Сплэтни Прачэк

Герой асфальта

Музыка на которую написан рассказ:

«Баллада о древнерусском воине» Ария (p) 1987г

www.youtube.com/watch?v=3gs6Ge2Mnl0

Поднявшись на бугор, Максим тут же поспешил заглушить двигатель Росинанта. Сделав несколько неровных, судорожно-астматических выдохов, мотор дряхлого мотоцикла остановился — будто умер. Мальчишка поднял очки на шлем и кожей рукава стёр со лба крупные капли пота. Приятель уже стоял здесь минуты две, дожидаясь обоих «бедолаг» в седле своего «Бандита».

— Слушай, Макс! А ничего себе они «стадиончик» отгрохали! Круто… — качал он в восхищении головой.

Внизу огибая рощи, вползая на склоны и скатываясь с пригорков, петляла широкой рыжей лентой строящаяся трасса нового Технодрома. Скалились бетонными сваями каркасы будущих трибун. Амфитеатром желтела вдали выемка бывшего стланцевого карьера.

— Сейчас, Серёга, дай отдышимся — и дальше поедем.

Как только они въехали на территорию стройки, дверь зелёного вагончика на колёсах, распахнулись, и оттуда выглянула всклоченная голова.

— А-а, Максимка! — узнал мужчина и вышел на крыльцо весь.

— Это я, дядь Вась! Мы с другом тут, у тебя погоняем?

— А, да конечно гоняйте! А я пока тут это. Ну, с дамой со своей разберусь. — Объяснил он. — Освободимся и тоже подойдём смотреть, как вы там здорово гоняете.

— Это дядя Вася, сторож. — Объяснил Сергею Максим. — Нормальный такой, мужик.

Сергей кивнул соглашаясь, но сердце его уже билось там — на перекатах песчаного серпантина трассы. Он несколько раз крутанул ручку газа, ревизуя на пропускную способность «дыры» карбюраторов своего Сузуки-Бандита и бросил мотоцикл вниз, выплеснув напоследок из-под колеса длинный фонтанчик камешков.

Максим спешить не стал. Задрав край куртки, он откинул крышку своего антикварного плеера, вставил кассету и нажал кнопку. Только после этого он, удобней устроившись в седле, «завернул ручку» и последовал вслед за товарищем. ИЖ-47 плеваться камнями не стал. Он покинул место остановки относительно спокойно и даже, сказать со стороны, с некоторой натугой и неохотой.

Дорога, посыпанная крупным песочным отсевом, скакала по искусственным и настоящим холмам, петляла меж небольших рощ и средь нетронутого зеленого газона. Смешно тряся задом своей мотоциклетки, Максим с трудом взмывал на подъёмы, делая при этом вид, что высоко выпрыгивает. Он спешил догнать своего товарища.

— О-о-о-ррр! — стенал Росинант, от натуги как глаз выпучивая единственную свою фару.

Ему просто необходимо было отдохнуть. Вскарабкавшись на самый высокий из холмов, Максим с Росинантом остановились. Двигатель заглушив, мальчишка не стал выключать передачу. Чем снова бессчётное количество раз дёргать ногой рычаг кик-стартера, уж лучше пустить мотоцикл вниз и завестись с наката. Спуск предстоял большой, эта возвышенность была естественной вершиной холма и окрестность внизу расположилась как на ладони. Лиловый в предзакатных лучах, тянулся вдали горный хребет.

Предыдущая вещь на кассете завершилась, и в наушниках теперь слышалось лишь невнятное шипение магнитофонной ленты.

«Кар! » — раздалось над головой. «Ка! » — ответили из рощи. «Ка!.. Ка! » — отзывалось небо, то близкими, то далекими криками пернатых вестников смерти.

Стоя на холме, парень вдруг остро ощутил себя витязем. Повода отпущены. Копье, глядя острием в сумеречную рощу, лежит поперек седла.

— Каррр!!!

Рука погладила рукоять меча. И тут вдали зазвучали колокола. Звон поплыл над землей, тревожно, взывающе. Он как будто нес весть из родного края и весть недобрую. В этом звуке слышались звоны клинков, переливы стенаний и плача, крики срывающихся с насиженных мест птиц…

— Вдаль-умчались-стаи-зимних-птиц… — доносил колокол, — Дым-гнал-их-прочь-быстрей-лисиц…

— Дым-плыл-Над-всей-Землей… — вторил ему колокол поменьше, — Лютый-сброд-закатил-пир-горой…

Перезвоны колоколов стали тревожней, надрывней, отчаяней:

— Где тот воин, что крикнет им: СТОЙ!!!

Казалось вся земля там, внизу покрылась полотном снега, хоть стоял май! Грозное эхо катилось от распадка к подножию холма, на вершине которого стоял он, Максим. Топот копыт, лязг доспехов, бряцанье сбруи… Максим встрепенулся и схватил повод.

Запад катился волной на восток. На спинах и на сердце — крест. Копья тевтонцев целились в солнце. Запах гари нес черную весть!

Злобные отблески заходящего солнца плясали на рогах шлемов, наплечных пластинах лат и остриях пик. Отсюда казалось, что распадок во всю ширь кишит прибывающей нечистью. Позади еще оставался клочок голубого неба, серел лес на фоне быстро белеющих от вражьего снега лоскутов крестьянских полей. Воздух вокруг звенел от напряжения.

Битвы час уже назначен. Гудит набат!

И Максим ринулся в бой.

О, это будет ад! Трижды ад! НО ШАГУ НАЗАД!!!

Почти покорённое серой пургой небо, заблистало вдруг от тысячи стрел. На массивные щиты пришельцев обрушился справедливый гнев хозяев края. Мальчишка бросал своего коня то вправо, то влево. То взлетая над вёдрами рогатых вражеских шлемов, то вновь ныряя в самую гущу армии холода, ищущей здесь свою погибель.

… Сердце застыло, воля проснулась

Он в битве три ночи, три дня!

И ошейник раба выбивает из рук

У Магистра — и льдины трещат!

За укрытое снегом золото воли

Воин бьет не жалея меча!

В алтарях святые плачут.

Хоть враг разбит и смят…

Острейшая боль перебивает дыхание! Прощальный позвон кольчуги вторит тяжелому удару тела о землю и — тишина. Темнота. И…

… Конь один обратно скачет.

То был кромешный ад!

Трижды ад!

На копьях воин распят…

Дядя Вася едва не опрокинул свою подружку Аню, с которой сидел на ступенях высокого крыльца вагончика и наблюдал за выкрутасами молодежи.

Он видел, как сначала, Максимка, неистово трясясь, мчал свой мотоцикл со склона, потом с трудом, но виду не показав, преодолел две горки. А потом его мотоцикл, вдруг, словно подбитый, выбросил седока и стал кувыркаться в сторону от трассы, выделывая при этом самые невероятные кульбиты.

Сбегая по лестнице, дядя Вася сам чуть не повторил увиденное дважды — по вечерам ноги его слушались не всегда, а тут он еще и очень сильно торопился. Он боялся, что с парнишкой случилось самое плохое. Максим лежал не шевелясь. Глаза смотрели в сиреневое небо, а в наушниках звучало: «Теперь его судьба тенью бродить и, слыша вой собак, вновь меч точить. Ему неведом страх — Вечный Покой. Все обратится в прах, только не он! »

Дядя Вася склонился к мальчишке и увидел свое отражение в расширенных бездонных зрачках.

— Максимыч? Эй? Ты слышишь меня?

А в ответ безмолвное:

«Путь по звёздам вновь означен

И вновь гудит набат.

В алтарях святые плачут

И воин сходит в ад!

Сущий ад!

НО НИ ШАГУ НАЗАД!

Зрачки парня ожили и стали медленно сужаться. Шевельнулись глаза. Качнулась голова. Губы разлепились и прошептали:

— Ух ты… круто!

Дядя Вася закивал. С парнишкой он решил пока что не спорить:

— Ещё б не круто! Жаль, ты сам не видел, как вы с этой кручи кувыркались. Тебе ещё повезло, что мотоцикл через тебя перелетел! Попади под эту мясорубку — и кирдык! да куча соболезнований.

Максим полез за пазуху, чтобы выключить плейер — в наушниках мерзко зашелестело, щёлкнуло и тут же замычало. Крышка портативного магнитофона оказалась разбитой. Ребра под тяжёлой пластмассовой коробкой ныли от боли. Максим попробовал сесть, тупая боль пронзила тело.

— А, где мотоцикл? — спохватился юноша.

— Да вон, внизу валяется, заглох. Ты пошевели руками. Так. Ногами. Ага. Второй, второй пошевели. Ничего не сломал?

— Да нет, вроде, только бок вот ломит, — сказал Максим и, кряхтя, стал подниматься.