Прощание с Матёрой. Матёра — остров, посреди Ангары, который должно затопить поднявшейся водой, когда закроют плотину ГЭС. Кто моложе и бойчей, с него разъехались, остались старики, а больше — старухи. Их причитания, их жизнь, мысли, обычаи — составляют повесть. Дарья — древняя старуха, ещё на ногах, бойкая, хотя тяжело ей, Матёра легко переносится на неё как имя, может ещё через римскую матрону, нашу Матрёну. Она кипятит самовар, старухи собираются вокруг неё. Распутин, конечно, строит роман в нескольких пластах, уж хотя бы в трёх, ничуть не скрываясь: вот древние старухи обороняют кладбище от разорителей, которые должны были поснимать и пожечь кресты, чтобы не торчали потом на дне водохранилища. Как бы мертвецы мертвецов защищают. Богодул, которого хорошо понимают и привечают старухи, внуком Дарьи Андреем уже воспринят как зверь, не человек. А сам этот Богодул заходит в повесть со словами: Вот, Бог (матерно). Вот он такой, невнятный, тёмный, лохматый божок этих мест. Вскользь — про бегающего зверька, провидца, хозяина острова — который видит, что живы избы, которому больно смотреть, что те горят, но не только как людям — тем больно, да, но ум говорит, что изба есть изба, этому же — живая жизнь, которая сварилась в огне быстро, и потому не мучилась. Листвень — великая лиственница, вросшая в остров, которую не могут ни сжечь, ни спилить, ни срубить пришлые, которые палят избы и рощи. Листвень, который, по преданию, насквозь пророс остров и держит его, как ось, которому матёринские мужики что ни год жертву приносили — снедь какую-то подкладывали. Разговоры заговаривающейся порой Дарьи с мёртвыми и захлестнувший всё наконец туман — как бы призрак воды, внутри которого три старухи в опустевшей деревне, уничтоженной уже, с единственным, нежилым, выморочным калчаковским бараком, где и ютятся они, очнулись ото сна, видят туман — и говорят уже словами с той стороны смерти, поехавший в ночь на катере забирать мать Павел — путёвый сын Дырьи, и другой, непутёвый, Настасьин Пётр (Петруха) — захлёстнутые тем же туманом, предвестником поднявшейся воды — всё это про то, что жива была Матёра, а новой жизни, там, на выселках, не будет. Потому что не для людей строили, а для проекта, и потому что дома по линейке, и вода в подвалах, не переселится туда Дарья, хоть и не умерла, а не переселится, обрывает автор повесть.
Так вот и другой пласт — острожный, намёками: вот Андрей — зачем он, молодой внук Дарьи, сын Павла, рвётся на стройку, о которой гремят газеты и радиоприёмники? Чего хочет? Андрей говорит вроде и верно, а вроде — лозунговую невнятицу, которую душой понять ни Дарья, ни Павел не могут, и сквозит тут конечно мысль — вот жили люди, плохо ли жили, хорошо ли, а привычно, и уклад свой, зачем лезете, зачем все крушите, всё только хуже делаете, какие бы намерения у вас там ни были — всё хуже и плоше, потому что вода в подвале, а без привычной сельской работы сгибнут старики.
Повесть как бы в трёх действах — сперва на Матёре одни старухи, им страшно, жмутся к Дарья, потом приезжают туда на летние работы разъехавшиеся матёринцы, уже зрелые мужики и бабы, им весело дружно работать, напоследок, потом нагоняют молодёжь, и вот уж три поколения перед глазами, да ещё какие-то школьники, какие-то чужие, уже полный содом, после ходит смерть — бригада по зачистке — и сносит всё, палит, и если первую избу жалко было жечь, чуть не прокляла деревня дурака-Петруху, который сам свою спалил, то после уж горели все, без больших слёз. И всё, уходит и эта смерть. А там одни старухи и туман остаются.
И странным умолчанием остаётся матёринская церква. Её-де строил купец когда-то давно, желая там, в неё и быть похороненным. Сказано про неё, что была, и ждёшь, что центральным событием будет снос её, но нет, просто — как в воду канула.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.