Часть вторая. Другой мир. Неискаженная реальность. Глава вторая. Возвращение домой.

«…НЕТ МИРА КРОМЕ ТЕХ К КОМУ Я ПРИВЫК

И С КЕМ НЕ НАДО НАГРУЖАТЬ ЯЗЫК,

А ПРОСТО ЖИТЬ РЯДОМ И ЧУВСТВОВАТЬ ЧТО ЖИВ.»

ДИАНА АРБЕНИНА. «РУБЕЖ».

… — Ну и где она? — Костя, сидевший на лавочке около подъезда, нервно выбил пальцами дробь — Вот постоянно, ведь. Сколько раз ей говорил. Состриги свои хвосты, а то пока расчешет…

— Да успеете. — успокоил его Седой.

— Знаю. Дай сигарету.

Седой, не обращая внимания на недовольных старух, достал из кармана куртки пачку, щелкнул зиппо. Потом прикурил сам.

— Слушай, Апач, я давно спросить хотел. Про Лиску. Ты в теме, что с ней было до того как она тебя встретила?

Костя, пожав плечами, выдохнул дым.

— Ну вроде да. Там расклад примерно такой был. Ее ведь в одиннадцать лет приемная семья из детдома взяла. Скажешь заи… — он покосился на бабушек. — хорошо.

Усмехнулся.

— Они ведь ее к себе взяли, чтобы квартиру получить. Типа за помощь детям-сиротам. Ну и получили. И зачем им эта девчонка тогда нужна стала… понимаешь фигня какая… Лиска когда в это врубилась, послала их прямым текстом и ушла. Потом Ульянку встретила. Что там с Улей было не знаю. Алиса до сих пор не рассказывает. Говорит только, что страшно. Что-то с ульянкиным папашей связано. А он… — Костя понизил голос. — Еще тот подонок. Если столкнешься, поосторожней. Ублюдок он. И власть при том. В обкоме сидит. А ну и… Алиса с Ульянкой хлебнули конечно. У Коня вписывались, потом у Ольги.

— Эта которая вожатая у вас?

— Она.

— А что за кольца у нее на шее?

— Да это типа ее родителей. Обручальные. Говорит, что они всегда у нее были, с младенчества, вроде как. Странная конечно у меня сестренка. Рассказывала как-то, что она цыганка. Прикинь, да… Правда это по пьяни было. Верить, не верить…

Костя махнул рукой и повернулся.

— Улька, ты куда со двора собралась? Места мало? Данька, Пашка… Я вам сейчас такую стройку покажу…

К ним подошла Мику с гитарой в чехле.

— Чего разорался?

— Наконец-то. Сколько можно ждать?

— Да ладно. Пойдем. Седой, мы в музыкалку. Да… Лиска там что-то про сончас говорила. Короче, мы ушли.

Костя только выдохнул. Хотел было выкинуть окурок, но взглянув на бабушек, аккуратно опустил его в урну.

Когда они ушли, мужчина посидел еще немного, докурил.

— Уля, иди ко мне.

— Чего?

— Значит… Ты покушала, уроки сделала…

— Ты же сам проверил.

— Погуляла. Поспать.

Ульянка ненадолго задумалась.

— Наверно. А то уже зеваю.

— Тогда пошли домой…

Девочка взяв мужчину за руку, обернулась.

— Данька, до завтра!

… Алиса закрыла дверь холодильника, вздохнула.

— Пусто ведь… Одна картошка осталась. Все подъели. Азад, слышишь?

Из соседней комнаты послышался мужской голос.

— Слышу. Я в курсе, уже одеваюсь.

Лиска задумчиво огляделась.

— Вот интересно. Кто же у нас много кушает?

Ульянка, сидящая за столом и грызущая морковку, пожала плечиками.

— Это не я. А кто у нас толстый и в халат не влезает?

Алиса снова вздохнула.

— Не будем о грустном. Азад…

— Да здесь я.

— Тогда подожди, сейчас. Уля, а ты куда намыливаешься?

— Я тоже хочу в магазин.

— Там же дождь.

Ульянка засопела.

— И что? Теперь в магазин не идти.

— Хорошо, уговорила. Одевайся. Седой, а это тебе. Держи.

Тот повертел в руках листки бумаги.

— Это чего?

— Список, блин. Самое необходимое.

— На два листа?

— ДА! И подожди, деньги дам. Улька, ты где там?

Ульянка заглянула на кухню. Желтый прорезиненный плащ с капюшоном, такие же сапожки. В руке зонтик.

— Да я уже давно уже одетая. Жду.

— Ладно, на месте разберемся. — проворчал Седой, натягивая берцы. — сумку давай. И авоську тоже…

Вышли из подъезда. Под козырьком Ульянка развернула зонтик и взяла Азада за руку.

— Я иду в магазин, вместе с папой в магазин… — проговорила она, внезапно запнулась и вопросительно посмотрела на мужчину. Тот подмигнул ей.

— И дождик идет в магазин, вместе с нами… Дождик, дождик, дождик! Все идем по улице в магазин. Ура! — распевала Ульянка, весело шлепая по лужам.

В гастрономе народу было немного. Заглянули в подсобку мясного отдела.

— Николай.

Мужчина в грязно-белом фартуке отложил топор и обернулся.

— Азад, здорово. Уля… — он вытер руки об фартук. — Давно не заходил. Тебе же как обычно? Сейчас сделаю.

Выйдя, подошли к прилавку. Скучающая продавщица оживилась.

— Смотри-ка кто пришел. Ульянка, привет.

Мужчина протянул ей листы бумаги, мол все по списку.

— Что там? Подожди. Нинка, блин… Да проснись ты.

В соседнем рыбном отделе женщина, дремавшая за прилавком, встрепенулась.

— Ой, Азад. Сколько лет… А у нас завоз с утра был. Все свежее.

… Разложив все покупки, вышли на улицу. Ульянка вцепилась в ручку сумки.

— Помогаю, вот.

— Молодец. — Седой закинул набитую авоську на плечо.

… — Эй, хватит фигней страдать. — крикнула Алиса, открыв входную дверь. — Жрать принесли. Заносите. Азад, снимай куртку, сушить повешу.

Вышедший из комнаты Костя, подхватил сумку.

— Тяжелая. Там что?

— Кушать. — пояснила Ульянка, снимая сапожки, и гордо продолжила. — Мы с папой в магазин ходили и все купили. А я помогала.

— Самурайка, чего застыла?

— Да вот думаю. И куда это все складывать? Холодильник не резиновый.

Алиса посмотрела на заваленный свертками стол.

— Это оставь. И это тоже. Ну, короче… Я думаю, что на ужин у нас будет жареная рыба с рисом. Как оно?

— Пойдет.

— Тогда, Микуся, за тобой рис. Покажи на что ты способна. Только, мать, не как в прошлый раз. Сама есть будешь.

— Не начинай… Я может тогда просто рецепт немножко забыла.

… — Ну как там наша больная?

Алиса, вышедшая из комнаты, только махнула рукой и пошла обуваться.

Из комнаты послышался кашель и громкое апчихи.

— Температура тридцать восемь… Уля ты чего грустная?

— Того. Микуся заболела же.

— Ну да. Кто ее заставлял мороженое на улице… есть. Ладно, я в поликлинику. Азад, слушай, поставь ей горчичники. Уля, ты поменьше к ней бегай. Не хватало еще тебе заразится. Все я ушла.

Седой вошел в комнату. Мику лежала, укрывшись одеялом, шмыгая носом и покашливала.

— Как ты? — спросил он, щупая ей лоб. — Горячий.

Мику вздохнула.

— Плохо. Голова болит и горло. А Костя где?

— В музыкальной школе. Ладно, будем тебя лечить. — Седой обернулся к двери.

— Уля, принеси, пожалуйста, миску с теплой водой и полотенце.

— Это зачем?

— Надо.

В комнату заглянула Ульянка, придерживая полотенцем миску с водой.

— Можно войти, да?

— Слышала, что Алиса сказала? — Седой забрал у нее воду, полотенце, поставил миску на стул рядом с кроватью и показал на дверь.

Девочка обиженно посмотрела на него.

— Да ну тебя.

— Договорились.

Мику, с интересом наблюдающая за происходящим, спросила.

— Ты что собрался со мной делать?

— Горчичники ставить. А ты что подумала?

— Может не надо?

— Не вредничай. Ложись на пузо и майку подверни.

— Ты что… Я же раздетая. Совсем уже? — она вздохнула. — Я стесняюсь. Пусть Алиса поставит когда придет.

— Самурайка… Не заставляй меня матом говорить. Будь послушной девочкой.

Мику снова вздохнула и перевернулась на живот.

— Ну хорошо. Только ты внимание не обращай на…

Мужчина аккуратно подвернул ей майку, отодвинув волосы.

— Опа… Это дракон у тебя? Где делали?

— Еще в Японии, давно уже. Давай ставь уж…

Седой пододвинул поближе миску с водой и занялся художественной наклейкой горчичников.

— Теперь ложись на спину. Майку…

— Ой! Я без лифчика. Совсем охренел?

— Микуся…

— Только не заглядывайся мне.

— Не буду.

Налепив горчичник, Седой с интересом посмотрел на Мику.

— Чего застыл?

— Карпы на животе…

— И что? Вобще-то символ богатства. Лепи давай. Засмотрелся тут.

Закончив, Азад укрыл Мику одеялом и почесал лоб.

— Слушай, а я подобное ведь где-то видел.

— И где ты это мог видеть? Ты же в Японии не был.

Мику поерзала — Жжется.

— Потерпи. А видел я это в журнале «Вокруг света». Там статья была интересная про японскую братву. Как они… сейчас вспомню. Як…

Мику тяжело вздохнула.

— Якудза, блин.

— А ты тоже из них?

Девушка попыталась отмахнуться.

— Ну тебя. Пристал. Это все дед. Да неважно, ты лучше горчичники снимай.

… Тем временем хлопнула входная дверь. Послышался алисин голос.

— Костя, ты хоть разуйся. Я полы недавно мыла.

Потом женский голос.

— И где она?

— В той комнате. Проходите тетя Мицуи.

Мику попыталась спрятаться под одеялом.

— МАМА… Ой, бля.

В комнату вошла японка лет сорока в белом халате с медицинским саквояжем.

Она сердито посмотрела на Мику.

— Лежишь, болеешь?

— Ага. — пискнула та.

Женщина нахмурилась.

— Тебе не стыдно? Знаешь ведь, что у тебя горло слабое. Нет мороженое надо жрать на улице. Ты специально людям проблемы создаешь из вредности или думаешь, что все тебя все всегда жалеть будут? Бедную Микусеньку…

— Мама, не начинай.

— Я и не начинаю.

Японка вздохнула.

— Ладно. Что у тебя?

— Горчичники.

— Я не про это. Кстати, надо бы снять, мешать осмотру будут.

… — Горло конечно красное, кашель, насморк. Мику, платок возьми, свинюшка. Короче, обычная простуда. Ну освобождение на неделю я тебе выпишу. Лекарства оставлю. И чтобы это в последний раз было. Поняла.

Японка повернулась к Алисе.

— Свари ей бульон, пожалуйста. Пусть хоть поест. Можно кашу, манную.

— Не хочу манную!

— А ты помолчи. Тебя не спрашивают.

Потом женщина неожиданно поклонилась Седому.

— Аригато гозаимас, сумимасэн. Спасибо вам за то, что заботитесь о моей дочери.

Тот поклонился в ответ.

— Тетя Мицуи, может быть чаю попьете?

— Нет, Алиса, спасибо. Времени нет.

Когда мама Мику ушла, Седой заглянул в комнату. Больная и несчастная полусидела, оперевшись на подушку и что-то рассказывала Косте.

— Самурайка, ну у тебя матушка… Суровая конечно.

Мику удивленно вскинула брови.

— Дурак что-ли? Она меня любит.

— Пошли обедать. — позвала Костю Алиса. — А то Ульянка все съест.

— А я?

— А больные отдельно. И вообще, мать, ты бы хоть свою простуду изобразила. А то как от школы освободили сразу радостная, и довольная стала…

… Маленькая рыжеволосая девочка, пятившаяся к кустам, споткнувшись села на мерзлую землю.

— Не надо! Нет!

Черная «Волга» с мигалкой, четверо гогочущих мужчин.

— Что маленькая тварь, забыла уже? Иди ко мне, иди к папочке.

— Спасите меня!

— Давай еще громче визжи. Все равно никто не услышит, не поможет.

Проходящие мимо люди делали вид, что ничего не происходит. Себе дороже…

— Тащите ее сюда.

— СТОЯТЬ, СУКИ. — послышался спокойный мужской голос. Высокий, широкоплечий мужчина с длинными седыми волосами и изуродованным лицом. Военная куртка, такой же свитер, потертые джинсы.

— Уля, сюда.

Девочка, дрожа, спряталась за его спину.

— Кто это? Ты их знаешь?

— Это папашка… Он…

Седой, улыбнувшись, рыкнул.

— Свиделись значит, падла. Уж не надеялся.

Один из четверки в дорогом плаще удивленно посмотрел на седого.

— Ты тут куда лезешь? Хоть знаешь кто я?

— Знаю. Мразь.

Его собеседник, нахмурившись, небрежно мотнул головой.

— Вы… Поучите его, чтобы знал на кого голос повышать, кому хамить. Только аккуратно, сильно не калечьте.

Парень помоложе, ухмыльнувшись, достал из машины монтировку, передал другому, а сам взял тяжелый гаечный ключ.

— Ой… Только не убивай их. Хорошо?

Седой кивнул головой.

— Как скажешь.

— ОООООУУУУУУУУРРРРРГХ! — над опустевшей внезапно улицей пронесся вой. Седой оскалился по волчьи, обнажая клыки. Пальцы стали похожи на когти. Он шагнул вперед.

— АРРРРГХХХ!

Первым не выдержал парень. Побледнев, он бросил гаечный ключ и примиряюще поднял руки.

— Мужик… мы ничего, мы…

Остальные отступили к машине.

— Какого… Что это? Он кто?

Седовласый, подойдя, взял ульянкиного отца за горло, слегка сжал.

— Ты… — проговорил хрипло, перемешивая слова с рычанием. — За нее я бы вырвал тебе сердце. Но она добрая, пожалела тебя. Поэтому поживи еще, я тебя потом найду и убью. А пока исчезни.

Седой отшвырнул мужчину в сторону как грязную тряпку, повернулся к девочке.

— Пойдем домой.

Та лишь кивнула, беря его за руку.

Папаша ползал в грязи, пытаясь подняться. По штанинам текли струйки.

— Помогите встать.

Двое, подбежав, с трудом поставили его на ноги.

— Ты… — крикнул он, визгливо. — Ты кто такой вообще?

Седой обернулся.

— Запомни. Сунешься еще к моей семье, порву…

… — Ты не сердишься?

— Нет. Ты только не убегай от меня больше. Хорошо.

Азад, присев перед Ульянкой, обнял ее…

… — Виктор Палыч, вы как? Отошли?

Мужчина, сидевший в кресле за столом под портретом на стене, только выдохнул. Брезгливо потрогал штанины. Посмотрел на помощника.

— Ты узнал, что я просил? Кто этот седой, откуда вылез? Кто он?

Помощник лишь покачал головой.

— Никак нет, Виктор Палыч…

— Да ты… — мужчина стукнул кулаком по столу. — Я тебе за что доплачиваю? Или ты обратно в говно захотел?

— Виноват, но…

— Что но?

— Я уже и контору подключил, все бесполезно.

— Шутишь? Лучше не надо.

Собеседник тяжело вздохнул.

— Какие шутки. Вся информация о нем засекречена. Вообще вся. Даже имя. Известно лишь, что он из «Лесного». Понимаете?

— «Лесной» говоришь? Хочешь сказать, что этот хиппарь волосатый из… Да нет, не может быть. Это все?

— Никак нет. Там… — помощник показал на потолок. — Мне посоветовали забыть про это и не лезть. Ни к нему, ни к детям. И спросили…

— Что?

— Спросили хотите ли вы, Виктор Палыч, жить. А еще намекнули, что знают. И про вас, и про нее. Понимаешь как оно выходит?

Тот откинулся в кресле.

— Коньяку налей.

Помощник, кивнув, открыл дверцу настенного бара, достал бутылку, рюмку и блюдечко с нарезанным лимоном. Поставил на стол, налил коньяк.

— Крепко ведь он вас за кадык взял, Виктор Палыч…

— Заткнись. Ты ведь у меня дома был когда… Забыл? Чистеньким хочешь остаться, не выйдет… — мужчина выпил и потянулся за лимоном. — Ладно, я подожду… Подожду…

… — Азад, ты чего? — Алиса удивленно посмотрела на мужчину. — Дрожишь весь. Не заболел? Прекрати, сейчас нас позовут.

— Да что-то, как первый раз перед выходом…

— Ой, можно подумать, что ты паспорт никогда не получал. Нам волноваться надо. Но мы спокойны… не волнуемся, блин.

— Следующие. Русов, Двачевская, Токугава, Михайлов.

… — Дай хоть взглянуть.

— Уля… Ты паспорта не видела, что-ли?

— Твоего нет. Ух ты… Ты что теперь у нас совсем жить будешь?

— Ну… Выходит буду. Апач, что твои родители скажут, когда вернутся?

Костя, хмыкнув хлопнул Седого по плечу.

— Все нормально. Им самим спокойней за нас будет. Типа мы под присмотром. Да и не чужой ты. Понимаешь?

… — Здравствуйте. Можно? Не помешал?

Молодая женщина, сидящая за столом в пионерской комнате, подняла голову.

— А, это ты. Проходи. Ищешь кого-то?

Мужчина, заглянувший в дверь, виновато улыбнулся.

— Да своих смотрю. Не видели?

Женщина улыбнулась в ответ.

— Алиску и остальных? Видела. Ушли, вроде домой. Уроки ведь давно кончились.

— Ну… тогда извините, что помешал.

— Подожди. Зайди, сядь. Поговорить надо. Кстати, тебя как зовут? А то вместе работаем, а незнакомы толком.

— Азад.

— А меня Ольга…

— Дмитриевна.

Она шутливо погрозила ему пальцем.

— Прекрати. Не на собрании.

— Хорошо. А о чем поговорить-то?

Ольга со вздохом показала на бумаги.

— Да вот. Составляю план по внеклассной работе на полугодие. А там… Военно-патриотическое воспитание. Может поможешь? Ты же военный. Ну там урок или классный час провести.

Мужчина только покачал головой.

— Нет. Не надо того детям знать. Даже не проси.

— Понимаю. Ладно тогда. Придумаю что-нибудь. — она встала из-за стола, потянулась. — Ты домой? Пошли. Ох, тут еще ведь завтра заседание комиссии. Ну по делам несовершеннолетних. Пристегнули ведь…

… — Тебя проводить?

Ольга неожиданно махнула рукой.

— А давай. Меня уже давно никто до дому не провожал.

Она взяла Азада под руку.

— Хорошо с тобой…

… — Останешься?

Ольга взглянула на мужчину. Он кивнул.

— Останусь. Только позвоню. Чтобы не волновались. А то…

— Лиска, это я. Слушай, я сегодня не приду. У знакомой. Понятливая она… Спокойной ночи, завтра я на смену…

… — Слушай, подай мне пепельницу. — Ольга потянулась к столику у кровати.

Седой протянул руку.

— Возьми.

Потушив сигарету она вздохнула, устраиваясь поудобней на его груди.

— Спасибо тебе. Я хоть вспомнила, что я женщина, а не нечто в платье. Тебе во сколько вставать? В шесть…

… — Нина Яковлевна, что вы несете тут всякую… Какой еще разврат вам?

— Сергей Борисович… — пожилая женщина обиженно посмотрела на директора.

— Школа же, а тут такое. Слухи знаете-ли.

Тот нахмурился.

— Уважаемая… Ольга Дмитриевна уже не девочка, а взрослая, самостоятельная, одинокая женщина. Азад Русинович тоже не мальчик. Что же вы в постель к ним лезете? Не стыдно? Или предлагаете партсобрание провести? И кстати я что-то не замечал чтобы они в стенах школы… Короче, идите, займитесь выполнением своих прямых обязанностей и чтобы я больше подобного не слышал. Вы меня поняли?..

… — Лиска, ты куда?

— Поговорить надо кое с кем, о кое-ком.

— С Ольгой что-ли? Охренеть… Ревнуешь?

— Микуся, ты лучше заткнись и отвали нахер. Поняла?

Алиса заглянула в пионерскую комнату.

— Ты здесь? Кончай хуйней заниматься, пошли поговорим. О… делах любовных.

— Двачевская… — Ольга, подперев кулаком щеку, покачала головой. — А ты не охуела немного? Ладно… Куда пойдем?

— В курилку.

В закутке рядом с открытой форточкой сидели уже двое старшеклассников.

— Брысь отсюда. — рявкнула на них Алиса, присаживаясь на трубу. Ольга села рядом, вытянув ноги.

— Сигарету дай, я свои наверху оставила.

Алиса достала из кармана пачку «Родопи», пододвинула ближе консервную банку, служившую пепельницей. Прикурили.

— И что ты сказать мне хотела? — спросила Ольга, выдыхая дым.

Алиса пожала плечами.

— Честно? Не знаю. А что обычно в таких случаях говорят?

— Понятно. Ты его любишь?

Лиска покраснела.

— Я… я… Просто первый раз такое. Как в тумане, сука, все. И что теперь делать? И ты еще для полноты картины влезла. Как в индийском кино, блин.

Ольга вздохнула.

— Прости меня…

Алиса в ответ ухмыльнулась.

— Да я ведь все понимаю. Не со мной же ему ебаться. Пусть… Я ему не слова не скажу. Только запомни. Все равно он мой. И не вздумай ребенка от него заводить.

Ольга лишь горько улыбнулась.

— Не волнуйся, этого не будет. Покурила?

— В смысле?

— Звонок сейчас будет. И да… Жвачку возьми, зажуешь.

Вышли на лестницу.

— Ты к нам зайдешь?

— Да наверное послезавтра забегу.

— Хорошо, а то Ульянка уже про тебя спрашивала…

«Еще никто и никогда не возвращался живым с войны,

чтобы рассказать о ней все…

Никто и никогда.»

… Ночную тишину разорвал истошный крик.

— Девки, сюда, быстрее!

— Что случилось? Апач, что у вас происходит?

В комнату вбежали полураздетые девочки.

Седовласого мужчину на раскладушке било в судорогах. Открытый в беззвучном крике рот, раскинутые руки, тело выгнулось дугой.

— Костя, ноги ему держи. Что с ним такое? Самурайка, сука, помогай…

— Он умирает. Господи…

— Скорую вызывай!

— Бесполезно… Он холодной уже. Не дышит.

… А ты думал убежать от прошлого? От того, что ты сделал тогда? Или это был не ты? НЕЕЕТ! А кто?

… — Командир, посмотри. — боец протянул тому бинокль.

— Что там, Кава?

По полю на позицию от полуразрушенной деревне, занятой боевиками, шли двое мальчишек лет тринадцати. Молча, не смотря по сторонам. Командир вгляделся и закричал, схватившись, за автомат.

— Убейте их! Это смертники.

— Что… — седой мужчина перехватил бинокль. У одного из мальчишек кунбаз (традиционная арабская длинная рубаха) на животе оттопыривался. Он улыбался. До траншеи оставалось метров пятьдесят. Все ближе, ближе.

— Да снимите же их…

— Teqe nekin… Ez bixwe. (Не стрелять… Я сам. (курманджи). Дай винтовку. — седой выхватил у одного из бойцов СВД. Пристроил ее на бруствер. Приподнял голову.

— СТОЙТЕ! НЕ НАДО! НЕ НАДО…

Мальчики продолжали идти, словно не слыша.

— Азад, да стреляй же.

Седовласый поймал в прицел голову одного из пацанов. Прошептал.

— Прости меня Господи…

Два выстрела слились в один.

… Мужчина на раскладушке словно пытался что-то сказать кому-то, объяснить…

… — Товарищ Ари, это Бархудан. — командир поднес рацию ближе. — Ты слышишь? Противник пытался контратаковать, да смертники. Передай, что нужен авиаудар. Координаты… Потом мы войдем в деревню. До связи.

— Они же… Они… СУКА! ЧТО Я СДЕЛАЛ, ЧТО…

— Они скорее всего из «Львят Халифата». (Дети, прошедшие идеологическую обработку в ДАЕШ. Двенадцать— пятнадцать лет. Используются как палачи, бойцы, смертники.) — командир помолчал. — Успокойся, товарищ. Ты не виноват. Это война, это такая война… Я вызову саперов, они их разминируют…

… Ты надеялся это забыть? Не надо, я не хочу… Прекратите!

— Улька, ты чего? Что она делает?

— Вы что не понимаете, ему же больно. Очень больно. Я сейчас. — девочка неожиданно оттолкнула Алису в сторону и подойдя к раскладушке, легла рядом с мужчиной. — Подожди, не уходи…

Она обняла его, пытаясь согреть, подышала ему в лицо.

— Улька…

— Мику стой. — Алиса перехватила ее за руку.

— Не уходи, не надо… Вернись. Чистый ты, нет на тебе греха и кровь смыта. Останься, пожалуйста… Все хорошо, слышишь. Все хорошо. Потому что я здесь, с тобой и я люблю тебя. Слышишь, люблю…

Тело мужчины обмякло. Вдох-выдох, из груди вырвался слабый стон.

Мику только помотала головой, приходя в себя.

— Это что было? Улечка…

Та повернулась и шмыгнула носом.

— Ничего. А теперь мы спать будем, вот. И вы тоже спите, а то столпились тут… Кино вам, да?

Алиса молча укрыла их одеялом, тронула за плечо Костю.

— Присмотри за ними. Хорошо?

Ульянка поворочалась на раскладушке.

— Вы только ему не рассказывайте про… Не надо.

… Подходя к подъезду Седой поздоровался с бабушками, сидящими на лавочке. Те закивали в ответ.

— Азад Русинович, посидите с нами, отдохните. А то устали поди. Все бегом, то в магазин, то с Ульянкой…

— Ну а что не посидеть. Можно.

Одна из старух, продолжая разговор, повернулась к соседке.

— … Вот погода. Сырость эта. Каждую осень радикулит обостряется. Что делать?

— А ты, Марья, компрессы из овечьей шерсти попробуй. Вон, Мотя, из первого подъезда тоже мучилась, а потом, вроде как в «Здоровье» про это прочитала. И помогло ведь. А ты, Азад, как?

Тот пожал плечами.

— Вроде не жалуюсь.

— Ну ты молодой еще.

Посидели, обсудили снова погоду, молодежь… Азад уже собрался было идти домой, тут к ним подошел участковый.

— День добрый.

— А, Васильич, садись покурим. Как дела, мои не хулиганят?

Участковый сел, прикурил и только отмахнулся, выдохнув сигаретный дым.

— Да ну… В соседнем дворе пацаны окно разбили из рогатки. Вот куда родители их смотрят? А твои? Вроде не шумят. С тобой-то не забалуешь. Хотя конечно… Тяжело тебе с ними. Они же… Хлебнули по полной горя. — он помолчал. — Да и странные.

— В смысле?

— А ты что, не видел? Присмотрись внимательней. Вот японка та же. Мику эта. Нет ну… Девчонка как девчонка, ну выкинет чего… Не в этом дело.

Участковый покачал головой.

— Сколько раз замечал. Веселая, смеется, а в глаза глянешь и оторопь берет. До озноба. Что у нее, что у остальных. Тоска у них, у всех, в глазах смертная, как перед расстрелом. Понимаешь? Даже у Ульянки такое. Вот с чего это? Наверно, я думаю, знают они что-то. Страшное, такое что людям знать и нельзя. Не положено нам этого. А они знают. Может поэтому и живут как будто каждый день для них последний. Видишь как оно…

… — А вы что без света? В темноте? — спросил Седой, заходя из кухни в зал.

— Сейчас. — Алиса встала и зажгла торшер. Отошла к балкону. За стеклом сгущались вечерние сумерки, расплывчатые отражения окон дома напротив. По дороге промелькнули огни от фар, проезжающей машины, прочерки дождя на оконных стеклах.

Она помолчала.

— Я что-то сказать тебе хочу. Только… ты… Не смейся. Это важно. Уля?

Та только вздохнула.

— Лиска, да скажи ты ему наконец. Не изводи не себя, не нас.

Подойдя к Азаду, Алиса внезапно обняла его и поцеловала.

— Я люблю тебя. Слышишь?

— Слышу. Я…

Она приложила палец к его губам.

— Молчи. Я ведь всегда любила только тебя. Тебя. Искала… как же долго я тебя искала. И нашла. И не отпущу. Вот. Смешно?

Седой только крепче прижал ее к себе.

— Лиска… Я ведь тоже люблю тебя. Просто боялся сказать.

— Дурак ты.

— Знаю, милая.

Ульянка, подойдя к ним, уткнулась мужчине в бок.

— Папа… И я тебя люблю. Можно?

— Доченька…

Алиса подняла голову.

— Вот теперь ты все знаешь. Только… — в глазах слезы. Она повернулась к балкону.

Далекий жалобный вой, словно очертания черных крыльев мелькнули на стенах комнаты.

— То волки плачут… Вороны слетаются. И не быть, не быть нам вместе в жизни… Судьба такая. Ты сам ведаешь про то.

«Я несла свою Беду

По весеннему по льду.

Надломился лед — душа оборвалася,

Камнем под воду пошла,

А Беда, хоть тяжела, —

А за острые края задержалася.

И Беда с того вот дня

Ищет по свету меня.

Слухи ходят вместе с ней с Кривотолками.

А что я не умерла,

Знала голая ветла

Да еще перепела с перепелками.

Кто ж из них сказал ему,

Господину моему, —

Только выдали меня, проболталися.

И от страсти сам не свой,

Он отправился за мной,

А за ним — Беда с Молвой увязалися.

Он настиг меня, догнал,

Обнял, на руки поднял,

Рядом с ним в седле Беда ухмылялася…

Но остаться он не мог —

Был всего один денек,

А Беда на вечный срок задержалася.»

— А ты подожди нас Там, у Врат. Хорошо?

— Подожду.

— Сказала? — неожиданно послышалось сзади знакомый голос.

Алиса улыбнулась.

— Ага. Больше стремалась. А теперь все на своих местах и не страшно…

Костя с Мику подошли ближе.

— Смотрите. — Мику показала в сторону балкона.

Отражения в стекле. Неясные крылатые тени, осененные светом. Шестеро. Кто еще? Узнаешь когда придет время.

Поздняя осень, вечерние сумерки…

… — Чего читаешь опять? Покажи.

Ульянка подлезла к Азаду. Тот заложил страницу.

— Книгу.

Ульянка обиженно засопела.

— Я вижу. Совсем уже… А какую? А интересная?

Она схватила с журнального столика книгу.

— Ой, а тут не по русски. Тогда неинтересно. А она как хоть называется?

— «Социология свободы».

Вмешалась Алиса.

— Ну что ты к отцу пристала? А о чем хоть книга?

— О воле. О том, что каждый человек несет ответственность только перед Богом и обществом. Без государства. Как-то так.

Костя с Мику, сидевшие на диване, отложили гитары и переглянулись.

— О, как. Это уже какая-то анархия получается. Где ты ее взял?

— В рюкзаке была. Видать с собой привез.

— А в блокнот чего пишешь?

— Всякое. Это еще с гор привычка осталась.

— Интересно. А расскажи еще про…