Глава 16. И аз воздам

«У Меня отмщение и воздаяние,

когда поколеблется нога их;

ибо близок день погибели их,

скоро наступит уготованное для них»

(Втор.32:35).

Великолепное завершение чудесного дня! Томми сплюнул на асфальт между ободранных коленей — кровяные разводы в харчке напоминали полосатый леденец. Прикушенный язык пульсировал, наолняя рот вкусом ржавчины и ненависти к себе. Может, права Сюзанна, к которой он каждую неделю ходит на подготовку к конфирмации: Бог все-таки есть? И Томми только что настигла Его карающая рука?

Он вспомнил вращающееся в слоу-моушн колесо Реактивного, коленчатые, как у кузнечика, ноги Ибрагима, время, замершее на сверкающих спицах, налипший на стоптанные подошвы песок. Выходит, Бог специально поставил тут этого урода, да еще туману напустил, только чтобы Томми с велика навернулся? Не слишком ли много возни для Великого и Всемогущего, и ради чего? Чтобы воздать по заслугам ничтожеству, о существовании которого забыла собственная мать?!

«Аллилуйя, Христос меня любит!» Томми снова сплюнул, стараясь беречь язык, и провел ладонью по горящей щеке. Кожу защипало, на пальцах осталась кровь. Зашибись, блин! Он встал, морщась, подковылял к велику. По ходу, байк не пострадал — вот что значит качество. На дорожке возле руля что-то стеклянно блеснуло. Неужели фонарь разбился? Томми нагнулся, поднял велосипед. «Очки?! Блин, этот придурок еще и слепой, оказывается. А может, и глухой впридачу, раз звонка не слышал? И хули он за руль схватился? Самоубиться убогий хотел за мой счет?» Томми уже собрался раздавить тонкую оправу, когда что-то мелькнуло в памяти мышиным хвостиком и нырнуло в подкорку. Он уже видел такие очки раньше. Только вот на ком?

Томми наклонился, чувствуя, как пульсирует ободранная щека, и подцепил металлическую дужку. Круглые стекла преломили мир, показав его изогнутую уменьшенную копию. «Как этот хмырь в них вообще что-то видел?» Томми сунул очки в карман, сам не зная, зачем, и взгромоздился в седло. Каждый раз, когда педаль толкала правое колено вверх, в него будто вонзался острый осколок совести.

К счастью, до дома осталось совсем недалеко. Он открыл подъезд ключом и закашлялся, щурясь. На лестнице автоматически включился свет, но плотная вонючая кисея висела в воздухе, выедая глаза и легкие, будто вслед за Томми с улицы просочился ядовитый туман греха. Сначала он подумал, что кто-то, несмотря на запрет, курил на лестнице, но тут же сообразил, насколько это нелепо. Даже Арни, неразлучный со своей трубкой, не смог бы устроить такую дымовуху. Гораздо больше это походило на тот раз, когда соседи сожгли сковородку. Блин, может эти придурки снова что-то забыли на плите?

Томми взлетел на пролет вверх, забыв про колено. Тут дышать было полегче, и дым висел не так густо. Значит, все шло снизу? Но откуда? Он прикрыл рукавом нос и рот и стал спускаться, придерживаясь за опутанные побегами дыма перила. Чем дальше он шел, тем труднее становилось дышать, глаза ело так, что набегали слезы. Подвальная дверь сочилась черным изо всех щелей, что-то за ней укромно потрескивало, будто там внутри притаился вырвавшийся из заточения в лампе злобный джин. «Не выпускай его!» — царапнуло затылок предостережение. Склеенные потом волоски на шее встали дыбом. Разве может быть одновременно жарко до одури и холодно до пупырышек на руках?

Пальцы легли на дверную ручку. Она показалась Томми горячей, будто ее нагрело давно севшее солнце. Ключ повернулся в замке. Дверь открылась, и в лицо Томми дохнул дракон. Он едва успел зажмуриться и отшатнуться, чувствуя жар неприкрытой кожей лба, веками и даже бровями. Руки сами захлопнули дверь. Огненный змей ударился в нее, разочарованно взвыл и принялся вылизывать раскаленным языком, пытаясь выбраться наружу. Томми давно открыл глаза, но видел только плывущие наискосок оранжево-алые протуберанцы. Кашляя в рукав, он ощупью поднялся по лестнице, нашарил на стене звонок квартиры Арни и давил на него изо всех сил, пока изнутри не послышалось знакомое шарканье.

Очухался Томми уже на улице. Ночь распадалась на призрачно-синие фрагменты в такт вспышкам маячков на машинах пожарных и скорой помощи. В одну из них запихнули Арни на носилках — кажется, у старика были проблемы с дыханием. Люди стояли вокруг, сбвишись в кучки, переговариваясь приглушенными голосами. Куртки и одеяла, накинутые прямо на пижамы, делали соседей похожими на держащих военный совет индейцев. Люди в форме с рефлексами овчарками сновали между ними, иногда исчезая в недрах задымленного подъезда, куда уходили толстые вены брезентовых шлангов.

— Вот ты где! — перед Томми возникло красное, мятое со сна лицо отца. Набухшие на лбу иероглифами вены не обещали ничего хорошего. — Где тебя носило?! Мы думали, ты сгорел, задохнулся в дыму. Ты хоть понимаешь, что тебя там искали?! — он ткнул куда-то вниз с такой силой, что Томми понял — только присутствие чужих людей удерживает отца от того, чтобы задать ему хорошую взбучку. Он съежился, пытаясь стать невидимым, но батянька, злющий, будто у него сгорела вся дневная выпечка, напирал пузом и брызгал слюной:

— Где ты был, я тебя спрашиваю?! Ты себя, вообще, видел? Ты что в гольф башкой играл, думал, это футбол, а, тупица?!

— Простите, что прерываю… Это ты Томми? — женщина в полицейской форме, румяная, блондинистая и пучеглазая, привычно отодвинула отца плечом, даже не касаясь его.

— Да. То есть, это он, — ответил тот прежде, чем Томми успел хоть что-то сообразить. — А что, парень что-то натворил?

Стриссерша перевела на отца кукольные голубые лупалки и спросила тоном, четко указывающим его уровень — ниже плинтуса:

— А вы, собственно, кто?

Папа ошрашенно вытянул бычью шею, стараясь казаться выше.

— Я отец этого шалопая. Кристиан. Мёрк.

— Очень хорошо, — стриссерша улыбнулась, блеснув крупными зубами с неправильным прикусом. Ей стоило в детстве поставить скобки. — Мне нужно взять показания у вашего сына, конечно, в вашем присутствии. — Она вытащила блокнот из кармана, того, что был прямо над дубинкой.

Отец перевел на Томми глаза, испещренные красными прожилками так густо, будто в них плеснули крови и обещание длительного разговора — после того, как за семейством Мёрков плотно закроется дверь квартиры.

Стриссерша вроде поверила, что Томми обнаружил пожар, возвращаясь от одноклассницы, у которой допозна занимался проектом по датскому. Беспокоило только то, что лупоглазая записала имя Светланы и адрес. Томми, конечно, не хотелось девчонку во все это впутывать, но кроме истории со сценарием в башку просто ничего больше не лезло. Ну не рассказывать же, на самом деле, стриссерам, что он — вот прикол! — мотался осматривать здание закрытой пожарной станции на предмет возможностей взлома смотровой вышки? Оттуда должен был открываться обалденный вид на ночной город.

Батянька только зенками лупал, пока стриссерша трясла Томми руку и благодарила за бдительность, а на родительской морде был написан сплошной подозрительный знак. Стоило блондинистой раствориться в тумане в поисках новых свидетелей, как отец коршуном вцепился в Томми:

— Это что еще за Свет… как ее там? Это она тебя так приголубила? Думаешь, я идиот — верить в байку про велосипед? Вы резиной-то хоть пользуетесь?

Ага, шипованной, блин. Томми удалось вырваться из отцовских когтей, только когда к ним подвалила Ханна с ревущим Мальте наперевес.

— Вот, вытащила его из пожарной машины. Смотри, Черносливчик, она только что переехала твоего брата, — мачеха ткнула в Томми свободной рукой. — И тебя переедет, если будешь носиться, где не надо.

Мальте взвыл еще пуще и всадил в запястье матери зубы. Ханна взвизгнула и разжала пальцы. Пацан юркнул Томми за спину, обхватил сзади руками и принялся пускать сопли в куртку.

— У ребенка стресс, — оправдывался отец.

Соседи печально кивали, откуда-то появился мужик в рефлексах и накинул на Мальте одеяло, будто тот был раскричавшимся попугаем. Как ни странно, это подействовало.

Когда всем наконец разрешили подняться в квартиры, ноги у Томми подкашивались и казалось, утро было еще в кайнозойской эре. Ханна распахнула окна, чтобы выветрился запах дыма, так что пришлось завалиться спать в одежде, положив поверх одеяла воняющую костром куртку. Не успел Томми закрыть глаза, раскладушка под ним со скрипом просела — ночное явление Кеннета, по ходу, стало уже входить в привычку.

— Чо, мля, думаешь, самый умный, да?

Морда старшего брата нависала сверху изъеденной эррозией луной, но Томми не шевелился — опыт показывал, что в такой ситуации лучше всего притвориться бревном, которое плывет по течению.

— Думаешь, подвал спалил, следы замел и можно радоваться? Чо молчишь, обсос, язык в гландах запутался?

Кеннет смазал ладонью Томми по лицу — не сильно, но по щеке заструилось что-то теплое: наверное, ссадина снова начала кровить.

— Это не я.

Какой смысл оправдываться перед имбицилом, у которого объем мозга обратно пропорционален мускульной массе?

— Не, мля, конечно, это бабушка твоя. Или гребаный Андерсен — тот тоже сказочником был.

— Это правда. Меня там даже близко не было.

Блин, как жалко это звучит. А ведь Кеннет еще самого главного не знает.

— Да мне насрать, понял? Думаешь, я тебя не нагну? Да я тебя, мля, так, сука, загну, что не разогнешься! Засохни, гербарий, и слушай — ты мне все еще должен! Сколько, напомнить?

Томми мотнул головой:

— У меня с памятью все в порядке.

— Это хорошо, — осклабился брат. — Тогда полежи тут, повспоминай.

Раскладушка выпрямилась, когда с нее исчез лишний вес. Внезапно шаткую конструкцию сотряс удар. Не успел Томми пикнуть, как верхняя и нижняя части матраса схлопнулись, как створки хищной ракушки, зажав лежащего между челюстями.

— Спокойной ночи, братишка, — хихикнул Кеннет и задвинул за собой дверь лоджии.

Томми уставился на свои ноги в дырявых носках, торчащие выше головы. Напряг мускулы спины, пробуя одновременно оттолкнуться руками. Бесполезно. По ходу, ему предстояло провести эту ночь сложенным, как зонтик.

Разогнула пасынка Ханна, когда пришла закрывать окна. Неизвестно, что Кеннет сделал с раскладушкой, но теперь лежать на ней спокойно можно было только в одном положении — на правом боку, вытянув ноги. Стоило только изменить позицию, как древняя акула-каннибал захлопывала пасть. После эпизодов «Челюсти-2» и «3», Ханна разоралась насчет сына алкоголички, которому еще в утробе мозг разъело, и вывернула Томми вместе с бельем на пол. Там он и провел остаток ночи — в относительной безопасности.

Разбудил его, как обычно, отец. Томми всегда просыпался, когда тот вставал на работу в полпятого утра, а потом задремывал до семи. В семь звонил будильник на лоджии. Томми поднимался, расталкивал сонного Мальте, следил за тем, чтобы брат умылся и почистил зубы, кормил его завтраком и мазал бутерброды в школу — и себе, и мелкому. Обязанностью Томми также было проследить, чтобы Мальте зимой надевал теплый комбинезон, а летом — сандалии, и никак не наоборот. В школу они тоже ехали вместе.

Но сегодня вместо того, чтобы перевернуться на другой бок, как только за отцом захлопнулась дверь, Томми поднялся. Стараясь не притрагиваться к предательской раскладушке, беззвучно натянул одежду и шмыгнул в гостиную, а потом в коридор. На лестнице все еще смердело пожаром, казалось дым въелся в сами поры стен. Томми спустился к подвальной двери, осторожно притронулся к ручке. Холодная. Внутри стены уродовали черные разводы, на полу стояли лужи, дальше по коридору свет не горел. Но оставшихся ламп хватило, чтобы рызглядеть, что больше всего пострадал отсек, где находилась их кладовка. Деревянные перегородки там полностью прогорели и рухнули внутрь. В воздухе густо висела вонь плавленного пластика, резины и бог знает чего еще. Хорошо хоть, травой не пахло. Интересно, пожарные вчера кайфанули? Хотя нет, они же были в масках. Грамм сто каннабиса и колеса улетели в трубу совершенно напрасно.

Томми тяжело опустился на ступеньки. Блин, дернуло же его спрятать пакетики с дрянью в кладовке! Просто гениально — запихнуть в коробку из-под обуви и сунуть на самую верхнюю полку. Специально не полезешь — не заметишь. Ну откуда ему было знать, что проводку замкнет, или

какой-то больной на всю голову урод окурок кинет?!

«Да какая разница, отчего тут полыхнуло? Кеннет все равно уверен, что это я постарался. А если он еще узнает, что его «яблочки» подпеклись… Тогда он точно решит, что я специально все подстроил, чтобы он не заставил меня толкать дурь в школе. Бли-ин, полный гондурас и глубокая жопа».

Томми медленно поднялся в квартиру. Казалось, ноги обуты в свинцовые башмаки, в которых когда-то работали водолазы-глубоководники. Он кое-как дотащился до ванной. Уставился в зеркало, опершись ладонями на края раковины. Ну и морда! Прямо посреди лба вспухший лиловый рог — там, куда отвешивал щелбаны Кеннет. Правая щека ободрана, особенно досталось скуле — она вспухла красными полосами вокруг стянувших оставшуюся кожу болячек. А первые два урока, между прочим, — подготовка к конфирмации. В церкви.

«Смогу быть наглядной иллюстрацией Божественной справедливости. Зуб за зуб, блин. Только вот странно, куда смотрел Боже в случае Кеннета? Или брательник и высшее правосудие сумел подмазать, чтобы оно, если что, закрывало глаза? Скажем, когда он закроет глаза мне. Вот работка будет похоронной конторе — небось кило грима изведут! А Ханна поставит фотку в траурной рамке в буфет — чтобы Мальте закошмарился и кофеты не таскал».

Томми вздохнул, плеснул в лицо водой. Может, в данном случае стоит взять правосудие в свои руки? Что, если сдать Кеннет стриссерам? Скажем, той, лупоглазой с блокнотом. Она вроде оставила отцу телефон — на случай, если Томми еще что припомнит. Только брат ведь уйдет в отказ. И дружки его поддержат. А единственное доказательство рассеялось искрами в ночи. Хм, может, тогда придушить Кеннета во сне? Вон как храпит, сволочь, аж в ванной стены трясутся. Не, блин, там Мальте спит на соседней кровати. У пацана и так сейчас в жизни трудный период, а тут еще проснется — а рядом трупак.

Он вышел из ванной, приоткрыл дверь в «детскую» спальню. У кровати Мальте горел ночник — большой голубой глобус. Пацан разметался во сне, одеяло соскользнуло на пол, пальцы на одной руке подергивались, будто мелкий ловил что-то — а оно ускользало и не давалось. От кровати старшего брата его отделял только проход. Кеннет развалился на спине с разинутым ртом. Синеватый свет превращал кожу его обнаженного мускулистого торса в разлитое по чернике молоко. Грудь мерно вздымалась, выталкивая из горла клокочущие, захлебывющиеся звуки.

Томми отлепился от косяка и осторожно вошел в комнату. Он и сам не знал, что делает здесь. Чувствовал только, что что-то нужно предпринять — прямо сейчас. Ноги, бесшумно ступая, сами несли его к изголовью кровати. Он остановился, затаив дыхание. Кеннет лежал прямо перед ним совершенно беспомощный и беззащитный. В уголке рта пузырилась слюна, глазные яблоки беспорядочно двигались под плотно закрытыми веками. Томми наклонился ниже. Сердце колотилось в ушах, опустевшую грудь распирало пузырьками, будто кто-то встряхнул бутылку шампанского, и оно вот-вот с грохотом выбьет пробку. Он ожидал, что Кеннет почувствует что-то — тень присутствия, чужое тепло, легкое перышко дыхания… Но парень продолжал безмятежно храпеть, окатывая Томми волнами кислой вони изо рта. Его волосы, обесцвеченные на концах, торчали жесткими от воска сосульками.

Дикий, но невыносимо привлекательный план начал формироваться у Томми в голове. Он выпрямился, попятился от кровати старшего брата, пока не запнулся о валяющиеся на полу джинсы. Какое-то наитие заставило Томми присесть и порыться в карманах. Его не удивило, когда в одном из них обнаружился древний мобильник, который Кеннет так и не вернул. В другом завалялись серебристые квадратики презервативов: брательник явно подготовился к встрече в Пинки. Томми взял телефон и одну из резинок, и направился в ванную.

Баллончик с монтажной пеной стоял на том же месте, где он помнил — под раковиной. Что-то там протекало, и отец, замучившись ждать, когда жилконтора наконец пришлет сантехника, просто залил «проблему» мгновенно сохнущей желтой массой. Томми потряс баллончик — по ходу, он был почти целый. Поставив пену на пол, он спустил штаны и уселся на унитаз. Разорвал упаковку презерватива. Кончить в резинку оказалось не сложно, хотя стремно было дрочить с гандоном на члене. Томми завязал узелок и осмотрел результат на свет: жидкости было не много, но сомнения в ее происхождении не оставалось. Удовлетворенный результатом, Томми подхватил баллончик и вернулся в спальню братьев.

За время его отсутствия здесь ничего не изменилось, разве что храп Кеннета приобрел почти симфоническую глубину, заканчиваясь на каждом вдохе присвистом. Решительно подойдя к изголовью, Томми замер над старшим братом. Тот лежал неподвижно, как пациент под наркозом. Томми вытащил из кармана использованную резинку и осторожно положил на подушку так, чтобы узелок на основании касался волос Кеннета. Парень даже не шелохнулся. Томми ощупал баллончик — не холодный ли. Но ванной было даже теплее, чем в спальне — по идее, брат не должен был почувствовать разницу температур. Поднеся баллончик к волосам Кеннета, Томми надавил на колпачок. С тихим шипением пена вырвалась из плена и начала покрывать голову спящего густым желтым пюре.

Томми направил струю туда, где волос касался презерватив, и закончил работу несколькими уверенными движениями. Стрижка Кеннета теперь совсем скрылась по «лохматой» пластиковой шапкой ядовито-желтого цвета. Резинка, полная мутноватой жидкости, свисала с макушки как уродливый помпон. Томми пожалел, что нельзя было залить пеной еще и затылок. Но для этого пришлось бы переворачивать Кеннета на бок или приподнимать ему голову, а тогда он наверняка бы проснулся. Губы растянула злая улыбка. «И так сойдет!»

Сзади послышался какой-то звук, и Томми крутанулся на месте, чуть не выронив баллончик. Мальте лежал на боку и пялился на новый причесон старшего брата круглыми, как у плюшевого мишки, глазами.

— Тс-с! — Томми приложил палец к губам, подмигнул мелкому и рванул из комнаты.

Впрыгнул в кеды, схватил куртку и вылетел на лестницу. Только тут он заметил, что все еще сжимает в руке баллончик с пеной. Нервно хихикнув, швырнул его в мусоропровод и покатился вниз по лестнице. Вот и квартира Арни. Томми давил на звонок так долго, что и мертвый бы уже проснулся. Потом для верности постучал. Ему показалось, что изнутри доносится мяуканье, но даже если кот и был внутри, открыть дверь он не мог.

«Блин, неужели Арни еще в больнице?» Такой вариант развития событий Томми не предусмотрел. Он стоял на лестнице без школьного рюкзака, сменной одежды или копейки денег. Вернуться домой было невозможно — там лежала тикающая бомба по имени Кеннет. Занятия в школе начнутся еще только через два часа. А в темные окна лестничной клетки во всю барабанил вернувшийся из короткого отпуска дождь.

— Идиот! — с чувством сказал Томми вслух и медленно побрел вниз по ступенькам.