Часть вторая. Другой мир. Неискаженная реальность. Глава вторая. Возвращение домой. Продолжение.

… Комната, забитая музыкальными инструментами, примочками вперемешку с разбросанными нотами и пустыми сигаретными пачками. В углу тихонько посвистывает электрочайник.

— Ну что, писаться будем или как?

Алиса, оторвавшись от настройки «Фендера», пожала плечами.

— Будем. Уля?

Та выдала дробь, чуть не уронив барабан.

— Давайте. Сколько можно сидеть, курить тут.

— Ладно. — Седой надел гитару. — Джордж, Сашка, вы как?

— Сейчас… Готово, можно работать. Пишем пару песен, посмотрим что выйдет. Мику, Костя давайте. Запись.

» Ой, над полями да над лесами русскими

Несется песня вольных пацанов,

Ее проводят девки — очи грустные,

Ой, нависает тень от батогов.

За что ж кровинушки не жалели силушки,

За что же прадеды билися с врагом,

А мы опять не разгибаем спинушки,

Да толстозады ездят все верхом.

Эй, браток, пособи!

Да плечом, да затянем песню грустную,

Эй, браток, пособи!

Еще разок за землю нашу русскую.

Эй!

А ну, давай!

Мы перебитые да ко всему привыкшие,

Да похлебавшие горюшка сполна,

Да наши матери культ не позабывшие

Не закрывают на ночь погреба.

Но наша вера — вера не напрасная,

Уж как крепились пасмурные дни,

Ой, не к добру, уж слишком много красного,

А то что золотом, то давно в крови.

Эй, браток, пособи!

Да плечом, да затянем песню грустную,

Эй, браток, пособи!

Еще разок за землю нашу русскую.

Эй!

Когда ходили по деревням сироты,

Когда склоняли мы к убитым головы,

В высоких, тихих кабинетах Ироды

Тебя продали босую и голую.

Эх, мать честная, больше нету волюшки!

Эй, в колокола ударь, да посильней!

Чтоб не рыдали на парадах наши женушки,

Да чтоб детишкам жилось повольней.

Эй, браток, пособи!

Да плечом, да затянем песню грустную,

Эй, браток, пособи!

Еще разок за землю нашу русскую.

Эй, браток, пособи!

Да плечом, да затянем песню грустную,

Эй, браток, пособи!

Еще разок за землю нашу русскую.

Эй, браток, пособи!

Да плечом, да затянем песню грустную,

Эй, браток, пособи!

Еще разок за землю нашу русскую.»

Светловолосый парень, сидевший за пультом, только закрыл рот и сглотнул.

— Маза фака, чувак… Охуеть. Давай дальше.

» Мне страна ворковала о сыновней любви,

Вытирая платочком сухие глаза,

Сморкаясь в кровавое вымя зари,

Поминая героические имена,

Прикрепляя медаль на дырявую грудь,

Намечая ударный трудовой путь,

В райкомовском рае подливая чаёк:

«Всё хорошо! Всё нормалёк!»

А я всё ползу, ползу, ползу,

Ползу по песку, по невскому,

Ползу по степи Красной площади,

Между черных парадных визжащих колес,

Ползу по глазам обесточенных дам,

Я не человек, я — бешеный пес,

Ползу по столбам безразличных вождей,

Ползу, разгребая говно их идей,

Ползу по тоске ночного метро,

Ползу по пивным, ползу по кино.

Похороните Федьку в кремлевской стене,

Дайте ему то, что не дали мне,

Замуруйте правду вместе с ним,

Он умел стрелять в государственный гимн.

Он долг свой исполнил, он был на войне,

Он за Родину бился в чужой стороне.

Не пыль — народ, не народ — слова,

Слова — не мир, мир — не звездочки,

Не гладь кругом — водоворот,

Я — не бревно, я — рыба здесь.

Мне не нравиться жизнь, я её хочу,

Ненавижу ваше я, как свое,

Не трагичен мир — печален я,

А сердце моё, а сердце мое!»…

— Стоп, пока. Черт… Катя…

— Сейчас.

Подойдя к Седому та подала ему стакан.

— Возьми, чаю выпей горячего. А то ведь горло посадишь, вон уже хрипишь.

Алиса с интересом посмотрела на парня за пультом.

— Майк, как оно?

Тот откинулся на спинку стула.

— Да нормально. Если это нормальным конечно можно назвать. Отдохнем и начисто?

Алиса только вздохнула.

— Куда уж лучше. А отдыхать, Мишенька, ты теперь только в ментовке будешь. Если повезет.

— Типун тебе на язык. Ну что, дальше?

— Уля, ты как?

Ульянка, отложив палочки, с хрустом размяла пальчики и посмотрела в потолок.

— Не устала еще, вот.

Поехали.

«Я сижу в клоаке,

Я сижу в клоаке,

Меня туда загнали красные собаки,

Как я их боюсь!

Жалят клочья шерсти,

Жалят клочья шерсти,

И зрачки шальные отливают жестью,

Как я их боюсь!

В пору удавиться,

Или застрелиться,

Но не простят измены траурные лица,

Как я не прощал,

И вот так на сраке,

Все торчим в клоаке,

Нас туда загнали красные собаки,

Бросить бы им кость, но как, ведь я сижу в клоаке!

Я сижу в клоаке…

Все торчим в клоаке…»

«Нас сомненья грызут. Я сомнениям этим не рад.

Эта мерзкая тяжесть в груди разбивает любовь.

А пока мы сидим и страдаем, скулим у захлопнутых врат,

Нас колотит уже чем попало, да в глаз или в бровь.

Вот хитрейшие просто давно положили на все.

Налепив быстро мягкий мирок на привычных их телу костях,

Лишь смеются над нами, погрязшими в глупых страстях.

Им давно наплевать на любое, твое и мое.

Я получил эту роль. Мне выпал счастливый билет.

Я получил эту роль. Мне выпал счастливый билет.

Вопрошаем отцов, но не легче от стройных речей.

Не собрать и частичный ответ из подержанных фраз.

Их тяжелая юность прошла вдалеке от вещей,

Тех, которые так переполнили доверху нас.

И когда нам так хочется громко и долго кричать,

Вся огромная наша родня умоляет молчать.

И частенько, не веря уже в одряхлевших богов,

Сыновья пропивают награды примерных отцов.

В суете наступает совсем одинокая ночь.

Лезут мысли о третьем конце, и уже не до сна.

Но на следующий вечер приводим мы ту, что не прочь.

И тихонько сползая с постели отступает война.

Я получил эту роль. Мне выпал счастливый билет.

Я получил эту роль. Мне выпал счастливый билет.

Эфемерное счастье, заполнило медом эфир.

Славим радость большого труда, непонятного смыслом своим.

Славим радость побед, по малейшему поводу — пир.

И уж лучше не думать, что завтра настанет за ним.

Безразличные грезы, прощаясь одна за другой,

Улетают, навечно покинув еще одного.

Он лежит и гниет, что-то желтое льет изо рта.

Это просто неизрасходованная слюна.

Сладость тело питала, но скоро закончился срок.

Он подъехал незримо к черте, где все рвется за миг.

И в застывших глазах, обращенных к началу дорог,

Затвердел и остался навек не родившийся крик.

Я получил эту роль. Мне выпал счастливый билет.

Я получил эту роль. Мне выпал счастливый билет…»…

— Перерыв небольшой. Самурайка?

— Чего, бля… Мы играем или как?

— Подожди. — Михаил почесал в затылке. — Идея есть. Надо бы разбавить чем-то. Ну… акустикой, типа. А то по мозгам реально бьет. Как?

Костя взглянул на Алису.

— Сестренка, это к тебе. А мы покурим.

Алиса сделала вид, что задумалась.

— А давайте. Колян, неси табуретку, хоть посижу. И где у вас тут акустика была?

Она тронула струны.

— Седой, поможешь?

— А что петь хочешь?

— «Деклассированным элементам» и… «На черный день» наверно. Знаешь такие.

— Знаю. Во сне видела?

Все, кроме Кости, Мику и Ульянки, недоуменно переглянулись. Сашка с Женей пожали плечами.

— В каком еще сне? Охренели…

— Джордж, блин, ты работать будешь или вопросы задавать? Следак, бля. Поехали.

» Деклассированных элементов в первый ряд

Им по первому по классу надо выдать все

Первым классом школы жизни будет им тюрьма

А к восьмому их посмертно примут в комсомол

В десяти шагах отсюда светофор мигал

Желтым светом две минуты на конец дождям

А в подземном переходе влево поворот

А в подземном коридоре гаснут фонари

Коридором меж заборов через трупы веков

Через годы и бурьяны, через труд отцов

Через выстрелы и взрывы, через пустоту

В две минуты изловчиться — проскочить версту

По колючему пунктиру, по глазам вождей

Там, снаружи, мертвой стужей по слезам дождей

По приказу бить заразу из подземных дыр

По великому навету строить старый мир

Деклассированных элементов в первый ряд

Им по первому по классу надо выдать все

Первым классом школы жизни будет им тюрьма

А к восьмому их посмертно примут в комсомол»…»…

» На черный день усталый танец пьяных глаз, дырявых рук

Второй упал, четвертый сел, восьмого вывели на круг.

На провода из-под колес да на три буквы из-под асфальта

В тихий омут буйной головой

Холодный пот расходятся круги

Железный конь. Защитный цвет. Резные гусеницы в ряд

Аттракцион для новичков — по кругy лошади летят,

А заводной калейдоскоп гремит кривыми зеркалами.

Колесо вращается быстрей,

Под звуки марша головы долой.

Поела моль цветную шаль. На картах тройка и семерка

Бык, хвостом сгоняя мух, с тяжелым сердцем лезет в горкy

Лбов бильярдные шары от столкновенья раскатились пополам

По обе стороны,

Да по углам просторов и широт.

А за осколками витрин — обрывки праздничных нарядов,

Под полозьями саней — живая плоть чужих раскладов.

За прилавком попугай из шапки достает билеты на трамвай

До ближнего моста,

На вертолет без окон и дверей,

В тихий омут буйной головой,

Колесо вращается быстрей.»…

— Хватит вам. Где чай? Майк, ты что на меня смотришь как на…

Тот проморгал.

— Лиска, ты кто? Ты что…

Алиса только покрутила пальцем у виска.

— Ты головой об пульт стукнулся?

— Я же… сколько тебя знаю. Ты же такого раньше не пела… Ты…

— А теперь пою. И?

— А что за сны еще у тебя?

— Неважно. Лучше не знать. Азад… Спой свое.

Седой кивнул, мол не проблема.

— Готовы? Работаем.

» Уберите медные трубы!

Натяните струны стальные!

А не то сломаете зубы

Об широты наши смурные.

Искры наших искренних песен

Полетят как пепел на плесень.

Вы все между ложкой и ложью,

А мы все между волком и вошью.

Время на другой параллели,

Сквозняками рвется сквозь щели.

Ледяные черные дыры —

Окна параллельного мира.

Вы нам то да се, трали-вали.

Мы даем ответ тили-тили.

Вы через пень колоду сдавали

Да окно решеткой крестили.

Вы для нас подковы ковали,

Мы большую цену платили.

Вы снимали с дерева стружку.

Мы пускали корни по новой.

Вы швыряли медну полушку

Мимо нашей шапки терновой.

А наши беды вам и не снились.

Наши думы вам не икнулись.

Вы б наверняка подавились.

Мы же — ничего, облизнулись.

Лишь печаль-тоска облаками

Над седой лесною страною.

Города цветут синяками

Да деревни — сыпью чумною.

Кругом — бездорожья траншеи.

Что, к реке торопимся, братцы?

Стопудовый камень на шее.

Рановато, парни, купаться!

Хороша студена водица,

Да глубокий омут таится —

Не напиться нам, не умыться,

Не продрать колтун на ресницах.

Вот тебе обратно тропинка

И петляй в родную землянку.

А крестины там иль поминки —

Все одно там пьянка-гулянка.

Если забредет кто нездешний —

Поразится живности бедной,

Нашей редкой силе сердешной

Да дури нашей злой-заповедной.

Выкатим кадушку капусты.

Выпечем ватрушку без теста.

Что, снаружи — все еще пусто?

А внутри по-прежнему тесно…

Вот тебе медовая брага —

Ягодка-злодейка-отрава.

Вот тебе, приятель, и Прага.

Вот тебе, дружок, и Варшава.

Вот и посмеемся простуженно,

А об чем смеяться — не важно.

Если по утрам очень скучно,

То по вечерам очень страшно.

Всемером ютимся на стуле.

Всем миром — на нары-полати.

Спи, дитя мое, люли-люли!

Некому березу заломати.»…

«Очи в землю —

Значит, смерть для тебя близка.

А ремень рук

Не дает небо расплескать.

И короткий

Крик расколет шлем головы.

Яме-глотке

Загорелось умы словить.

Кони ржали,

Холодел от обид кулак.

Где пожары

Освещали пути гуляк.

И свободу

По станицам несли гонцы.

Кровью-потом

Лобызали судьбы концы.

Под копыта

Пали в грязь у седой реки.

И забыто

Имя, чьим горе нарекли.

Испугаться —

Да нет сил больше ворожить.

Дикой кастой

Опереться о красный щит.

Добры молодцы

Тихо молятся:

— К стенке!

Правда — голытьбе,

Чубами петь

Стеньке.

Заблудиться,

Растерять по камням грехи.

Серой птицей

Улететь в облака с руки.

И надежду

Унести под рубахой в бой.

Братцы, тешьтесь!

Кто схоронит ее с собой.

Заручиться

Светом солнца, душой мытар.

И ключицы

Удивить, кто петли не ждал.

И ни стона:

Всем в ответ — умирать с крестом.

Пеплом тонет

И немеет печалью стол.

Перво-наперво

Смолы заперли

В горле.

Бравой вотчиной

Заточены

Колья…

Уходить молвой, порыжелым рассветом.

Возвращаться вновь родниками и ветром…».

Щелчок тумблера на пульте…

— Уля, отдохнула?

— АГА!

— Чего кричишь? Ну что, закончим? Костя, Мику… Что там?

… » Когда ты стоишь у голодной стены,

Когда вместо солнца сверкает петля,

Когда ты увидишь в глазах своих ночь,

Когда твои руки готовы к беде,

Когда режутся птицы ранней весной,

Когда над душой вскипает гроза,

Когда о предательстве каркает ложь,

Когда о любви визжат тормоза.

А те, в кого верил, ушли далеко,

И движения их не видны.

И в промозглую рань подзаборная дрянь

Вырезает тебе на груди

Предчувствие Гражданской войны.

Когда облака ниже колен,

Когда на зубах куски языка,

Когда национальность голосует за кровь,

Когда одиночество выжжет до тла,

Когда слово Вера похоже на нож,

Когда плавятся книги на колокола,

Когда самоубийство честнее всего,

Когда вместо ритма нервная дрожь.

А в сияющем храме лики святых

Тебе говорят, что церковь — не ты.

Что ты поешь когда у тебя

Вместо смерти похабные сны?

Предчувствие Гражданской войны!

Когда черный ветер рвет паруса,

Свет в прожекторах плюётся болью в лицо.

Революция без жертв — ничтожная ложь.

Слышишь, блеют сердца у тех, кто вошь.

Когда лопнет природа и кипящая сталь

Зажжет небеса, летящие вниз.

Антиутопия на красном коне

Вскроет могилы уставших ждать.

Когда слово музыка это…»…

… Мику поставила гитару.

— Все что-ли? Но вот… Только разыгрались.

— Хорошего помаленьку. Уля, ты где?

Та вылезла из-под ударной установки.

— Здесь я. УФ… Немножко уставшая. А чай будет? И кушать хотю.

— Ничего не меняется. Лиска, где пакет?

… Несколько минут было слышно только звяканье стаканов и чье-то чавканье.

Первой не выдержала Алиса.

— Улька, кончай. Майк… Ты чего смурной весь такой?

Парень помотал головой, почесал затылок.

— Не пойму, бля. Смотри, вы же пришли, почти без репетиций, без… И сыграли как, ну короче… идеально практически. Первый раз такое вижу.

— И что теперь?

— Лиска… Ты не врубаешься. Люди… Между вами ведь какая-то духовная связь есть… на уровне космоса что-ли.

— Чувак… Ты гонишь.

— Я гоню? А сама как объяснишь? А Ульянка? Вот где она могла на барабанах научится? А твои песни?

— Слушай, кончай…

Седой потянулся за сигаретами.

— Скажи, а вы зачем в это влезли? Интересно просто.

Михаил серьезно посмотрел на него.

— Честно? Вот вы… вы же и за нас сказали, за всех. Смогли, слова нашли. А мы? Только залитованные тексты петь, да за счастливое детство благодарить, чтобы на сцену выпустили…

— Подождите. — вмешалась Женя. — А как альбом назовете-то?

— «Предчувствие.» Кассету снова Смуглому?

Женя только хмыкнула.

— Да он же охренеет от такого. С другой стороны ему такое нравится.

— Правда что-ли? Никогда бы не подумал…-

— Ага. Он у меня парень рисковый, любит чтоб по лезвию… Да и власть не очень. Для него, что менты, что контора одна… — она покосилась на Ульянку. — фигня.

«Топоры врассыпную вороны

Новый час прошел да на четыре стороны

Что ж вы суки невмоготу

Страшно стало за подаренный миг да за немоту?

Смотри как на шеях камни трещат

Вас потом полюбят нас потом простят

Нам аккордом по струнам влет

Отец не купит майор не возьмет

Перышком по буковкам скрип да скрип

Кровью запекается родной язык

Что ж вы это сволочи сделали

Черны волосы стали белыми

Отпущение вам дадут да после праздника

Но не бывает пусто место лобное

Упокой детей своих заживо

Верещит-скулит толпа новая

А если правда она свободная

То и ложь сойдет за народную

Успокойтесь где вы там мы еще идем

За спиною волчий вой как еще живем

Горящий частокол на прибитых на зубах

Да шальные пули в дурных головах

Птицы вольные над злым городом

В затяжной полет с колоколенки

Да вниз, да головой…»

… Мику подошла к окну. Постояла, опустив голову, повернулась.

— Темно и метет. И холодно наверно. Интересно, а сколько времени сейчас?

— Да поздно уже. Женя, Саша вас дома не потеряют?

— Нет. Мы же предупредили.

— А мы спать вообще будем сегодня? — поинтересовалась, зевая, Ульянка.

— Здесь? — Седой с сомнением посмотрел на творческий беспорядок вокруг.

Хозяева переглянулись.

— Спокойно. Все предусмотрено. Ну… Мы сами тут иногда остаемся. Поэтому… У нас даже плед есть.

— МНЕ! Потому что лучшее детям, вот.

— Уля, кто бы спорил. Давайте место освобождайте.

На пол были постелены старые пальто, два мата… Наконец все разобрались с местами и улеглись, укрывшись куртками.

— Черт, от окна дует…

— Да ладно, а свет кто-нибудь выключит?

… Ульянка прижалась к Седому.

— Ты теплый, давай грей меня.

Пристроившаяся с другого боку Алиса, положила голову ему на грудь.

— И меня тоже. Только руки не распускай. А то укушу.

— Не буду. А поцеловать можно?

Алиса подняла голову, подумала.

— Можно, но осторожно.

Сбоку послышался детский голос.

— Я не сплю.

Тяжелый вздох.

— Улька, а ты спи.

— Как? — возмущенным шопотом ответила Ульянка. — Тут такое. Катька с Женькой в ухо сопят. Кто-то на всю комнату носом шмыгает, храпят. И вы еще целоваться. До дома потерпеть не можете? Ну ладно. Попро… бую. Сплю.

…На меня внезапно пахнуло морозным воздухом. В лицо ударили хлопья снега… Потрескавшийся бетон, мешки какие-то, ящики… Крыша заброшенной многоэтажки. Бывает. Сквозь густо летящий снег еле проглядывают звезды. Четверо… Ты помнишь кто это? Знаешь. Сзади них темные бесформенные тени. Даже не разберешь чьи. Может и человеческие. Попробуй пойми в снежном мареве…

… — Пошли. Полетаете, сучки…

«Дай нам силы подняться с колен

Дай нам силы увидеть в себе людей

Дай нам силы переждать этот день

Чтоб ночью сбросить шкуры свиней

Дай нам силы открыть глаза

Дай нам силы губы разжать

Мы были на грани, а теперь будем за

И это за то, что мы хотели дышать

Господи, дай нам силы подняться на эшафот

Господи, дай нам силы. Ты, что не слышишь

Господи, еще один шаг

Еще один вдох

Еще чуть-чуть и мы

Станем выше

Выше

Выше

Выше

Дай нам силы поднять выше головы

Когда они соизволят начать

Разодрав на куски наши души голые

Дай нам силы не закричать

Дай нам силы не опуститься

Дай нам силы это стерпеть

Потом нам даже не прикроют ресницы

И это то, что посмели петь

Господи, дай нам силы подняться на эшафот

Господи, дай нам силы. Ты, что не слышишь

Господи, еще один шаг

Еще один вдох

Еще чуть-чуть и мы

Станем выше

Выше

Выше

Выше…».