Глава 12. Реактивный

Осторожно, потому что

Мы больше не одиноки,

Одиноки, как мы были раньше,

Теперь у нас есть, кого защищать,

Есть кто-то, кому нельзя отказать,

Кого невозможно бросить.

Kashmir. Rocket Brothers.

Томми проснулся от ощущения, что на него кто-то смотрит. Все тело одеревенело, он едва чувствовал ноги, зато спину ломило и что-то давило на затылок, так что подбородок практически уткнулся в грудь. Память возвращалась толчками, как эхо собственного сердцебиения в ушах. Красноглазый. Мать. Вокзал. Долгая дорога домой — пешком через ночной город. Подвал. Надувной матрас, найденный на одной из полок. Наверное в нем оказалсь дырка. Или Томми проткнул его, ворочаясь во сне. По крайней мере, в течение ночи матрас сдулся, и Томми оказался на голом полу. Только в подушке остался воздух, вот почему так свело неестественно изогнутую шею.

Фигура в дверном проеме пошевелилась и кашлянула. Блин, это был не сон! Там, и правда, кто-то торчит! Отец? Или Кеннет? Томми дернулся, пытаясь подняться. Затекшее от неудобной позы тело не слушалось. Рука неловко ударила полку над головой. Жестянка, чудом уцелевшая во время недавнего погрома, свалилась на грудь, усыпав ее и пол вокруг смесью гвоздей, кнопок, пружинок и прочего дерьма, очевидно, необходимого в хозяйстве.

— Прости, не хотел тебя пугать. Ты в порядке?

Голос, раздавшийся от двери, глухой и низкий, не принадлежал ни Кеннету, ни отцу. Мужчина стоял против льющегося из коридора яркого света, но Томми разглядел, что он был слишом мелким и хрупким, чтобы по-настоящему его опасаться.

— А вам какое дело? — огрызнулся он, наконец поднимаясь на ноги. — И вообще, валите отсюда. Это частная собственность.

— Навряд ли, — возразил мужик, с которым Томми оказался почти одного роста. Свет падал теперь под другим углом, облизывая лохматую седую шевелюру, сморщенную щеку цвета печеного яблока и ухо, из которого торчала простая металлическая серьга. — Твоя мачеха снимает это помещение, так же, как и я, — свое. Я ваш сосед снизу. Арни.

Томми шагнул вперед, пытаясь вытеснить странного мужика в коридор до того, как тот решит врубить свет — кто знает, не настучит ли соседушка Ханне или в жилконтору, когда увидит, в каком виде это самое «помещение» находится?

— Ее тут нету. Ханны, в смысле.

— Я заметил, — мужик отступил-таки немного, и теперь, когда он стоял под лампой, Томми опознал в нем того типа, которого лишил уродского садового гнома. — Я хотел поговорить с тобой.

Начинается! С добрым, блин, тебя утром!

— Вообще-то, мне некогда, — Томми пропихнулся в коридор, нащупал за спиной дверь и притворил ее.

— Понимаю, — кивнул приставучий старикан. — Дело, наверняка, неотложное, раз ты бежишь туда босиком.

Фак! Томми только теперь заметил, что переминается на бетонном полу в одних носках. Вчера ночью, когда он наконец добрался до дома, точнее, до подвала, ощущение было такое, что ноги стерлись до колен. Он стянул кеды, чтобы хоть как-то облегчить боль. И, конечно, они валялись теперь где-то в хаосе поломанных удочек, рассыпанных шурупов и рваных коробок.

Он ломанулся обратно, и тут же чуть не взвыл — левую пятку пронзила острая боль. Кнопка или гвоздь? Матерясь, Томми хлопнул ладонью по выключателю. Ну и пофиг, пусть сосед смотрит. К счастью, кеды обнаружились у изголовья матраса. Не решаясь сесть на пол, хищно поблескивающий кнопочными жалами, Томми принялся натягивать обувь.

— Я хотел спросить насчет велосипеда.

Томми упустил шнурок и уставился на мужика — у него что, скворешник набекрень? Этому Арни полагалось бы сейчас разоряться насчет срача в кладовке и вовсю песочить Томми за грубость. На худой конец, настырный старикашка мог поинтересоваться, чего это соседский пацан разлегся в кладовке на спущенном матрасе. Но — велосипед?!

— Какие у тебя на него планы? — странный старик кивнул на останки маунтинбайка, погребенные под кусками пенопласта и тряпками, из которых Кеннет вырос, а Томми еще не дорос. В безжалостном свете голой лампочки несчастный велик выглядел так жалко, что вопрос казался чистым издевательством.

— Сдать в металлолом, — буркнул Томми. Ему удалось наконец натянуть на ногу второй кед, не грохнувшись при этом на кнопки.

— Может, отдашь его мне на запчасти? — предложил Арни, кашлянув в кулак.

Томми сделал вид, что целиком сосредоточен на завязывании шнурка. Предприимчивый братец Кеннет поговаривал, что, если что-то кому-то нужно, всегда можно это что-то ему загнать. И бабло у братца, по ходу, не переводилось. Если бы удалось развести старикана с серьгой хотя бы на полтинник, можно было бы разжиться пиццей. А если пиццерия еще закрыта, хотя бы пластиковой фигней в вакуумной упаковке, которую «Факта» выдавала за бутерброды. Жрать хотелось со страшной силой: пончик, который он успел проглотить у матери, казался воспоминанием настолько же далеким, как летняя поездка на пляж.

— Я чо, на лоха похож? — Томми выпрямился и встал так, чтобы заслонить собой изогнутое восьмеркой колесо. — Надо тебе — плати. А велик, между прочим, зачотный, горный. Его еще починить можно. Просто мне возится лень.

Седой вздохнул, темные глаза задержались на Томми — без испуга или осуждения, какие обычно такой тон вызывает у взрослых. А потом сказал:

— Ладно, пойдем, — и потопал себе, не оборачиваясь, по коридору.

Томми прислушался к чуть шаркающим шагам, еще не веря в свою удачу и ожидая подвоха. Но голодная тошнота, поднимавшаяся из желудка, не оставила ему выбора. Он выскочил из кладовой и направился вслед за соседом, стараясь всем своим видом изображать предельную степень независимости и равнодушия.

Тот как раз отпер одну из дверей, размечавших коричневыми прямоугольниками стену длинного белого коридора, и изчез внутри. Томми глянул через плечо. Подвал был совершенно пуст. В тишине гудели лампы дневного света, да тарахтела древняя стиральная машина в прачечной самообслуживания для жильцов.

«Да ладно, — успокоил себя Томми, сжимая вспотевшие ладони в кулаки. — Мужичок-то — с ноготок, такого соплей перешибешь. К тому же, трезвый вроде». Он подошел к приоткрытой двери и заглянул внутрь.

Фигасе! Ему едва удалось сдержать восхищенный свист. «Помещение» Арни оказалось раз в десять больше их тесной кладовки. Да что там, пожалуй, тут могла бы поместиться вся Ханнина гостиная вместе с диваном. Вот только стены здесь были покрыты стеллажами, поднимавшимися от пола до потолка. А на стеллажах стояли, лежали и висели в образцовом порядке самые разнообразные инструменты, запчасти, баночки с машинной смазкой, жестянки с краской, канистры с маслом и разными резко пахнущими жидкостями. С потолка свисали на специальных цепях несколько более или менее собранных велосипедов. Посредине мастерской — а это, конечно, была самая настоящая мастерская! — торчал мопед без переднего колеса. Корпус еще одного высился на прочном, прикрученном к полу столе.

— Это что… все ваше? — не выдержал Томми, застывший посреди этого великолепия, крутя головой. Ноздри его трепетали, вдыхая смесь острых химических запахов, показавшуюся ему ароматом храмовых благовоний.

— Почти, — спокойно заявил мужичок-с-ноготок. Взял стоявшую рядом с полуразобранным мопедом стальную кружку, налил туда кофе из термоса и сделал глоток. Острый кадык дернулся на сухой морщинстой шее. — Джон, с которым мы тут хозяйничали на двоих, переехал, уж полгода как, а вещи свои еще не забрал. Сказал, пользуйся пока, как хочешь. Кофе будешь? — сосед вытащил из-под ветошки еще одну кружку, глянул внутрь, проверяя, чистая ли.

Внезапно Томми ощутил, как у него пересохло в горле.

— А можно воды?

Арни кивнул на торчащий из стены кран, под которым изгибалась облезлая железная раковина. Пока Томми жадно хлебал из кружки, сосед продолжал, иногда прерывая свои объяснения глубоким клокочущим кашлем:

— У нас было общее хобби — возиться с велосипедами, мопедами. Один раз Джон даже мотоцикл притащил. Народ быстро прознал про это дело, ну и начал нам разное нести — от самокатов до сломанных кофеварок. Тут же как — истек гарантийный срок, и все — можно вещь выбрасывать. Дешевле новую купить, чем сдавать в ремонт. А мы чинили бесплатно. Но теперь я один, силы уже не те. Потому беру только велосипеды и мопеды, да и то только у хороших знакомых.

— А мой не возьмете? — вырвалось у Томми. Почему-то хотелось верить, что жилистые коричневые руки Арни смогут сотворить чудо и вернуть маунтин-байк к жизни.

Сосед усмехнулся, вынул из кармана трубку, сунул в угол рта и неспешно раскурил. Томми покосился на круглую блямбу пожарной сигнализации в углу под потолком. Будет совсем неприкольно, если она заорет и зальет тут все ледяной водой.

— Все нормально, сынок, — усмехнулся Арни. — Мы с Джоном поколдовали над ней маленько. В моем возрасте не с руки выбегать под дождь или снег, каждый раз, как захочется побаловаться трубочкой. А насчет велосипеда, — сосед затянулся и покашлял дымом, — ты вроде только что собирался продать мне его — на запчасти. А теперь хочешь, чтобы я его чинил бесплатно?

Томми почувствовал жар на щеках и поспешил отвернуться, типа чтобы сполоснуть кружку под краном. Но шея тоже предательски горела, и он мысленно проклял Кеннета с его рыночной экономикой.

— Поди-ка сюда, Томми… Тебя ведь Томми зовут?

Томми хмуро кивнул, поражаясь, что соседу, о существовании которого он совсем недавно знал только по эмалевой табличке на двери нижнего этажа, известно его имя. Вслед за Арни он обошел вокруг стола и остановился перед свисающим с полотка колесами вверх велосипедом. Это тоже был маунтин-байк, только взрослый — двадцать одна скорость, кассета «Шимано», аллюминиевый антрацитово блестящий корпус — просто мечта.

— Неплохая машина, — старикан любовно погладил велик по низкой раме. — В кустах ее нашел за баскетбольной площадкой. Позвонил в полицию, оказалось — краденая. Какие-то ветрогоны взяли покататься, погоняли и бросили. Я хотел велосипед вернуть, но хозяин уже успел получить страховку, так что в полиции списали его. Сказали — делай с ним, что хочешь. Я решил починить и сыну отдать. А он взял и купил себе новый.

Арни затянулся, выпустил под потолок сизый клуб ароматного дыма, колупнул ногтем пятнышко ржавчины.

— Жалко мне такого орла на запчасти пускать — на нем еще ездить и ездить. Конечно, тормоза надо подтянуть, покрышку заднюю сменить, ржавчину почистить, смазать — бог знает, сколько времени бедняга в кустах валялся. Но если все это сделать, байк будет реактивный. Новый-то такой тыщ восемь стоил, небось. — Внезапно сосед развернулся и смерил Томми оценивающим взглядом. — Хочешь, твоим будет?

У Томми внутри все похолодело, под ложечкой засосало остро, когда он представил себя верхом на роскошной черной машине. Блин, это байк действительно достойный Urban Rader. На таком он запросто сможет отправиться на самые отдаленные объекты. И удрать от всяких там накуренных граферов на таком будет раз плюнуть. Он облизал пересохшие губы:

— Моим? Что… просто так, за бесплатно? — тревога покалывала иголочками затылок, предостерегающе нашептывала, что в жизни ничего не бывает на халяву.

Арни пососал трубку, изучая Томми глубоко сидящими карими глазами:

— Ну, я бы не назвал тебя своим хорошим знакомым. Что, если мы договоримся так: твой старый велосипед я возьму на запчасти, ты поможешь мне привести в порядок этого красавца — и он твой?

Томми со свистом выдохнул воздух, который, как оказалось, задерживал в груди то время, пока ожидал ответа. Блин, неужели все так просто? Неужели ему наконец-то невероятно, по-свински повезло? Он сможет вволю возиться с разводными ключами, маслом и растворителем, и никто не будет орать, что он испачкался или прожег дарку в штанах, совсем наоборот — результатом его труда станет наикрутейший велик, которому смогут позавидовать самые мажористые мажоры класса! Нет, это просто жесть, это не может быть правдой!

— Так что, по рукам? — Арни сунул трубку в полную пепла консервную банку и протянул Томми слишком крупную для щуплого тела, заскорузлую ладонь. Под ногтями у него были траурные каемки, а пальцы потемнели от машинной смазки, которая въелась в кожу. Томми подумал, что у отца давно не видел таких рук — в пекарне тому наверное приходилось мыть их по сто раз на дню или работать в перчатках. Он молча протянул свою ладонь и чуть не охнул от крепкого рукопожатия.

— Вот и ладно, — улыбнулся сосед прокуренными до желтизны зубами. — Давай, тащи сюда свою рухлядь.

Когда Арни предложил прерваться на перекус, Томми обнаружил, что не представляет, сколько сейчас времени, руки у него черные до локтей, а большой палец кровоточит и пульсирует тупой горячей болью — ему досталось молотком, когда Томми пытался освободить намертво схваченную ржавчиной «пробку» калипера. Еще он понял, что за прошедшие часы, сколько бы их ни было, не думал не только о жратве, но и о матери, красноглазом, Ханне с поварешкой и перспективе провести еще одну ночь на сдувшемся матрасе в подвале. Работа под руководством Арни требовала внимания, точного расчета и концентрации. Отвлекся на секунду — и бац! Пожалуй, ноготь с пальца все-таки слезет.

В общем, это было немного похоже на стрельбу. До того, как они переехали в Эсбьерг, Томми занимался гандболом, спортивной гимнастикой и ходил в стрелковый клуб. Но любил он по-настоящему только тир — на остальное его записали родители. Когда на голове оказывались наушники, а в руках — тяжесть винтовки, все вокруг затихало, звуки внешнего мира доносились, как через глубокую воду. Томми оставался один, но не чувствовал себя одиноким. Перед ним была ясная цель, и он так же ясно знал, как ее поразить. Все остальное переставало существовать. Важно было только дыхание, расстояние между локтями, правильность давления ремня на левом плече. Если сделаешь все, как надо, — сразу увидишь результат. Отверстия в мишени не могут лгать. Либо ты выбил 200 из 200, или обложался. Томми выбивал. Он стал лучшим из юниоров в их маленьком клубе, а в национальном рейтинге — сороковым. Наверное он мог бы подняться выше — но тренировки требовали денег. Класс требовал собственного, индивидуально подогнанного инвентаря — а не заемного, поношенного, который надо было настраивать каждый раз.

И Томми все бросил. Все равно ни отец, ни мать ни разу не съездили с ним на соревнования — его всегда возили чужие родители, посматривавшие на него с плохо скрытой завистью и удивлением: почему сын алкашки снова выиграл, а их любимое чадо — нет?! А потом предки затеяли развод, и им стало не до гандбола и гимнастики. Целый год они забывали купить ему кроссовки, и он выходил на площадку в оранжевых тряпочных тапочках неизвестного происхождения — кажется, матери их отдала какая-то соседка вместе с кучей прочего хлама. Тапочки решили окончательно развалиться в конце сезона, когда команда, в которой играл Томми, должны была выйти на поле с игроками национальной лиги. Тренер глянул на отслоившуюся подошву, смешно шлепавшую по полу при каждом шаге, и спросил, нет ли у Томми другой обуви. Он только покачал головой, изо всех сил стараясь не заплакать. Ему очень хотелось выбежать на площадку в огромном, только что построенном стадионе, держа за руку нападающего Еппе Ритера.

Тогда тренер сросил других ребят и их родителей — отец был, как всегда, в рейсе; мать, тоже как всегда, дома под мухой — нет ли у кого запасной пары обуви. Один сердобольный папашка притащил из машины кроссовки сорок пятого размера. Отчаяние заставило Томми примерить их — что вызвало искренний хохот пацанов. Тогда Томми предложил выйти на площадку босиком. Хохот перешел в ржач, а тренер смущенно заявил, что это опасно — покрытие мол, слишком гладкое, можно поскользнуться.

В итоге Томми сидел на скамейке, стараясь не хлюпать носом, и глядя, как его товарищи выбегают на поле со звездами мужской лиги. Потом начался матч, и ребята плюхнулись рядом, уплетая за обе щеки конфеты из кульков, которые им раздали организаторы матча. Всем, кроме Томми — его ведь не было на поле. В перерыве пацаны потащили родителей в буфет — заправиться колой и хот-догами. Некоторым купили лотерейные билетики — по ним можно было выиграть красиво упакованные призы. Томми тоже получил колу и хот-дог — за него заплатил тренер. Это видели все.

На следующую тренировку Томми не пришел, а отец сказал, что не будет больше платить, раз сын пропускает занятия. Тем более, все равно скоро переезжать. По началу Томми вздохнул с облегчением. Думал, на новом месте все будет по-другому. Отец перестанет работать дальнобойщиком, будет приходить домой каждый день, начнет возить Томми на матчи и болеть вместе с остальными родаками, вопя: «Давай, Томми!» или «Круто ты его сделал!» или «Ничего, выйдет в другой раз!» Батянька, и правда, бросил грузовик и нанялся в пекарню. Но зарплата там оказалась мизерная. О кроссовках, таких как у других мальчишек — ярких, с контрастного цвета шнурками и толстой рифленой подошвой — ему оставалось только мечтать. Денег на них никогда не хватало, так же, как и на занятия спортом — по крайней мере, для Томми. Мальте ходил на футбол, хотя спроси его — он бы лучше в Майн крафт заколупывался до мозолей от джойстика. Кеннет зависал в молодежном клубе или качалке. А Томми… он был просто «бонусным» ребенком, сыном в нагрузку, а стало быть, мог развлекать себя сам. С чем, в общем-то, неплохо справлялся, пока слон по имени Матиас не сел на его велосипед.

— Ты яичницу-глазунью ешь? — поинтересовался Арни, выводя Томми из медитативной прострации, в которую его ввело упоминание перекуса.

— Я все ем, — брякнул Томми, у которого пузо, казалось, прилипло к позвоночнику.

— Вот и отлично, — сосед протер руки ветошкой. — Тогда поднимемся ко мне и зажарим такую — с тостами и беконом.

У Томми духу не хватило отказаться.

Квартира Арни оказалась гораздо меньше той, что снимала Ханна — наверное, старик жил один. В тесной прихожей не было мебели — только ряд крючков для верхней одежды, с которых свисали потрепанная куртка и дождевик. Арни протопал прямо на кухню — крошечную, но светлую и опрятную, с клеенкой в оранжевую клетку на столе и огромной круглой пепельницей, напоминавшей каменный бассейн для купания птиц. У стенки на полу Томми заметил кошачью мисочку, наполовину полную сухого корма, но кота нигде видно не было, и пахнуть им не пахло.

Сосед шкворчал на плите беконом, Томми пускал слюни, стараясь не вдыхать одуряющие запахи, от которых кружилась пустая от голода голова. Чтобы отвлечься, он выглянул в окно, выходившее на парковку перед домом. По асфальту лупил дождь, затянутое серым покрывалом небо не давало понять, утро еще было или уже вечер. Если вечер, скоро ему снова придется спуститься в подвал и попробовать залепить дырку в матрасе. Дома появляться нельзя до воскресенья, иначе отец с Ханной достанут расспросами. И даже если Томми ничего не расскажет, батянька наверняка позвонит матери, и вот тогда поднимется хай.

Кажется, кто-то сказал, что мысль материальна? Над головой что-то грохнуло, забормотали невнятно злые голоса, спокойно просачивающиеся через картонные перекрытия, раздался детский рев, топот, снова рев, уже захлебывающийся. Томми захотелось заткнуть уши. Он и не знал, что Мальте доставалось, пока старшего брата не было дома. Блин, и погода такая, что никуда не сбежишь — вон как хлещет. Томми поймал себя на том, что беспокойно теребит край клеенки. Покосился на Арни — слышал ли тот концерт сверху? Если и слышал, то не подал виду. Да старику, наверное, не привыкать. У них что ни вечер — то девятая симфония.

— Готово, — объявил сосед и плюхнул перед Томми тарелку, на которой горкой высились желтые глазки яиц и полоски бекона, капающие жиром на поджаренный тост.

Томми едва дождался, пока хозяин возьмется за вилку, и набил рот хрустящими мясными ломтиками. Когда он расправился с первой порцией, Арни, ни о чем не спрашивая, подложил ему еще. Сам старик едва притронулся к пище — он все больше курил, кашлял, утирал рот салфеткой, поглядывал то в окно, то на активно работавшего вилкой и ножом гостя.

— Снова будешь спать в подвале?

Этот вопрос обрушился на Томми так внезапно, что кусок яйца застрял у него в горле, и он судорожно сглотнул. Не зная, что ответить, потянулся за стаканом и сделал большой глоток соку — у Арни нашелся яблочный. Отрицать, что он делал в кладовке, бесполезно — старпер все успел рассмотреть. К чему тогда этот вопрос? Сосед собирается настучать предкам? Или в коммуну — типа ребенок по подвалам болтается без присмотра?

Арни постучал трубкой о край пепельницы-бассейна, достал из кармана металлическую штуковину с лопаточкой на конце и начал выковыривать из жерла нагар.

— Я к тому, что если тебе негде переночевать, можешь у меня. Диван, конечно, старенький, но помягче того матраса будет. Одяло с подушкой лишние тоже найдутся — для сына покупал, думал, вдруг в гости заедет.

Старик сунул трубку в рот, посвистел, засасывая внутрь воздух. Очевидно, неудовлетворенный, разобрал и глянул в отверстие на свет. Томми ничего не понимал. С чего бы соседу предлагать такое? Какое ему вообще дело до какого-то соседского пацана? Ведь он даже не спросил, почему Томми оказался в кладовке. Хотя, если бы и спросил, Томми все равно не сказал бы правду. Может, Кеннет все-таки прав, и в жизни ничего не бывает нахаляву? Чем тогда придется заплатить за доброту какого-то совершенно незнакомого мужика?

Он аккуратно положил вилку с ножом на пустую тарелку:

— Спасибо за еду. Я пойду наверное. Когда мне зайти, чтобы байк доделать?

— Зря ты так, — Арни засунул в ствол трубки гибкую мохнатую палочку и принялся гонять ее туда сюда. — Не думаю, чтобы человеку, который спит в подвале, было куда пойти. Я прав? — старик наставил на него жерло трубки. В его темных глазах тлела давняя боль.

Томми уставился на остатки желтка, которые он не смог собрать с тарелки тостом.

— Представь себе, мне хорошо знакомо — каково это, когда о тебе никто не беспокоится и никто не ждет. И что значит — ночевать по случайным знакомым, спать в машине, на скамейке или на бетонном полу.

Томми вскинул на старика подозрительный взгляд: он что, плохо пошутил? Или просто заливает, пытаясь найти общий язык с подростком? Пробивает на педагогику, как учителя? Нет, не похоже. Уж очень спокоен этот темный, чуть печальный взгляд. И пальцы, обычно такие уверенные с мультиключом или трубкой, стали внезапно неловкими, просыпав на клеенку тобак. А эти глубокие морщины, будто прорезанные в мореном дереве — появились они от старости, или… от того, через что Арни пришлось пройти в жизни?

— Мне от тебя ничего не надо, — ответил сосед на так и не заданный вслух вопрос. — Захочешь иногда помочь в мастерской — заходи. Я почти все время там. Будет нужда поговорить или просто побыть одному — тоже заходи. А диван на сегодняшнюю ночь — твой. Просто знай это.

Старик отложил набитую трубку, поднялся с табуретки и принялся собирать грязную посуду. Приступ сильного кашля заставил его согнуться над раковиной, отложив щетку. Томми обошел вокруг стола и осторожно оттеснил Арни в сторону.

— Я помою.

Диван в этой квартире также пропах табаком, как и сам хозяин. Не смотря на усталость, Томми долго не мог уснуть. Кашель старика, гулкий и надрывный, доносился через тонкую стенку, но это даже успокаивало — так всегда понятно, где находится жертва никотина.

Завтра воскресенье. Можно будет спокойно вернуться домой. Отец, конечно, спросит: «Как мать?» А Томми ответит: «Нормально». На этом разговор будет исчерпан. Зато вот велик… «Реактивный» вызовет вопросы. Конечно, можно его держать у Арни в мастерской, но как достать велосипед, если старикана вдруг там не будет? И потом, стоит заявиться на Реактивном в школу, и Кеннет — или Мальте — это просекут. Как объяснить, откуда взялась такая крутая машина? Сказать: «Сосед подарил»? А хули?

К тому же, оставалась еще одна проблема. Нет, даже две: кладовка и шестьсот пятьдесят крон штрафа. Судя по тому, что развалины Херосимы еще никто не прибрал, содеянное Томми пока не обнаружилось. Но когда-то батянька или Ханна все-таки сползут в подвал. Что, если они не настолько тупы, что сложат два и два? И не поверят ни во взломщиков-алкашей, ни в то, что Томми ограбили на вокзале?

Блин, как круто было бы, если бы он мог навсегда остаться у Арни! Днем работать в мастерской вместо этого концлагеря под названием школа. Вечером ездить на Реактивном по объектам и обрабатывать снимки — не тайком, а открыто, и обсуждать со стариком результат. Спать на воняющем куревом диване. Каждый день лопать яичницу с беконом, а не Ханнины липкие макароны с мороженным горошком. Наплевать на пол и толчок — в смысле, никто не помрет от пары кофейных пятен или от того, что ты забыл опустить за собой седушку. И если осторожно шастать по лестнице, то он даже не пересечется ни с Ханной, ни с Кеннетом.

Вот это жесть! Семейка психов сочтет его мертвым или похищенным маньяком, а он, на самом деле, будет жить себе поживать у них под носом до самого совершеннолетия. А потом — пошли они все на три веселые буквы. Жалко только, что без школы Томми больше не увидится со Светланой. Хотя почему? Он же знает, где она живет. Он будет заезжать за ней на Реактивном, она — оседлывать свой беленький в цветочках велик, тот самый, который она брала на школьные экскурсии. Вместе они станут кататься по ночному городу, ездить на закатный пляж. Томми покажет ей самые любимые свои места и, может быть, когда-нибудь даже возьмет ее с собой на объект — самый безопасный, конечно. Он поможет ей забраться на самый верх — туда, откуда откроется лучший вид на небо в птицах и городские огни. И тогда… Тогда она его поцелует.

Когда Томми проснулся следующим утром, на штанах у него было влажное пятно. Спереди. Вообще, несло от него жутко — он сам скривился, когда нюхнул у себя под мышкой. А под задранной футболкой обнаружился припухший лиловый синячище — наследство красноглазого Сигурда. Придется снова пропустить физру. И мыться дома, хотя Ханна, как всегда, начнет возбухать насчет непомерного потребления воды, которая все дорожает. Хорошо хоть физра два раза в неделю, Томми это пока спасало. А то на Ханну все не угодишь — не моешься, орет: «Ты воняешь! Иди со свиньями жри!» Пойдешь в ванную — гонит оттуда через две минуты или вывернет на кухне холодную воду на всю катушку, и Томми сам из душа выскакивает — ошпаренный. Можно было бы, конечно, у Арни в ванну залезть, но это уже явный перебор. Так что он просто переоделся в чистые тряпки из рюкзака, почистил зубы пальцем, поплескал в морду водой, с аппетитом слопал завтрак — тосты с сыром и ветчиной — и часов до четырех возился с великом, пока тот торжественно не спустили со стапелей.

— Можно я на нем завтра в школу поеду? — почему-то смущаясь спросил Томми, когда Арни помог ему опустить руль и седло по росту.

— Не за чем спрашивать, — пыхнул трубкой старик. — Он теперь твой.

Томми взлетел вверх по лестнице, как на крыльях. И ни придирки мачехи по поводу табачной вони, ни хмурая рожа отца не могли спустить его с облаков. Зато это с успехом удалось Кеннету. Тот заявился, когда Томми уже валялся на своей раскладушке с компом на коленях и рассматривал на спутниковой карте новый объект, вычисляя лучший подход через стрит вью.

— Привет, бро! — этот дебил швырнул стопку учебников Томми на живот и, конечно, попал прямо по Сигурдову синяку.

Томми скорчился, скрипя зубами, и едва успел захлопнуть крышку ноута, прежде чем Кеннет рухнул на край раскладушки. Та протестующе заскрипела всеми пружинами, грозя скинуть обоих на пол, но старший парень придавил ее обратно к полу, используя плечи Томми, как рычаг.

— Помнишь наш уговор?

Кеннет, как всегда, вонял мертвечиной, куревом, а сегодня еще и пивным перегаром, так что Томми из последних сил держался, чтобы его не стошнило.

— Помню, — прошипел он, только теперь понимая, что самая большая и неприятная из всех проблем на самом деле как раз сидела на нем, вдавливая в жесткое пружинное дно.

— Тогда увидимся после уроков, братишка, — Кеннет оскалился по-акульи и взъерошил волосы у Томми на макушке, чувствительно дернув их напоследок.

Зашуршала дверь лоджии, скользнув в пазы. Томми лежал навзничь, тупо пялясь в потолок и пытаясь убаюкать боль под ребрами. Лучше бы ему действительно было остаться у Арни. Или поселиться в подвале навсегда.