"Петровы в гриппе и вокруг него" Сальникова

Роман любопытен. Друг предложил мне его прочесть: сказал, что тот-де собрал много премий, — я и прочёл. Едва ли можно сказать, что этим романом Сальников воздвиг себе нерушимый памятник, но — задумаемся — не слишком ли часто мы требуем от литератора всего и сразу? Предъяви развитый и окрепший гений, а нет, так прозябай в подполье!

Сальников уверенно сдал нормы КМС, но он не олимпийский чемпион. Потому отдадим ему должное, но и посмотрим — чего недостало.

Сама ткань романа, его вещество — это поток бытописания и лирики. Особенного сюжета в нём нет, что помогает создать иллюзию настоящей жизни. Вот герой плетётся на остановку, вот он ждёт автобуса, подмечает, что на остановке стоят несколько ребят, подмечает, как они одеты. Кажется ребята косятся на него на пропойцу, ну что же — поделом, ничего. А ещё грипп, постоянный жар, никак уняться не может. Вот подошёл автобус, вот заплатил за проезд, кондукторша ищет ссоры… Словом, вы поняли. Неспешное, но впрочем и без провисаний, мерное повествование которое порой создаёт ощущение бродячей на двух ногах камеры. Камера эта фиксирует всё что видит, кое как распознаёт, худо-бедно умеет назвать.

Потом мы, правда, узнаём, что герой — Петров — не просто так, автомеханик, выпивший лишнего, да ещё больной гриппом, нет. Шарахаются от него люди, потому что он покойник, которого оживил Дед Мороз по имени Игорь. Видите ли, дело в том, что Игорю нужно, чтобы женщины рожали ему детей, а он почти бесплоден. Так вот, когда Петров был совсем ребёнком, он подержал за руку на ёлке Снегурочку, а девушка, которая её играла, она переспала с Игорем незадолго до этого, и зачала. Думала было делать аборт, но вот горячая ладонь Петрова (в то время тоже больного гриппом), как-то странно её в этом переубедила. Слишком запомнилась, заставила пощадить нерождённого ребёнка. С тех пор Игорь тайно благодарен Петрову, за что его и оживил. А ещё Петров рисует комиксы, очень хорошо рисует. В одной из этих подшивок его жена ходит ночами по городу и убивает людей. А у Петровой, жены Петрова, библиотекарши, мания. Она время от времени жить не может без того, чтобы кого-нибудь не убить. Вот просто возникает такое чувство — надо и всё. Сколько убила, сама уже считать перестала. Такие дела.

Всё это — своеобразный метасюжет романа, увязывающий его в единое целое, подогревающий читательский интерес. Но текст романа, его суть и плоть не определяются метасюжетом: не им, но тем самым лирическим потоком наблюдений за жизнью, который черпает удовольствие в самом наблюдении, не желания ни размышлений, ни чувств, ни действий. Вот глава детских воспоминаний о ёлке, когда на ребёнка-Петрова из шутки надели громадную кукольную голову, а та, оказывается, вся просвечивает, хотя снаружи кажется плотной. Вот рука Снегурочки и мысли Петрова: а ведь настоящая! Потому что холодная! Всё это — попытка записать словами поток жизни, пустить его в литературу. Всем же известно, что литература отлично пишется про одноглазого Семерсвальда, дракона четырёх морей, который имеет обыкновение драться с магистром тайного ордена прямо на крыльце трактира, где только что напился эля. Или ещё что, по вкусу — о чём угодно хорошо пишется, кроме быта и повседневности, потому что они в самом деле однообразны, обиходны, привычны, что ж тут писать-то. Но Сальников пишет, и вот потому и заметно, что он поэт: мощное направление современной поэзии в том и заключается, чтобы вот так, точно и беспристрастно заткать стихи строками бытовых наблюдений, а после позволить распуститься алому маку метафизики. И как осудить! Вот выбрал писатель себе героя: обычного парня, лет 28-ми, работягу, автомеханика. Герой не совсем одномерный, он вот комиксы отлично рисует, друга ещё застрелил по случаю, да мало ли что ещё. Он как бы настоящий. И жена у него — обычная филологиня из библиотеки. Не странные люди, которых вы никогда не видели, а вот, самые настоящие. И описывается их жизнь, а сквозь неё — жизнь самого автора, который нет-нет, да и вставит что-то о прочитанных книжках, даст отсылку, а то и просто пишет эссе-воспоминание от первого лица, после как бы спохватывается и возвращается к героям. И дурацкий мета-сюжет про деда Мороза, воскрешающего Петрова нужен как поклон тем немногим, в общем-то, и неразвитым нашим мифам. Нет у нас развитой мифологии, нет у каждого взгорка своего имени и под каждым мостом тролля, и Сальников осторожно вытягивает то, что есть из сферы детской сказки во что-то хтоническое (ощущение присутствия хтонического упомянуто на обложке книги).

Вот задачи автора: обработать современный, сырой материал жизни; наполнить его собственным лирическим чувством; связать, осторожно вводя сказочных персонажей, работать с нашими, родными сказками.

Хороши задачи? Да, хороши. Но лишь на первый взгляд, на второй же становится очевидно, какие шаткие, зыбкие основания выбрал для своего романа автор. Метасюжет рассказывается в романе намёками, прозрачными, но всё же именно намёками, заставляя читателя угадать, заставляя его самого сложить механизм — и вот, всё сошлось, щёлкнуло, стало крутится, читатель бьёт в ладоши от радости — я понял! Нет, ну правда, это радостно, и автор вовсе не зря так сделал. Но вот беда — стоит радости уняться, как невольно осознаёшь всю бестолковость этого сюжета. Где-то там в полумраке он манил ещё своей сверкающей чешуёй, но мы вытащили его на свет — и не знаем, что делать с такой несуразицей.

Ладно, но ведь герой-рабочий это здорово, правда? А вот что выходит: автор вольно или невольно снисходит до своих героев. Он запрещает себе развивать мысль, остро переживать чувство потому что герой как бы не совсем к этому пригоден, он забитый жизнью автомеханик, вы о чём вообще. И потому — да, весь роман превращается в собранный на живую нитку поток подглядываний за жизнью. Помните, как у Толстого, когда Наташа влюблена и не понимает, что творится на сцене? Какой-то мужчина вышел, громко топая ногами, и начал скакать, складывая руки. Потом ушёл. Как бы балет без балета. Так вот Петровы — жизнь без жизни.