь и достоинство — вот наше главное оружие! Король защищает нас!»

— из учебника Альбиона для дворян

Горацио рад вернуться домой, на Верден. Это тихий окраинный мир, знаменитый своими дубами, роскошными особняками и древней цитаделью. Поверхность избежала загрязнения, ведь заводов, как и крупных городов, здесь почти не было. Серой землёй, укрытой большую часть года туманами, владели дворянские рода, вся она поделена на поместья, владения и мэрии. Жизнь вяло текла мелкими речушками, год от года меняясь разве что по воле моды, хотя и та в последнее время не блистала новизной.

В зале ожидания его встречал семейный водитель Джонсон. Он без лишних вопросов, поигрывая седыми усами, помог Нильсону довезти нехитрый багаж до машины. Горацио нервно поглядывал вокруг, ведь ему, молодому человеку, услуживает старик, но с не меньшей силой ему не хотелось показывать левую руку. Как родители на неё отреагируют? Они ведь никогда не видели её.

Роскошный кар отправился в путь по пустынным туманным дорогам, проезжая вдали от тёмных особняков и дубовых рощ.

— Мои поздравления, сэр. Вы отслужили свои сорок лет!

— Ваши уроки вождения оказались весьма полезны.

— Не зря я пятьдесят лет танк водил! Страшное было время! Но не такое, как у вас, сэр. С чужой жутью мы не встречались, людей били. С ними не так страшно.

— Ошибаетесь. Люди хитрые и лживые, у них есть шпионы, манёвр, скрытность. Чужаки выглядят иначе, и потому бьют напролом. Они не могут скрыть свою природу, а люди могут.

— Мне всё кажется куда проще. Но что я знаю? Всю войну видел через камеры, да через окуляры.

— Ваша броня мне бы пригодилась, — Горацио оглядел родные просторы. — Как семья?

— Ваша фамилия очень скучала и беспокоилась, сэр. Вы месяцами не отвечали на их письма, а потом долго откладывали дату прилёта.

— Бюрократы задержали. Не желали подписывать отставку. А как вы покинули кавалерию?

— По выслуге лет. Старый стал, нагрузки не тянул, лечения требовал. Уходить не хотел, но заставили. Всё наоборот.

— Уверен, вы и сейчас лучше большинства дворян в своём деле. Факт вашего выживания уже многое значит.

— Ветеранами становятся после двух битв. Героями — после пяти. Печально, что так много товарищей гибнет. Но всё, что я прошёл, не сравнится с Альбукерком, сэр. Мне жаль, что вы так рано попали на настоящую войну. Перед ней надо готовиться. Но вы герой, сэр, однозначно! Я с радостью бы пошёл за вами!

— С войной мы кончили. Пора забыть о ней, как о страшном сне. Тяжёлое, жестокое, безумное время! Жду не дождусь увидеть старые клумбы!

— Там высадили много новых цветов, сэр. Вам понравится.

За время службы в усадьбе многое изменилось. Сад всё так же блекло цвёл, распустились серые клумбы яркими цветами, будто крашеные кадры в чёрно белом фильме. На крыльцо выбралась вся семья — отец, мать, две малые дочери. Они родились в то время, пока Горацио служил, и не видели брата. Старшая же сестра вышла замуж и переехала.

— Мама! Отец!

— Сынок, живой! Ох, как я переволновалась!

Они обнялись, а сёстры нервно смотрели на железную руку, о которой впервые за долгое время Горацио не думал.

— Сын, — он пожал руку. — Ты исполнил свой долг! Молодец! Я горжусь тобой. Познакомься с пополнением, Лиза и Анна.

Младшая едва доставала ему до пояса, но также поклонилась в реверансе.

— Рад наконец-то увидеть вас вживую, а не по видеосвязи! Так хорошо здесь! Маман высадила новые цветы? И кто-то наконец подправил кривые светильники! А это старые ступени больше не скрипят, если наступить на край?

Нет, всё ещё скрипят. Как в детстве.

— Сынок, теперь ты стал по-настоящему взрослым! И мне надо будет поговорить с тобой о том, о чём я не мог говорить по связи.

— Конечно, отец, я радостно вас выслушаю. Мама, сестрёнки, прошу меня простить.

— Ох, конечно! — она утёрла слезу. — Конечно! У вас, мужчин свои разговоры, у нас, женщин, свои. Дай я тебя хотя бы поцелую. Вот, так, иди, дорогой, иди. А мы пока проследим, чтобы праздничный ужин был готов!

И мама опять погрузилась в домашние дела, захватив с собой дочерей в надежде научить их ведению хозяйства. В особняке почти не было прислуги, огромный дом, выстроенный ещё прадедом Горацио, казался пустым, но чистым и уютным.

В кабинете отца всё так же пахло настоящей бумагой и деревом, отливающим бронзой и золотом. Желтые торшеры, ажурные кресла и большие окна, под которыми разместился невиданных размеров стол. За прошедшие годы будто ничего не изменилось.

— Присаживайся, сынок, как прошла служба, как впечатления?

Горацио нервно показал руку и спрятал её на коленях.

— Ничего хорошего. Когда я шёл в бой под Альбукерком, я знал, за что сражаюсь. За короля, за Альбион. А когда он нас бросил, когда казнил всех за якобы проваленную кампанию, когда ветеранов жуткой бойни выбрасывали из армии. Отец, простите, но я более не в силах служить этому государству. Оно лишь требует, ничего не давая взамен. Лучше я поищу себе работу в частной компании.

— Твой выбор, и я его уважаю. Знай, что твоё мнение разделяют многие люди. Недовольных Альбионом становится всё больше. Один умный человек скоро приедет к нам в гости, после разговора с ним ты поймёшь всю глубину проблем политики нашего государства.

— Отец, вы связались с тайной организацией? И не боитесь открыто об этом говорить?

— Ты же мой сын, неужели я не могу говорить откровенно в твоём присутствии? Ложь очень тяжела. Она отравляет душу. Лгать учишься, иначе предаешь самого себя медленной казни. Запомни это. Я познал всю тяжесть обмана на своих плечах.

— Конечно, но вы не боитесь?

— Ты очень многого не знаешь. Лорд-протектор и его жандармы тщательно скрывают масштабы своих преступлений. Те казни, что ты видел и считал жуткими, не такая уж редкость. Они происходят каждый раз, когда рабочие в очередной раз поднимают бунт и когда очередной буржуа открыто требует создания парламента. Альбион давно перестал быть тем светлым королевством, которым когда-то был. Хотя, как мне подсказали хроники, он им никогда не был.

— Хроники? Вы прячете исторические документы? Но это запрещено!

— Не только прячу, но и веду. Надеюсь, что ты дополнишь их своими впечатлениями.

— Для меня это большая честь, но… как же семья?

— Я не мог рисковать ими. Они ни о чём не знают. Ты единственный, кому я смог довериться. Хроника в банковской ячейке, записанной на имя нашего старика Джонсона.

— Он тоже знает?

— Нет. Мне жаль его обманывать, он знает, что в ячейке лежит нечто опасное, но не знает, что именно. Прошу, если со мной что-то случится, не уничтожай хронику. Отдай её человеку, что скоро придёт.

— Обещаю, отец, но почему вы говорите так, будто скоро умрёте?

— Потому что за мной уже выехали.

Чёрный фургон маневрировал по неровной дороге, ведущей к особняку. Горацио встал и подошёл к окну, чтобы разглядеть его поближе, а отец встал и положил руку на плечо.

— Удачи, сын мой. Мое благословение с тобой.

— Отец! Нет! Я полковник в отставке, я могу на них повлиять!

— Не надо. Они и тебя арестуют. После бунта рабочих жандармы ловят всех подозрительных людей. У них огромные полномочия. Избегай их гнева.

— Прости меня за все обиды, что я тебе нанёс, папа.

— Прощаю. Будь хорошим сыном, заботься о семье. Прощай.

Больше отца никто не видел. Лишь мельком Горацио заметил его спину, когда жандармы в красно-синих мундирах и кирасах вели его в машину. В холе рыдала мать с сёстрами. Он сел и утешил их, как мог, но сам едва сдерживал слёзы.

В семье начался сорокадневный траур. Нильсон убрал изрытый кабинет, расставил на место книги, пододвинул обратно мебель и уселся за стол. Он медленно перебирал обрывки дневника, заметки на страницах, перечитывал тома и разглядывал странные карты неизведанных миров. Отцу они нравились.

Так прошло больше недели. Как вдруг, поздним вечером, к воротам подъехал длинный кортеж. Сначала Горацио подумал, что прибыл некий друг, о котором говорил отец, но на пороге стоял высокий полный господин в роскошном костюме, шитом золотом, под руку со своей женой Лилией. И по совместительству старшей сестрой Нильсона.

— Сэр Нильсон! Мы впервые видимся, я Мидас Фабер, владелец «Деталей Фабера».

— Я слышал об этой компании. Крупный поставщик запчастей к пустотной технике. Входите, не стойте на пороге.

— Да-да, конечно! Я услышал о смерти вашего отца. Хороший был человек! Я так понимаю, его имущество унаследовали вы?

— Вопрос с наследством пока решается, — Горацио устало оглядел ввалившуюся в холл толпу. — У нотариуса было подписано завещание. Его судьба пока неизвестна.

— Хорошо, очень хорошо! Если завещание не найдут, часть владений Нильсонов должна отойти вашей сестре Лилии, — Мидас покачал головой в такт мыслям. — Хорошо! Как минимум двадцать пять миллионов дублонов! Огромные деньги! Я на них целый завод построю!

— Прощу прощения, сэр Мидас, но есть завещание, и пока оно не будет найдено, я не признаю никакого распределения имущества!

— Как хорошо звучит «сэр» из ваших уст!

— Вы не аристократ?

— Нет, я просто один из богатейших людей Альбиона. Но, увы, мой род не отличается родовитостью. В прочем, мои дети подобным недугом страдать не будут.

Он погладил свою жену, в которой Горацио едва узнавал ту красивую и спокойную Лилию. Она посмеивалась и даже не поздоровалась с ним. Что происходит, отец говорил, что свадьбу не поддерживает, но Лилия настаивала. Почему она так скатилась? Куда делось воспитание, куда делась строгость, где стать и величие, свойственные дворянам? Так ведут себя простолюдинки! Нильсон привык к шумным и грязным солдатам, но им простительно, они никогда не видели другой жизни. Но здесь?.. Что произошло?!

— Кхм-кхм… Леди Ариана, рад вас видеть. Вы всё так же молоды. Жаль вашего мужа.

— У нас траур, прошу не шуметь.

— Конечно! Позвольте представить сэру Горацио мои спутников. Генерал-полковник в отставке Виктор Аарес.

— Ать-два, двести розг направо, двести налево! Рад видеть перед собой солдата! Слыша-ал, вы были при Альбукерке! Как про-о-остой солдат сражались! — он кричал, как на плацу, и двигался, как сломанная кукла. — О-очень жаль, что вы запятнали себя их ро-олью! Ать-два, налево! Раз-два, раз-два, раз-два!

— Рад знакомству, сэр Виктор, — Горацио как бы невзначай потёр уши.

— Мистер Бандене Гастерро. Он с Кольца, представляет интересы некоторых выгодных поставщиков. Мы с ними очень тесно сотрудничаем.

— Много имущества у вас, Нильсонов, лежит на виду, — он хищно потёр руки. — Я бы посоветовал сменить окна, и поставить замок получше. Не то, гляди, проберётся кто, а вы даже не заметите. Всё как в прошлый раз, совсем ничему не учитесь.

— Прощу прощения, мистер Бандене, но позвольте нам самим решать, как обустраивать дом.

— В прошлый раз, — шепнула на ухо мать, — он пытался украсть столовое серебро. Я его проучила.

— А это, это… М-м-м… Мой слуга… Не обращайте внимания, он везде следом ходит.

Мрачная усталая фигура в сером балахоне с парой кривых заплаток скривилась в тени. Весь её облик говорил о страшной нищете. От голода черты лица так исказились, что не разобрать пола. Создание молча бродило за процессией, никак не реагируя на происходящее. Даже за столом слуга нависал над плечом Мидаса, каждый раз Горацио с трудом отрывал от парочки взгляд.

А гости ели, как не в себя. Чем больше на стол клали, тем меньше те обращали внимания на манеры. Нильсон едва сдерживал гримасу отвращения, глядя на чавкающего Фабера.

— Так вы, сэ-эр Горацио, в а-армии служили-и! Я за всю службу даже винтовки в руки не-е брал! Недостойно дворянину-у брать в руки оружие, кроме са-абли!

— Сабля — церемониальное оружие, их не точат.

— Имен-но! Не точат!

— Но как вы служили, никого не убив?

— У-убивают солдаты, генералы раздают розги! Видели бы-ы, что бывает после сотни ударов! Все-е знают, что побежав с по-оля боя, они подставят весь взвод! У ме-еня никто не бежал!

Как же он раздражал! Кричал так, что оглохнуть можно даже в соседней комнате.

— Прощу прощения, вы не могли бы говорить тише?

— Настоящий солдат говорит либо громко, либо никак! За сипение — розги, за бормотание — розги, за кашель в строю — розги! Солдат говорит внятно, чётко и громко! Что-обы его слышали все-е! Ать-два!

— Когда я отправился на службу сорок лет назад, началась Четвёртая приграничная война. Наш флот отправился в систему Альбукерк на перехват энков, но попал в ловушку. Мы проиграли пустотный бой, почти все командиры погибли в бойне. Управление силами взял адмирал Пассер. Он приказал отступать, а сам с тремя транспортами и группкой добровольцев остался принять удар всего флота вторжения. Я был там, мы знали, что остаёмся умирать, знали, что помощь может не успеть. Но позади были наши раненые братья! Отступать некуда. Мы поставили пустоходы треугольником, накрыли их щитом и заявили о себе на весь эфир. Энки атаковали нас всеми силами, что имели. Небо почернело от их самолётов, землю усыпала их техника. Наши ПВО стреляли без передыха, пока линзы не расплавились, артиллерия пускала залп за залпом, пока боеприпасы не кончились. Мы бились отчаянно, сам Пассер возглавил последнюю атаку. У нас в платформе был такой жар, что мы варились в скафандрах. Рычаги накалились так, что обожгли руки мехводу, я еле дышал, глядел через запотевшие линзы, как наш последний снаряд улетел в орду. И тут появился их танк, он шёл напролом, как огромный утюг, прямо во фланг нашим. Всё кончилось бы в тот миг, но я приказал идти на таран. Мы в последний раз разогнались и врезались в энка на полной скорости. После взрыва уцелел лишь я, но раскалённый металл прижал левую руку, — Горацио перебрал пальцы протеза. — Те герои, что шли рядом, и винтовку держать умели, и говорили негромко, и шли не из-за розг, а из-за долга, и пусть знал я их плохо, но никогда не забуду! Потому что они — настоящие защитники Альбиона, которых забыли и казнили за мнимые ошибки люди с такой же логикой, как и ваша, сэр Виктор.

— Вы-ы смеете обвинять меня в неумелом управлении?! Да я вас под трибунал отдам! Приказы командования не обсуждаются!

— Сынок, ты один против нас, — Бандене выплюнул кость. — Рискованно идти против стаи.

— Стаи? Вы опускаете себя до животных?!

— Кхм-кхм! Господа, давайте не будем ссориться раньше времени! Мы сюда прибыли с конкретной целью.

— Получить свою часть наследства, полагаю.

— А вы весьма смышлёный юноша!

— Ваши намёки слишком явные, чтобы их не заметить.

— Так вы согласны разделить имущество без завещания?

— Нет.

— Подумайте ещё раз, зачем вам столько денег? У меня они будут в куда большей безопасности. Например, станут новым нарядом вашей сестры.

Раздался звонок.

— Прошу меня извинить.

Горацио сдерживался, чтобы не побежать встречать опоздавшего гостя. Тот приехал один, снял тяжёлый плащ, обнажив скромный, но чистый и качественный костюм, сверкнул ботинками и стукнул тростью.

— Сэр Пьер Моновье. Вы, я полагаю, Горацио Нильсон. Я старый друг вашего отца, он, наверное, не успел обо мне рассказать. Мне очень жаль, что его не стало.

— Он успел. Я ждал вас, полагаю, вы могли бы помочь разобраться в делах отца.

Из гостиной раздался громогласный крик сэра Виктора.

— Знакомый голос. Не сам ли Мидас у вас в гостях.

— Он самый.

— Стервятник, прилетел на добычу. Ничего, сейчас я его отпугну. Ваш отец доверил одну из копий завещания мне. Поглядите, какая будет реакция. Уверен, она вас сильно обрадует.

Моновье ворвался в зал и помахал бумагой.

— Дамы и господа, прошу минуту внимания! При мне документ, объявляющий единоличным наследником всех средств семьи сэра Горацио Нильсона. Я, как доверенное лицо семьи Нильсонов, прослежу за выполнением последней воли нашего покойного друга.

— Ох, говорил же, появится какой-нибудь бюрократ с беззубой бумажкой.

— Бандене, ведите себя прилично! Мистер Горацио, сэр, у меня появились неотложные дела, нам надо срочно удалиться. До свидания. Прощайте.

На выходе Горацио схватил Бандене и вытряс из него полкило серебра, а потом пригрозил полицией, если тот не прекратит воровать.

Пьер поселился в небольшой комнате и на следующий день в кабинете рассказал о деяниях отца, за которые того схватили жандармы.

— Вы слышали об Искателях? Чужаках, что рыщут в Захолустье, пытаясь найти новые технологии?

— Неизвестный вид, поговаривают, они сотрудничают с другими чужаками, или наоборот, враждуют. Их положение… непонятно. Вы что-то о них знаете?

— Немного. Их целью является сбор технологий, а по легенде где-то в Саргассовом море есть древние метрополии людей, что достигли апогея развития. Они погибли давным-давно во время Революции Правды, когда большую часть старого Союза разорили, разграбили и уничтожили сами люди. Тогда начались новые Темные века, что длятся до сих пор.

— Мы живем в Тёмные века? Но ведь Союз сейчас на пике развития!

— Пик его прошёл так давно, что никто не помнит тех лет. Союз — живой труп, государства в нём не соблюдают своих же правил. Человечество не погибло только потому, что в случае внешней угрозы встаёт на защиту единым фронтом. Хотя последняя война показала, что даже этот институт более не работает. Слышали об исключении Олимпийского договора? Первый звонок. Союз искривил восприятие, создал иллюзию великого человечества. Без него мы должны были ужаться в несколько анклавов, и оттуда, спустя годы, начать возвращение к звёздам. Но этого, как ты знаешь, не произошло.

— Неужели всё так плохо?

— Масштаб проблем представить невозможно, настолько он велик. Видишь карту Союза на стене? Он в восемь раз больше, чем должен.

— Восемь раз?

— Рукав Ориона падёт первым, дальше последуют крупные государства, вроде Альбиона. Останутся Итрия с малой частью Договора, Нуклеус, Кольцо, Сеть и мелкие республики вокруг них.

— Так мало?

— Теперь понимаете, почему так беспокоился ваш отец? Когда Союз развалится, у Альбиона не будет шансов.

— Надо защитить Союз!

— Увы, это невозможно. Его разложение слишком глубоко. Надо готовиться к его распаду, менять экономику, пробуждать древние кузницы, расконсервировать флоты. Время уходит, а лорд-протектор всё больше погружается в паранойю. Ему кажется, будто все вокруг — предатели, жаждущие в любой миг захватить власть.

— Это правда?

— Нет, но скоро станет. Терпеть тирана вечно невозможно. Но не он наша цель. Знания, история. Твой отец собирал хроники, дабы следующие поколения знали о наших ошибках. Они должны их избежать! Быть может, через сотни, тысячи лет, когда сюда вновь вернуться люди, они найдут страницы с описаниями нашего конца и избегут подобной судьбы! Он старался не для сегодняшнего дня, а для дня будущего.

— Хроники в банковской ячейке. Я заберу их и передам вам.

— Вы не продолжите его дело?

Горацио задумался. Что ему оставалось делать? Он видел многое, понимал и запоминал. Вряд ли найдётся человек лучше, чтобы продолжить хронику. Служить более не хотелось, а идти на работу к Мидасу и ему подобным — тем более.

— Я продолжу хронику. Но копию обязательно передам вам.

— У меня она есть. И не только у меня. Знания не должны быть утеряны! Пиши, что видишь и слышишь, и добавляй свои мысли. Они помогут потомкам понять суть происходящего. Я время от времени буду присылать письма с описаниями событий, кадрами или словами очевидцев. Внеси их в хронику, если сочтёшь нужным. И действуй тайно. Никому ни слова!

— Разумеется, сэр. Я отправлюсь в банк немедленно!

— У меня тоже есть дело, вы не против, если я некоторое время поживу у вас?

— Нет, конечно же! У нас много пустых комнат. Выбирайте любую.

Когда Горацио вернулся, сэр Пьер уже уехал. Нильсон сел за стол и медленно пролистал хронику. Он долго думал прежде, чем взяться за ручку и написать первую строчку: «Битва при Альбукерке и её последствия».

Сакала перебирал кучи бумаг в своём кабинете в цитадели, одновременно успевая щёлкать по экрану компьютера, отвечать на звонок и обдумывать следующий шаг политической игры. Пока всё шло по плану, последнее время началась министерская чехарда. Не успеваешь интриговать против одного, как его меняют вторым, третьим, четвёртым. Того и гляди, дело дойдёт до скромного таможенника Феликса! Надо действовать быстро и решительно!

Последние три покушения на губернатора, лишь к одному из которых причастен Сакала, сильно отвлекли его от дел. Попутно из-за проблем с вывозом мусора тот стал скапливаться в бедных районах, распространяя болезни, смрад и грязь повсюду. Идеально. Бюрократия в Альбионе — дело медленное. Если что-то ломалось, это замечали через несколько лет или десятилетий, а то и вовсе не замечали. Лишь слово высшего начальства побуждало создать новую комиссию по решению проблемы, которые вступят друг с другом в бесконечное противостояние. В итоге и проблема не решена, но решается, и дети чиновников пристроены и зарплату получают. Удобно.

Но такое дробление сделало любые интриги невероятно сложными. Все друг другу родственники, там троюродные, там пятиюродные, там сводные, там по матушке, там по бабушке, там вовсе названные братья, супруги и прочая, прочая, прочая. Пока разберёшься, кто из них обладает нужным влиянием, кто кого любит, кто кого ненавидит, до седых волос доживёшь. Поэтому сама интрига сменилась выставлением жертвы слабой и ничтожной. Тогда вся стая кидалась на неё и загрызала насмерть.

А ещё возникали трудности с током денег. Как-никак взятка оставалась главнейшим источником доходов чиновников, в раз сто-сто пятьдесят превышая зарплаты. И это не считая других форм коррупции. Но пока человек дойдёт до настоящих «решал», он тратил большую часть на промежуточные инстанции. Это сильно удручало, мягко говоря, и било по кошельку.

Но вдруг в дверь постучали. Сакала отложил все дела и сосредоточился на редком госте, не ожидая увидеть старого товарища.

— Пьер! Не знал, что ты прибыл на Верден.

— Я передвигаюсь скрытно. Лишнее внимание нам ни к чему. Как план?

— Какой план?

— Ты знаешь, о чём я. Когда смешаешь губернатора?

— Знаешь, лучше не говорить об этом открыто.

— Здесь нет систем наблюдения.

— Но осторожность никогда не помешает.

Сакала уж было думал, что его интрига так и останется нераскрытой. Исполнители замысла последуют за жертвой, а Феликс останется чист. Он очень беспокоился о своей репутации и не хотел, чтобы кто-то со стороны вникал в тайные дела.

— Верно. Но мне нужна твоя помощь в одном деле. Видишь ли, чёрный рынок Вердена разбит на несколько банд. Нам нужно, чтобы ты их прикрыл.

— Обращайся к жандармам.

— Нет, нужен дефицит. Понимаешь? Если ты немного пожуришь своих таможенников, то они прекратят пускать нелегальные товары. Я позабочусь, чтобы твоё имя осталось в тайне. А потом я свяжу тебя с одной компанией, нашей компанией, которую надо впустить на рынок.

— А что я с этого получу? Кроме неприятностей с полицией.

— Отчисления от продаж и безопасность. У меня огромное число друзей в Лодринфе, они обеспечат тебе карьерный рост и награды. Годится?

— Не слишком ли рискованно?

— Рискованно, но кто не рискует, не пьёт шампанского. Ты получишь куда больше, чем смеешь мечтать. Гарантирую.

— Я подумаю. Хм… Если бы я стал не просто министром транспорта, а губернатором, контролировать ситуацию было бы проще.

— Мы поможем. Не удивляйся, если план даст больший эффект, чем ты рассчитывал. Приступай.

— Но ещё не всё готово.

— Не подмаслишь, не поедешь. Жандармы берут так же охотно, как и все чиновники. Начинай.

Почти одновременно в местное отделение полиции поступило несколько писем схожего содержания. Их бы рассматривали несколько месяцев, если бы не сопутствующие вознаграждения.

В первом от лица промышленника написана жалоба на кучи мусора, мешающие рабочим, которые из-за них болеют. В остальных от лица нескольких чиновников значились все министры, кроме одного, губернатор, много заместителей, целые комитеты с красочно расписанными финансовыми махинациями.

Реакция не заставила себя ждать. Через час Феликс слушал, как за дверью бушевали жандармы, выволакивая из кабинетов всех подряд без разбора. Началась большая чистка, длившаяся целую неделю. Попутно Сакала выдал своих самых вороватых подчинённых, которые могли бы помешать их с Пьером плану.

Цитадель опустела. По коридорам больше не бегали секретари, бумаги накапливались в хранилище, дела встали. Некому было рассматривать запросы, брать взятки и перекладывать дела из одного кабинета в другой. Жизнь замерла. Начинался кризис управления, и дабы его избежать, Совет лордов назначил ВРИО губернатора единственного чистого, белого и пушистого министра, оставшегося в живых после чистки. Сакала принял пост и тут же назначил на свободные места верных людей или болванчиков, которыми легко управлять.

Он тут же решил несколько проблем, в том числе и мусорную, чем заслужил уважение жителей, и попутно прикрыл чёрный рынок. Это было непросто, но большую часть трафика конфисковали. В полиции у него быстро появились свои друзья и знакомые, которые регулярно прибывали, чтобы получить ещё пару медалек за перехваченный груз.

О да, сам воздух будто стал чище и свободнее! Стал шире мундир, покрепчали вина, заблестела новыми красками роскошь. Сакала стал чаще выходить в свет, чаще появляться на телевиденье, он упивался своим новым положением, создавая репутацию доброго, но в тоже время неприступного, как для взяток, так и для интриг, губернатора.

Разумеется, это была лишь ширма. Коррупция никуда не делась, просто с централизацией власти она стала куда глубже и подчинялась единой сложной схеме. Так деньги продолжали течь в карманы нужных людей, Сакала продолжал раскрывать воров, а нижние чины дрожали в страхе быть раскрытыми и выполняли все приказы сверху. Удобно и эффективно, и репутация Феликса никак не страдала.

Но вот настал день, когда Пьер привёл представителей одной тёмной компании, что желала занять нишу на рынке. Все прежние доходы не шли ни в какое сравнение с долей! Деньги текли рекой, через Верден товары проходили в дальние колонии, просачивались в высшее общество, томившееся в ожидании чего-нибудь экстравагантного и запрещённого.

Скоро пришло ещё одно радостное известие. Сакала становился постоянным губернатором и получал похвалу от самого Кромвеля! Идеально! Проблемы решались, слава и деньги текли рекой! Наконец-то жизнь налаживалась, и перед простым таможенником раскрылись двери высшего общества. Мечта сбылась!