Ласточкин Ксандр

По мотивам песни группы Пикник, "глаза очерчены огнём".

Глаза очерчены углем

И капли ртути возле рта…

… И ночь невообразимо жаркая, даже ветер, весь день бросавшийся на мой шатер с остервенением голодной собаки, присмирел и свернулся клубком где-то в глубине оазиса. Ты смотришь в одну точку и гладишь кошек, трущихся о твои ноги цвета эбенового дерева. Ты не трудишься стереть каплю вина, скользящую по твоему подбородку. Заворожено смотрю и не двигаюсь. Ты никогда не посмотришь на меня…

Побудь натянутой струной

В моих танцующих руках…

Кому из богов я должен молиться и приносить дары? Исиде? Хапи? Астарте? Ты не шелохнешься, даже если я ударю тебя. Смотришь… и гладишь своих кошек. Их огромные светящиеся настороженные глаза шарят по моей душе, заставляют дрожать пальцы. Я жду. Твой взгляд превращается в бездну, он — весь мир, он — ничто, создающее всё и всё пожирающее. Протягиваю руку…

Каких бы слов не говорил,

Такие тайны за тобой,

Что все заклятия мои

Тебя обходят стороной…

… И тебе нет никакого дела до меня. Ты слишком резко вырезана, ты слишком остро заточена, ты слишком жарко расплавлена. Ты безразлична. Здесь. Там. Везде. Нигде. Ночью. Днём. И я резко оборачиваюсь, когда слышу вой шакала: не за мной ли?

Открыта дверь тебе, я жду

В одну из пепельных ночей…

Только тебе. Так далеко от всех, что ко мне можешь прийти только ты. И ты со мной, но и еще где-то, там, где даже я не смогу дотянуться до тебя. Касаюсь. Взгляд. Вздох. Или это только кошка нервно дернула хвостом? Забываю вновь обернуться к двери: шакалы веселятся, стонут, выхаркивают проклятия. Не заметил бы, если бы не черная струйка у ног.

И твои руки обовьет

Змея железных обручей…

Да. Вот чего тебе не хватает для того, чтобы стать совершенной. Чтобы стать моей. Кто-то скажет: «Цепи». Я не услышу. Я теряю способность слышать, когда хочу слышать лишь твой голос. Но ты молчишь. Даже не взглянешь на браслеты. Гадюка скрывается в подушках, она подождет меня, я знаю, поэтому не тороплюсь к ней. Луна вскрывает небо, высеребрив дорожку к нашему шатру. Ты едва заметно улыбаешься.

Один лишь шаг до высоты,

Ничуть не дальше до греха,

Не потому ли в этот миг

Ты настороженно тиха.

… Понимаю. Жду. Кажется, слышно отдаленное ржание лошадей… Показалось. Или нет. У меня еще есть шакалы и гадюка. Какая разница, что еще я услышу?! Ты ведь рядом со мной. И тонкие губы изгибаются, повинуясь моему желанию. Скажи же мне что-нибудь! Немое совершенство, украденное у барханов, дворцов, пирамид. Моя.

Глаза очерчены углем,

А ты не выпита до дна…

Моя. И ничья. Уж лучше ничья. Как прекрасное может принадлежать одному человеку?! Даже Богу непозволительно иметь так многое… А мне уже не сносить головы. Я только еще немного посмотрю на тебя. Я только еще раз коснусь темной кожи. Я только еще немного… Еще совсем немного… Прошу вас!

И этой прихотью одной,

Душа беспечная больна…

Я создавал тебя, чтобы ты украсила его дом. Я выковал тебя из цвета и материи. Я стал подобен тому, с кем никто не рискнет сравниться. Я осмелился думать об этом. Благодаря тебе. Ты — моё творение. Ты — я. А я… скоро перестану существовать. Только убежусь в том, что он смотрит на тебя так же восхищенно, как и я. Теперь ты понял, почему я не отдал её тебе, человекобог?

И я надеюсь, этот мир

Не утолит тебя ничем,

И на руках твоих уснет

Змея железных обручей.

… И от боли некуда скрыться. Последнее, что я увидел перед ослеплением, — твои кошки и усталые пальцы, застывшие в прохладной серой шерсти. Мне не устоять. И я плакал бы, но не могу, рот изорван криком. За что он так жесток? Знаю. Я не отдал самое дорогое, я не смог… Я не смог… И лучше бы я уснул в объятиях ядовитой змеи… Но я хотел сделать свою картину достойной тебя и дорисовал браслеты… И мне уже не больно. И бог с головой шакала улыбается мне.