Глава 15. Разведчик будущего

Стоя на краю земли,

Спрыгни в воронку судьбы,

Пройдись под прицелом ружей,

Загляни в лицо будущему.

30 Seconds to Mars. Edge of the Earth.

Фонари проложили через ночь туннель, построенный из растушеванных оранжевых конусов. Светка катилась по его дну, чувствуя себя шариком для пинг-понга, который запустили, чтобы сбить ряд гигантских кеглей, а вместо этого он пробил их насквозь. Что видит шарик для пинг-понга изнутри кегли?

«Мир — кегля, мир — конус, — подумала Светка. — Почему бы и нет?» Она читала в одной книге о людях, которые жили внутри гиперболоида. Чтобы не умереть, им приходилось постоянно двигаться, потому что время для них было материально. Ты становился взрослым в шестьсот пятьдесят миль. Светка тоже хотела повзрослеть. Это случится, когда ей исполнится пересеченное гетто. Она не знала, сколько километров нужно пройти от одного конца до другого, но надеялась, что результат будет эквивалентен, как минимум, пяти годам, отделяющим Светку от совершеннолетия и способности принимать самостоятельные и взвешенные решения. Это бы Светку устроило. Для этого она и вылезла сегодня ночью в окно — чтобы, когда вернется, точно знать, как поступить с Томми Мёрком. И как поступить с собой.

Этот номер никогда бы не прошел, живи они, как прежде, в Питерской высотке. Не из-за окна, а из-за того, что было бы невозможно выскользнуть незамеченной нормальным путем даже посреди ночи. Мама спала чутко и обязательно услышала бы щелчок четырех замков и цепочки, превращавших двойные двери (внешняя — стальная) в замковые ворота. А тут все вышло проще пареной репы. Засунуть под одеяло «куклу» из одежды и огромного плюшевого зайца, подаренного на рождество. Найти кроссовки в сумке с одеждой для физ-ры — вся остальная обувь стояла в коридоре. Открыть шпингалет и выйти из сада через заднюю калитку, чтоб не сработал свет у крыльца. Ах, да — еще прихватить с собой оружие против кровожадных дикарей. Очки.

Светка надеялась, что они помогут ей ориентироваться в незнакомой части района, куда она никогда раньше не заходила, и найти дорогу между одинаковыми, как поставленные на бок костяшки домино, многоэтажками. Под капюшоном, в полумраке очков все равно никто не заметит, зато она сможет заранее разглядеть приближающуюся угрозу и успеть слинять. Вот только по иронии судьбы от очков сегодня — никакого проку.

Светка слазила в карман и зацепила дужки тонкой, золотистого металла оправы за уши. Продавец в оптике, похожий на мартышку из басни, утверждал, что такая будет почти незаметна на лице. За это Светка и ненавидела ее — оправа настолько сливалась с и так неудачной физиономией, что казалась врожденной ее частью.

Ну вот, в очках или без — никакой разницы. Конусы туннеля, по которому она медленно шла, так и остались размытыми, как картинка в древнем кинескопном телевизоре с плохой антенной. Или изображение плазменного, когда Светка смотрит его без очков. Мама все удивлялась, почему после переезда в Данию дочь перестала интерсоваться французскими фильмами, которые раньше так любила. А причина проста — тут иностарнные программы показывают без дубляжа, а субтитры Светка просто не могла прочитать. Не потому что они по-датски, а потому что не в состоянии была разглядеть буквы.

Сегодня грани мира сгладил туман. Растер пальцем написанные мягким карандашом подсказки. Странно, конечно, но если подумать, то сейчас все люди видят одинаково, независимо от того, сидят ли у них на зрачках контактные линзы или их прикрывают толстые стекла, или между ними и туманом — только туман, потому что в искусственных приспособлениях нет нужды. Светка сорвала с носа очки и снова запихнула в карман. Сейчас они равны — меньшинство и большинство. Хотя, быть может, большинство и не понимает, что видит в данный момент мир так, как это делает примерно двадцать процентов населения земли — каждый день.

Интересно, а кто сказал, что мир растушеванных конусов менее правилен, чем мир четкого куба? В конце концов, девяносто процентов информации человек получает через органы зрения. А что, если они лгут? Новорожденные, например, видят мир вверх ногами — потому что мозг еще не научился переворачивать картинку, которую проецирует на сетчатку хрусталик. Значит ли это, что только младенцы видят истинную картину мира? А потом мозг начинает обманывать их? Или мы все обманываемся, и на самом деле вселенная — гиперболоид? И если пойдешь в будущее, время замедлится, загустеет, и ты вернешься в настоящее, заплатив за путешествие дюжиной лет? А если отправишься в прошлое, оно понесется вскачь, и ты увидишь всю свою жизнь за минуту? Так ведь оно обычно и случается, правда?

Быть может, вообще, истинный мир знают только слепые? Говорят, в Копенгагене есть специальный ресторан, где абсолютно темно — даже лучика света не просачивается. Туда ходят на свидания «вслепую» — ведь если влюбишься в человека, даже не видя его, не отвлекаясь на прыщи или загибающиеся кверху ресницы и синие глазищи, то это — настоящее? Что было бы, если бы и они с Томми встретились впервые так — не способные видеть друг друга? Быть может, они бы и не поняли, что он — из мира куба, а она — с планеты конусов. Быть может, они смогли бы разделить одну вселенную.

Светка поддала попавшийся под кроссовку камешек.

Ага, а возможно, они бы с криками разбежались, когда наконец вышли на свет. В смысле, Томми побежал бы от Светки, потому что ему стало бы стыдно такой уродины. А Светка понеслась бы прочь, потому что… увидела бы свое отражение в его разочарованных глазах. Кстати, а что случается со слепыми от рождения, если им удается возвратить зрение? Ведь бывает же наверное такое? Пересадка роговицы или глазных яблок… как в том фильме, где мужик дает себя ужалить смертельно ядовитой медузе, а потом его растаскивают на органы. Так вот, когда слепой прозревает, он тоже вначале видит все вверх ногами? Или мозг убеждает его, что ноги находятся ниже головы, а потому навряд ли медсестры и врачи вокруг свисают с потолка? Хм, в конце концов раз в сутки все мы болтаемся вниз головой, если взглянуть на это дело из космоса. Выходит, все относительно?

Светка подумала о финале того романа о разведчике будущего из мира-гиперболоида. В конце неожиданно оказывается, что и сам герой, и все жители Города-на-рельсах — мутанты, в результате научного эксперимента заработавшие патологию огранов зрения и мозга. На самом деле, они живут на земле, просто их восприятие мира совершенно искажено.

«Интересно, каково было первому ребенку-мутанту? — размышляла Светка. — Для него солнце было ромбовидным, а все вокруг, включая его родителей, видели раскаленный шар. Наверное, когда он впервые задал обычный детский вопрос: «А почему солнце — ромб?», его мама и папа жутко перепугались. Святые угодники, малыш знает слово «ромб»! Иисусе, у нашего зяблика что-то с глазами! Бедолагу сперва потащили по врачам, потом по психологам… Пока ребенок не сообразил, что упростит жизнь и себе, и другим, если прикинется, будто и вправду видит шар на месте ромба. Возможно, он и сам наконец начал верить в то, что ромб это шар, пока не встретил другого ребенка, который — невероятно! — видел то же самое, что и он. Конечно, двое уродов тут же стали друзьями. А может, даже влюбились в друг друга — если второй ребенок был девочкой. И пошли у них дети, в зрачках которых тоже сидели ромбы и… Быть может, под конец именно родителей того первого мутанта и заперли в психушку, чтобы не отвлекали народ от созерцания сияющих граней солнца своим брюзжанием о том, что в их время оно было круглое».

В общем, Светка прекрасно могла себе представить чувства зяблика — слишком часто ей казалось, что она — урод и мутант, единственный в своем роде, который не только не видит того, что видят все остальные, но еще и разговаривает на каком-то другом языке.

Вопрос в том, почему только одна картина мира может быть истинной? Почему другая должна измениться или погибнуть? Почему две разных истины не могут сосуществовать, не уничтожая друг друга?

Светка остановилась. Оглянулась назад на пройденный путь — уходящую в темноту цепочку конусов. Посмотрела вперед — конусы исчезали в черной бесконечности. Она была бусиной посреди оранжевого ожерелья, положенного на бархат ночи. Иногда можно провести часы, отыскивая замочек, спрятанный в бусину. Иногда ты даже не подозреваешь, что замочек — именно ты.

Тишина заткнула ватой уши. Светка видела собственное дыхание — будто с каждым сокращением легких она выпускала в туман частичку души, и от этого наброшенное на мир марлевое покрывало становилось все плотнее и плотнее. Возможно, туман — это не атмосферное явление, вызванное повышенной влажностью воздуха. Быть может, это явление антропогенное, как смог. Повышенная влажность душ. Вдруг и частички Томми сейчас витают вокруг, смешиваясь с ее собственными? Можно ли потерять себя в тумане? Можно ли себя найти? Что случится, если выдохнуть часть себя и вдохнуть часть кого-то другого? Можно ли стать другим человеком, не убив при этом часть своей души? Можно ли поверить в куб, не сбивая всех кеглей?

Светка задрала голову. По правую руку, в темноте за границами светового конуса висел одинокий желтый квадрат. Можно было убедить себя, что это открытый люк летающей тарелки. Или маяк. Или капитанская рубка «Титаника». Светке всегда было проще фантазировать, дорисовывая невидимые детали, чем попытаться увидеть. Именно поэтому у нее так плохо получалось рисовать с натуры. На уроках ИЗО она узнала, что объем предметов можно передать с помощью теней, но эти тени всегда ложились у нее, как попало, вне всякой зависимости от направления освещения. С пропорциями тоже была беда — люди всегда выходили у нее головастиками с длинными шеями, так что взрослые напоминали детей Освенцима. С красками дело обстояло не лучше. Желтую драпировку Светка умудрялась изобразить полосатой, причем полоски не чередовались, нет-нет, каждая из них имела совершенно новый оттенок. Конечно, мама с гордостью украшала стены дома творениями дочери. И все было бы ничего, пока однажды к ним в Питерскую квартиру не зашел художник — мамин знакомый.

Полчаса он торчал перед рисунком с несчастным полосатым натюрмортом, восхищаясь «свежестью цветовой гаммы», пока Светка не сбежала от гостей с полыхающими ушами, уверенная, что над ней только что публично поглумились. Ну не мог же художник не заметить, что кувшин косил на один бок, а тени от него и от яблока падали в разные стороны, да и яблоко скорее смахивало на скукоженный арбуз...

Пора уже повзрослеть и перевернуть мир вверх ногами, раз именно это от нее требуется, чтобы быть нормальной. Пусть окно остается просто окном, а не огнем маяка или глазом Саурона. В конце концов, ночной поход через гетто будет покруче путешествия через Мордор. Прячущиеся в темных подъездах маньяки, копошащиеся в мусорках поджигатели и воющие на луну мопеды-оборотни — это тебе не орки и назгулы. Они гораздо страшнее, потому что ближе — выйдешь из конуса и наткнешься. А для защиты у Светки — только бесполезные очки и сомнительная броня капюшонки. Кстати, в Мордоре хоббиты, как помнится, переодевались окрами, чтобы остаться в живых. От Светки же потребуется гораздо большее. Ей придется на время стать орком, чтобы ее не сожрали. Пусть даже это орк, который живет где-то в темной яме ее собственной души.

Что ж, нормальные герои всегда идут в поход. Вот и ей пора. Светка сунула руки в карманы, расслабила плечи и широко зашагала по боковой дорожке, ведущей к первой высотке, в которой светилось окно неспящего. Здесь тоже горели фонари, но более редкие и слабые. Они исходили мертвенным сиреневатым сиянием, похожим на ядовитый газ. В некоторых лампы были разбиты, и на их месте расплывались чернильные пятна темноты. Светка шагала в тумане, бредя через пустыни песочниц, разгоняя руками качели, блуждая в лабиринте запаркованных машин, пока не наткнулась на покрашенные ночью в черное здания с редкими светящимися окнами — в каждом горело хотя бы одно, будто кто-то всегда был на страже и не смыкал глаз, пока не передавал эстафету другому. Тогда один желтый четырехугольник гас и загорался новый. Некоторые из них были совсем голыми, другие прикрывали тюль или линялые шторы, а один был заклеен старыми газетами, через которые просачивался испещренный буквами свет.

Туман здесь пах совсем по-другому — подгорелым жиром, синтетической отдушкой для белья, от которой Светке хотелось чихать, бензином, кошками и мочой. Но сильнее всего тут пахло человеком. Она шла на этот запах, пытаясь угадать, в каком из домов-клонов мог жить Томми. Она пыталась представить себе, как выглядит его окно. Закрывают ли его плотные синие шторы или, наоборот, Томми любит, чтобы в комнату заглядывали звезды? А какое у него постельное белье? Со «Звездными войнами» или с изображением любимой рок-группы? Спит ли он с выключенным светом, или у его кровати стоит ночник? Светка пыталась увидеть детали, но картинка в ее воображении расплывалась, словно и туда мазнул сгущенкой туман.

Еще бы, откуда ей знать, как живет датский мальчишка, если дома у датчан она была всего однажды — на том самом злополучном дне рождения? Да и тогда мало что рассмотрела. Кроме Цезаря.

Цезарем звали собаку именинницы — огромную черную зверюгу, которую вполне можно было принять за лохматую лошадь. Как только Светку усадили на диване в гостиной — рядом с другими гостями — пес подошел к ней и водрузил гигантскую голову на колени. Светка обмерла. Вообще-то, собак не было в списке ее страхов, но череп этого чудовища весил тонну — она не смогла бы двинуться с места, даже если бы захотела. К тому же, эти зубы… Светка не сомневалась, что если бы Цезарь зевнул, она смогла бы поместиться в его глотке целиком, и навряд ли бы ее вытащили наружу одним куском.

Так она и просидела, не сводя глаз с жуткого оккупанта, пока всех не позвали к столу. Цезарь принял приглашение, и Светка наконец-то задышала, наверстывая упущенное, и встала… только чтобы обнаружить, что подол праздничного платья безнадежно залит собачьими слюнями.

За столом лучше не стало. Родители именинницы радели о здоровой пище, и к курице подали зеленый салат с орехами. На них у Светки, конечно, была аллергия. Она попробовала незаметно выковырять арахис и аккуратно сложить на краю тарелки, но маневр заметили, и все посмотрели на нее такими глазами, будто Светка только что расчленила любимую бабушку одноклассницы. Тогда она решила вовсе не есть салат — эпикфейл! Под перекрестным огнем взглядов, в которых читались эпитеты вроде «неблагодарная», «привиредливая» и «мясоедка», Светка засунула в рот первый орех.

Когда с салатом и курицей было покончено, подали десерт — торт со свежей клубикой. Светка плюнула на еще один, да еще любимый, аллерген — все равно губы уже чесались. В итоге, к концу вечера, когда настало время для танцев, косые взгляды одноклассников загнали Светку в туалет. Из зеркала на нее глянула красная лоснящаяся рожа с по-негритянски вывернутыми раздутыми губами. И это еще было только начало. Всю неделю Светка ходила в школу, распугивая малышню в коридорах — кожа на физиономии слезала хлопьями, так что она напоминала то ли застигнутого солнцем вампира, то ли зомби в последней стадии разложения.

За такими мыслями Светка и не заметила, как дошла до конца гетто. Остался последний дом. Дальше — только какие-то заросли, то ли лес, то ли кусты — в тумане не разглядишь. Можно поворачивать обратно. Поразительно, как тут спокойно по ночам. Может, туман разогнал всех маньяков и хулиганов? Или они просто утомились и именно сегодня решили передохнуть?

Светка решила обойти здание и вернуться домой другим путем, вдоль дороги, где днем ходили автобусы, а сейчас проезжали, шурша шинами, только редкие автомобили. Она уже добралась до торца многоэтажки и свернула за угол, когда в тумане что-то грохнуло. Не то, чтобы очень громко — странно было только, что звук раздался будто из-под земли и сменился топотом и шумом падения.

«Атака гномов или восстание живых мертвецов?» Светка метнулась в темноту, эпично врезалась в стену и, закусив крик, сползла на асфальт.

— Валим, мэн! — взизгнул один из гномов, выговаривавший слова с характерной этнической протяжностью.

— Гребаные ступеньки! Я ногу, мля, на хрен расхерачил!

— Я тя самого щас расхерачу, если хавальник не захлопнешь.

Послышалась возня, перед Светкой прошлепали три едва различимых пары ног, и гномы восточной национальности исчезли в тумане. Она медленно отходила от шока, соображая, что арабы, скорее всего, возникли не из могилы, а из подвала. Только вот что, интересно, они там делали среди ночи? И почему так спешили оттуда убраться?

Светка соскребла себя с асфальта и, потирая ушибленное плечо, осторожно пошла вдоль стены. На всякий случай она нащупывала дорогу рукой — ей совсем не хотелось скатиться с той лестницы, которая «расхерачила» одного из ночных подвалопроходцев. Светка решила, что план свой на сегодня выполнила, и приключений с нее уже хватит. Но тут она, конечно, обо что-то споткнулась — скорее всего, о собственную ногу, — и брякнулась на колени. На земле было так светло, что Светка без труда рассмотрела, что ободрала ладони об асфальт. А еще — что справа от нее находится подвальное окно, из которого льется мерцающее оранжевое сияние. Светка прищурилась, но тут вспомнила про очки. Трясущимися пальцами она нащупала тонкую дужку, водрузила их на нос и сунула голову поближе к стеклу.

«С-собака поролоновая!» Светка отнюдь не имела в виду незабвенного Цезаря. За грязным окном просматривался узкий коридор, в котором клубился туман, подсвеченный пламенем, высовывающим жадные пальцы из-за висящей на одной петле двери. Туман?! Блин, да это же дым!

— Пожар! — пискнула Светка. И уже понимая, что тут только что произошло, пораженно, с присвистом прошептала:

— Пожа-ар...

В глазах у Светки все еще танцевали огненные щупальца актинии, расцветшей в подвальном окне, а ноги уже несли ее — через туман, через сонное гетто, через чахлую траву газонов и цепляющиеся за ноги поребрики, пока наконец не выскочили на ровную поверхность дорожки, размеченной, как пунктиром, редкими фонарями. Тут Светка включила пятую скорость и поперла вперед, работая локтями и рассекая туман лбом, в который колотилась одна заполошная мысль: «Только бы меня никто не видел! Только бы меня никто...»

Внезапно она тормознула так резко, что резиновые подошвы кроссовок противно скрипнули, проехав по асфальту. «Томми! Что, если пожар как раз в том доме, где он сейчас… Спит! Они все там спят!» Светка прислушалась, стараясь изо всех сил пыхтеть потише. Разве на пожарных машинах не должна орать сирена? Почему же тогда так тихо? А что, если они приедут слишком поздно? Что если...

«Томми,» — прошептала Светка, поворачиваясь на пятках. Она уставилась в туман, уже заполнивший ту рваную дыру, которую она проделала в нем. Глаза выискивали отблески пламени или пронзительно-синие блики мигалок. Но позади Светки была только распадающаяся на конусы темнота. «Блин, у меня даже телефона с собой нет!» Она сделала осторожный шаг в сторону дома со смертью в подвале. Можно, конечно, броситься обратно и поднять тревогу, звоня в квартиры. Но тогда ее точно увидят. И запомнят. С ней захотят поговорить пожарные. И, наверное, полиция. Мама с папой обо всем узнают, и тогда...

«Томми», — сказало ее сердце, толкая ноги вперед. Еще один шажок, один тяжелый удар. И еще. И еще. Туман впереди соткался в маму, склонившуюся над газетой. Бумага в ее руках вспыхнула, превращаясь в горящий лифчик. «Полиция… Они ищут поджигателей. Что, если они решат, что это я? В смысле, и подвал, и у озера… Еще и мусорку на меня свалят. Вот и искать никого больше не надо. Я не хочу… не хочу в тюрьму!»

«Томми», — упрямо выбило сердце, и грудь Светки пронзила острая незнакомая боль.

«Это не его дом. Там кто-нибудь проснется. Или сработает сигнализация. Или собака учует дым и разбудет хозяев. Тебе нечего тут делать,» — нашептывал голос разума, очень похожий на голос Светкиного страха, заставляя замедлить шаги.

«Или его», — толкнулось сердце прямо в ребра, будто пыталось сбежать из своей тюрьмы.

Светка обнаружила, что нелепо топчется посреди дорожки, не в силах ни бежать дальше, ни вернуться обратно. «Дура, господи, какая же я дура! Убейте меня кто-нибудь!»

Ночь задребезжала, но это было не долгожданное пение сирен. Скорее, звук походил на… велосипедный звонок?!

Светка развернулась в направлении треньканья. Небытие, в котором исчезала дорожка в двух метрах от нее, взорвалось светом. Велосипедист выскочил из него, по-прежнему, трезвоня. Светка зажмурилась, ослепленная передним фонарем. Велик вильнул вправо, пытаясь объехать ее. Инстинкт самосохранения с опозданием проснулся и пихнул Светку влево. Блестящий от росы руль возник прямо перед ней, и все, что она успела — вытянуть впред руки. Толчок, ладони, сомкнутые на металле, крик… два крика, перекрывающие друг друга, удар...

Светка поняла, что лежит в траве, куда ее отбросило падение. Велосипед валялся на дорожке, одно колесо все еще беспомощно вращалось. Парень, ехавший на нем, растянулся рядом — совершенно неподвижно. Блин, с ним же все в порядке, так? Его просто оглушило падение. Он ведь грохнулся не на газон, а прямо на асфальт. И вообще, придурок сам виноват. Ну кто так носится в тумане по дорожке, где люди ходят?!

Она осторожно поднялась на ноги. Если сразу не засунуть эти штаны в стиралку, придется соврать маме, что на физ-ре был футбол. Светка подковыляла к велосипедисту. Он валялся на боку, рожей в асфальт. По странному совпадению, куртка на нем напоминала ту, что носил Томми. Напоминала?! Блин, да это точно такая же куртка. А значит… Колени рязмякли, как опущенное в чай печенье, и Светка плюхнулась на асфальт. Не может быть?! Что он делает здесь? Посреди ночи, на велике? Да и байк не его… Может, все-таки...

Светка подползла на коленях поближе, и ее горло издало громкий звук, с каким обычно ванна засасывает в слив последнюю воду. Голова Томми запачкала асфальт чем-то темным. Глаза его были закрыты, в свете велосипедного фонаря ресницы бросали на щеки острые тени.

«Я убила его! Хайд прикончил Мёрка!»

Изморозь побежала по венам, смерзаясь огромной ледяной глыбой в области сердца. «Я ведь хотела ему отомстить, так? И вот он тут… а я...» Светка подняла руку, удивляясь, что она не обламывается, как скованная морозом мертвая ветка, и коснулась щеки Томми — одними кончиками пальцев. Две вещи случились одновременно: рука дернулась, будто ее пронзил электрический разряд; ресницы Томми затрепетали. Лед у Светки внутри ломался и стремительно таял. Вены выходили из берегов. Голову захлестывало наводнение. Она вскочила на ноги и рванула в темноту в тот момент, когда Томми открыл глаза.

И только дома, когда Светка, не включая в комнате света, переоделась в пижаму и прокралась в ванную, чтобы смыть кровь — к счастью, свою собственную — с трясущихся ладоней, она увидела, что на испуганной красноглазой девчонке в зеркале нет очков.