"Остановись мгновение" Тии

Первую книгу прочёл в начале зимы, и вот, теперь добрался до второй. Про первую я тоже писал, вот ссылка.

Начну с размышлений о символике романа. Вряд ли смогу придумать какую-то стройную систему чтения знаков, но хотя бы очертить круг вопросов, думаю, стоит. Что, любопытно, заставило нашу добрую Тигру поселить главного злодея, шера Бастерхази, в Рассветную башню, а главную его противницу, сумрачную Шуалейду, — в Закатную? Только ли дух чистого противоречия, желания поломать стереотипы? Возможно. А возможно к такой странной перестановке имеет отношение игра богов в человечков, о которой говорилось ещё в первой книге, там боги дважды поменялись своими куклами. Впрочем, скорее на две стороны одной монеты походят Шуалейда и Хилл, юноша, о котором разговор впереди, чем Шуалейда и Бастерхази. И всё же — к знакам. Тёмная сторона силы в романе весьма обаятельна, прелестна. Кого ни возьми из авторских любимчиков — обаятельного ли Бастерхази, которому некому излить душу, кроме как двум покойникам: запертому в книге духу древнего некроманта, и королевы, давней его возлюбленной, которая только и знает, что потешается над тёмным шером, альтер-эго автора, принцессу Шуалейду, в которой смешались свет и тьма, наградив её невероятной силой и правом выбора, которого лишены другие обитатели мира, или Хилла, в котором свет и тьма перемешаны ещё более причудливым образом, — в каждом есть тьма. Да что там, даже галантный и красивый виконт, увивающийся за королевской возлюбленной, — и тот отсвечивает тёмным, хоть и тянет только на условную шерскую категорию.

Едва ли достойным противовесом им может им может послужить светлый шер маркиз Дуктрис. Если же ещё припомнить, что светлые шеры все ослабели, тогда как тёмные, не чурающиеся браков со светлыми и боящиеся одного только холода Ургаша, набирают силу, ничего не остаётся, кроме как признать, что тьма в романе скорее уж не тьма, а свет — не свет. Скорее это разделение не на добро и зло, а на плотское и духовное, тогда и вывод напрашивается сам собой: отделённый от плоти дух чахнет, лишённая духа плоть звереет.

В своём отзыве на первую книгу я уже говорил про героев (всё та же четвёрка: Хилл, Дуктрис, Бастерхази и Шуалейда), да и теперь уже успел упомянуть, но всё же остановлюсь на каждом чуть подробнее.

Хилл. Рождённым светлым шером с даром искусства, редчайшим из всех светлых, отданный тёмному богу, обречённый на вечный холод Ургаша, взращённый убийцей, он живёт, сдерживая в себе демона — воплощённого бога тьмы, он… он скорее всего любимая игрушка, плод сексуальных фантазий: красивый, сильный, опасный, безумно талантливый и добрый. Признаюсь, читать про него было довольно скучно, потому, может, что ни разу он не показался живым?

Дуктрис. Ну, это уж светлый! Впрочем, нравы у светлых те ещё! Они-то и приучили маркиза к постоянному сарказму (который, нужно отметить, размывается, потому что все герои бесконечно острят или пытаются говорить смешно), страданиям о невозможной любви и светлому желанию во что бы то ни стало спасти свою Шуалейду, вырвать её из тёмных лап Бастерхази. Честно сказать, сам не знаю, почему не воспринимаю этого героя. Я его не вижу толком, мне и сказать-то о нём нечего, если исключить пересказ авторских слов.

Тёмный шер Бастерхази вышел обаятельным. Ярко и живо стоят перед глазами его прабабка, его учитель, Паук, видятся сами собой годы обучения, шелестящий страницами Ссеубех — запертый в книге некромант — едва ли не единственный собеседник тёмного шера. Да ещё вечный Ургаш, грозящий и ждущий… Отвлекусь и скажу отдельно про Ургаш и Светлые сады. Это очень любопытный ход, который изначально тёмных и светлых ставит в совершенно неравное положение: всех светлых, что бы они ни делали, ждёт посмертная награда, Светлые сады Райны, всех же тёмных, что бы они ни делали, ждёт холод Ургаша. И вот тут-то проступает сквозь политические интриги Школа Одноглазой рыбы — школа, основатель которой дерзнул пытаться обмануть богов и дать тёмным шанс на куда как более приличное посмертие. Этот ход ещё раз, но теперь уже совершенно коренным образом, делает тёмных интереснее светлых, потому что они вынуждены рваться вперёд, хитрить и увиливать, продлевать себе жизнь, и рыть носом землю, лишь бы найти дневники Ману, основателя Школы — лишь бы избежать Уграша. Вообще, любопытно такое предопределение, которое только одной сумеречной Шуалейде и оставляет выбор.

Что ж, о ней. О Шуалейде. Вместе с Бастрехази они самые интересные персонажи. Наблюдать их противоборство порою — истинное наслаждение, благо Шуалейда описана разной — и грозной колдуньей, и беспомощной девчонкой, и сумасшедшим неврастеником, и единственным здравомыслящим человеком во дворце. Жаль только, всё описано слишком спешно… Спешка вообще свойственна роману. Она оставляет впечатление своеобразной карнавальности — много ярких цветов и красок, глаз цепляется то за то, то за другое, но чуть стоит остановится… нет, останавливаться нельзя — всё летит, летит, летит! Не могу не сравнить технику в этом смысле с техникой Мартина, автора «Игры престолов», который любовно и постоянно, едва ли не через две главы на третью описывает свои волшебные деревья, всё и в солшебство которых поначалу заключается в том, что они странно большие, совершенно белые, а листья их кроваво-красные. Да, ещё на стволах кем-то и когда-то давно были вырезаны лица. Вот такое волшебство, в которое веришь, и которым проникается, в «Школе» же то сверкнутиние жемчужины, ты пролетят, порхая, феи, то волшебные зеркала для разговоров, то священная роща предков мелькнёт и скроется, то эльфы на мгновение покажутся и леса. Да и не только в магии дело: герои разговаривают бегло, между делом, с вечным сарказмом и изрядной долей шиссов, дыссов, хиссов и прочих словечек, призванных заменить родную русскую матерщину. При этом, кстати, очень нелепо смотрится словесное ханжество в довольно развязных эротических сценах.

Словом, мир радует, но скользит перед глазами с такой скоростью, что к нему не успеваешь приглядеться. Может быть, тут Фауст должен сказать — остановись, мгновенье?