Часть вторая. Другой мир. Неискаженная реальность. Глава четвертая. Искупление.

» Ковылем по равнине бескрайней

Поманит вдруг заветная длань.

И уже ничего не страшно,

Только Веры утраченной жаль.»

Желя. » Безнадежно».

Сидевший у гаража, Костя помахал рукой пришедшим.

— Здорово, Апач. Извини, что ждать заставили.

К нему подошел Конь и еще двое.

— На улицу выйти страшно, патрули кругом. Рассказывай, как оно? Как девчонки?

— С похмелья.

— Сказал бы сразу, мы бы пива подогнали… Да… Седой с вами?

Костя покачал головой.

— Погиб он. Всех спас, а сам…

Конь достал сигареты, чиркнул спичкой.

— Ладно… Шутки уже давно кончились. Давай рассказывай, что по раскладам выходит.

— Жопа полная, если коротко.

Блатные переглянулись, Хмурый, подойдя ближе, присел.

— Конкретней давай.

Апач только хмыкнул.

— А что конкретней… Девки другими стали. Понимаешь? Я на Ульянку глянул, чуть не обделался. У девчонки глаза старухи. Алиска… Волчица натуральная. Взгляд зверинный. Самурайка… Она же себе волосы обрезала, поседела, шрамы на лице свежие откуда-то. Да еще ребенок этот.

Медведь удивленно почесал затылок.

— Это… Какой еще ребенок?

— Да я откуда знаю… Пацан. Сказали, что его в Смирновке нашли. Ну в деревне, рядом с лагерем. Толком не говорят.

Конь только закрыл лицо рукой и засмеялся.

— Апач… Ты совсем уже? Не знаешь откуда у твоей бабы дите взялось?

Парень серъезно посмотрел на него.

— Вить, ты извини, конечно, но… Прекрати лучше. Мику сказала, что за этим пацаном охотятся. И у этих приказ, стрелять на поражение. Вот такие дела. А еще… У нас крылья… выросли.

Помолчали. Конь достал новую сигарету.

— Какие еще крылья, подкурил что-ли? Гонишь ведь…

— Могу показать, если не верите. — Костя встал. — Сами смотрите.

— Во, блядь, реально ведь… Слышь, ты сядь, успокойся. Мы типа все поняли.

— И значит вы сейчас в Москву хотите рвануть? Ну может и правильно, город большой затеряться легче.

— Девчонки сказали, что нас там встретить должны. Наверно те кто нам новые ксивы слепил.

— Даже вот как? Ладно это не наше дело. Короче… Вот билеты, деньги. Давай домой и посидите пока тихо. А как шумно станет… На вокзал тогда. Во сколько поезд? В восемь вечера? Время значит еще есть. И… поосторожней там. Все, разбежались.

… — И вот такая байда, братва, выходит. — Конь оглядел собравшихся. — Убить их хотят. Все хреново у них. На улицу им не выйти, кончат сразу и на хате отсидется не получится. Вычислят. Как еще до города добрались.

Один из блатных потянулся за пепельницей.

— А в Белокаменной у них какие варианты?

— Ну выходит по любому лучше. Шанс какой-то есть.

— Это что же они натворили, раз приказ живыми их не брать? И ребенок еще…

— Да какая разница. Вопрос, что нам делать, чем помочь можно. Свои ведь. Конь, ты задумал чего, поделись.

Тот вздохнул, потушил сигарету.

— Есть один вариант. Отвлечь от них надо. Шум устроить. Только шухер большой должен быть, громкий. Чтобы те про девчонок с Костей забыли.

— А конкретней, если?

— Я вот подумал… Что у нас на центральной площади находится.

— А что там? Контора, обком… Сука, да ты охренел конечно. Извини, брат.

— По другому никак. И заставлять я никого не буду. Откажитесь, один пойду… Хмурый?

— Ну во-первых… Геройствовать он тут будет. Все идем. Не пацаны зеленые. — он оглядел собравшихся. — Только… Во-вторых. С голыми руками на такое идти. Волыны мало.

— Не проблема. Пойдем на кухню, поможешь. Крест…

Вышли на кухню.

— Стол отодвиньте.

Взяв нож, Конь присел, вскрыл линолиум.

— Принимайте, давайте.

Хмурый удивленно присвистнул.

— Ничего себе, арсенал. Даже гранаты есть. И молчал ведь…

— Типа на черный день берег, да видать время пришло… Несите все в комнату. Собираться будем.

» В одно рождение, да в три погибели,

В одно спасение, да вознесение,

Одна причина есть, да много поводов,

Одно прощание, да много проводов.

Поцелуй крест-накрест по-русски,

Помилуй поцелуем, аллилуия.»

Один из блатных положил на стол обрез, повернулся.

— А ведь выходит, Конь, ты нас на смерть подписал.

— Выходит на то. А ты уже обосрался?

— Не в тему ты сейчас сказал. Я просто понять хочу, за что под пули полезем. Не за бабки же на контору да на обкомовских буром переть.

Конь вздохнул.

— Нет, не за бабки. Считай что за Ульянку.

Его собеседник только пожал плечами.

— Ну это уже другой расклад выходит, правильный. Ты же меня знаешь. Я за Улю на что угодно подпишусь, куда угодно пойду, кого угодно завалю.

» Одно крещение на все проклятия,

А над Голгофою — да три распятия,

Из трёх покойников там два разбойника,

А третий — Царь царей в руках законников.

Поцелуй крест-накрест по-русски,

Помилуй поцелуем, аллилуия.»

— Вить, у тебя рубашка чистая найдется? А то неудобно будет.

— В шкафу глянь… Что все готовы? С Богом тогда.

Выйдя на лестничную площадку, Конь аккуратно закрыл дверь и позвонил в соседнюю квартиру. Дверь открыла старуха.

— Баб Зин… Вот, ключи тебе отдаю, мне больше они не понадобятся. А мы уходим. Совсем уходим.

Старуха внимательно посмотрела на него. Неожиданно обняла его, потом, отстранившись, перекрестила.

— Идите ребятки. А я… Я вас всех запомню. Витя, Мишаня, Леша, Ринат, Егорушка… Всех. И помолюсь, и свечки поставлю.

А пропадём ли мы, да то ли пропадом,

А попадём ли мы, да то ли попадом —

Да ой ты гой еси, да во святой Руси

Снова просим мы — сохрани да спаси.

Во дворе уже начали собираться люди. Подходили, обнимались, прощались, женщины плакали. Откуда узнали? А спроси, что полегче.

— Да что же люди… Витя, мы все с тобой пойдем.

Тот обернулся, покачал головой.

— Спасибо вам, но нет. У вас семьи, дети… Да и… Вам потом время придет, а мы… Дорожку протопчем, путь укажем. — он подошел к участковому. Рядом Петр. — Прощайте, мужики, не обессудьте. Васильич… Я ключи бабе Зине оставил. В хату зайдете, увидите. Осталось там, разберетесь уж.

Переглянулись.

— Ты не волнуйся. Пристроем по назначению. Скажи, Русиныч, где?

— Погиб он. В лагере.

«Поцелуй крест-накрест по-русски,

Помилуй поцелуем, аллилуия…»

… Смуглый, улыбнувшись, посмотрел на соседний дом, помахал кому-то.

Черноволосая девушка в очках, стоявшая у окна, подняла словно в ответ руку и рванулась было к двери.

— КУДА, СТОЙ!

— МАМА, ТАМ ЖЕ ЛЕШКА!

— Не пущу! — женщина раскинула руки в дверном проеме.

— МАМА! Я ЖЕ ЕГО ЛЮБЛЮ! ПОНИМАЕШЬ?

— Даже не думай.

— МАМА! — девичий крик взлетел к потолку. — У МЕНЯ РЕБЕНОК ОТ НЕГО БУДЕТ!

Женшина обняла ее.

— Женечка, доченька… Нельзя, сама знаешь. Нельзя. — она заплакала. — В окно смотри пока не ушел он.

… — Какой нам трамвай нужен?

— Пятый.

— Тогда поехали.

Зашли в полупустой салон, сели.

— Окно открой, пусть свежий воздух будет.

— Дождь начался.

— Не размокнешь, не сахарный.

— Кстати, братва, а ведь Ульянкин папашка тоже там наверное.

— Хорошо бы. Если увидим, поговорим тогда. По душам.

К ним подошла кондуктор.

— Оплачивать будете?

Переглянулись.

— Конечно будем. Тихий, забашляй по тарифу, сколько нужно.

Женщина оторвала билеты, подала было их и, неожиданно побледнев, отпрянула в сторону. С широко открытыми глазами дошла до сидения, что рядом с водительской кабиной. Тяжело дыша, села.

— Людка, ты чего? — сидевшая рядом женщина с красной повязкой с надписью «Контроль» удивленно взглянула на нее. — Что случилось?

— Вон, мужиков видишь?

— Тех что ли? И что? По виду вроде блатные. За проезд не заплатили?

— Заплатили. У того кто платил… под пиджаком обрез спрятан.

— А ты… ничего и не видела. И забудь. Поняла? — обернулась к окну, помолчала. — Дождь вдруг пошел. Небо заплакало… Только по кому?

… Остановка «Советская Площадь»…

— Выходим, приехали.

К милиционеру, скучающему в оцеплении, подошли трое. Один, оглядевшись, спросил.

— Скажи, пожалуйста… Вопрос такой есть. А товарищ Советов там? — он показал на здание обкома.

Милиционер недоуменно пожал плечами.

— Да вроде там его видел. А вы еще кто такие будете? Давайте, валите отсюда, здесь только по пропускам.

— Извини, начальник… — молодой парень в джинсовом костюме с воровскими татуировками на пальцах подошел ближе. — Мы же по делу интересуемся. И пропуска у нас есть. Показать?

— Что за пропуска еще?

Парень сунул руку во внутренний карман. — Да вот смотри. — он достал пистолет. Милиционер открыл было рот, чтобы закричать.

Выстрел в упор, под мокрую от дождя каску.

— Братва, парами работаем.

— Смуглый, сюда.

Выстрелы, крики…

— ТРЕВОГА!

— КТО СТРЕЛЯЛ?

— ЧТО ПРОИСХОДИТ?

Народ, толпящийся за ограждением бросился в сторону.

— Вали!

Две гранаты закатываются под милицейский броневик, стоящий у входа.

ЗА УЛЬЯНКУ!

Омоновец, закованный в кевлар, со стоном отлетает в сторону, получив заряд самодельной картечи из лупары.

ЗА ЛИСКУ!

ЗА САМУРАЙКУ!

ЗА АПАЧА!

ЗА СЕДОГО, СУКИ!

МОЧИ ИХ!

Хмурый перекинулся через упавшее тело, не забыв прихватить обойму.

Дурак, ты был, я по македонски лучше работаю… Теперь знать будешь.

Рядом детский плач. Он повернул голову, откуда ребенок… Пацан лет пяти на тротуаре. Мужчина бросился к нему, подхватил на руки. Автоматная очередь… Хмурый повернул голову.

— Совсем охуели, козлы… Не стреляйте, здесь ребенок. НЕ НАДО!

Сейчас, пацан, унесу тебя. Вытащу как тогда и мамка твоя найдется… Что-то толкнуло его сзади. Тело отяжелело, сразу стало непослушным. Ноги перестали двигаться. Вот, суки, в спину ведь… Ничего, еще немного потерпи. Потерпи. Главное дойти, не уронить.

… Люди, толпившиеся около заграждения, увидели как к ним, шатаясь, подходит мужчина с мальчиком на руках.

— Чей? — прохрипел, выплескивая кровь. К нему с криком бросилась молодая женщина.

— МОЙ ЭТО, МОЙ!

Дура — баба приперлась, кино ей тут…

Мужчина протянул ей мальчика.

— Возьми тогда… Я все.

И ткнулся лицом в мокрый асфальт…

… — Рядовой, ты что себе позволяешь?

— Подождите, да как же… Все ведь видели, что он пацана этого из-под обстрела вытащил. Он же… без оружия был. Все видели.

— Боец… Сдать оружие. Взять его. Под трибунал пойдешь за невыполнение…

— ВЫ ЧТО? ВЫ… Я ЖЕ НЕ ДЛЯ ЭТОГО ПРИСЯГАЛ! ЧТО ЖЕ МЫ ДЕЛАЕМ, ЧТО?

— Увести его. Бабу с мальчишкой найти и… Выполнять.

… — Хан, живой еще?

— Пока да. Сумку подкинь.

— На хрена?

— Окно на втором этаже видишь? Советов там.

— Уверен?

— А то. Я эту падаль быстро срисовал. Короче… гранату дай. Подарок ему пошлю. Все, я пошел.

… — Лови, мразь, за Ульянку…!

Дородный мужчина в дорогом костюме и сбившемся набок галстуке, стоя у окна, истошно кричал в телефонную трубку.

— Москва, Москва… Это Зареченск!

— Зареченск? Это Москва, что у вас случилось? — ответил в трубке женский голос.

— Москва… — завопил мужчина. — Присылайте… Армию, танки, авиацию… У нас восстание! Стреляют! В нас стреляют!

Помощник Советова, стоявший рядом, внезапно завизжал и попытался спрятаться под стол.

— ААААААА!

В окно влетела граната.

— Зареченск… Зареченск… Почему не отвечаете? Что у вас происходит? — повторила женщина… Ветер шевельнул шторой на сорванной взрывом гардине…

… На лице мужчины, опрокинувшегося навзничь на промокший от дождя и крови тротуар, застыла довольная усмешка. Все правильно сделал. Красиво сработал.

— Вить, Крест накрылся.

— Понял. Кроме нас кто-нибудь еще остался?

— Медведь и Тихий еще. Но раненный. Мишаня его на себе поволок. Может и повезет.

— Сигареты есть?

» Бросайте оружие, сдавайтесь…»

— Пусть покричат, а мы покурим пока.

— Конь… Ты вот что. Уходи. За нас потом разберешься.

— А ты как?

Смуглый пожал плечами.

— А я их крышами уведу. Если что, у Хромого пересечемся. Слушай, да ништяк все будет. Забыл? Я же фартовый. Давай, вали. А я еще пообщаюсь тут, прикрою. И… Правильно ведь мы все сделали. Все правильно.

… — Мишаня, подожди, не спеши. — простонал, лежащий на плечах Медведя.

— Ты что, Тихий? Не волнуйся, я тебя вытащу. Сумка только мешает.

Снова стон.

— Нет. Положь меня, кончаюсь я.

Медведь аккуратно снял его с себя, положил на асфальт, сунул под голову свернутый пиджак.

— Братуха…

Тихий через силу улыбнулся.

— Помираю я, Миша, понимаешь. И нисколько не страшно мне. Совсем ведь. Свет вижу, родителей, Верку… Скажи… Может и правда мы под амнистию попадем и простятся нам грехи наши… Узнаю.

Последний выдох… Громила прикрыл мертвому глаза, вытащив из-под головы пиджак, накрыл ему лицо.

— Ты пока полежи, отдохни. Я быстро. — раскрыл сумку, засунул пару лимонок в брючные карманы. Одну в руке… Снял и откинул в сторону автомат. Все равно патронов нет. Пошли…

Он остановился, уткнувшись в стену здания. Сзади собачий лай, крики. Обернулся. Дом нежилой похоже. И правильно. Нехорошо людей с собой брать, они же не виноваты, не при делах. Ну что, Миша… Жил ты как зверь, хоть умрешь как человек. А как Тихий сказал? Может и действительно Указ на нас подписан…

Кто-то подергал его за ремень. Он повернулся и чуть не сел на землю от удивления. УЛЯ? Она… и не она вовсе. Белая рубашка до пят, крылья за спиной.

— Мишаня.

— Ульянка, ты? Ты…

Она посмотрела на него снизу вверх.

— Я это, Мишаня. Не узнал?

— Да ты как тут? Зачем здесь? Беги отсюда…

— Я за тобой пришла, пойдем.

Она показала наверх.

— Все хорошо. Все тебя там ждут. И Валечка ждет.

Улыбнулась.

— Пойдем.

Медведь, кивнув, улыбнулся ей в ответ. А ведь раньше думал, что совсем разучился. Он поднял голову и засмеялся, видя Врата. Легко и радостно стало ему… Он посмотрел на подходивших автоматчиков.

— Руки подними…

Взрывом на втором этаже склада выбило окна… Две фигуры, детская да взрослая взлетели ввысь в Свет…

… «Эх, загу-загу-загулял, загулял,

Паренек молодой, молодой

В красной, эх, рубашоночке,

Фартовенький такой.»

Бежим… Смуглый, обернувшись выстрелил, и почувствовал как правая нога наливается болью. Похоже все, не уйти уже. Отгулял. Кончился у тебя фарт, парень. И патронов больше нет. Он отбросил ненужный пистолет и хромая пошел по крыше. Не зря видать те сны твои были. Вещие…

Эх, промо-промо-промотал, промотал

Он все свои да деньжоночки

В красной рубашоночке,

Фартовенький такой.

Сзади послышалось.

— Стоять!

Да пошли вы, суки. Смуглый доковылял до края и, повернувшись, ухмыльнулся. По лицу то ли слезы, то ли капли дождя. Хоть напоследок… Подошедшие, опустив автоматы, молча смотрели на окровавленного, пляшущего на краю крыши парня. Говори, говори, рассказывай… Кто-нибудь да запомнит.

Эх, загу-загу-за-загубил,

Он свою молодушку

Бедную голубушку

Несчастненький такой.

Эх, потерял он улицу,

Потерял он родной дом,

Потерял он девочку, в которую влюблён.

Один снял шлем, покачал головой.

— Хватит, отплясался. На колени. Больно не будет.

Заткнись…

Смуглый поднял голову в вечернее небо и услышал такой знакомый голос.

— Лети, любимый. Лети, Лешенька, а я тебя там встречу.

Улечу… Не возьмете.

Раскинув руки он сделал шаг назад. И небо обняло его теплыми руками, и вкус поцелуя на губах…

ЖЕНЬКА!

» Эх, загулял

Парень молодой

В красной рубашоночке

Фартовенький такой… «

Командир подошел к краю крыши, посмотрел вниз.

— Что там?

— Готов.

В небе над ним сделал круг ястреб.

… Командир отошел от края, повернулся к бойцам и… внезапно отпрянул в сторону, вскидывая автомат.

— Кто еще здесь?

В ответ издевательский девичий смех, чья-то тень мелькнула в сумерках…

— НЕ ПОДХОДИ! НЕ НАДО!

Омоновцы начали оглядываться.

— Что это? Где?

— Вон там… Стреляй.

— В кого?

Все тот же смех.

— Что страшно стало, суки? Я же вас всех за него найду, всех. Приду к вам… Бойтесь… Бойтесь ночи.

— Командир? Что делать?

— Уходим, быстрее, отсюда. БЕГОМ!

… Конь, цепляясь непослушными пальцами, попытался оттолкнуться от стены. Вокруг слышалось.

— Гляди-ка встает ведь.

— Да нет, не встанет. Куда ему.

Врешь, падла, на коленях перед вами никогда не стоял. В памяти внезапно всплыло «Я на колени только перед Богом встаю…». Кто говорил? Седой что-ли или тот дед с пересылки… Встал, посмотрел на гогочущих в броне. На людей вроде похожи. Сплюнул.

— Хватит базлать, козлы. Кончайте разговор.

Автоматные очереди отшвырнули его назад. Тело сползло по кирпичной стене, оставляя кровавый след. Почему-то не больно… Меня убили ведь и не больно. А там, в вышине, кто меня зовет? Вспомнил…

— Витенька, сынок. Хватит, нагулялся, пора домой идти…

Мертвые губы шевельнулись.

— Иду, мама…

… Мужчина с генеральскими погонами в черном кожаном плаще поправил фуражку и оглядел стоявших рядом.

— Ну что у нас? Узнали кто они были?

Один из подчиненных вышел вперед.

— Ну, судя по наколкам, уголовники. Конкретней… пробьем по базам.

— Почему никого живым не взяли?

— Извините, товарищ генерал, вы же сами приказали…

Тот поджал губы.

— Поторопился. А вы и рады стараться были. — он скривился.

— Хорошо, что с ребенком?

— Виноваты.

— Конкретней?

— Исчез. И девки тоже с ним…

— ЧТО? — генерал побагровел. — Упустили… Искать, землю носом рыть. И помните. Не найдете сами смерти просить будете…

Немного успокоившись, он выдохнул.

— Слышь полковник. А вот интересно, почему они все улыбаются, словно смеются над нами. Знаешь?

— Никак нет, товарищ генерал. Может быть под наркотиками были…

Генерал, поморщившись, вздохнул.

— Не то… Пустое. Я вот думаю… думаю, знали они что-то. Нечто особенное. То чего нам всем знать не дано. То чего мы понять не можем. И не сможем понять уже… А они знали. Поэтому и на смерть шли смеясь.

«Витя… Прощены вы будете. Я обещаю. И… Витя… вы главное, не бойтесь ничего больше. Не надо ничего теперь бояться, совсем… Даже смерти. Потому что все хорошо будет. Вы только верьте.».

… Черноволосая девушка, стоящая у окна, посмотрела на улицу. Вечер, дождь… За что… Даже проводить его не смогла. Прости меня, нельзя ведь было. Она простонала. За что?

«Течет речечка, да по песочечку —

Берега крутые,

А в тюрьме сидит молодой жиган,

Начальничка просит:

«Ой, ты, начальничек, ключик-чайничек,

Отпусти на волю,

Одна соскучилась, да дома ссучилась,

Милая по мною…»

Женщина, идущая по пустынной вечерней улице, испуганно ойкнула, уронив на асфальт продуктовую сумку. Из кустов к ней вышел молодой мужчина, улыбнулся золотым зубом.

— Здравствуйте, Шана Акимовна. Извините, что напугал. Не желаю я вам зла.

Она удивленно помотала головой.

— Ты меня откуда знаешь? И сам-то кто будешь?

— Вы же Женина мама. Вон дом ваш. Квартиру могу сказать. А меня Алексей зовут, люди обычно Смуглым кличут. А кто я? Вор.

Женщина побледнела.

— Это что получается… Женька с тобой загуляла, ах, вы… С уголовником1

— Успокойтесь, пожалуйста. Не пускаю я ее в свои дела… — Смуглый помолчал. — Может сядем да поговорим, чтобы непонятного не было? — он потянулся за сумкой. — Не бойтесь. Со мной вам безопасно.

— А куда пойдем?

— Да вон, скверик. Место тихое. — он взял сумку…

… — Короче, залетел по малолетке да по глупости… А школу уже на зоне закончил.

— А Женька?

— Люблю я ее. Люблю… по настоящему. Ну да… пятнадцать лет ей. Только вы ничего плохого не думайте и не надо ее ругать. Чистая она…

… — А к нам почему не заходишь, раз адрес знаешь, меня стесняешься?

Смуглый серьезно посмотрел на нее, покачал головой.

— Нет. Просто меня здесь много кто знает. Если увидят. Слухи пойдут, мол с ворами связались. Зачем вам?..

А начальничек, ключик-чайничек,

Не дает поблажки,

Молодой жиган, жиган-жиганок

Гниет в каталажке.

Ой, ходят с ружьями суки-стражники

Днями и ночами.

«Ой, вы скажите мне, вы братья-граждане,

Кем пришит начальник?»

— Леша. — Женя откинулась на спинку парковой скамейки, прикрыла глаза. — Скажи только честно. Ты сколько хотел бы, чтобы у нас детей было?

— Женька… Совсем уже… Рано тебе еще об этом. Школу сначала закончи.

Она пожала плечами.

— А одно другому не мешает. Ну сколько?

— Нет, ну раз такой разговор пошел… Четверо.

— Здорово. Два мальчика и две девочки…

— Юджи, я сказать тебе хочу. Я… чтобы ты знала завязать хочу. Ради тебя, чтобы я к тебе домой мог зайти.

— Леша… Ой… А твои ну… братва, Конь… Они же…

— Да ты что? Все хорошо будет. Я ведь никому ничего не должен. Нормально все. Ты школу закончишь…

Течет речечка, да по песочечку

Моет золотишко…

Молодой жиган, жиган-жиганок,

Заработал вышку.

А я девчонка, да молодая,

Звать меня Маруся.

Ой, вы ж подайте мне того начальничка —

Крови я напьюся…

Девушка, улыбнувшись, раскинула руки. За ее спиной сгустилась странная нечеловеческая тень, глаза, в полумраке, сверкнули красным… Ждите.

Через сутки после событий на площади, командир взвода ОМОНа майор Гавриленко Виктор Андреевич был найден мертвым в свой квартире, в собственной постеле, в луже нечистот. По заключению предварительной медицинской экспертизы он умер от страха…

БОЙТЕСЬ НОЧИ…