Глава 2. Urban Rader

Глава 2. Urban Rader[1]

«This is how we chill… From 93 to infinity»[2].

Надпись граффити под железнодорожным мостом.

Томми уже взялся за ручку двери, когда голос Ханны хлестнул по спине:

— Куда это ты собрался?

— Погулять, — он старался, чтобы ответ звучал беспечно, а сам сжал ноги вместе, пряча за ними школьный рюкзак. Он не включил свет в коридоре, надеясь улизнуть незаметно, но у мачехи был феноменальный слух. Иногда Томми казалось, что прошлую жизнь она провела в шкуре лисицы где-нибудь в Швеции, и там привыкла выслеживать шуршащих под глубоким снегом полевок.

— А посуду помыл? — Ханна щелкнула выключателем, заставив зажмуриться — лампочка в коридоре резала глаза. Томми подозревал, что мачеха специально заставила отца ввернуть такую яркую — чтобы было видно малейшее пятнышко на полу, который она велела драить чуть не ежедневно, а после дождя бывало и несколько раз в день. Отец объяснял такую тягу к чистоте причудами беременной, но Томми-то знал, что это просто еще один способ поиздеваться над ним, вроде раскладывания выстиранной одежды по цветам или глажки постельного белья — поспишь на таком один раз, и снова все мятое, как из стиралки. Он покачал головой:

— Сегодня очередь Кеннета.

Это было чистой правдой. Домашние обязанности они со сводными братом делили — по крайней мере, теоритически.

— Ты же знаешь, он сегодня дома не ужинал, — Ханна уперла кулак в расплывшуюся талию, выпятив пузцо, в котором намечалось прибавление семейства Мёрков. — Что же, Кеннет за тобой, что ли, подмывать должен, когда от друга придет? А остатки на тарелках весь вечер сохнуть? Уже, кстати, мухи появились, и не удивительно, скоро все ими кишеть будет, потому что ты...

«… никчемный ленивый тупица, сидящий на отцовской шее», — беззвучно продублировал слова мачехи Томми. Вечно одно и тоже. Могла бы уже придумать что-нибудь новенькое. Вот только все равно, пока по ее не сделаешь, свалить не удастся.

Он отпихнул кедом рюкзак в угол и поплелся на кухню. Нет, раз уж отец решил на посудомойке сэкономить, то мог бы хоть тарелки иногда сам помыть. Да и у Ханны бы руки не отвалились, и спина не раскололась. Но мачеха чуть что — и валяется, охая, на диване. То там у нее прострелило, то сям свело, то голова закружилась, как бы ребенка не потерять. Батянька рядом растянется, ноги кверху. Типа работа у него тяжелая, физическая, ни разу за день не присел, надо расслабиться. Вот и расслабляются оба перед телеком. А ты тут, блин, вкалывай. И за окном, между прочим, все темней. Если быстро не справиться, весь план полетит коту под хвост!

Томми зло сунул чистую тарелку на стопку таких же в шкафу, жалобно брякнул фарфор.

— Тебе помочь? — Мальте, семилетняя копия Кеннета только с веснушками, выполз на кухню и наблюдал за возней сводного брата, почесывая пузо под испачканной фломастером футболкой.

— Что, монстры кончились? — Томми принялся яростно скоблить щеткой кастрюлю. Игровую приставку пацану подарили на последний день рождения, и теперь тот целыми днями зависал на Майнкрафт и всяких мочилках-стрелялках. «А что мне на днюху купили? Новую куртку? Ага, спасибо. Это конечно лучше, чем Кеннетовы обноски, только я ее потом на распродаже за стольник видел. В них теперь полгорода ходит. На один икс-бокс можно таких дюжину взять, и еще останется». Он посмотрел в поникшую спину Мальте, шаркавшего с кухни. На пятке одного носка красовалась здоровенная дырка. И когда он их только рвать успевает?

— Ладно, погоди, — Томми кинул обернувшемуся мальчишке полотенце. — Вытирать будешь и в нижние шкафы ставить.

Мальте шмыгнул носом и принялся старательно полировать стакан. Еще не раздавил бы от усердия!

— Как в школе день прошел? — не то, чтобы Томми было это интересно, но если с мелким не разговаривать, он совсем скоро дар речи потеряет — с компом-то или икс-боксом не наговоришься. И так вон растет — Маугли виртуальных джунглей.

Пацан вздохнул и поставил сверкающий стакан на стол:

— Нормально. Только Сельма мне ольферта[3] сделала.

— Что, яйца болят? — Томми покосился на унылую физиономию брата.

Мальте потряс головой:

— Уже нет. Просто в трусах резинка лопнула, а у нас потом физра...

Томми представил себе несчастного маугли в раздевалке, теряющим подштанники под глумливый хохот одноклассников.

— Да у меня тоже чот сегодня полный пипец, — признался он, надеясь, что мелкого это хоть как-то утешит. — Наверное день неудачный. А если тебя обижает кто, ты Кеннету скажи. Пусть он этих клопов тряхнет один раз, чтоб запомнили, что у тебя старший брат есть.

— А я тебе рассказал, — Мальте поднял на него доверчивые голубые глаза, и Томми чуть не положил нож мимо ящика. «Вот те нате, хрен в томате! Это что же, мне теперь защищать права угнетенных? Хотя, пацан не дурак, понимает, что братану на него наплевать с сосны. Кеннету вообще все пофиг, что его лично не касается».

Он откашлялся смущенно, примеряя на себя непривычную роль:

— Кхм… ну и кто там у вас главный Шерхан?

— Чего? — не понял Мальте и посмотрел на брата через дно стакана.

Томми вздохнул. «По ходу, пацану не помешало бы почитать сказки на ночь. Или хотя бы мультики посмотреть».

— Ну, кто из одноклассников тебя больше всех обижает? Кто заводила?

Мелкий задумался, натирая вилку, даже кончик языка высунул от усердия.

— А что ты ей сделаешь?

«Ей?» Томми взвесил в руке сковородку.

— Проведу воспитательную беседу.

Мальте нахмурился, поковырял в ухе.

— Не, не надо. Я мужчина и сам с ней разберусь.

— Во! — одобрил Томми, отбирая у малого мокрое полотенце. — Это по-нашему. Только без увечий. А теперь иди, на монстрах тренируйся.

Мелкий послушно потопал из кухни. Томми чуть из кед не выпрыгнул, когда наткнулся на него в полутемном коридоре.

— А ты куда? — глаза у братишки были круглыми и полными любопытства.

— Я… э-э, — надо как-то от него отделаться, а то с Мальте станется напроситься в нагрузку. Развлекать же мелкого на десткой площадке в планы Томми на вечер совсем не входило. — Мусор вынести, — нашелся он наконец.

— А мешок где? — брат подозрительно уставился на его пустые руки.

— Черт, забыл! — Томми сокрушенно хлопнул себя по лбу. — Слушай, может, ты тогда вынесешь, а?

— Неа, — Мальте прошелестел по коридору, хлопнула дверь в комнату, которую он делил с Кеннетом.

«Сработало,» — удовлетворенно подумал Томми, засовываясь в новую куртку. Он знал, что если пацан чего и не мог терпеть, так это заталкивать переполненный вонючий мешок в мусоропровод. Прихватив рюкзак, парень прислушался к бормотанию ящика из гостиной: отец с Ханной явно смотрели «Вечернее шоу». Томми потихоньку выскользнул на лестницу.

С наступлением вечера здорово похолодало: он пожалел, что не надел свитер под куртку. Промозглая сырость будто липла к тонкой ткани, пропитывала насквозь, заставляя ежиться и запихивать руки глубоко в карманы, в поисках прятавшегося там тепла. Из прачечной в подвале тянуло химической вонью ополаскивателя для белья, из вентиляции первого этажа — подгоревшим мясом и горячим маслом для фритюра. Все это, смешиваясь с ароматом выживших на истоптанной клумбе нарциссов, образовывало привычный запах квартала, куда они с отцом переехали пару лет назад, и который в газетах и по телеку часто называли гетто.

В большинстве огромных, во всю стену, окон горел свет, и там, где их не закрывали тюль или шторы, видно было обитателей однотипных серых четырехэтажек. Усталые бледные люди в дешевой одежде поглощали ужин, пялились в ящик или в экран компьютера, курили, склонившись над чашкой кофе или банкой пива, и уж совсем редко — над книжкой или газетой.

Обычно в такой момент, обозревая свою ночную империю, Томми убеждался в собственном превосходстве над этими зомби, воображающими себя людьми, а на самом деле давно превратившимися в шестеренки Системы. Он был не таким. В его сердце билась тьма, и все, что казалось неуютным и враждебным тем, кто укрывался под желтыми колпаками рассеянного абажурами света, было родным и близким ему, ищущему свободы в сердце города и в сердце ночи.

Настоящий Томми не имел ничего общего с тем неудачником, которому приходилось зубрить правила Системы в школе и следовать им, подчиняясь тупой стерве Ханне. Настоящий Томми бесшумно мчался по освещенным фонарями улицам к одному ему известной цели, и никто не мог его остановить. А потом, когда очередная миссия была выполнена, он выкладывал результаты в сети, и им восхищались, его рейтинги зашкаливали, а в последнее время ему даже начали предлагать деньги… И никто, ни одна живая душа не догадывалась, что Urban Rader — всего лишь тринадцатилетний мальчишка.

Томми вдохнул полной грудью особенно резкий во влажном воздухе «аромат гетто». Протер рукавом покрытое росой седло велика. Запах был тем же, грубая кожа седла знакомо топорщилась там, где какой-то урод прошелся по ней ножом — такая вот память от первого дня в новой школе. Но что-то изменилось. Прилив адреналина, который Томми испытывал всегда во время охоты на новый объект, все не наступал. Чувство безграничной свободы и легкости в голове, будто ты правишь миром, и тебе все пофиг, то долгожданное чувство, которое обычно охватывало, стоило Томми выйти с рюкзаком на темную улицу, казалось далеким, как никогда. Внезапно он ощутил себя очень маленьким и одиноким — продрогшим мальчишкой, зачем-то вытаскивающим в ночь старый обшарпанный велосипед.

И тут он понял, что было не так. Мопеды! Где-то за инкубаторскими домами с плоскими крышами ревели мопеды, и надрывный раздражающий звук моторов становился все громче и ближе.

«Фак! Кеннет и его дружки!» Томми взлетел в седло и нажал на педали. Дорожка, ведущая к городскому центру, начиналась сразу за зданием клуба и широким газоном слева. Вот только поверни туда, и столкнешься нос к носу с придурками, рассекающими на вонючих драндулетах, распугивая целующиеся на скамейках парочки и нагуливающих сон пенсионеров. Хотя, было бы это единственным грехом Кеннетовой банды, не улепетывал бы Томми теперь во всю прыть, делая крюк вправо, вокруг баскетбольной площадки.

Имя сводного брата в школе знал любой пацан, начиная класса с пятого. Слухи ходили про него самые впечатляющие: то он кого-то отметелил до больнички, то окна в спортзале раскокал, то смартфон отжал, то курево загонял малолеткам, а и ногда и чем позабористей приторговывал. Томми особенно к этому не прислушивался, но старался извлечь из славы Кеннета всю возможную выгоду. Волшебные слова: «Брату скажу», — быстро заставили классных быков оставить новичка в покое, так что разрезанное седло велика осталось единственной доставленной ими неприятностью. Ведь никому было не обязательно знать о том, что дома Томми достается от пресловутого брата не меньше, чем всем остальным «лузерам» и «ботаникам», которых Кеннет, по ходу, ненавидел всеми порами кожи.

Но вот сегодня Томми представился случай выяснить, что по крайней мере один из упомянутых слухов оказался стопудовой правдой. Началось все с того, что брат налетел на Томми на перемене, да так, что чуть с ног не сбил. Глаза бешеные, морда мокрая от пота, грудь ходуном — будто за ним зомбаки гнались всю дорогу. Сгреб в охапку и молча в сортир поволок. Малышню какую-то турнул оттуда, засунул Томми в кабинку, сдернул его рюкзак с плеча. Томми, конечно, возмущаться, но когда тебя кулаком в пузо угощают, не очень-то повозбухаешь.

— Заткни хайло и слушай, — зашипел Кеннет в ухо, вздернув сложившегося пополам брата за волосы на нужную высоту. — Я тут в твой рюкзак кое-что положил. Поносишь до конца уроков. За территорией тебя потом встречу и все заберу. Не вздумай пакет трогать или показывать кому. И вообще — ты меня сегодня в школе не видел. Понял?

Он дернул Томми за волосы, так что слезы на глаза навернулись.

— Д-да что там, в этом пакете? — выдавил Томми, и тут же понял, что совершил ошибку, за которую пришлось расплачиваться печени. Интересно, что обычно этот орган ты никак не ощущаешь, зато вот как врежут по нему, так сразу замечаешь, что он у тебя есть.

— Не твое собачье дело, — Кеннет ухватил его пятерней за лицо и вбил в стенку кабинки, так что перегородка ответила оскорбленным скрипом. — Твое дело помалкивать и рюкзак не бросать где попало. Все ясно?

Томми смотрел прямо в суженные глаза брата, внезапно оказавшиеся очень близко от его собственных, и старался не морщить нос — изо рта у Кеннета несло так, будто он всю неделю мертвечину жрал. Хлопнула дверь туалета, чьи-то шаги прошаркали мимо их кабинки; брякнул, закрываясь, крючок.

Кеннет отвернул наконец морду от Томми и заорал в сторону вновь прибывшего:

— А ну вали срать в другое место! А нето свое же дерьмо у меня жрать будешь!

За тонкой стенкой пискнуло, зашуршало, и торопливые шаги выкатились в пахнувшую шумом голосов рекреацию.

— Так тебе ясно? — Кеннет снова сфокусировал взгляд на Томми и грохнул его затылком о перегородку. — Или тебя тоже говном накормить?

— Да! То есть, нет, — торопливо поправил он, уже ненавидя себя за то, что снова сдался под напором более старшего и сильного мальчишки. — То есть, я понял.

— Бывай тогда, братишка, — Кеннет ухмыльнулся, смазал Томми пятерней по щеке и вышел из кабинки, хлопнув дверью.

Томми медленно опустился на толчок и уставился на свои дрожащие коленки. «Блин, все могло кончится гораздо хуже. С этого урода сталось бы меня башкой в сортир засунуть, или и правда заставить дерьмо жрать. Идиот, больной на всю голову!» Непослушными пальцами Томми нащупал рюкзак и расстегнул молнию. В пакете оказались косяки — он насчитал шесть, хотя хватило бы и одного, чтобы его отчислили из школы и заяву накатали стриссерам[4]. Красота! И это при том, что сам Томми не курил — ни траву, ни обычные сигареты. Только поди докажи, если в твоей сумке найдут такое. Ясно же сразу, что на продажу!

Он встал с толчка и занес над воючим жерлом руку с открытым пакетом. «Спустить туда все дерьмо, и дело с концом. Нефиг будет Кеннету так меня подставлять! Что этот урод думает, если самого чуть не спалили, то можно на меня все спихнуть? То же мне, блин, нашел наркокурьера!» А потом Томми подумал о брате, поджидающим его на дороге из школы, скорее всего, с группой поддержки в виде имбицильных дружков. «Хей, бро, чего-то пальцы у меня свело, и твои штакеты улетели в трубу. Э-э, почем нынче каннабис на рынке?» Мда, после такого ему не жить. Даже если бы он мог с Кеннетом расплатиться. Нет, придется, по ходу, досиживать оставшиеся уроки с рюкзаком, набитым травой. И на переменах из рук его не выпускать. Ага, мудрое решение, вот только вышло все совсем по-другому.

Томми свернул на дорожку, ведущую через пустырь. Зажмурился, когда в лоб врезалась какая-то летучая тварь, переднее колесо вильнуло. Испуганный старичок в трениках отпрыгнул в траву. А чо? Не фиг тут по кустам да сумеркам бегать. Фонарик бы что ли зажег, а то лысина, конечно, свет отражает, но это же не полоски-рефлекторы.

Нет, хуже всего было то, что Томми до сих пор не знал, почему эта чокнутая девчонка уперлась из кабинета датского с его рюкзаком. Косяки он потом пересчитал — ничего не пропало. Но что, если она успела посмотреть, что было в пакете? Или каким-то мистическим образом знала об этом с самого начала? А ведь казалась такой тихоней… Хотя кто знает, что у девчонок в голове? Особенно у русских.

Вот, например, эта Светлана. Имечко, блин, язык сломаешь. Означает, вроде, «свет» — она сама рассказывала, а Томми запомнил. Самая красивая в классе, высокомерная, ходит вечно, задрав нос — ни привет тебе, ни пока, вообще делает вид, будто не узнает, если на улице встретишь, да даже и в коридоре. Такой стоит пальцами щелкнуть, и любой пацан на задних лапках плясать будет. Вот только она явно считает всех ниже себя, потому и ходит одна — спина прямая, и туфельки ставит по балетному, будто на полу линия мелом нарисована.

Теперь Томми с ней рядом сидит, и что? Был бы на его месте пустой стул, Светлана бы разницы не заметила. И это логично. Кто такой Томми? Лузер в поношенных тряпках на пару размеров больше нужного, с покоцанным древним мобильником, который на людях стыдно из кармана достать, тупящий на всех предметах, кроме труда и физры. И девочка, живущая в одной из вилл по ту сторону разделяющей гетто и благополучный район дорожки. Девочка, способная накатать на чужом языке сочинение в семь страниц, да еще с такими красивыми словами… Как это там было? «В любви нет страха...»

Интересно, откуда она знает? Именно страху-то у Томми будет достаточно, если только Кеннет пронюхает, что рюкзак побывал в чужих руках. Или если девчонка расскажет кому из взрослых о том, что в нем лежало. Нет, выбора нет. Придется все-таки с ней поговорить. Надо было, конечно, сразу это сделать, да только сначала звонок прозвенел, а после биологии Томми уже не решился Светлану спрашивать — боялся вызвать подозрения. Мало ли, вдруг она просто по ошибке рюкзак прихватила? Хотя какая ошибка… Общего между их сумками только цвет — черный. У Томми она потасканная, с оторванным карманом, да и молния одна не застегивается. А у девчонки — новенькая, со всякими там розовыми значочками и плюшевыми зверятами.

Он тряхнул головой, стараясь отогнать беспокойные мысли, и выехал на ярко освещенную проезжую часть. Чего теперь зря голову ломать? Мопеды и Кеннет остались далеко позади. Мимо проносились только редкие машины. Лучше сосредоточиться на задаче — скоро он уже будет на месте.

Томми дождался зеленого и свернул на перекрестке налево. Проехал двухэтажную коробку больничной парковки, прокатил по разрытому бульдозерами мосту через железку, стукнул кулаком по жестяному треугольнику знака «Дорожные работы». Дальше фонари кончались. В сумерках принадлежавшее DSB[5] заброшенное здание казалось развалинами Колизея — построено оно было в форме полумесяца с ровной площадкой посредине, правда, перечерченной рельсами, идущими к поворотному кругу. Между шпалами кое-где успели вырасти хрупкие деревца. Граффити, намалеванное на внешней стене депо белой краской, слабо светилось в полумраке.

Томми, как обычно, завел велик за кусты — не хотелось, чтобы райтеры заподозрили, что в их владения повадился чужак. Они же не знают, что он тут — гость временный. Неизвестно еще, как среагируют, застукай тут незнакомого сопляка. Пока Томми везло — во время трех первых вылазок он не встретил в развалинах ни души. Но он не строил иллюзий насчет своей неуязвимости: каждый раз на полу прибавлялись новые банки из под пива и энергетиков, один тег на внутренней стене еще пах свежей краской, а в последний визит на краю платформы появился голубой пластиковый ящик.

Томми обошел вокруг здания, заглядывая в окна. Внутри была темнота, только из дыр в крыше и стенах падали столбы призрачного серого света. Свисавшие с потолка здоровенные рабочие лампы давно уже не работали. «Навряд ли граферы сюда припрутся на ночь глядя, — рассудил он и толкнул исписанную тегами дверь. — Не с фонарем же им рисовать?»

По подготовительным походам Томми знал, что пол внутри депо прорезан бетонными траншеями, по дну которых шли усыпаные сором и пустыми банками-бутылками рельсы. Навернешься в такую по темноте, черепушку запросто проломишь. Он вытащил из рюкзака дешевый фонарик и последовал за слабым пятном голубоватого света. Здесь и днем-то стояла удивительная тишина: несмотря на близость дороги, пение птиц, более звонкое и очетливое, чем обычно, не заглушаемое другими шумами, было единственным звуком. Сейчас, на пороге ночи, безмолвие еще более сгустилось, птицы замолчали, так что каждый шаг Томми звучал надругательством над покоем этого странного места.

Он обошел рельсы по оставленному вдоль стены проходу и оказался на нужной платформе. Тут вверх поднимались державшие плоскую крышу балки в форме косого креста. Залезть на них было плевым делом. А оттуда открывался прямой ход на крышу через дыру, бывшую когда-то то ли окном, то ли вентиляционным отверстием. Туда-то Томми и собрался. Он засунул фонарь обратно в рюкзак и стал ловко карабкаться вверх. Ветхая конструкция задрожала под весом подростка, что-то бесшумно пронеслось мимо лица, легко мазнув по щеке. Томми вскрикнул и чуть не разжал руки. «Черт! Летучая мышь! Наверное я ее спугнул».

Немного успокоив дыхание, он полез дальше. Вот уже и крыша. Он втянул тело наверх, поднялся на колени и выпрямился во весь рост. «Успел! Идеальное освещение. Солнце почти село, но еще не настолько темно, чтобы развалин было невидно». Томми поспешил к облюбованному им месту на краю крыши. Сел, спустив ноги вниз, и принялся вытаскивать из рюкзака оборудование. Задуманный снимок должен показывать город сверху в круговой перспективе. Изогнутый горзонт с яркими пятными фонарей, серповидная руина депо, изрезанная рельсами площадка в центре. И он, Томми, единственный гладиатор этого пустынного цирка. Одинокий воин на краю ночи.

Он установил фотоаппарат на самодельный штатив и занялся фокусировкой. Зеркалка была не из лучших, но для ночной съемки вполне годилась, да и досталась Томми даром. Прошлым летом он как-то шатался по улицам и проходил мимо запаркованного у обочины фургона. Хозяин-растяпа забыл закрыть окно, а на на переднем сиденье валялся новенький Canon 1100d. В магазине на пешеходной улице такой стоил больше трех тыщ. Тогда Томми уже начал снимать по ночам обыкновенной мыльницей и чувствовал себя примерно, как слаломист на детских лыжах. Ну вот и потянулась у него рука туда, в окно. Без всякого мысленного приказа со стороны Томми. Потом он мчался по горячему асфальту, сжимая в руках неожиданное богатство и каждую секунду ожидая вопля сзади: «Держи вора!» Но никто не орал, улочка была тихая, безлюдная, так что он нырнул в ближайшую подворотню, прочесал через дворы, а потом спокойно зашагал домой с чудесным фотиком на пузе.

Дома, конечно, пришлось зеркалку спрятать и продолжать прятать до сих пор. Это было опасно, но другого выхода Томми не видел. Отец в жизни бы не купил ему такую дорогую вещь. Да что там, он даже и не догадывался о том, где сын гуляет вечерами. А про ночные вылазки и подавно ничего не знал. Потому что если узнал бы, то точно засадил бы Томми под замок, а фотик бы заставил вернуть. Только сначала бы наорал, а Ханна бы еще и руки распустила — это она может.

Он сделал еще несколько снимков, на всякий случай. Подождал, пока зеркалка обработает последний. Издалека послышался вой сирен, кричаще-синий мигающий свет подкрасил низко висящее небо. Похоже, несколько пожарных машин на пути в восточный район. Томми прищурился, стараясь различить хоть что-то в быстро сгущающейся темноте. Показалось, или там, со стороны его квартала, поднялся дымный столб, чуть подкрашенный языками пламени?

«Блин, знал бы, что у нас пожар будет, сегодня бы в депо не поехал. Хотя… если рядом с домом, снимать опасно. Вдруг заметит кто из знакомых? А может, и не заметит. Наверняка суматоха там. Как в прошлый раз, когда соседи сковородку на плите забыли, и пожарные всех на улицу повыгоняли посреди ночи, чуть не голяком. Прикольно было». Томми вздохнул разочаровано. «Ладно, может, это вовсе и не у нас. Сидел бы я сейчас дома, на первом этаже, и вообще бы ничего не заметил. Это только тут, с верхотуры, видно все».

— Эй, Майк! Давай, тащи их сюда.

— Да, мля, не видно ни хрена. Посвети сюда, что ли...

Томми замер, услышав доносившиеся из депо голоса. «Блин, по ходу, все-таки граферы! И какого им только тут понадобилось в темнотище-то?» Он понадеялся, что парни скоро свалят восвояси, а пока стал потихоньку паковаться. Вот только кто бы ни забрался в развалины депо, уходить никуда они не собирались. Снизу доносились умноженные эхом хохот и голоса, потянуло дымком. Сначала Томми решил, что это ветром донесло гарь далекого пожара, но потом до него дошло, что мутные типы под ним разожгли костер. «Блин, это надолго, — уныло подумал Томми, подкрадываясь на четвереньках к дыре, через которую он забрался наверх. — Что ж, мне теперь всю ночь на крыше куковать? Я ведь тут задрыгну нафиг!»

Он лег на живот и свесил голову вниз. У костра тусило пятеро или шестеро. Парни даже старше Кеннета. Кто расселся на пластиковых ящиках, кто устроился прямо на полу. Пиво и гуляющий по кругу косяк наводили на мысли, что если это и были райтеры, а не просто левые гопники, то в этот вечер они пришли сюда просто расслабиться. Но Томми уже стало все равно. Все, что он видел — дрожащие оранжевые блики, ложащиеся на стену с граффити, и темные силуэты на фоне огня. Все, что его интересовало — сможет ли снимок передать красоту, возникающую из игры теней и пламени, красоту жизни, цветущей внутри скелета монстра, созданного и брошенного когда-то людьми в одинаковых униформах.

Он осторожно переполз к следующей дыре в крыше, поближе к костру, и снова вытащил из рюкзака фотик. Со штативом ничего не получится. Самопальный уродец не позволит зафиксировать зеркалку под нужным углом. Придется просто опереться о пол… то есть потолок. К счастью, тут выдержку можно установить покороче. Граферы не смотрели вверх, так что Томми нащелкал их в свое удовольствие. Вот только основная проблема оставалась нерешенной: вниз незамеченным он точно слезть не мог. Конечно, если полезет тем же путем.

Томми встал на колени и осмотрелся. Если он помнил верно, правое крыло полумесяца было ниже левого метра где-то на полтора. Туда можно легко перелезть. А там с крыши до земли останется пару метров. К тому же у торца здания тесно растут деревья. Может, по ним можно будет спуститься? Он поднялся и, осторожно ступая и перешагивая выступы вентиляционных труб, пошел по крыше. Каждый раз, когда он опускал ногу, стальные листы подавались и пружинили с гулким звуком, будто подошвы кед давили пустые жестянки из-под колы. Если бы праздник жизни внизу не достиг своего апофигоза, Томми бы давно спалился. Темнота уже была — хоть глаз коли, но он боялся зажечь фонарь. Что если компашка у костра заметит отблески через дыры?

Ему повезло. План почти удался. Только разница в высоте между крышами оказалась больше, чем Томми рассчитывал. Даже повиснув на руках, он не доставал кедами до ржавых стальных листов. Пришлось стиснуть зубы, зажмуриться и разжать пальцы. Падать было совсем недалеко, но ноги грохнули по металлу, и Томми услышал, как испуганно отозвалась тишина. Голоса внутри замолкли — обитатели депо явно прислушивались. Еще мгновение, они опомнятся и рванут наружу, чтобы выяснить, что послужило источником звука.

Томми взял ноги в руки и рванул по крыше, которая тут, к счастью, была ровной и относительно целой. Вдогонку ему летели возбужденные вопли, топот и грохот металла — не только из-под его ног. Похоже, кто-то из граферов в попыхах свернул обычно стоявшую у входа стальную бочку.

Деревце дрогнуло, приняв на себя вес Томми. Почти невидимая в темноте ветка угрожающе хрустнула. Он скорее свалился, чем слез на землю. Голень обожгла резкая боль — его все-таки угораздило ободраться обо что-то. То ли острый сук, то ли проволоку. Он бежал к велику, закусив губу, чувствуя, как от чего-то теплого промокает носок. Сзади метался по траве луч фонарика, но преследователи особого энтузиазма не проявляли. «Может, они напуганы не меньше моего? — лихорадочно соображал Томми, шарясь по кустам в поисках велика. — Они же не видели, кто шумел. Не знают, что это всего лишь я». Наконец велосипед отыскался, и кое-как взгромоздившись в седло, Томми почесал в сторону моста. Тут, в ярком свете фонарей, его наконец разглядели. Сзади завопили что-то угрожающе, брякнула, покатившись по асфальту, запущенная вслед жестяная банка. Но гнаться за ним не гнались. То ли лень было, то ли райтеры решили, что не стоит бросать уютный костер ради какого-то сбрендившего шкета.

Томми отъехал на безопасное расстояние, свернул на всякий случай с дороги и остановился, чтобы осмотреть ногу. Левая штанина набухла темными пятнами. Под ней оказалась длинная глубокая царапина, уже начавшая припухать по краям. «На последней миссии Urban Rader получил боевую рану, — думал Томми, снова оседлывая велик. — Несмотря на тяжелое состояние, ему удалось уйти от преследователей. Отчет о миссии скоро будет выложен в сеть...» Улыбаясь, он переехал подмигивающий желтым перекресток и повернул в сторону дома.

[1] Urban Rafer — Воин Города (англ.)

[2] Вот так мы и оттопыриваемся… С 93-его до конца вечности (англ.)

[3] Сделать ольферта — схватить за резинку трусов и тянуть, как можно выше. Развлечние датской школоты.

[4] Стриссер — полицейский (сленг)

[5] DSB — Датские Государственные Железные Дороги